Инородный элемент

              Пока мы летели, я не видела вокруг ничего. Мне было так плохо, что я оказалась не в состоянии остановить на чём-либо взгляд. Хотя от того, что произошло, впору было сойти с ума. Представьте себе: кто-то вас подхватывает, взмывает, удерживая вас в когтях, и куда-то летит. Никто ведь не уведомил, что появившиеся птицы – друзья Гендальфа и что они прибыли нас спасти. Я думала, может, меня несут в гнездо к таким же огромным, как родители, птенцам. Но горящая поляна осталась позади, и это вдохновляло. Мне казалось, что где бы мы ни приземлились, хуже уже не будет. И лишь коснувшись ногами ровной поверхности, вспомнила – как там остальные? Неожиданный спаситель опустил меня в центре площадки на вершине высокой скалы. Крикнул на прощанье и снова взмыл в воздух, подняв сильный ветер. По окрашенному зарёй небу плыли силуэты других птиц. Они направлялись в мою сторону, и каждая несла в лапах зажатый комок. Я принялась их считать с колотящимся сердцем, но раз за разом сбивалась, и стала просто ждать, прося про себя, чтобы все мои спутники остались живы. Гигантские птицы походили на орлов. У них был изогнутый клюв, мощные лапы с длинными когтями и оперение серого цвета. Когда, подлетая, они раскрывали крылья, их размах полностью закрывал обзор, а нижние перья казались размером с меня. Птицы поочерёдно снижались над скалой, осторожно спускали гномов и улетали. Вытащенные из пекла поднимались на ноги и принимались отряхивать одежду и поправлять сапоги. Двалин с хрустом размял шею, словно после длительного перерыва ставил голову обратно на место. Гномы были взлохмаченные и разгорячённые, покрытые собственной красной и орочьей чёрной кровью, но живые. Лишь один не поднялся. У меня помутилось в глазах. Гендальф, едва сойдя с птицы, бросился к нему со всех ног. Волшебника, в отличие от остальных, принесли не в лапах: он восседал на пернатой шее, придерживаясь за неё, как за гриву. Птицы его уважали, и стало понятно, благодаря кому нас спасли. Но мне было не до того. Торин, с лицом, почерневшим от гари, лежал на камнях, закрыв глаза, кровь тонкой струйкой стекала из уголка рта. Я испытала неведомое доселе чувство беззащитности, утраты, полной беспомощности и вины. Отряд выстроился вокруг Торина полукругом. Двалин сорвал с себя куртку и подпихнул ему под голову, что-то шепча. Лицо у всегда безучастного воина было такое, словно он только что потерял жену и детей. Фили выглядел так, будто ступил на твёрдую почву, а она разъехалась у него под ногами. Он настолько привык, что дядька, как нерушимая скала, всегда будет рядом, что растерял всю решимость и стал похож на заблудившегося щенка. И даже Бильбо, не устающий напоминать, что в поход его заманили насильно, и при каждом удобном случае громко тоскующий по своей уютной норке, был раздавлен и опустошён. Каждый чувствовал, что что-то важное, объединяющее нас всех и гораздо большее, чем мы, висит на волоске. А меня, кроме того, мучили ещё и личные страхи. Оин кинулся к своему узбаду, но Гендальф его остановил. Старик опустился перед Торином на колени, положил ладонь ему на лоб и низким, изменившимся голосом, пропел несколько слов. И у меня на глазах произошло ещё одно чудо, помимо пылающих мечей, вырывающегося из посоха огня и огромных, спешащих на помощь волшебнику, птиц – кровь из ран гнома остановилась, разбитое лицо зажило, а сам он встрепенулся и задышал. Я в изнеможении опустилась на камни. Мне сразу вспомнился порез, который я нанесла себе осколком у Бильбо в доме. Он тоже мгновенно зажил, оставив лишь розовую полоску. Теперь я поняла, кто его залечил. Но главное было не это. Когда немолодой черноволосый гном успел так прочно войти в мою жизнь? Он мне нравился, я