Рыбная диета

Бумажный пакет с копчёной рыбой проступил масляными каплями — Тилль побоялся, как бы они не переползли и на его зимнюю куртку, хотя прошёл он с этим пакетом всего-навсего от машины до дома. Ничего, сейчас он откроет дверь и окончательно забудет о всех проблемах, связанных с рыбой. Или нет — погрузится в них ещё сильнее. Он погремел ключами, уверенный, что дожидавшийся его Петер крепко спит, и прошёл в гостиную, торжественно держа пакет с рыбой перед собой. Окна в гостиной были занавешены, и из-за приятной полутьмы вода в аквариуме, занимавшем половину комнаты, казалась зеленоватой. Обитатель аквариума действительно спал, свернувшись на дне большой чёрной тенью — уютную тишину нарушали лишь журчание воды в фильтре и булькающий храп существа, которое Тилль выловил осенью из Балтийского моря. Русалка мужского пола, просившая называть себя Петером, приплыла откуда-то с острова Готланд и, поселившись в этом аквариуме, очень скоро переняла у Тилля привычку закусывать пиво копчёной рыбой. Тилль улыбнулся, глядя на ухо русала, похожее на прозрачную острую ракушку — несмотря на то, что из ноздрей и рта Петера, который смотрел десятый сон, стайками вылетали пузыри, ухо оставалось любопытно-настороженным, отчего Петер казался готовым проснуться в любую минуту. Последнее время Петер спал постоянно — утром, днём, вечером, и разумеется, ночью. Просыпался он исключительно ради поесть. Тилль подумывал, будто русал страдает от весенней усталости так же, как любое двуногое, и каждый раз долго не решался будить его. Раньше он мог долго стоять у стены аквариума, глядя, как пузырьки легонько треплют жабры на шее спящей русалки, а мощный зелёный хвост дёргается, словно отгоняя мух. Но сейчас Тилль держал подтекающее угощение, и медлить с ним было опасно. Он наклонился и постучал по стеклу пальцем возле уха Петера. Русал дёрнулся, взбаламутив воду, неуклюже перевернулся и уставился на Тилля сонными мутными глазами. Выглядел он таким невыспавшимся и недовольным, что трудно было не умилиться. — Я принес тебе кое-что вкусненькое, — улыбнулся Тилль и немного развернул пакет, показывая золотую рыбью голову. При виде еды бирюзовые глаза Петера тут же оживились. Русал выпрямился, опираясь на хвостовой плавник, и любопытно прижался к стеклу. Стайка пузырьков поднялась от его губ к поверхности воды, и Тилль услышал одобрительное бульканье. — Вынырни, — попросил он и взмахнул рукой, показывая вверх. Петер неохотно всплыл, отплевываясь и фыркая — над водой показалась мокрая макушка, сердито наморщенный зеленоватый лоб и сощуренные глаза. Тонкие пальцы с длинными когтями вцепились в края аквариума. Тилль давно заметил, что его рыбка глубоко презирала всяческую активность, но как человек, не лишенный доли садизма, не мог не поиздеваться над питомцем — хотя бы самую малость. А двигаться Петеру было полезно. — Копчёная, — произнёс Тилль и потянулся, чтобы подать пакет Петеру, — и пиво, как ты и просил. Когтистые зелёные руки цапнули подачки, и в следующее мгновение Петер возвысился над водой наполовину — есть человеческие деликатесы под водой было совсем не тем — и зашуршал, срывая с рыбы пропитавшуюся маслом бумажную обёртку. Тилль умиротворённо вздохнул, сел в придвинутое к аквариуму кресло, и откупорил пиво. Петер очень скоро наловчился открывать пивные жестянки, используя длинные крепкие когти вместо открывашек. Для рыбы Петер отличался крайне странными вкусами — но если он относился к классу синодонтисов, Тилль в подобной неразборчивости не видел ничего удивительного. Человеческую еду Петер любил — первое время, как они стали жить вместе, он активно интересовался всем, что Тилль отправлял в рот, а тот, движимый жалостью к запертому в четырех стенах существу, маленькими кусочками давал ему попробовать того или другого. После долгих сорока пяти лет, проведенных в солёном холодном море, где, кроме сырой рыбы, есть было нечего, Петер с удовольствием поглощал всё — от пирожных до овощей. Но больше всего ему нравилась жирная копчёная рыба. Тиллю было нетрудно радовать любимца вкусненьким — он даже и не помнил, когда последний раз покупал для Петера обыкновенную сырую рыбу, какую полагается есть русалкам. Человеческая еда показалась русалу не в пример вкуснее, и он так к пристрастился к мясным консервам и пиву, что Тилль частенько подумывал в шутку, как бы не закоптить ненароком любимую рыбку. Заметив влюбленный взгляд Тилля, Петер пренебрежительно фыркнул, отгрызая рыбе голову. Манеры у него были далеко не великосветские — рыбу он всегда ел вместе с чешуёй, только позвонки выплевывал — но подобная неряшливость почему-то трогала человека. Глядя, как русал хрустел нежными прокопченными косточками и одновременно размахивал хвостом, чтобы не шлепнуться в воду, Тилль улыбнулся. Даже ограниченное в передвижении, гибкое морское существо с изумрудным, серебристо переливающимся хвостом казалось венцом природы по сравнению с ним, человеком — кривоногим и коренастым.  — Смотри не подавись, — то ли ласково, то ли насмешливо заметил Тилль, когда Петер выплюнул прозрачный позвонок, стараясь попасть аккурат в горшок с фикусом, что стоял на другом конце комнаты. Тилль разрешал ему мусорить в комнате — лишь бы аквариум оставался чистым, потому что убираться в нём Петер не любил. Он и русалкой был не самой активной — больше предпочитал лениво плескаться в теплой водичке и пускал пузыри от удовольствия, если Тилль набирал ему горячую ванну. Из всех русалок, которые встречались Тиллю в морских путешествиях, Петер был самой цивилизованной. И немного распустился — раз для того, чтобы удержаться на плаву, ему приходилось прилагать столько усилий. Тилль отчётливо помнил, что раньше движения Петера отличались куда большей лёгкостью. — Тебе не тяжело так держаться? — ещё немного понаблюдав, уточнил он, немного встревожившись. — А то так хвостом бьёшь, что он сейчас будто отвалится. Отставив банку с пивом на край аквариума, Петер столь же отчаянно замотал головой в отрицании, отчего с тёмных волос, похожих на водоросли, по всей комнате разлетелись брызги. Тилль на всякий случай отодвинулся подальше, а Петер, шумно обсасывая солёную мякоть с костлявого рыбьего хвоста, спросил недовольно: — А как я, по-твоему, должен двигаться, если в этой луже толком разместиться нельзя? По-немецки он говорил в нос, будто страдал хроническим насморком — все русалки отличались одинаково сиплыми простуженными голосами. Вряд ли такой голосок мог соблазнить моряка, однако Тилль всегда радовался, когда Петер хотел поговорить. Но сейчас он лишь грустно вздохнул: — Я ничего не могу сделать с тем, что у тебя мало места. Аквариум, хоть и огромный, для существа подобных размеров был всё-таки тесноват. И Тилль часто себя упрекал, что держит прекрасное морское создание хоть и не в обиде, но в тесноте. Петер иногда бурчал, но условия человеческой квартиры нравились ему куда больше, чем родные. Тилль как-то раз предлагал русалу выпустить его обратно в море с условием, что они будут встречаться летом где-нибудь на пляже в Гамбурге, однако Петер не хотел менять на морские просторы городскую жизнь с вечерним просмотром телевизора под пиво. — Да и ты теперь больше места занимаешь, — рассеянно произнёс Тилль, глядя, как округлый живот русала подрагивал в воде, повторяя движения трепыхающегося хвоста. — А с чего бы я это стал занимать больше места? — подозрительно сощурился Петер и вытер