Инородный элемент

              И вот день настал. Я учуяла его ещё с утра. Когда сидишь за решёткой, когда день за днём мимо протекает одно и тоже, любые изменения замечаешь мгновенно. Даже если они ещё не проявились. С самого утра мне чудилось, что в воздухе витает какая-то свежесть. По-честному, её тут быть не могло. Тюрьма на несколько этажей уходила под землю. Окон в ней не было, свежий воздух не проникал. Моя камера находилась в самом конце коридора. Даже если бы хлопнула дверь в караулке, дуновение не долетало. Затем пришли стражники, и на их лицах тоже лежала печать новизны. Каждый, кто видел эльфов, знает, как тяжело их понимать. Их лицевые мускулы развиты странно. Эльф может улыбаться глазами и одновременно хранить презрительную ухмылку. Или, напротив, улыбаться губами, а глазами источать лёд. К тому же их глаза широки и неподвижны – радужка не сужается при изменении света, а белки всегда влажно блестят. Но сейчас я видела, что охранники возбуждены. Они переговаривались, улыбались, их тонкие ноздри подрагивали, как у охотника в предвкушении славной добычи, а длинные пальцы чуть крепче обычного стискивали расшитые пояса. - Narbeleth… Narbeleth… Мне тогда ничего это не объясняло. Здесь надо сделать отступление и рассказать вам про обычаи эльфов. Иначе вы не поймёте меня, как когда-то я не понимала их. Эльфы Срединных земель – других я никогда не видала - сильно отличаются друг от друга. У них разная внешность, обычаи и взгляды на жизнь. В день, когда я неожиданно учуяла дух новизны, все свободные народы Средиземья праздновали Сбор Урожая. Даже гномы, весь сезон скупающие на рынках зерно, собираются в этот день всей семьёй и молятся о процветании рода. Но эльфы Лихолесья не пашут и не сажают. Лес сам обеспечивает их необходимым. С приходом людей они стали выменивать зерно и оружие на древесину и кожи, но не считают, что этим нужно гордиться. Их король ведёт роскошный образ жизни, покупая драгоценности, ткани и южные вина. Но откуда у него средства, неведомо. Говорят, родитель его пришёл в эти земли из какого-то разрушенного королевства, весь в скорби и унынии, прихватив с собой государственную казну, отчего сразу сделался выше всех. А потом отправился в далёкий военный поход, где сложил буйну голову после того, как разграбил селения орков. Но то люди бают, а нам неизвестно. В любом случае, лихолесцам не с чего собирать урожай. Они в эту ночь отмечают начало поздней осени – приход Нарбелет. В прошлом этот праздник назывался иначе и был ночью памяти и размышлений. Когда увядающий осенний мир напоминал эльфам о том, что им тоже придётся однажды увянуть. Но с приходом чужеземного правителя всё изменилось. Батюшка короля Трандуила повидал в жизни всякого и, вопреки обыкновению эльфов, не хотел лишний раз думать о вечном. Со своей дальней родины он привёз новый обычай. Оставил подданным ночь размышлений, а сам закатывал шумный пир, на котором поил всех вином. Король Трандуил сохранил эту привычку. В молодости он отправился с батюшкой в достославный поход. Откуда вернулся одним из немногих, вырвавшись из болот, где его окружили, загнав нескольких лошадей и привезя домой остатки войска и – по слухам – те самые обозы с серебром орков. И с тех пор сделался домоседом. Осенью он пировал и выкатывал бочки с вином для всего государства, чего подданные ждали с нетерпением. Потому что если и есть у эльфа какая-то слабость, то это вино. А стоило оно дорого, и в другое время неблагородным его не наливали. Но прежние традиции сохранялись. На Нарбелет разбирали ссоры, прощали обиды и задумывались над смыслом жизни. И если у эльфа лежало что-то на сердце, если что-то его тяготило, не было возможности лучше, чем решить всё в канун Нарбелет. Теперь вы поймёте, почему в этот день я опять предстала перед белокурым принцем. Это встреча не походила на обычный допрос. Когда меня привели, он стоял у камина и при моём появлении не шелохнулся. Охранник вышел за дверь, и мы остались вдвоём. Прежде в комнате, помимо нас, всегда были несколько стражников и Тауриэль. Я подождала - эльф не шевелился – потёрла озябшие руки и без разрешения забралась на бочку. Караульное помещение было небольшим, с толстыми стенами из