его хотела, я полагала, умри он, меня бы опечалила его смерть. Но я не думала, что малейший намёк на неё подёрнет весь мир чёрной плёнкой. Меня как будто подвели к краю бездны и дали в неё заглянуть. И увиденное ужаснуло. - Воздух вкусный, - сообщила я Гендальфу, отступившему от пришедшего в сознание гнома. Вокруг Торина захлопотали. А я чувствовала себя не в силах подняться. Там его друзья и его родные, те, кто его любит. А я ему кто? - Девочка, ты зачем с дерева слезла? - Не хотела умирать от поджаренной жо… Хотела умереть красиво, в бою. Тем более смешно вспоминать, чем этот бой для меня обернулся. Волшебник в пылу сражения остался вверху и точечно палил из посоха по волкам и врагам. Я думала, он струсил, а он ждал орлов. Больше никогда я не буду судить о нём плохо и начну прислушиваться к тому, что он говорит. - Ты пойди, тебя Оин зовёт. Ему с Торином помощь нужна. Оин был из тех, кто относился ко мне дружелюбно. Наверно, ему, старику, нравилось проводить время среди молодых. Едва я оправилась от побега из Ривенделла, как мы с ним возобновили занятия по врачеванию. На сей раз на этом настаивал он. Прежде я сама приходила к гному и задавала вопросы. Теперь же он брал меня за руку, сажал рядом и перечислял свойства трав и составы несложных рецептов – в его памяти хранилось более сотни, и все на каком-то древнем, непонятном как мне, так и ему, языке. Я была старику благодарна. Зубрёжка помогала отвлечься от горестных мыслей. К тому же я понимала, что если хочу выжить, мне надо что-то уметь. А способность выгнать гной из раны или составить настойку от боли могла пригодиться, даже если настоящим лекарем мне и не стать. В ответ я бережно мыла его любимую чашку, чистила слуховую трубку и стирала рукавицы в попадавшихся по дороге ручьях. Когда старый гном бывал доволен, он что-нибудь мне дарил. Комочек очищенного нутряного жира, чтобы смягчить натёртые руки. Каплю лавандового масла за ухо, чтобы чувствовать себя королевой цветочных полей. Меня только смущало, что мы с ним говорим в основном о ранах да ожогах. Пока я не поняла, что с гномами случается лишь это. Оин, к примеру, понятия не имел, как лечить простейший человеческий насморк и с удовольствием выслушал о чае из малины. Меня-то занимало другое. Какие-нибудь травы, чтобы у женщины не появлялось детей. Или мазь для лица, сохраняющая кожу молодой. Но спрашивать о таком было рано. Поэтому пока я старательно заучивала все виды последствий от удара мечом. В общем, то, что Оин позвал меня помочь с Торином, было понятно. Я даже расстроилась, что сама об этом не догадалась. Сущее дитя, как говаривал Балин. Бестолковое и безответственное дитя. Торин лежал на боку с закрытыми глазами, дыхание оставалось тяжёлым. Двалин и Оин уже освободили его от кольчуги и пропитавшейся кровью рубахи. Последствия стычки с орками выглядели пугающе, но не смертельно. Правую сторону рёбер заливал алеющий кровоподтёк. Кто-то долго и яростно бил моего мужчину в живот. Если бы не пластинки доспеха и магия Гендальфа, так быстро он бы не отошёл. Левая рука покраснела и припухла. На ней запеклись укусы с рваными краями от волчьих зубов. Я едва сдерживала желание броситься сверху на гнома, закрыть ото всех и покрыть поцелуями каждый дюйм его тела. Но это бы ничем ему не помогло. - Утри ему кровь, - велел Оин, кидая мне бинт. Он был настоящим мастером своего дела. А потому, когда все бросились спасать оружие, сначала выхватил сумку с лекарствами из рук оцепеневшего стражника, а уж после взялся за булаву. - А обязательно ей? – вдруг не выдержал Двалин. - Я к ней привык, - Оин вопреки обыкновению не переспросил. Я решила, что старик слышит и понимает гораздо больше, чем делает вид. – Или, может, это ты мне подашь alda