масляные после рыбы губы ладонью. Салфеток, несмотря на всю свою близость к цивилизации, он не признавал и продолжал сварливо ворчать, — по-моему, тут всегда было ужасно тесно! В отличие от капризной русалочки, Тилль спорить не любил, и вместо пререканий потянулся к стоявшему у кресла пакету с покупками прежде, чем Петер, состроив очень смешную при его летах умоляющую мордашку, булькнул: — А что-нибудь ещё вкусненькое ты принес? — Конечно, — Тилль осторожно положил маленькое пирожное в голодную когтистую руку, и, нежно ткнув гладкую щёку Петера измазанным в креме пальцем, повторил: — А места ты всё-таки занимаешь больше. Вот этого, например, осенью не было. Осенью Петер был тощим, голодным русалом с запутавшимися в спутанных волосах водорослями, который злобно шипел в ответ на любое резкое движение, а сырую рыбу ел с таким видом, что его хотелось обнять, погладить и пожалеть. Теперь же этот гладкощёкий холеный красавец, чьи сытые бока изящно облепляли серебряные чешуйки, мог бы составить достойную компанию наядам великого Рубенса. О своей привлекательности русал знал благодаря Тиллю, который не уставал каждый день нахваливать свою рыбку, но сейчас, когда человек пытался деликатно намекнуть на недостаток, раскрывал бирюзовые глаза с таким видом, будто упорно не понимал, о чём идет речь. Тилля это не удивляло — он был в курсе, что многие русалки отличались потрясающей осведомленностью во многих человеческих вопросах и при этом терялись от упоминания самых простых вещей. Поэтому продолжал намекать, пока Петер вылизывал крем из пирожного: — Да и ночью ты теперь так носишься и стучишь об стекло, что я боюсь, как бы ты его не пробил случайно. Что ты вообще делаешь, кстати? Я спать не могу! — воскликнул Тилль, решив умолчать о том, что с недавних пор стал по ночам выходить в коридор и смотреть, как плавает в аквариуме огромная чёрная тень. — Не понимаю, о чём ты вообще, — пожал плечами русал, и золотистые перепонки плавников у него на локтях сложились, подобно веерам. — Сомневаюсь, что я мог вырасти, я давно вырос из мальков. А что я делаю ночью? — переспросил он, мило надув синие, как у утопленника, губы, и буркнул: — Ночью спать не хочется, вот и плаваю. Разминаюсь. Перед лицом этого неоспоримого аргумента запас экивоков у Тилля закончился. Вздохнув в знак согласия, человек украдкой опустил взгляд на прижавшееся к стеклу толстое брюшко русала. Чешуйки на слегка оплывших боках чуть разошлись, открывая нежную зеленоватую плоть, а внизу живота, где скользкая кожа плавно переходила в сверкающую чешую, появились темные вертикальные полоски, похоже, зудевшие, как комариные укусы — Петер то и дело тянулся почесать их, и Тилль нервно морщился, когда острые изогнутые когти яростно скребли растянувшуюся кожу. Особенно часто Петер предавался этому жуткому наслаждению после плотного обеда — таким выдавался чуть ли не каждый, ведь этот вид русалок был склонен к перееданию и имел очень смутное понятие о чувстве сытости. И о лишнем весе, как выяснилось, тоже. Но Тилль всё же решился заметить: — Однако согласись же, щёки у тебя раньше были поменьше. Я иногда удивляюсь, как они тебе глаза не закрывают, когда ты поворачиваешься! И разве тебе не стало… тяжелее плавать? — Да не знаю я насчет щёк! — жуткие зубы, похожие на кривые иглы, клацнули, в два укуса расправившись с пирожным, а Петер в ожидании добавки любопытно высунулся за край и вопросительно приподнял бровь, едва обозначенную неровным рядом мелких чешуек: — А с чего ты взял, что мне тяжелее плавать? Я, между прочим, сплю весь день! А спросонья плаваю не очень-то быстро! И где мой десерт?! Широкий хвостовой плавник раздраженно постучал по стенке аквариума — русал решил прибегнуть к языку тела, боясь, что непонятливому человеку вид грозно нахмуренного лица покажется недостаточно выразительным. Но Тилль уже мирно потянулся в пакет, где ждал своей очереди кусочкек фисташкового торта с малиной, который очень нравился русалу за восхитительный зеленый цвет и свежий ягодный аромат. Но открывать пластиковую прозрачную коробочку не стал. И русалу, вместо того, чтобы лакомиться любимой сладостью, пришлось выслушивать очередную порцию неуклюжих намеков: — Ты и раньше спал весь день, но такого не было, — напомнил Тилль, всё же медленно открывая коробочку. — Я это клоню к тому, что, не сочти за грубость… — он тяжело выдохнул, столкнувшись с голодным взглядом Петера, с раскрытых губ которого была готова закапать слюна, — ты у меня стал несколько… толстеньким. Или хочешь сказать, что такое брюшко у тебя было всегда? Зелёные глаза Тилля с подозрением сощурились, а короткий палец проскользил по стеклу, обводя очертания круглого пуза. Это был новый жест, и Петер растерянно проследил за пальцем человека, забыв найти отговорку. Наградой за милый оторопевший взгляд оказался долгожданный кусочек торта. Еда вернула русалу остроумие, и он, впившись в сладко-влажное песочное тесто, быстро вывернулся: — Ты же меня из Балтийского моря выловил, так? Оно жуть какое холодное! Естественно, мне жирок нужен, как и всякой северной рыбе. Довольный своим умом, Петер игриво облизал от розового сметанного крема палец Тилля, который было потянулся его погладить, и, спокойный, принялся умиротворенно булькать над лакомством. Но дотошного Тилля этот ответ не устроил, хоть он и не удержался от умиленной улыбки, когда по руке скользнул прохладный язычок. — Одно дело, когда у тебя есть жирок, чтобы греться в море, но, как ты помнишь, когда я тебя выловил, жирка у тебя было меньше. А сейчас его как-то подозрительно много. И это при том, что ты сейчас в тёплой воде живёшь. Вот такое брюшко, как у тебя, не для пользы, а от того, что ты много ешь и мало плаваешь. Ты никогда не слышал про ожирение? У вас бывали толстые русалы? Тилль засыпал жующего Петера вопросами, но на самом деле понимал простую вещь — ни одно живое существо не сможет похвастаться стройностью, если кормить его пирожными и жареной рыбой. Просто раньше толстых русалок он никогда не видел. Да и Петер, выходит, тоже. — У нас было много жирной рыбы, — облизав зелёные сладкие губы, пробурчал он и на всякий случай отплыл в другой конец аквариума. — А русалы все были костлявые. Но я, если что, тут ни в чём не виноват. Ты сам меня кормишь человеческой едой. А она очень вкусная! Мне же тут нечего делать, вот я и ем всё, что ты мне даёшь. А ты меня не предупреждал, чем это может обернуться. — Как видишь, ничем хорошим, — хмыкнул Тилль, и, подперев рукой подбородок, проследил, как уставший русал устраивается в ямке на дне, устланном мягким белым песочком. Бока у Петера были нежные, и он отчаянно возражал против всяких украшений вроде камней и ракушек. Нежась под внимательным взглядом человека, русал беспечно подставил выпуклый живот щекотке вырвавшихся из фильтра пузырьков, но безмятежное выражение очень скоро слетело с его лица. Порывисто приподнявшись на хвосте, отчего заколыхалось пухлое брюшко, он вынырнул, и от Тилля не ускользнуло дрожание жабр на шее и боках — от резкого движения русал едва ли не задыхался. — Выходит, я теперь больной? — булькнул он чуть встревоженно. Яркие серебряные зрачки тут же потухли, а чистая бирюза глаз сменила оттенок на грязновато-болотный. Даже светлая, почти прозрачная кожа потемнела, подстраиваясь под сумрак аквариума. — Не совсем… — неуверенно протянул Тилль, боясь испугать русала ещё больше, — …но да. Но это поправимо! Тебе