Инородный элемент

              Воздух вблизи меня крякнул. Потом воздух что-то втянул – не иначе как самого себя - и издал громкий чих. А затем раздался звук, будто у воздуха заурчало в животе. Я протёрла глаза. Мало ли что померещится, когда тебе не дают спать и по несколько раз за ночь поднимают и ведут на допрос. Эльфы не трогали меня, как обещали. Они поступали умнее. Только я засыпала, как в камеру врывался отряд с факелами и фонарями, меня поднимали, отряхивали и вели в караулку, где, не давая присесть, допрашивали несколько часов. Потом возвращали, и, только я засыпала, всё повторялось. «Сукины дети». Воздух вздохнул. Я посмотрела туда, откуда слышались звуки. Света жалкого факела едва хватало, но мне показалось, что воздух в одном месте камеры словно нагрет. Он выглядел плотным, подрагивал, а камни за ним искажались, будто просвечивали сквозь пар, поднимающийся в солнечный день над раскалённой дорогой. Я ткнула пальцем, и палец упёрся в преграду. - Не пугайся, я присяду рядом, - предупредил воздух голосом Бильбо и, видимо, взаправду сел, потому что тюфяк вдруг немного прогнулся. – Чего смотришь, можешь пощупать. Осторожно! Ты тычешь мне в глаз! Понадобилось какое-то время, прежде чем я уверилась, что это не сон. - Ты всегда так умел? Почему я раньше не замечала? - Не всегда, со мной что-то случилось в гоблинских пещерах. Там была какая-то магия, и вот я такой. - Ты теперь будешь прозрачным? - Конечно, нет! Я могу вернуться, когда захочу. - Тогда покажись. Чтобы я знала, что ты настоящий. - Ещё чего! Сюда в любое мгновение могут заглянуть эльфы. Если меня увидят, нам всем конец. - Они всё равно увидят, что я говорю с пустотой. - Тем лучше. Решат, что ты тронулась, и оставят в покое. Вообще-то всё было не так уж и плохо. Мучить недосыпом меня стали последние несколько дней, а до этого просто уговаривали, сулили всякие выгоды. Белокурый господин говорил: - Нам нужно от вас совсем немного. Расскажите, как гномы намереваются попасть в Гору, - да, эльфы всё знали про Гору, - а затем пошлите весть, когда Гора будет открыта, с описанием всего, что оттуда возьмут. Мы объясним вам, как это сделать. Могу ручаться, ваши друзья даже не заподозрят. Обещал: - Наш Король щедрый и милосердный. Он знает вашу историю, и она его очень печалит. Когда всё закончится, вы сможете жить в Эсгароте. У вас будет дом и приданое, чтобы найти себе мужа. А может, желаете лодку с командой или торговую лавку? Его Величество это устроит – особые условия, никаких пошлин – бургомистр Эсгарота перед нами в долгу. Потом пугал: - Гномы вас бросят. Они живут в закрытых общинах. Гномий король поступил благородно, но как только вы станете в тягость, он забудет про вас. Что гномы вам обещали? Вы знаете, что никто из них ни разу о вас не спросил? «Они живы! И здесь!» - Если я их сейчас отпущу, они уйдут и даже не вспомнят. - Они уйдут, - тихо сказала я. – А потом вернутся. И разнесут ваше логово до последнего камня. А что не доделают сами - завещают детям и внукам. И так будет длиться годами, пока они не сравняют ваш замок с землёй. Ваш поганый вонючий дворец! После этого меня стали будить по ночам. - Как ты попал в мою камеру? – спросила я Бильбо. - Прополз под ногами у эльфов! Ты не представляешь, как трудно жить невидимкой. Теперь я умею втиснуться в узкую щель, если кто-то идёт мне навстречу по лестнице в башне, проскочить в приоткрытые двери и часами сидеть под кроватью. А ещё – красть еду. Мой лучший фокус, когда я стащил отбивную с тарелки Владыки. Он в тот вечер так удивился, что отставил вино. Решил, что уже съел отбивную, но не помнит, когда. Впрочем, воздержание ему только на пользу – хоть трезвым побыл. - Какой он, этот Владыка? - Очень высокий и очень красивый. С волосами, как серебряные нити, и пальцами, унизанными драгоценными перстнями. Он носит расшитые золотом одежды, а на голове у него