mavoitё*? Двалин, ругаясь под нос, отошёл. Я наклонилась над гномом. От прикосновения Гендальфа многочисленные порезы на его лице затянулись. Но стоило раненому собрать в складки лоб, как тонкая корочка лопнула, и они опять закровили. Я как раз прижимала бинт к его рассечённой брови, когда он распахнул глаза, показавшиеся ещё более яркими из-за сажи на щеках, уставился на меня в упор, не мигая, и спросил: - Как полурослик? - Он жив, все живы, - ответил за меня Оин, пока я соображала, кто такой «полурослик», не зная, что это название хоббитов, известное среди людей. – А ты, узбад, крепись, надо бы тебя спустить. Скала, на которой нас высадили птицы, была не простой. Кто-то её обиходил. Выгладил на вершине площадку, обложил по краю известняком, вырубил ступени, ведущие вниз. Ступени были высокие, приспособленные к огромным ногам. Я понадеялась, что наконец-то встречу людей. Мне пришло на ум, что я уже порядка двух месяцев провела в Средиземье и видела множество разных диковинок, от троллей до эльфов, но ни разу не столкнулась даже с самым завалящимся человеком. Однако Гендальф меня огорчил. Того, кто вырубил ступени, звали Беорном, и он по ночам обращался в медведя. И хотя волшебник утверждал, что с восходом солнца Беорн становился обычным человеком, я отвернулась. Обычные люди не бегают в зверином обличье. У подножия скалы протекала река. Двалин и Фили осторожно усадили Торина спиной к камням и по настоянию Гендальфа отправились отмываться от последствий наших недавних приключений. Беорн, к которому волшебник нас вёл, обладал крутым нравом. Он и так-то не жаловал незваных гостей, а явись те к нему покрытые запёкшейся кровью, мог и вовсе без лишних разговоров взяться за топор. Но идти к нему было надо. Мы потеряли в пещерах гоблинов всё. Большую часть оружия, остатки припасов и всё добро, кроме того, что было на нас. Наступи сейчас ночь, мне было бы даже нечем укрыться. Потребность пополнить провизию назрела давно. На какое-то время её решили запасы эльфов. Но у гномов были странные понятия о чести – они своровали ровно столько, чтобы хватило перейти через горы, и ни унцией больше. После Торин рассчитывал заглянуть в людские деревни. Этим планам не суждено было сбыться. Спасшие нас птицы поведали Гендальфу (а он понимал и их язык), что все окрестные жители либо бежали, либо находились в сговоре с гоблинами – платя дань, чтобы те на них не нападали. Узнав, кто мы, они, опасаясь расправы, не стали бы нам помогать. Единственным на этих землях, кто жил по своей воле, являлся Беорн. Но его доверие надо было ещё заслужить. Двалин, отправляясь к реке, с опаской посмотрел на меня. Так, что Оин слегка прикрикнул на него. Мы с Торином остались одни, не считая старого лекаря, который принялся разбирать свою спасённую сумку, делая вид, что не только глух, но и слеп. Я набрала воды в осколок фарфоровой миски, где мы раньше измельчали травы, и принялась протирать влажными бинтами лицо гнома. Затем смыла засохшую кровь с его туго заплетённых волос - Торин, как и многие из отряда, носил на висках узкие длинные косы. Он не возражал и только подставлялся под руку, как кот, которого гладят по шёрстке. Заметив это, я улыбнулась. Он улыбнулся тоже. И тут я не сдержалась. Упала на него и приникла к бороде, обходя разбитые губы. На пару мгновений я как захмелела. Его рука обхватила меня и прижала. Моё лицо почему-то сползло и оказалось в волосках у него на груди. Я не знаю, догадывался ли Оин, чем мы увлечены, но прежде чем повернуться, он что-то шумно уронил. Фыркая и перекликаясь с речки возвращались гномы. Солнце на небе начинало свой путь. Над раскинувшимися по ту сторону лугами поднимался пар. Занялся новый день. *** Заживало на гномах всё, как