нужно сесть на диету и много двигаться, — воскликнул он тоном Архимеда, которому великая мысль пришла в ванне, и нерешительно потёр подбородок. — Только здесь это не получится, а до бесконечности наворачивать такие маленькие круги — это просто издевательство. Не могу я так с тобой поступить. Он поднялся, отошёл на середину комнаты и с неприязнью оглядел аквариум, откуда за ним настороженно следил Петер. После сытной еды он отяжелел и вынырнуть смог только по глаза, отчего с каждым вздохом из носа вырывались пузыри. — А если я тебя отвезу на природу и выпущу в пруд, — вдруг медленно произнёс Тилль, почесывая уже кончик носа, — то ты же будешь так плавать? У меня есть старый загородный дом, ещё отцовский, и у нас там как раз был прудик! Места там точно побольше, чем здесь, да и я смогу с тобой заниматься, а то, буду честен, я тоже поднабрал, — чего скрывать, сочетание пива и пирожных Тилль уважал не меньше, чем его любимая русалочка. — На диету? — удивлённо переспросил Петер, желая распробовать незнакомое слово. На вкус оно оказалось явно не очень, потому что русал взвыл китом: — Это что же, мне теперь опять придётся есть сырую рыбу?! Последнее слово утонуло в возмущённом бульканье — Петер страдальчески закатил глаза и опустился на дно, взметнув небольшое белое облачко песка. — Ну, может, подойдёт варёная или запечённая, — замялся Тилль и уже хотел броситься на помощь, но успокоился, увидев в глазах русала веселые лазурные искорки. — Я почитаю об этом, если так не хочешь есть сырую. Поглядев в голубую гладь воды со страдающим видом, Петер немного пришел в себя и шумно всплыл, чтобы обрушить на человека цунами вопросов: — А в твоём пруду вода холодная? Там точно много места? И как ты собрался со мной заниматься? Плавать на длинные дистанции? У Тилля не было детей-почемучек, которые устраивали бы ему подобные интервью, и он ответил ещё более неуверенно: — Вода тёплая, не беспокойся. Прудик там гораздо больше аквариума, но он достаточно компактный, чтобы солнце хорошо его прогревало, а это лето как раз обещают жарким. Так что я часто буду к тебе залезать и, если хочешь, можем не только в длину плавать, но и нырять. Я когда-то это очень хорошо умел, — заметил он немного горделиво, но Петер лишь пренебрежительно фыркнул. — Ладно, на теплый прудик я согласен, —синие губы русала снова капризно надулись. — Один чёрт не эта стеклянная коробка. Я тут озверею скоро совсем. Так что если ты считаешь, что мне нужно похудеть, то и на тренировки, стало быть, тоже... — Петер вздохнул, и от его губ, находящихся ниже уровня воды, поднялась недовольная стайка пузырьков. А Тилль, наоборот, довольно улыбнулся, постучал по стеклу, делая вид, что щекочет беззащитный рыбий живот, и распорядился: — Тогда, как только потеплеет ещё немного, мы едем за город, и никакие возражения не принимаются. Но Петер, отличавшийся закалённым в морских сражениях склочным характером, не упустил возможности поторговаться: — Дай мне тогда напоследок ещё пирожного, — серебряные пайетки его зрачков умоляюще расширились, занимая почти всю радужку, а в хриплом голосе промелькнули непривычно грустные нотки, — а то когда я их ещё поем. За пять месяцев Тилль всем сердцем успел привязаться к русалу, а тот отлично выучил, какой гримасой лучше получается растопить слабое человеческое сердце. — Пирожных уже нет, но в холодильнике есть рыбный салат, — обречённо выдохнул Тилль, и, стараясь придать низкому рокочущему голосу строгости, предупредил: — Сегодня — последний день. *** Отвезти Петера за город оказалось ожидаемо трудозатратно. Можно было бы нанять людей из службы по перевозке русалов, но эту роскошь позволяли себе те, у кого морские хвостатые существа жили по полгода. И то с условием, что комиссия по правам русалок не зафиксирует ни одного нарушения. А кормить русала пирожными оказалось огромной ошибкой. Хотя уполномоченный из экологической опеки, которого к Тиллю приставили сразу, как русал прописался у него в квартире, идею рыбной диеты принял с энтузиазмом и похвалил стремление выпустить Петера на лето в тёплый водоём. Но он же и указал Тиллю, что перевозить русала придётся самостоятельно. Как говорил уполномоченный, русалки в жизни людей появились совсем недавно, и под их существование успели подстроить лишь несколько частей человеческой жизни. Поэтому и перевозить русалок-нелегалов разрешалось исключительно неофициально. Тиллю осталось только понимающе покивать, а Петеру — согласно побулькать. Обмерив свою машину, Тилль не без сожаления был вынужден признать, что никаким образом не сможет уместить в ней аквариум размером с половину комнаты. Идея позаимствовать у знакомых прицеп и взгромоздить на него Петера на него ему тоже не нравилась. Из-за хлипкой конструкции старой сцепки прицеп беспощадно метался бы из стороны в сторону. А так рисковать хрупким аквариумом и его обитателем Тилль попросту боялся. Так что в конце-концов он решил арендовать грузовик, а для того, чтобы рабочие не увидели русала, накрыть аквариум брезентом. С Петером Тилль обо всём договорился заранее. Даже несколько раз накрывал прозрачный куб огромным плотным полотном из грязно-зелёного брезента, которое сам полтора дня шил и перешивал — пробно, на полчаса. Петер для приличия возмущался, но Тилль с облегчением понял — несколько часов в абсолютной темноте русал проведёт легко. Тем более, по его же словам, в море Петер мог опускаться на большие глубины, где было ничуть не светлее. Беспокоиться стоило лишь о болтливости Петера, но русал весь путь пообещал быть немым, как рыба. Отдельным пунктом подготовки стало изготовление крышки на аквариум. Когда Тилль заказывал русалу этот стеклянный дом, Петер был вынужден лежать сутками в маленькой ванной и непрерывно крутиться, мучаясь от того, как затекало тело и немел хвост. Той осенью Тилль и не предполагал, что однажды будет куда-то перевозить Петера и потому не озаботился установлением крышки. Теперь же человек поспешно сколачивал нечто, больше напоминающее плот, чем крышку. Он привык обеспечивать Петера самым лучшим, но в их случае и такая конструкция вполне подходила. Тилль просто боялся, что на загородной дороге из аквариума будет плескаться вода, да и брезент провалится, ломая всю легенду, которую он придумал для рабочих. Накануне отъезда он несколько раз один съездил в отцовский дом — проверить, достаточно ли теплая вода в пруду, и немного ободрать прибрежные заросли. В самом доме Тилль тоже постарался навести хоть какой-то порядок, не желая потом тратить на это время. А в конце, спохватившись, ринулся чистить дно из страха, как бы Петер не поранился о мусор на дне. Но быстро бросил эту затею и успокоился — серый песок вперемешку с камнями всё ещё покрывал толстый слой зеленоватого скользкого ила, который слабо колыхался от течения подземной речушки. Не щекотные пузырьки из фильтра, но сойдёт. Убедившись, что к прибытию русала всё готово, Тилль заказал грузовик вместе с услугами пары крепких рабочих, и принялся выкачивать воду из аквариума. Петер, недовольный всей этой суматохой, морщился, держась за край, пока, устав, не шлёпнулся в воду. Но если обычно он полностью забрызгивал Тилля, то теперь лишь несколько капель долетели до края аквариума. Человек усмехнулся, вытягивая ведро с зеленоватой водой, а русал бережно потирал мягкий хвост, которым ударился об дно. Наконец, воды осталось меньше половины — ровно столько, чтобы