корона из веток и листьев. - Звучит, как сказка. - Там, наверху, так и есть. Изнутри дворец похож на огромное дерево, висят фонари. Некоторые коридоры, как ветви, разбегаются в стороны, другие, будто корни, ведут в глубину. Если не знать точной дороги, легко заблудиться. - Поэтому ты так долго шёл. - Вас заперли на разных уровнях. Тебя я искал дольше всех. Мне как-то сразу стало понятно, что выбраться из тюрьмы невозможно. Поэтому я довольно рассеянно слушала Бильбо, который рассказывал, что снаружи замок спрятан в высоком холме, который распахивается только по слову Владыки. Из-под холма вытекает река. Её до самого дна перегораживает решётка, а за ней – железные ворота, которые день и ночь под охраной. - Торин о тебе спрашивает, - поёрзал Бильбо. – Причём постоянно. Просил, чтобы я нашёл тебя как можно скорее. Я подавила в зародыше желание выспросить, как он. - Передай, чтобы не волновался. Я ничего не скажу. - Зачем ты так? – поразился хоббит. – Он тебя спас! Почему ты всегда во всём видишь плохое? Зачем ему помогать тебе, если он думал, что ты его выдашь? У меня перед глазами стояло лицо белокурого эльфа: "Человеческая девушка влюбилась в гнома..." Одной тьме известно, откуда он это узнал. Или я прокололась, пока сопливила перед Тауриэль. "Человеческая девушка влюбилась в гнома. И думает, что своей преданностью сможет заслужить его сердце". При этом голос у белокурого был какой-то другой. Им словно бы руководил кто-то более властный и жёсткий. Мне даже показалось, что эльфу не нравится выбранный способ, но он делал то, что сказали: "Но гномы неблагодарны. Они ценят только своих. Вы чужеземка и не знаете многих порядков. Вы можете умереть за него. Отдать главное, что у вас есть. Но навсегда останетесь лишь маленькой звёздочкой, мелькнувшей на закате его долгой жизни". «Всё это похоже на правду, - подумала я. – Если я хочу умереть за него». Эльф не сказал ничего, о чём бы я не знала сама. Как всё предсказуемо – звёзды, любовь. Стоит ли ради этого рождаться бессмертным. За своими мыслями я совсем забыла про Бильбо. - Я был у тебя на допросе. Только благодаря этому тебя и нашёл: видел, как эльфы тебя потащили… - Хвала небесам! Хоть какая-то польза от этих допросов. - Тот белоголовый, сынок короля… - Вот как! – восхитилась я. – Так я для них важная птица? Если меня допрашивает сын короля. - Вообще-то не очень. Торина на допросы водят наверх, пред очи Владыки. Но ты права. Остальных гномов допросили да и оставили в покое. А за вас двоих взялись крепко. И более всех – за тебя. Нащупали они в тебе что-то. - А ты изменился, - заметила я. – Хитрый проныра. Столько ныл, что нехорошие гномы силой завлекли тебя в поход, а сам в полном восторге. Ну-с, господин главный Взломщик, что вы желаете знать? - Желаю знать, правда ли, что говорил про тебя господин Леголас. Белый эльф. Это была и правда, и нет. - Бильбо, как думаешь, зачем что-то любят? Моего лба коснулась невидимая рука. - Да ты не в себе, - прошептал невидимка. – У тебя жар. - Я раньше тоже думала, что для чего-то, - подтвердила я, даже не слушая, что он говорит. – А теперь поняла, что любят чтобы любить. Понимаешь? Кто-то любит любить, а кто-то нет. Вот и всё. Ничего иного здесь нет. - Укутайся же потеплее! - Эльфы не любят любить. Они не понимают, как можно ценить что-то, кроме себя. Как если бы лесной король с лёгкостью покинул свой замок, предложи ему новый, повыше и попросторнее. - Они и защищают свой замок. Если потревожить дракона, достанется всем. - Тогда они должны понимать, – удивилась я, - что нам иначе нельзя. А они не понимают. Почему? - Не знаю. Может, не хотят. Тебе бы поспать. - Бильбо, за мной скоро придут. Ты передай, я ничего не скажу. Они когда спрашивают, я представляю, что у них из головы растут ветки. Или закручиваются кончики ушей. - Ох, ты… Я принесу вина с перцем. Они тебя не добудятся, даже если