на собаках. Уже к вечеру их опухшие после драки лица опали, и даже Торин заметно повеселел. Хотя топали мы целый день под раскалённым солнцем, сделав всего два чисто символических привала, чтобы справить свои дела в колосившейся у дороги ржи. Как и раньше, я плелась в хвосте отряда, только теперь это ничего не означало. «Мой!»: думала я каждый раз, глядя в чёрную спину. Отдохнув у скалы, Торин снова облачился в кольчугу, натянув её прямо на мокрую рубашку, которую я постирала в реке. При остальных наши отношения не изменились. Всё так же он был предводитель отряда, а я – непонятно кто. Но мне казалось, что сияющие глаза выдают меня с головой. По счастью, это было не так. Никто на меня не смотрел. По-прежнему Бомбур стонал, что вот бы поесть, а Бильбо подпрыгивал рядом и вторил ему. Во второй половине дня ржаные поля закончились, начались цветочные луга. Стали часто попадаться смешные круглые ульи, стоящие в ряд. В воздухе гудело множество пчёл. Ещё через некоторое время показалась дубовая роща. Прямая широкая аллея вела к огромному забору из колючей изгороди, через который было не перелезть. Гендальф остановил нас у внушительных дубовых ворот и сердито велел входить строго по двое и только тогда, когда он посвистит. Мы с Бомбуром присоединились последними. Мы прошли через заросший цветами сад, мимо крытых соломой амбаров, упёрлись в длинный приземистый дом и встретили взгляд громадного черноволосого человека с толстенными руками и ногами, сидящего рядом с Гендальфом на огромном крыльце. Волшебник досказывал человеку историю о том, как мы спаслись от гоблинов и орков. Тот слушал и одобрительно кивал, а перед ним в почтительном восхищении выстроились гномы – они уважали силу в любом обличье – и услужливо добавляли детали, если оказывалось, что Гендальф кое-что упустил. Увидев меня, человек рассмеялся: - Гномка! Вот так дела! А я подумала, что он просто огромный. И что даже если местные люди вполовину ниже него, мы с ними не уживёмся. Беорн оказался вовсе не таким страшным, каким его расписывал Гендальф. Он много шутил и всегда первым принимался хохотать над собственными шутками. Мне показалось, что жизнь его была довольно таки однообразной. И наша скромная компания из тринадцати шумных гномов, одного тихого хоббита, одного болтливого волшебника и меня пришлась как нельзя кстати. Более всего его заинтересовала я. - Гномка! – постоянно повторял он, смеясь. – Настоящая гномка! Дай-ка я на тебя посмотрю. Гномы морщились, но молчали. Честь их женщин была для них дорога. Но, видимо, они так боялись Беорна, что решили: пускай лучше хозяин дома, всё равно живущий отшельником, думает, что ему показали святая святых – гномку, чем рассердится и выгонит всех. Гендальф откровенно хохотал. Однако это же самое заблуждение сыграло нам на руку. В перерывах между шутками Беорн задумчиво подпирал лоб громадной ладонью и с выражением мечтательности, так не шедшим к его пышущему здоровьем и силой лицу, говорил: - Видать, совсем плохи дела, коли гномы принялись своих женщин через горы тащить. В таких случаях Глоин густо багровел, а обычно спокойный Двалин принимался шумно дышать через нос. Торин старался спрятать лицо в тени, и выдавали его только блеск глаз и лёгкое шевеление бровей. Они пришли с просьбой о помощи. И хочешь не хочешь, а без оружия и еды, которые мог дать только Беорн, им было не обойтись. Дом лесного жителя выглядел под стать хозяину. Такой же огромный, основательный и суровый. Высокая кровля опиралась на два ряда сосновых столбов. Пол был глиняный, плотно утрамбованный и покрытый соломой. Вдоль стен тянулись длинные помосты из досок, застеленные шкурами диких зверей. Посередине горел очаг, выпуская столб дыма прямо в отверстие