Петер мог опуститься в воду с головой и полулежать, оперевшись о стенку. Тилль успокоился и привалился к холодной стенке аквариума, чувствуя, как от волнения и беготни по квартире с ведром подрагивают ноги. Петер тоже взволнованно раздувал жабры, шлёпал хвостом по поверхности воды и пытался выклянчить что-нибудь вкусненькое для успокоения. Но если раньше Тилль слабохарактерно поддавался молящему выражению красивых бирюзовых глаз, то теперь сумел отказать и себе, и русалу, и вместо вредной вкуснятины принёс две тарелки варёной рыбы. Увидев, что к этому блюду не прилагается даже майонез, русал недовольно забурчал, а несколько волн как будто случайно врезались в стекло в том месте, где к нему прислонилась человеческая голова. Но Тилль успешно сделал вид, будто поверил в совпадение. Всю дорогу, которую Тилль провёл у себя в машине, указывая путь, он жалел, что не придумал способа ехать вместе с Петером. Всё-таки, он невероятно волновался за любимую русалочку. Помогая рабочим перетащить аквариум на траву у пруда, Тилль едва держался, чтобы не приподнять край брезентового полотна и не посмотреть, как там русал. Но подобную вольность он разрешил себе только когда гул двигателя окончательно исчез в пасмурной серой дали. — Как тут ярко, — было первым, что заявил вполне бодрый Петер, когда Тилль скинул с аквариума накидку и крышку. — Ты не мог понемногу меня открывать? Тилль устало улыбнулся — раз Петер сохранил способность ворчать по любому поводу, то дорогу пережил благополучно. — Сейчас даже солнца нет, — постарался оправдаться он, указывался на затянутое молочными тучами небо, — я и не думал, что ты так быстро к темноте привыкаешь. — А без солнца вода в твоём прудике не начнёт остывать? — насторожился Петер и на всякий случай отполз от стекла. — Я не хочу в холодную воду! Незнакомая обстановка так взволновала его, что даже бородка, похожая на усы аквариумных сомиков, стала настороженно топорщиться. — Она даже ночью тёплая, — успокоил его Тилль, приставляя к аквариуму заранее подготовленную лестницу. — Лучше помоги вот это у тебя поставить, — попросил он, спуская к русалу несколько высоких ступенек, сколоченных из досок. В отличие от вёдер с водой, которые Петер мог зачёрпывать и подавать Тиллю, самого себя русал поднять не мог — хвост, хоть и сильный, не выдерживал его нынешней тяжести. А переворачивать аквариум Тилль опасался, как бы друг снова не ударился о дно или стенку. Поэтому, забравшись в аквариум, он подозвал насторожившегося Петера, который на всякий случай раскрыл острые плавники и угрожающе несколько раз махнул толстым хвостом. — Я же тебя уже носил на руках, когда домой вёз и пересаживал в этот аквариум! — недоумённо воскликнул Тилль и, спустившись со ступенек в воду, сделал шаг к русалу. — Ты горячий, я тогда боялся, что ты мне кожу обожжёшь, — поморщился русал. — Да, но тогда ты жил в холодной воде и сам был ледяным. А теперь, в тепле, наверно, успел нагреться. Так что мы с тобой должны быть почти одной температуры, — успокоил Петера Тилль и сел так, что его разведённые руки полностью оказались в воде. — Иди сюда, — позвал он. Петер с опаской скользнул в бережные объятия, а мужчина с приятным удивлением отметил — рыбий хвост с жёсткой чешуёй больше не кажется мертвенно-холодным. Обхватив Петера так крепко, как только мог, Тилль осторожно поднялся и чуть не упал назад, пошатнувшись от тяжести. Русал набрал действительно много, и человек на секунду испугался, что не сможет вытащить его из аквариума. Но всё обошлось. Пошатываясь, Тилль нёс Петера к воде те несколько метров, которые отказались тащить рабочие, а русал, будто специально издеваясь, крутился в его руках, с интересом рассматривая накрытый низким небом. серый луг с домами вдалеке. — Дальше сам, — тяжело выдохнул Тилль, зайдя в приятно прохладный пруд по колено, и аккуратно опустил тяжёлую русалочью тушку в привычную среду. — Тут дно неприятное, — тут же прокомментировал Петер, и расстроенно скривился, разглядывая облепившую хвост тину, — оно везде такое илистое? — Да, — Тилль тоже сел на дно (всё равно одежда уже была вымочена в аквариуме) и спокойно провёл ладонью по склизкому песку. — Как ты вообще жил в море? Там же ведь и камни, и водоросли, и медузы кусачие… — Ну вот как-то жил, — обиженно насупился русал и пополз вперёд, показав Тиллю откормленные бока со спины, украшенной широким плавником с особенно острыми шипами. — Я просто быстро привыкаю к хорошему, — тихо буркнул он перед тем, как нырнуть и облить Тилля водой вперемешку с поднявшимся со дна песком. Тилль лениво скинул с лица грязную и колючую от песчинок воду и с интересом уставился на затихшую прудовую гладь. В машине ждали пакет с продуктами и сумка с вещами — их предстояло ещё отнести в дом. Но Тиллю казалось неправильным уходить в дом, не дождавшись, когда Петер вынырнет, чтобы высказать мнение о временном доме. Русал отличался острым и обидчивым характером, и Тилль старался давать ему как можно меньше поводов дуться. А Петер любой пустяк мог расценить, как предательство. Терпеливо дожидаясь русала, Тилль с чувством тихой ностальгии рассматривал пологий бережок, неровным овалом спускавшийся в мутную воду. Ещё ребёнком он считал прудик слишком маленьким для плавания и больше любил ходить на реку через луг, где бурное течение подхватывало его и старалось утянуть прочь от деревни. Тилль был одним из немногих, кто научился бороться с потоком, и, быстро и точно двигая руками, двигаться против струй всегда холодной воды. А ленивый пруд, полный травы, которая со дна поднималась к берегам скользкими лентами, а затем рогозом и режущей руки осокой, всегда казался Тиллю слишком тихим и спокойным. Тем более, что переплыть водоём можно было за минуту. Но теперь меланхолично-серая поверхность прудика, похожая на ртуть под серым тяжелеющии небом, куда больше нравилась ему. Глаза отдыхали, переходя от одного оттенка серого к другому, и слабое дребезжание бликов света, резонирующее с зудением мошкары и комаров, не раздражало голову, и так измученную заботами за последние дни. Картина тягучего спокойствия разбилась вместе с поднявшимся рядом фонтаном брызг. То из воды с шумом и ругательствами высунулся Петер. Он бешено стучал по воде хвостом в попытке скинуть налипшие водоросли, срезанные острыми плавниками, и сердито фыркал в промежутках между человеческими нехорошими словами. Русал отчаянно старался согнуться, чтобы руками очистить себя, но упирался в собственное мягкое брюшко и беспомощно извивался, перемазываясь в иле. — Чего смеёшься? — обиженно заныл он, увидев, как умилённо Тилль улыбнулся его тщетным попыткам отряхнуться. — Лучше бы помог мне! Они знаешь, какие противные и склизкие? У нас в море таких не было даже! — жаловался Петер, пока человек медленно приближался к нему. Вода сопротивлялась, пропитывала штаны, и тянула ноги вниз, а не вперёд — двигаться быстрее не получалось. — А у тебя разве чешуя чувствует, что водоросли скользкие и противные? — удивился Тилль, снимая застрявшие в чешуйках хвоста сырые бурые листья. — Нет, но я знаю, какие они на ощупь, потому что трогал руками, и вообще они задевали кожу, и представляю. А от этого мне так же плохо, как если бы я их ещё и хвостом чувствовал! — истерически взвизгнул Петер, на всякий случай споласкивая и без того чистые руки. Симпатичная мордашка с выпуклыми рыбьими глазами не переставала морщиться от отвращения. — Надеюсь, рыбки