желтоватого камня. В углу пустая стойка для копий. Я мельком скользнула по ней. Будь там копьё, я бы прыгнула и попробовала им завладеть, даже зная, что мне не справиться с тяжёлым древком и сильным эльфом. Тот любовался огнём. Я покашляла и пару раз стукнула в бочку. Я его не боялась. Он уже дал слабину, когда я заболела. Эльф, казалось, погрузился в какие-то грёзы. Я откинулась и заболтала ногами. Хищно оглядела стопку войлочных одеял у камина – есть ли здесь чем поживиться. И, видимо, перегнула. - Подумай вот о чём. Если твой король потревожит дракона, вся округа погибнет. Сотни жизней, целый город людей. Ты уверена, что гном озаботился этим в своей неуёмной гордыне? Я ссутулилась, словно меня чем-то проткнули. Будет ложью сказать, будто я не думала над этим вопросом. Но надеялась, что Торин или, хотя бы, Гендальф его предусмотрел. Однако Гендальф давно нас покинул, а гном рвался в гору, готовый на всё, чего нельзя было не заметить. - Если ты что-то знаешь, если желаешь облегчить душу, скажи. Мы сможем помочь. Предложи он свою помощь, я бы, может, ещё поколебалась. Но он сказал: «Мы сможем помочь». И я ощетинилась. Кто эти мы? Тот, кто дал ему приказание схватить нас и посадить за решётку? Тот, кто мучил меня? Кто спускал ему распоряжения сверху, что делать и что говорить? Я попала сюда голодная, но не дурная. И я помнила, что эльфы не волновались о людях. Их интересовала гора, и что скрыто внутри. Они, в сущности, были не лучше, чем гномы. Такие же себялюбивые и замкнувшиеся в особом мирке. - Не скажешь? Я помотала, и он обернулся. Высокий, длинный, худой. Многие, кто видел эльфов, говорили, что от них исходит сияние звёзд. Я же увидела создание с вострым носом, длинными руками и ногами и гладким усталым лицом. Наши взгляды встретились, и я подумала, каким бы теперь показался Элронд. А потом он опять отвернулся и сделал мне знак рукой по направлению к двери – иди. Я сама слезла с бочки, толкнула дверь и впервые вышла из этой комнаты не под конвоем. Снаружи меня ожидал стражник. На прощание эльф обернулся, казалось, он тоже чувствует, что сегодня что-то произойдёт: - Надеюсь, решение верное… - и неразбочиво про «увиэль». Скоро мы встретились с Бильбо, и я попыталась повторить слова принца – хоббит знал по-эльфийски. Он сказал – это что-то про звёзды. Я бросила – эльфы вечно о звёздах – да и забыла. Однако история на этом не завершилась. Через два года после описываемых событий, в седьмой день месяца Кхуздун*, у ворот Эребора остановился запыленный всадник. Когда он спешился и снял капюшон, стража увидела, что это эльф. Всадника проводили боковым ходом – на государственном уровне эльфов не принимали, хотя посыльные из Лихолесья приезжали нередко. Гость отказался от мяса и пива, но охотно съел хлеба и выпил воды. А, когда дошло до главного, велел доложить о себе не королевскому советнику, а госпоже. И стоически выдержал выражение враждебности вдобавок к дежурной неприязни, появившееся на лицах охраны. Прибывший попросил о секретности, и я приняла его в малой гостиной. Отпустив стражника, который, прежде, чем выйти, пробурчал на кхуздуле, что опасно оставаться наедине с эльфом. - У вас послание от короля Трандуила? - От его сына, - эльф подал запечатанный свиток. - Что это? – я сломала печать и пробежала первые строки. - Баллада о Берене и Лючиэнь, госпожа. - Это я вижу, - я к тому времени знала эльфийский. – Я с ней знакома. - Вы знакомы с этой балладой, какой её поют в Эриадоре. У нас в Рованионе поют по-другому. Я удивлённо взглянула: - Баллада о Берене и Лючиэнь. Про эльфийскую принцессу, снизошедшую к человеку… - Это человек снизошёл к эльфийской принцессе, госпожа. Он потерял свой народ и всех родных, влекомый судьбой, прошёл сквозь магический круг и упал без сил, израненный и нагой. Принцесса Лючиэнь встретила его и полюбила, и этим спаслась сама и дала надежду всем эльфам. Ибо эльфы, ровно как и гномы, навсегда остаются в Арде. А кто не испытал подлинной смерти, не может обрести и подлинного бессмертия за пределами мира. Я долго молчала, наконец, сказала: - Моя история не похожа на эту. - История никогда не повторяется точь-в-точь, госпожа. Мой господин знает, что у вас трудности с