станут кричать. - Передай, что не скажу... *** Вино помогло. В следующий раз, как за мною пришли, я едва открыла глаза. Повисла на руках эльфов, кое-как дотянула до караулки и рухнула на пол, едва охранник меня отпустил. Темнота захлопнулась. Последнее видение – голова белокурого эльфа и обвиняющий свист Тауриэль: - Она шеловек, ей нушно спать. Свист то ли урезонивал моего мучителя, то ли обнаруживал глубокое разочарование во мне. Очнулась я в камере, накрытая одеялом. К моим ногам были прижаты нагретые камни, а на голове лежала мокрая тряпка. Которая у меня на глазах внезапно взлетела, самостоятельно окунулась в чашку с водой, отжалась, а потом вернулась на место. - Бильбо, ты играешь с огнём, эльфы могут увидеть. - Приходится, у тебя горячка, она сама не пройдёт. А если с тобой что-то случится, гномы останутся здесь навсегда, потому что Торин размозжит мне голову о прутья решётки. - Он разозлился? - Когда узнал, что ты больна, сначала чуть не убил меня, а после обещал озолотить, если я найду способ бежать как можно скорее. - Он великолепен, - прохрипела я, отметив, что самое простое решение – открыться эльфам – гном не предложил. – Настоящий король. - Что у вас с ним? - Ничего, что может быть интересно. Невидимый хоббит вздохнул и снова шлёпнул мне на лоб кусок мокрой ткани. - Ты отдала ему свою честь, - не терпящим возражений тоном обвинил он. – Он не должен был тебя соблазнять, зная, что не может жениться. - Он не соблазнял, я сама захотела, - слово «честь» почему-то меня оскорбило. - Он был пьян, а я к нему приставала. - Не нужно его защищать, - сказал мой единственный друг. И я отогнала мысль, что в другие-то разы гном пьяным не был. – В таких делах решает мужчина. - Значит так, - я села на постели и отшвырнула мокрую тряпку. – Не смей меня жалеть. Даже не думай! Я сама себе хозяйка, и мне никто не нужен. Ни ваши грёбаные гномы, ни ваши грёбаные эльфы. Пускай засунут себе в задницу свой дом в Эсгароте, лодку с командой и мужа. И этому… Торину передай, что мне ничегошеньки от него не нужно. Ни его грёбаная забота, ни его подарки, ни он сам. Жила без него и не горевала. Как-нибудь и дальше проживу. И если подохну в этой грёбаной эльфийской тюрьме, то это будет моё решение. Только моё! Несколько минут мы сидели молча, и я бы подумала, что Бильбо ушёл, если бы не знала, что он не может ходить сквозь решётки. Наконец он сказал: - Ты не связана с Торином контрактом и не обязана его защищать. Насколько я знаю, ты не давала ему своего слова. Да женщины и не участвуют в таких делах. Король гномов обещал довезти тебя до Эсгарота – вот он, Эсгарот, за этими стенами. Никто не осудит, если ты устроишь свою жизнь, как нужно тебе. - Я ничего не должна гному, это верно, - сказала я. – А если была бы должна, то уже давно расплатилась. И я не жду от него благодарности, это тоже верно. Но есть что-то, что не позволяет мне его предавать. Я не знаю, что именно, и оно имеет мало отношения к собственно Торину, но, оказывается, для меня это важно. - Смею напомнить, что Торин приказал передавать ему слово в слово всё, что прозвучит в этой комнате и у тебя на допросах. Однако я могу умолчать… Я махнула рукой. Меня захватила какая-то вялость. Какая разница, что гном узнает. С этой секунды и дальше мне часто казалось, что быть правдивой важнее всего. - Не надо. Выполняй его приказ. И… Бильбо, приходи почаще. Только, пожалуйста, не тогда, когда я на горшке. Он хихикнул: - Ты не представляешь, как часто это бывало. *** С той поры стало легче. Во-первых, напуганные моей болезнью эльфы оставили меня в покое. Кажется, сколько бы они ни стращали, а труп им пока был не нужен. И стоило мне хорошенько выспаться, горячка прошла. Во-вторых, теперь я была не одна. Бильбо приходил каждый день. После неудавшейся попытки меня полечить в камеру он не проникал – это было опасно. Да и эльфы уже не таскали меня