тебя не испугали? — Тилль старался сдерживать смех, но всё же выпустил небольшую улыбку, снимая с головы Петера ещё одну короткую водоросль. Тот поёжился, насупился и снова плеснул в человека водой. Почему-то, обижаясь, Петер часто старался вымочить его. Хорошо хоть не утопить. Поначалу, ещё не узнав русала внимательно, Тилль серьёзно побаивался оказаться утопленником — в сказках русалок добрыми не считали. Петера таким тоже не сразу получилось назвать. — Они сами меня боятся. Хотя я на них даже не охочусь! — тем временем возмущался русал, осторожно снимая прилипшую к груди ряску. — А они всё равно уплывают, будто мне от них что-то нужно. Глупые, одним словом. Не буду же я их есть, тем более сырыми, когда ты обещал меня кормить нормальной едой! Тилля удивляло, с какой серьёзностью его друг рассуждал об умственных способностях рыб, которым приходился седьмой водой на киселе, но всё равно слушал с интересом. — Кстати, я голодный, — внезапно заявил Петер, сняв последнюю водоросль. — Мне нужно время что-то приготовить, тебе придётся подождать, — тут же предупредил его Тилль, уже представляя, какие продукты он сможет быстрее всего привести в съедобный вид. А Петер не унимался: — Тогда сделай мне бутерброд, чтобы мне было не так голодно ждать. — Но мы же с тобой договорились, что здесь мы оба сидим на диете! — горячо возразил Тилль, однако русал тоже не собирался сдаваться: — От одного бутерброда мне ничего не будет! — У нас будет опасный прецедент, которым кое-кто хитрый будет потом пользоваться и клянчить ещё еды. Я тебя знаю, поэтому поддаваться не буду, а то никакого похудения не выйдет, — покачал головой Тилль. — А может и не буду, — пробурчал Петер. Похоже, ему польстило, что его назвали хитрым, но с другой стороны, вся хитрость оказалась раскрыта и потеряла смысл. — Я могу тебе пока порезать и принести овощей, чтобы ты их погрыз, пока я готовлю, — примирительно предложил Тилль, поднимаясь на ноги. Вода была тепловатой, но от долгого сидения в ней кости покалывал озноб. — Просто так они невкусные, — кисло скривился русал, наблюдая за человеком, который приближался к берегу, сопровождаемый шумом падающей с него воды. — Ну, тогда жди меня просто так, — пожал плечами Тилль, выжимая рубашку. Петер снова пробурчал что-то неразборчивое и не стал повторять, когда Тилль его переспросил. Только снова окатил стеной воды, и, как только с рубашки перестало течь, быстро отплыл на глубину, победно смеясь. Когда Тилль разливал свежую горячую уху по двум тарелкам, одежда его сушилась в доме из-за начавшегося слабого дождичка. Смысла переодеваться в сухое человек не видел — в пруду его ждал голодный русал. Тилль и сам успел изрядно проголодаться, но за всё время готовки стойко не взял в рот ничего, хотя свежий ароматный хлеб так и молил накрыть себя кусочком сыра и съесть. Вместо этого человек посматривал в окно, откуда виднелся пруд, и старался разглядеть скучающего Петера. Тилль медленно шёл к пруду по размокшей влажной земле, удерживая ручку зонтика между плечом и подбородком и слушая доносившееся из кармана позвякивание завёрнутых в салфетки ложек. В руках балансировали тарелки, полные ароматного супа с белыми кусочками варёной рыбы и круглыми желтоватыми маслянистыми пятнами на поверхности. Петер, заметив приближение друга, нетерпеливо крутился у похожего на пристань для игрушечных лодок старого полумостика, под которым прятался от дождя. Тилль не без опаски прошёл по старым брёвнам, но те выдержали его. Он медленно опустился, боясь расплескать суп, и подогнул ноги по-турецки. Вода плескалась всего в десятке сантиметров от мокрых брёвен. Тилль помнил, что раньше такого не было, и подозревал во всём просевшие в мягкое дно опоры. Теперь такое положение оказалось очень удобным — Петер, высунувшись из воды за тарелкой, оперся локтями на пристань, как на стол. Тилль, державший зонт и закрывавший их обоих вместе с едой от дождя, был вынужден удерживать свою тарелку между ног, и оттуда черпать бульон второй свободной рукой. — Знаешь, что я понял, пока ждал тебя? — почавкивая через слово и беспрерывно облизываясь, спросил Петер, жадно глотая суп через край. От столовых приборов он упорно отказывался, хотя Тилль видел, что русалу совсем не трудно обращаться с ложкой и даже с ножом. — И что же? — спросил он, уже поднеся ложку ко рту. — Тут скучно, — не прекращая жевать, поделился Петер. — Дома у тебя был телевизор, или ты мне музыку включал или книги, которые кто-то голосом читает, а тут из развлечений только ветер и трава, и они уже кажутся мне скучными! — пожаловался русал, махнув хвостом в сторону берега. Разрезанная плавником вода зашипела, пробиваясь пеной между стеблями жёстких трав. Тилля застали врасплох. Он был готов к любым жалобам, даже самым нелепым, и уже думал над возвражениями, если вдруг Петеру придет в голову вернуться в город. Но это совершенно справедливое замечание сбило человека с толку. В какой-то момент Тилль попросту забыл, что русал, а отличие от него, больше любил заниматься каким-нибудь мелким делом, а не праздно созидать. — Ну, ты же сюда худеть приехал, — немного подумав, начал Тилль. — Если скучно, то плавай. А когда устанешь, тебе будет уже не до другой деятельности… Петер взвился мгновенно: — Ты мне предлагаешь всё лето просто плавать? А как же интеллектуальный отдых? Ты из меня хочешь истощённого дурачка сделать? — острые плавники на спине, локтях и брюхе угрожающе заблестели, раскрывшись. Тилль лишь скептически хмыкнул. Он не считал интеллектуальной деятельностью просмотр передач о космосе, которые Петер совершенно неожиданно выбрал в свои любимые. Ведь русал с одинаковым доверием впитывал и проверенную информацию, и откровенные теории заговора. Тилль, конечно, старался следить, с чем оставляет Петера, но потом часто жалел, что не сидит с ним перед телевизором. Петер с детской впечатлительностью рвался пересказать содержание увиденного, и за адекватным началом часто начинались самые невероятные истории, в реальности которых русал упорно пытался убедить человека. — Телевизора здесь нет, — начал Тилль, зная, что откровенно врёт. Но говорить правду было нельзя — иначе бы Петер на него разозлился, думая, будто человек, находясь в доме, каждую минуту уделяет телеэфиру. — Но я могу вынести тебе старое радио или магнитофон, или сам буду приходить и читать книги. А без телевизора мы как-нибудь проживём. — Я буду скучать по космосу, — сдвинул чешуйки на лбу Петер, но уже не так враждебно. — Он у тебя над головой будет каждую ночь. А если хочешь слушать про него, я могу съездить в город и купить книг, чтобы читать тебе, — предложил Тилль, задрав голову. За плотными тучами неба не было видно, но он ясно представлял яркие загородные звёзды. — А ты можешь купить телескоп? — Петер навалился брюшком на пристань и воодушевлённо затряс Тилля за руку. — Я тогда больше не буду говорить, что тут скучно. Клянусь бородой Нептуна! Тилль не очень-то верил этой клятве. Ведь именно этими словами русал закрепил обещание не клянчить вредную еду. Но устроить русалу в пруду планетарий ему показалось лучше, чем вытаскивать на улицу телевизор. В городе он не мог организовать Петеру телескоп у окна, хотя несколько раз пытался представить, как это можно сделать. А здесь устроить русалу доступ к звёздам было очень просто. — Хорошо, я постараюсь найти, — пообещал Тилль и опустил голову, желая доесть суп. Его встретило