народом гномов. И он знает, что в том нет вашей вины. Прикажите перевести эту балладу на ваш язык, и скоро гномы запоют о прекрасной смертной девушке, явившейся их королю. Потому что мы, эльфы, хранители традиций. О чём поём мы, то подхватывает весь мир. Я закрыла лицо руками: - Дар вашего господина оценить невозможно. Во всей сокровищнице Эребора нет ничего столь же ценного, чтобы выразить мою благодарность. Но я попробую… - вышла из комнаты и вернулась с маленькой шкатулкой. Эльф поклонился: - Не стоит, госпожа. Мой господин - не его отец, к драгоценностям он равнодушен. - Это не для него, - я щёлкнула крышкой. На бархатной подушке лежала крупная, но изящная женская брошь. Эльфу бы она подошла. – Это из моих драгоценностей, их делают лёгкими, с тонким рисунком. Возможно, найдётся особа, которую ваш господин захочет порадовать. Гость улыбнулся: - Такая особа найдётся. *** Вернёмся в тёмную камеру, куда меня отвели и оставили коротать часы на холодной соломе. Время шло, в караульной хлопнули двери. Прозвенели голоса эльфов и стихли. Я ждала, сама не зная, чего, и уже почти уснула, когда решётка лязгнула и распахнулась. За решёткой никто не стоял. - Пойдём, - позвал из пустоты голос Бильбо. – Пора. Сегодня или никогда. Я поднялась и пошла, плохо понимая, что происходит. Вступила в вымерший коридор, который будто опустошила какая-то сила. Невидимый хоббит нёс факел, и огонёк трепыхался от каждого шага. Мне казалось, что стены темницы непостижимо разверзлись и я иду за посланником света. Мы прошли мимо камер и караулки. В камерах было пусто, дверь в караульное помещение плотно закрыта. Я ходила этой дорогой множество раз, но тогда меня вели на допрос, а теперь на свободу. Свернули на лестницу, спустились на несколько уровней вниз – я не задавала вопросов, куда бы он меня ни вёл, я ему доверяла. И замок предстал безобразным полипом, углубившимся в чрево земли. Вошли в какой-то туннель, я едва не оглохла. Плеск воды и голоса. Низкие приглушённые голоса. Они старались говорить тихо, но я так давно ничего подобного не слыхала, что, казалось, сердце вот-вот разорвётся. После нескольких недель в тишине каждое слово ударяло в уши, как молот. Чьи-то руки меня подхватили, ободряюще сжали и передали другому. И так дальше и дальше, пока не дошли до конца вереницы. Я их не различала, но знала, что вернулась к чему-то родному, которое ждало и надеялось и теперь может меня обнимать. Последний был высокий и тёмный, с густой окладистой бородой. Он прижал меня к животу, от которого пахло знакомым, и вложил мою руку в свою. - Мистер Беггинс, - позвал он, и его голос вернул меня в чувство. – Бильбо. Теперь все на месте, идём. Где-то здесь протекала река. Плеск воды раздавался за стенкой. Мы пошли по туннелю, и звук шагов отразился от сводов, будто хлопанье крыльев летучих мышей. Будь туннель под охраной, нас давно бы схватили. Но я откуда-то знала, что охраны не будет. Что мы пройдём по пустому чудесному замку в окружении шороха собственных ног и покинем его навсегда. Факел хоббита свернул в неприметную дверь, и нашему взгляду предстали длинные ряды винных бочек. Это было волшебное царство. Бочки маленькие и бочки большие. Сложенные у стены в два-три яруса или пирамидой на полу, прямо посреди прохода. Были бочки огромные, надменно возвышающиеся в одиночестве на деревянных подставках. Из них торчали пухлые пробки. И уютные бочонки на невысоких столиках, с латунными носиками, к которым хотелось приставить кувшин. Кто-то недавно так и поступил: с некоторых носиков свешивались тяжёлые красные капли. Когда мы проходили мимо, Двалин не удержался и протянул руку слизать. Были бочки длинные и бочки округлые. Бочки старые, затянутые паутиной, рассохшиеся, удерживаемые лишь обручами, и бочки молодые, свежие, в которых каждая досочка словно липла к другой. И всё это было любовно увязано и уложено, надлежащим образом увлажнено и затемнено. А посреди этого великолепия стоял длинный стол, заваленный кружками и свечными огарками, и на столе этом полулежали охранники. Гномы дёрнулись было напасть на них сзади, но Бильбо их остановил. Неожиданно вынырнул из ниоткуда и громко потребовал не трогать эльфов – они просто мертвецки