на допросы каждую пару часов, а ему требовалось, чтобы они распахнули дверь, после чего он проскакивал у них под ногами. Но мы много болтали сквозь прутья решётки, и я не чувствовала себя одинокой. Он рассказывал, что гномы настроены бодро, завидев стражника, сквернословят и поют неприличные песни. Что у Кили растёт борода. Что все отдохнули и отъелись на эльфийских харчах, один только Бомбур страшно похудел, потому что обычной порции ему мало, а добавки не наливают. Про Торина говорил редко. Упоминал лишь, что тот здоров и волосат, так как бритвы в камерах запрещены, а эльфийского мастера он к себе не подпустит. Раз в неделю меня водили в купальню. Было неприятно раздеваться в присутствии Тауриэль из-за того, что она не отворачивалась, а наоборот, глазела так, будто я собиралась голой бежать. Но вода была тёплая, мне подстригли ногти, дали мыло и помогли вывести вшей, набравшихся во время странствий по лесу. А ещё я крепла духом. Бильбо каждый день говорил, что обязательно найдёт способ выбраться. И хотя способ не находился, но у нас был свой разведчик, а это дорого стоит. Я принялась упражняться. Ходить по камере, размахивая руками и ногами, подолгу скакать на одном месте и прыгать в ширину через тюфяк. Чтобы когда дойдёт до побега, не провалить его, если придётся лезть или бежать. Всё это приходилось делать тайком от эльфов, которых бы несомненно заинтересовало, с чего пленница, ранее унылая и безучастная, вдруг ожила. А ещё я размышляла. Благо, времени и уединения было хоть отбавляй. И поняла, что уже не боюсь умирать. Пережитая болезнь сначала меня напугала. Ведь до этого, за пару месяцев жизни в Арде, я ни разу не заболела. И даже наоборот, стала крепче. Свежий воздух, ходьба по горам и грубая пища работали, как обещали наши врачи. Даже царапины заживали быстрее, чем дома. Однажды у меня заныл зуб. Оин сказал, что нужно распахнуть рот и просидеть всю ночь, подставив больную область лунному свету*. А если не поможет – прижечь калёным железом. И от испуга зубная боль сразу утихла. Позже я полагала, что предки были мудры, и это и есть легендарное исцеление словом. Но в общем и целом я стала сильнее, и мировоззрение моё изменилось. Например, я уже не так боялась смерти. Тот страх перед смертью, который насаживался в моём прежнем мире, был страхом умереть, не пожив. Мы тратили много лет на учёбу и поиск пары и к середине жизни часто имели не то, в чём нуждались. А там, где я теперь оказалась, лучше умирать молодым. Затем у меня не было никаких идей на будущее. Я хотела желанного мужчину – я его получила, а что будет дальше, меня не волновало. Так что преданность гномам легла на благодатную почву. Также, надолго оставшись наедине, я задумывалась над такими вещами, как ум, честность и совесть. Которые ещё никто не смог объяснить или хотя бы внятно описать. У нас говорили – каждому своя правда. Я как-то поделилась этим с Гендальфом, и он надо мной посмеялся. Сказал, что правда на то и правда, чтобы быть одной на всех, а иначе это не правда, а ложь. Ещё дома считалось, что правдой является сама жизнь. И мне это всегда казалось странным. Ведь для того, чтобы жить – бегать, дышать – быть человеком не нужно. Порой меня веселило – и хоббит, и эльфы пребывали в уверенности, что я молчу ради гнома. Мужики всегда думают, что мир крутится вокруг них. Но ни один мужчина, даже самый прекрасный, не стоит того, чтобы гнить за решёткой. Я не лгала, когда говорила, что предать Торина мне не даёт что-то сильнее меня. Дома меня окружало много людей, но между нами не было правды, мы просто старались жить мирно. Теперь я осталась одна, среди существ, которые никак не могли быть моим домом, но правда откуда-то появилась и сияла во всём своём блеске. Сидя в темнице за гномов, я выяснила, что есть во мне нечто, за что я могу умереть. И нечто это связывалось в моём сознании с понятием «человек».