сытое лицо Петера и две пустые тарелки. Русал невинно пожал плечами, украшенными густым узором темных чешуек, и, не переставая улыбаться — обещание увидеть космос ему очень понравилось — аккуратно скользнул на дно, так что вода даже не достала до брёвен. Тиллю оставалось только радоваться, что его не облили. В доме ждала почти полная кастрюля ухи — наесться несколькими ложками до того, как остальное выпил Петер, у человека не получилось. В своём отсутствии стремления заниматься ежедневно Петер оказался удивительно настойчив. Тогда же Тилль мысленно упрекнул отца, который додумался вырыть такой глубокий пруд. Раньше это позволило ему научиться нырять, поскольку в реке из-за бурного течения делать это было опасно — Тилль несколько раз влетал под водой в камни. Русалу же глубина пришлась по душе — отказываясь заниматься, он прятался на самое дно, вынуждая Тилля спускаться за собой. Даже в очках человек мало что видел и мог только чувствовать, как закручивается вода рядом от движений гибкого русалочьего тела. Петера эти жмурки забавляли, и он мог заставлять Тилля по много раз опускаться в темную мутную глубь, после чего поднимался вместе с ним. Чуть осторожней русал стал лишь когда вымотанный за день человек не смог быстро всплыть и чуть не захлебнулся. К счастью, Петер догадался помочь Тиллю, но уже через неделю забыл об этом, и опасная игра снова вернулась. *** — Петер, мы договаривались заниматься вместе! Тилль, устало дыша, вывалился на полумостик и перевернулся на спину, уставившись в постепенно темнеющее небо. Второй раз за сегодня он погружался в воду, чтобы выкорчевать Петера из густого ила. Утром ленивый русал ссылался на то, что не выспался, хотя время было ближе к полудню, и Тилль решил пожалеть его. Потом Петер вовсе отказывался вылезать, и только высовывал из воды хвост, когда Тилль поднимался. Сейчас же, окончательно вымотав человека, русал осмелился вынырнуть, и, выглядывая из зарослей осоки, с опаской наблюдал за Тиллем из другого конца пруда — вдруг этот кожаный мешок надумает его вытаскивать! — Сейчас-то у тебя какие оправдания? — заметив над водой тёмную макушку, неумело маскировавшуюся под кочку, спросил Тилль. — Там долго объяснять, — чего-то засмущавшись, отмахнулся Петер. Тилль испугался, что русал опять уплывёт прятаться, и сурово сдвинул брови: — Я сейчас всё равно даже идти не смогу, так что послушаю. — Я к засаде готовлюсь, мне надо ночь не спать, — донеслось кокетливо-смущённое бульканье. — Это ещё зачем? — удивился Тилль и даже смог подняться на локтях. — На пришельцев смотреть! — больше не скрывая восторга от своей идеи, Петер в окружении бурлящей пены со скоростью катера прямо-таки подлетел к мосту и упал рядом с Тиллем, радостно стуча хвостом по воде. — Я видел, как здесь вечером летали зелёные огонёчки, а это, если ты помнишь, я тебе рассказывал, инопланетяне помечают место для приземления! Странно только, что огонёчки такие маленькие… Но их так много, что, думаю, увидят! — Так это же светлячки! — прикрыв лицо не то от смеха, не то от капель дождя, возразил Тилль. — А я знал, что ты это скажешь! — хитро щурясь, парировал Петер. — А ты когда-нибудь видел их вблизи? Абсолютно всех их видел? Там может и есть парочка жучков, которых вы ловите, чтобы с умным видом говорить мне, будто видите их, но остальные-то ненастоящие! — Ну я же тебе здесь только нормальные книги читал, откуда ты это-то взял? — Тилль только и смог, что вскинуть руки в небо. — А я в городе запасся информацией, — русал гордо выпятил пухлую грудь, мягко колыхнувшуюся от резкого движения. — И без пришельцев я спать не лягу, — уже совсем капризно добавил он. — Ты мне телескоп так и не принёс, поэтому я буду заниматься исследованиями на земле! Тилль сильно пожалел, что несколько дней откладывал поиски чьего-нибудь старого телескопа, кому он больше не был бы нужен. А переубедить Петера было совершенно невозможно — или требовалось на это столько времени, сколько русал ещё не успел прожить у него. — Поэтому мне сейчас нельзя заниматься, а то я устану и всё пропущу, — быстро добавил Петер, заметив сомневающийся взгляд Тилля. — А с чего ты взял, что они сегодня будут? — решил Тилль зайти с другого конца. — А я такого не говорил! Они могут прилететь в любую ночь, поэтому я должен караулить каждую! «Хитро придумал» — Тилль мысленно поразился тому, как ловко русал находил причины всё снимать и снимать с себя тренировки, а вслух спросил: — И что же ты предлагаешь делать? Я ведь даже когда принесу тебе телескоп, ты всё равно ночи напролёт будешь здесь сидеть! — Не знаю, — потупился Петер и устало облокотился на мокрые доски. — Но я буду сидеть в засаде, ты меня не отговоришь! В городе я так точно не смогу! — А ты можешь не каждую ночь? — Но я же тогда всё пропущу, — возразил Петер. — Я буду ставить на окно камеру и на всю ночь включать запись. Ты утром будешь смотреть и, если никого не снимет, то будем удалять. Идёт? А то ты по-другому совсем спортом заниматься не будешь, а в засаде ведь совсем нельзя бегать, верно? — Тилль заговорщески подмигнул. — Можно попробовать, — нехотя, но всё же согласился Петер к радости Тилля. — Но сегодня у меня уже всё намечено! — тут же предупредил он, заметив улыбку на лице человека. — Да я не предлагаю сегодня. Я и сам уже в воду не полезу, — отмахнулся от него Тилль. — Мне бы только здесь не уснуть. — Ну я тебя не прогоняю, так что можешь остаться. Вдруг тоже что-то увидишь и больше не будешь говорить, что я ерунду одну смотрю, — усмехнулся русал и абсолютно серьёзно добавил: — Только сходи сначала за ужином, а потом можешь здесь до завтрака спать. *** Это согласие Петер действительно старался исполнять — через каждые сутки Тилля встречало скопище недовольных пузырей на водной глади, из которого потом обязательно появлялось кислое заспанное лицо. Во время тренировок Тилль старался не проявлять жалости ни к себе, ни к русалу, как бы тот ни принимался жаловаться на всё подряд. Человек понимал — если сейчас он поддастся, то Петер не упустит возможности воспользоваться его слабостью, чтобы увеличить границы своего беспредела против спорта. Худеть он упорно не хотел, зато усердно растравлял Тиллю душу разговорами о городских лакомствах. — У меня уже хвост болит плавать! — не выдержав ритма, в котором человек заставлял его наворачивать круги, заявил русал и обессиленно вывалился на мостик. Мокрая скользкая чешуя блестела, как кожа от пота. — И зачем ты заставляешь меня прыгать из воды? Я тебе что, дельфин? — возмущенно добавил он, хотя больше напоминал развалившегося на бережку тюленя. — Ты прыгаешь, потому что это такое упражнение. Если ты не заметил, я тоже стараюсь. Просто я никогда не смогу так же, как ты, — мягко заметил Тилль в знак примирения, подплывая к берегу. У него давно ныли мышцы от непривычных усилий и прохладной воды, но человек, в отличие от капризного русала, не жаловался. — Ты всё равно не так сильно устаёшь, — продолжал плаксиво цедить Петер. — У меня весь хвост — одна сплошная рабочая мышца, и она болит вся! У тебя, уверен, нет такого! — Так ты только хвостом работаешь. Конечно, он у тебя болеть будет, если он один будет толкать вперёд всего тебя! — незаметно фыркнул Тилль и уже серьёзнее спросил: — Ты не видел, что я не только ногами бултыхаю, но ещё и руками гребу? Ты же русал, у тебя, по идее, плечи должны быть как у меня! А ты, выходит, ими совсем не работаешь? В