пьяны. Жутковатое зрелище. Эльфы лежали с открытыми глазами, уставившись в одну точку, отчего казалось, что они всё видят и понимают, только не могут подняться. Пьяными они выглядели отнюдь не изящно. Один пускал слюни, другой упал в лужу с вином, третьего вырвало чем-то, похожим на мёд. Бильбо признал в составе соус для рыбы. В общем, скажу по секрету, пьяный эльф ничем не отличается от своего смертного брата. Пока я глазела, гномы лихо раздвинули бочки и сундуки. Похоже, они знали, что делать – среди каменных плит, полускрытый наваленным мусором и затёртый ногами, был люк. С него сняли крышку, и внизу забурлила вода – именно здесь протекала река. Тут я поняла, что не знаю наш план. В темнице, когда ко мне приходил Бильбо, мы болтали не только о нашем отряде. Мы обсуждали, как убежать, в конце концов, главным было именно это. И я слышала про водный путь. Но нам казалось, после долгих раздумий, воспользоваться им невозможно. Река текла по каменному жёлобу внутри холма. В некоторых местах потолок над ней был прорублен и прикрыт крышкой люка, невидимке выяснить это было не сложно. Эльфы вели речную торговлю, сплавляя по реке предназначенные для строительства Эсгарота брёвна, бочки с грибами, гружёные кожами лодки и плоты с берестой. Бочки отправлялись прямо из замка, эльфы сбрасывали их в воду, поднимали речную решётку, и те плыли до восточной оконечности леса, где их вылавливали служащие озёрных компаний, имевших разрешение на торговлю с Лесным королевством. Но это бочки. Тот, кто решил бы за ними последовать, для начала должен был незаметно пробраться к люку. Каждый люк охранялся. Затем он оказывался в закрытом желобе, в полной темноте, не имея возможности даже вдохнуть – потолок здесь был вровень воде. Если он был хорошим пловцом – а гномы, как помните, плавать совсем не умели – если его лёгкие выдерживали, а мускулы не сводило от стылой воды, наконец, если ему везло – охрана люка не била тревогу и речная решётка была поднята, наш смельчак вываливался в глубокий шлюз с гладкими стенами, со всех сторон освещённый и насквозь просматриваемый стражей ворот. Как видите, команде гномов выбраться этим способом было решительно невозможно. Но отряд знал что-то, чего не знала я. Мне поплохело, когда они выкатили пустые огромные бочки, положили их набок у люка и принялись набивать соломой и старым эльфийским тряпьём из поеденного короедами сундука, коий есть в каждом погребе или сторожке. Оказывается, думая о побеге, мы с Бильбо совершили главную ошибку всех новичков – искали брешь в стенах, позабыв про личный состав. То ли дело Торин, который быстро дал хоббиту условного пинка через решётку, велев отставить заниматься чепухой и внимательнее изучить привычки охраны на всех выходах из замка. Так Бильбо выяснил, что люк в винном погребе охраняется слабо. Стражники были непуганые и, пользуясь служебным местом, любили перед работой надуть короля на стаканчик вина. С поддатой охраной справиться легче. Продолжая следить, хоббит узнал, кто и когда готовит бочки к отправке, как это происходит, и они с Торином придумали план, о котором сообщили всем, кроме меня. Потому что у мужчин так всегда. Пока они что-то обдумывают, женское мнение им интересно. Когда всё уже решено, женской оценки не спросит никто. А я думала, что не хочу утонуть в чёрной бочке. Что в тысячу раз лучше захлебнуться в холодной воде, чем идти ко дну в одиночестве, колотя руками и ногами в твёрдые стенки, медленно умирая от удушья… Бочки были высокие, гномы помещались в них с головой. Я посмотрела на Торина - я ему доверяла. Он кивнул. Значит, этот путь единственный. Значит, другого пути для его отряда нет. У меня был ещё один. Выскочить из погреба и найти Леголаса. Рассказать всё, что он хотел знать. Просить о милости короля с волосами, как серебряные нити. Помня, что моя ценность для него исчерпывается слежкой за отрядом гномов. Или остаться. Забраться в бочку, позволить пустить себя по реке, молясь всем богам. Ради призрачной дружбы тех, с кем делила тяготы пути. Надеюсь, вы не удивитесь, что через пару минут я сидела в бочке. Зря её набили соломой. Удобства солома не доставляла, зато пахла ужасно. Я упёрлась в стенки руками – бочка широкая, будет