крыши. Впрочем, хозяину не было чуждо чувство прекрасного. Поддерживающие кровлю столбы украшала резьба, у одной из стен стоял резной деревянный сундук, а дальний конец дома завешивал вышитый полог. - Женщина может лечь на моём месте, - делая широкий царственный взмах в сторону вышитой занавески, предложил хозяин дома. – Я сегодня всё равно не усну. Я в замешательстве посмотрела на Гендальфа - как принято благодарить оборотней, мы не проходили. И тот рассыпался в красочных выражениях, из которых я разобрала лишь «да не переведётся мёд в твоих ульях». Спать я отправилась, как только это стало возможным. До этого мы долго сидели с хозяином дома, тот хотел знать обо всём, что творится в мире, и Гендальф рассказывал о странах и людях, которых я не видала. Я уже не удивлялась, когда в дом вбежали несколько рослых собак и, ловко передвигаясь на задних лапах, разложили посреди комнаты стол. А за ними следом - целая ватага коз и овец с мисками на спинах и в зубах. Еда была сытная и простая - ячменная каша со сливочным маслом, лепёшки, сыр, молоко. Я смотрела на хозяина дома и ждала, когда он превратится в медведя. Мне всё казалось, что вечер должен окончиться именно так. Беорн сидел во главе стола в клубах серого дыма. Сам он не курил, но гномам позволил. И громогласно смеялся, открывая крепкие зубы. Когда собаки вкатили несколько здоровых бочек хмельного мёда, вызвав воодушевление у собравшихся мужчин, я поняла – мне пора. Они ещё долго сидели. Пили за встречу, произносили здравицы в честь хозяина дома. Потом хлопнула входная дверь, гномы принялись глухо петь. Огонь в очаге медленно гаснул, дом погружался во тьму. Я порой просыпалась и слышала одно и то же – низкое пение гномов и поскрипывание брёвен, когда на них налетал ветер. Как-то спросонья вышла из-за полога к ним. Они совсем захмелели. Торин и Бильбо сидели рядом с глупыми улыбками на губах. Ворот рубахи гнома был распахнут, открывая заросшую грудь. - Ведро там, - едва ворочая языком проговорил Кили, показывая на пристройку у двери. – Во двор не выходить… там Беорн. Когда я возвращалась, он крепко спал, уронив кудрявую голову на стол. *** Он пришёл поздней ночью, когда все уже спали. Угли в очаге давно остыли, сверху в отверстие крыши на середину комнаты светила луна. Гномы храпели, свернувшись у стен, за длинными рядами сосновых колонн. Я мгновенно проснулась и села, словно ждала его даже во сне. - Это ты? – выкинув руку вперёд, натыкаясь на колючую щёку. Он что-то неразборчиво пробормотал. Хриплое дыхание, непривычная медлительность движений, какая-то несвойственная ему мягкость – всё говорило о том, что гном безудержно пьян. - Ко-шеч-ка! – прошептал он, выдувая хмельной дух мне в лицо. – Я хочу, чтоб ты была со мной… безопасно… Я скорее догадалась, чем поняла, о ком он говорит. Речь шла о белом орке, устроившем охоту на отряд. Это он бил моего мужчину в живот, а после натравил на него своего волка. Гендальф рассказывал, что если бы не Бильбо, молнией выскочивший со стороны и отогнавший зверя ножом, Торин сейчас бы не жил. Вот они и пили весь вечер вдвоём. Я на ощупь придвинулась и погладила его по плечам. Наверное, сражения – это та область, в которой женщина чувствует себя неувереннее всего. Чем я могла его утешить? Сказать, что стычек больше не повторится? Или что он будет всегда побеждать? - Ты правильно сделал, что забрал меня от эльфов. Если бы не ты, я бы уже умерла. - Ты можешь умереть и со мной, - тихо возразил он. «Уж лучше с тобой». Я нащупала вторую колючую щёку, провела пальцами по усам, чтобы не промахнуться, и потянулась губами туда, где нашла. Надеясь, что поскольку в темноте он видит гораздо лучше, прикосновение не станет для него такой же неожиданностью, как для меня.