последнем вопросе явственно слышалось удивление, и Петер возмущённо зашипел: — Вот не надо только учить меня плавать! Я всю жизнь провёл в воде и лучше знаю, как мне будет удобнее плавать! И вообще, у меня зато хвост знаешь какой сильный? Колючие перья хвостового плавника опасно ощерились и заскользили по поверхности воды, взметая столпы прозрачных капель. — А ты всё равно попробуй пару раз руками тоже погрести, — без нажима предложил Тилль. На это русал раздражённо закатил глаза и нырнул на дно, тем самым объявляя тренировку оконченной. Но как бы Петер не противился советам друга, через неделю он со старательностью ребёнка в нарукавниках подгребал воду себе под живот. Просить Тилля объяснить русал не собирался, а на прямое предложение снова обиделся, отчего человек старался грести помедленнее и надеяться, что Петер за ним наблюдает и запоминает. Увы, куда внимательнее Петер следил ночами за лугом. Приходя утром к пруду с завтраком, Тилль в половине случаев заставал Петера спящим на мостике, на который он ложился грудью, подсовывая под голову руки, а во второй половине подолгу звал русала и шумел, чтобы тот проснулся и поднялся с глубины. За завтраком Петер не без сожаления рассказывал о том, как всё было тихо и скучно, или злился, что не может поймать ни одного светлячка, несмотря даже на попытки прыгать за ними. Тилль, прекрасно слышавший громкие шлепки и всплески посреди тихой ночи, предпочитал тактично молчать об этом и только спрашивал, не ударялся ли русал животом о воду. Однажды утром, после ночи засады, Петер, к удивлению человека, уже ждал его, нетерпеливо крутясь у мостка. А когда Тилль опустился на мосток с тарелкой каши (русалам разрешалось такое, просто мало кому хватало терпения приучить морских жителей к варёным крупам), Петер вовсе не заметил еды, а сразу принялся радостно трепыхаться на брёвнах и хвататься за человека, будто тот мог убежать. — А вот ты говорил, что я ничего ночью не увижу, а я увидел! — немного успокоившись, воскликнул русал с торжественным видом. — Это могли быть мотыльки или птицы, — тут же осадил его Тилль, — я тебе даже включал, как они могут кричать ночью, чтобы ты не пугался, помнишь? — Да ну тебя, — отмахнулся Петер, сердито шлёпнув по воде хвостом. — Их я как раз не видел, хотя тоже хотел. — Ну хорошо, и кого ты увидел? — спросил Тилль со вздохом. Ещё немного, и Петер начнет убеждать его, что Земля плоская. — Никого, но я их слышал! Они ходили в кустах и переговаривались. Только я ни слова не понял, — признался русал, хлопая густыми, как у инфузории, ресничками, и с уверенностью заявил: — Так что это точно был не кто-то из людей из тех домов вдалеке, которые я видел, пока ты меня в пруд тащил. — Прямо говорили? — Тилль и сам такому удивился, даже про остывающую кашу забыл. Петер мог преувеличивать, но человек еще не слышал от него откровенной лжи, да и сомневался, что в столь серьёзном для русала деле тот бы стал выдумывать лишнее, лишь бы впечатлить человека. Петер любил эпатировать Тилля «реальными фактами». — Ну, голоса были. Какие-то скрипучие и неправильные, да и слов я не понял. Но точно голоса, говорю же! — русал нетерпеливо крутился на месте, разгоняя по брёвнам воду вперемешку со слизью с хвоста, словно собирался прямо сейчас рвануть в кусты. — А ещё перед этим были какие-то хлопки и странные крики! — Петер выпучил глаза и, желая продемонстрировать, надсадно закричал, отчего и без того хриплый голос скрипуче задрожал, как старые ржавые дверные петли. От неожиданности и громкости Тилль отпрянул, соскользнув одной ногой в воду, и, ругаясь под смех русала, принялся вытряхивать воду из ботинка. — Вот и я ночью тоже испугался. Ну теперь-то ты мне веришь? — подытожил Петер и самодовольно сложил руки на брюшке. Теперь это получалось у него не так ловко, как раньше: живот как будто отдалился от русала, и дотягиваться стало сложнее. Странно — Тилль же честно кормил его исключительно диетической едой! — Уверен, этому есть объяснение, не касающееся пришельцев, — недоверчиво мотнул головой человек. — Ты так говоришь только потому, что не сидел здесь со мной, — Петер обиженно надул губы и шлёпнул друга хвостом, так что тот чуть снова не слетел с мокрых брёвен. В одном русал не врал: хвост у него оказался гораздо сильнее, чем человеческие ноги. Тилль решил не спорить и подовинул к насупившемуся Петеру тарелку с остывшей кашей. Тот нехотя принялся за еду — видно, никак не мог забыть любимую копчёную рыбу. А Тилль решил переменить тему. — Я сегодня в город поеду, — обронил он, и строго прибавил, услышав блаженный полустон русала, уже представившего внеплановый выходной: — Но это не значит, что твоя тренировка отменяется! Сегодня ты сам должен позаниматься, как мы занимается обычно. — А с чего это? Ты же не будешь в городе плавать, так почему я должен, если мы вместе худеем! — не израсходовав весь запал на споре о пришельцах, Петер с воодушевлением переключился на новый разговор, не забывая про кашу. — Я буду много ходить и таскать тяжести, — возразил Тилль. — Поэтому я тоже, считай, буду заниматься спортом. — Ну ладно, убедил, — русал звякнул чисто вылизанной тарелкой и скрылся под водой — переваривать завтрак. Несмотря на всё краснобайство Петера, весь его вид говорил — плавать рыбка сегодня не будет. Яркая бирюза радужек русала потускнела, а глаза ещё во время завтрака начали затягиваться защитными перепонками. Тилль ясно представлял друга крепко спящим весь день на дне прудика, чтобы ночью устроить внеплановую засаду. Слушать всю ночь плески из пруда Тилль не собирался, а за день не успел бы устать достаточно, чтобы спать и не воспринимать сигналы окружающего мира. Но, выезжая на большую дорогу, человек неожиданно нашёл выход, который, подарил бы им обоим тихую ночь. *** Вечером, разобрав продукты, Тилль вышел к пруду и увидел Петера ровно таким, каким и ожидал. Сонно моргая глазами, русал судорожно крутился на месте, изображая активную деятельность, но человек прекрасно видел неловкие движения неразмявшегося хвоста и розовую внутренность зевающего рта. — Я устать успел, пока ждал тебя, — с ходу пожаловался Петер и для убедительности потёр чешуйчатое плечо. Возможно, он и правда потянул что-нибудь, но не от большого старания, а от резких движений ещё спящего тела. — Молодец, — рассеянно похвалил его Тилль и поймал заинтересованный взгляд, обращённый к коробке за его спиной. — Я привёз тебе кое-что в награду за твои старания. Он улыбнулся и подмигнул, осторожно вытаскивая полуразобранный телескоп. Раньше принадлежавший подростку, аппарат был наполовину скрыт наклейками с логотипами разных групп, хотя поверх них Тилль насчитал пять синих кружочков «NASA». Петера будто и вовсе не беспокоили царапины на серебристом металлическом корпусе. Обрадовавшись долгожданному развлечению, он, в восторге, всё старался обнять Тилля за плечи, пока тот собирал треногу и опускал её, чтобы полулежачий русал мог дотянуться до окуляра. Ещё больше времени у человека ушло на настройку и краткое объяснение, как правильно пользоваться телескопом — его Тилль несколько часов назад получил от бывшего владельца. — Я понял, понял. Дай уже попробовать! — нетерпеливый Петер пихал человека мокрым боком и старался оттеснить его, всё поглаживая то трубу, то треногу, то окуляр, до которого, правда, дотягивался с трудом. — А ты разве не устал весь день заниматься? — Тилль ловко состоил удивление и