болтать. Сюда легко помещались ещё двое вроде меня. Они и поместились. В отверстие просунулась борода с извалянными в соломе кудрями: - Посторонись! Мимо лица опустились знакомые гномьи ботинки. Эти расписные мыски я помню у гоблинов, когда меня вдавили в песок, и с тех пор могу нарисовать по памяти каждый узор. Гном обнял меня, в тот же миг стало темно, крышку прижали, забили гвоздями. - Бильбо догонит нас? - Он невидимка, за него не беспокойся Вдвоём внутри бочки тепло и спокойно. Он обнимал меня, я подрагивала от страха. Гладил по спине, успокаивал в ухо, даже пел… Нет, не пел. Это его низкий шёпот звучал, как длинная песня: - Скоро придёт начальник стражи… не бойся, веди себя тихо… обхвати меня крепче… бочка падает тяжёлым вниз… прижмись сильнее… Я прижалась, и меня затрясло. Вытянулась в струнку, чтобы дрожь не передалась бочке. И… - Ты так рад меня видеть? В плену эльфы раздели гномов до нитки. Оставили только нательные рубахи и штаны. Это меня не тронули, с меня и так было нечего брать. Вытащили даже металлические кольца из волос и бород. Наверно, боялись, что гномьи умельцы соорудят из них ключ. Не удивлюсь, если за кольца гномы их прокляли до пятого колена, за клановые украшения они могли и убить. Рубашка ничего не скрывала, штаны того меньше. Сквозь мягкую ткань, аккурат к нужному месту, прижималось то, что я бы назвала: сильное, твёрдое и с восхитительно жарким концом. - Сволочь ты, мой король... Снаружи бочки захлопали двери и заскрипели доски. Вот долгожданный эльфийский патруль. Я представила, что он увидит. Кучку пьяных охранников и приготовленный к отправке груз. А внутри бочки становилось душно. Мы оба дышали, боюсь, усиленно, запас воздуха таял. Его лодка прямо сквозь ткань упиралась в мягкую гавань. Эльфийский начальник снаружи разразился громкой и мелодичной тирадой. Она означала: «Надрались, поганцы!». Все языки разные, смысл один и тот же. Те из нас, кто знал эльфийский, могли также расслышать про «канун Нарбелет». Потому что нам сказочно повезло, в обычные дни стража так не набиралась. Но я не знала эльфийский. Я оперлась на носочки, прикусила губу и, пользуясь замешательством хозяина лодки, почти неслышно двинула ему навстречу бедром. Меня оглушил ослепительный грохот и точно такой же восторг. Бочка упала в воду, мы упали с нею. И, конечно же, несмотря на предосторожности, гном оказался сверху и едва не вышиб из меня дух. Я прокусила в восторге губу, хорошо, что себе, и дышала запахом крови и пота. Вода подхватила, я приложилась о крышку, нас понесло. Бочка подпрыгнула, перевернулась, стукнулась о другую. Гном выровнял ход, моя голова ударялась о стенки. Потом новый полёт – выход в шлюз. И он опять сверху, на моих рёбрах. Не-пытки эльфов окупились сполна, за них река. Какой-то хруст. Колено. Чьё? Снова рывок. Длинная вязкая темнота с дубовыми стенками, подпрыгивающая на ухабах, и в ней два тёплых комка, жмущиеся друг к другу и пытающиеся облегчить друг другу жизнь. *** Пролетел миг. Минута, полчаса, год, десять лет, половина моего срока на земле, я не знаю. Он выбил ногами дно. Какой дурак вздумал посадить в одну бочку двоих. Если бы не он, я бы осталась в ней и задохнулась. Он выполз сам и выволок меня. Берег качался. Мы лежали, и нас по-прежнему носило, метало и било об острые камни. Было тихо. Только какие-то запахи, говорящие, что берег обжит. Запах гари и тёплого хлеба, смолистый запах свежеобструганных досок. Сломанное, не срубленное топором, дерево не пахнет так никогда. Стояла ночь. Люди, если они здесь и жили, разошлись по домам. Берег был пуст и никто не видел, как у чёрной бочки раскололось дно и из неё вышли двое. Гном в мокрой рубашке со сложным узором на воротнике и человеческая женщина неизвестного рода. Потом полопались другие бочки. Он приподнялся, чтобы проверить своих. Я его удержала: - Я фебя люблу, - кровь из прокушенной губы залила подбородок, язык распух, слева вверху не хватало зуба. – Люблу. Флышно? – пока ещё могу говорить. Он наклонился поцеловать. В мокрых волосах пополам волос и раскисшей соломы. И вдруг сморщился, покачнулся, упал, и его вырвало мне на грудь. Впереди, над нами, заслоняя полнеба, чёрная и одинокая, возвышалась Гора.