непонимание, но всё-таки отодвинулся. — Я думал, ты сейчас спать пойдёшь, а тестировать будешь завтра ночью, когда ещё днём поотдыхаешь… — Ой, да ты как будто поверил, что я что-то делал днём, — не отрываясь от телескопа, отмахнулся Петер. — И кстати, я снова слышал те голоса. Вон там в кустах, — быстрее, чем Тилль успел ответить, выпалил он и махнул хвостом в траву, продолжая смотреть в окуляр. — Сходи, проверь, вдруг там что оставили. Пожалуйста. А то я сам не могу, а ползти слишком далеко, — пожаловался он. Тиллю и самому уже стало интересно, кого мог слышать русал. В высокой траве, где, по наводке Петера, и был кто-то, ничего разглядеть не удалось, зато с громким карканьем вдруг взлетел ворон. Птица самоотверженно старалась броситься мужчине в лицо, пока тот поспешно возвращался к Петеру, который не мог всего видеть, находясь внизу в воде, да ещё и за стеной травы, и взволнованно крутился на мостке. — А что это было? Я ведь это же днём и слышал! — Петер, оторвавшись от телескопа, с интересом разглядывал растрёпанного Тилля. — Они на тебя напали? — глаза русала испуганно и одновременно восторженно округлились и заблестели, как две большие мутные капли. — Это был ворон. Похоже, у него тут гнездо, и он его защищает, — объяснил Тилль, садясь рядом. Вечер выдался сиреневый, теплый — может, у Петера и получится разглядеть ближайшие звёздочки. — Но это же птица! Как она могла говорить? — разозлился Петер и тут же с подозрением прищурился. — А вдруг они тебе стёрли память и подменили себя в ней птицей! — За одну минуту? — скептически дёрнул бровями Тилль. — У них высокие технологии, — тут же нашёл оправдание Петер. — И в это мне проще поверить, чем в то, что птица может говорить! — Вороны как раз-таки могут, — осадил его Тилль. — Это они тебе память подменили, — гнул своё Петер с упорством прирожденного конспиролога. — Я попробую здесь найти свои старые книжки о природе, где это написано, а в городе включу тебе видео, где наученный ворон повторяет за человеком, — пообещал Тилль и с укоризной прибавил: — Может, тебе прежде, чем смотреть в космос, следовало бы изучить сначала нашу планету? — Да нет тут ничего интересного, — капризно надулся Петер. — А если вороны и правда говорят, то это ничего не меняет. Попугаи тоже так могут, и у них хотя бы слова разобрать можно! Мне, может, потому космос и интересен, что на этой планете нет никого интереснее, чем русалки. Но поскольку я сам с хвостом, то мне никто так не будет интересен! Вот и остается мне смотреть в небо! От таких заявлений Тилль неслабо удивился. На язвительные замечания Петера он давно не обижался, зная, что русал не говорит ничего со зла — просто не понимает, зачем молчать, если Нептун даровал умение говорить. Тилль пропускал мимо ушей даже заявления в духе: «да я скорее соглашусь ночами напролёт таращиться на одинаковые звёзды, чем слушать от двуногого зануды про то, кого я ещё мог слышать в траве, кроме пришельцев». Может быть, Тилль успел немного влюбиться в необычного друга, раз позволял ему подобную бестактность. Но какие бы чувства их не связывали, человек никогда за все лето не задумывался о возвращении в город. Наверное, соскучился по запомнившемуся с детства трогательно-унылому пейзажу. Но скорее всего, общество любимого русала не давало скучать, а резкие замечания всё равно забывались. За постоянными тренировками многое вылетало из памяти. Так, через пару месяцев, глядя, как бодро вокруг него плавает русал, Тилль с трудом вспоминал его лениво пускающим пузыри со дна, откуда его приходилось выковыривать по часу. Успевший схуднуть Петер наслаждался тем, как ловко и изящно он снова мог крутиться на плаву и резко поворачивать, отчего человек трусливо покачивался на небольших волнах. В такие моменты Тилль с трудом удерживался на воде, а плыть ещё один круг даже и не думал. Но всё равно не спешил вылезать из воды, несмотря на то, что кисти и ступни уже давно сморщились, пропитавшись водой. Даже закат, быстро переходящий в ночь, не выгнал Тилля из воды. Уж слишком ему хотелось побольше посмотреть на резвящегося Петера. Отпустить бы его в море, вот там было бы раздолье… — Тилль, иди сюда! — совершенно неожиданно раздался громкий шёпот с другого конца пруда. Петер звучал взволнованно, так что человек даже немного испугался и насколько позволяли уставшие руки, быстро пересёк водоём. Русал, выбравшись на мелководье, к чему-то внимательно прислушивался, старательно поднимаясь на руках как можно выше. Под причудливым узором чешуек отчётливо виднелись литые напряжённые мышцы. — Что там? — тоже насторожился Тилль, смотря на берег через разросшиеся заросли осоки. — Там кто-то ходил, — продолжал шептать Петер, не сводя взгляда с лужка. — На человека не похоже. По крайней мере на тебя, когда ты там ходил и смотрел, кто там кричал. — Так может и сейчас там вороны? — уже было расслабился Тилль и невольно улыбнулся. Но высокая трава снова зашуршала. Гораздо громче, чем могла бы от вороны или даже нескольких, а где-то в глубине высоких зарослей послышалось несколько шумных вздохов, будто тот, кто там слонялся, старательно принюхивался. — Нам лучше отойти на глубину, — в миг посерьёзневшим голосом заметил Тилль и потянул Петера назад. — А ты думаешь, они на нас нападут? — тот округлил блестящие глаза, но, к своему сожалению, страха в них человек не увидел. — Но это же просто разведка, если мы не будем проявлять агрессию, нас тоже не должны трогать, чтобы не спровоцировать межпланетарный скандал! — бесстрашно рассуждал Петер, хотя всё равно отползал всё дальше и дальше от берега, беспокойно оглядываясь. Тилль рассеянно кивал, но мысли его занимали совсем не пришельцы, а вполне реальные хищники. Он помнил, что раньше здесь никого опаснее лисы не водилось. Но сейчас это пугало — так близко к людям чаще забирались только бешеные животные. А у Тилля не имелось даже кур, чтобы хоть как-то получилось оправдать здесь здоровое животное, которое могло бы охотиться на грызунов гораздо дальше. Единственным, что успокаивало мужчину, оставалась окружавшая их вода, и он очень надеялся, что верно помнил про водобоязнь бешеных животных. Трава снова зашумела и зашевелилась, выдавая приближение кого-то большого. Петер, прячась за спиной Тилля для надёжности, нетерпеливо елозил и выглядывал у него из-за плеч, а человек уже готовился набирать воздух и нырять, как вдруг Петер восхищённо выдохнул ему на ухо: — Кто это? Из травы высунулась вытянутая коровья морда с мокрым носом, облепленным травинками и желтоватой пыльцой. Когда длинный розовый язык лениво слизнул их, Петер тихо фыркнул и выплыл из-за спины расслабившегося вмиг Тилля. — Это корова, — медленно двинувшись следом, ответил тот, готовый истерически рассмеяться от абсурда ситуации. Большие маслянистые чёрные глаза безразлично смотрели на две плывущие головы, иногда скрываясь под пушистыми ресницами, а губы шлепали, лениво пережевывая жвачку. Несмотря на угрожающие размеры, пятнистая корова выглядела совершенно безобидной, и Тилль, видя детское желание в круглых глазах русала, разрешил: — Она не опасна, так что можешь попробовать погладить. Он уже хотел выбраться на берег, чтобы подвести корову поближе к воде, где до неё смог бы дотянуться Петер, но та с чисто женским любопытством неловко переступила копытами, подходя поближе к странному существу, что восторженно таращило на неё бирюзовые гляделки. Враг так смотреть не мог, и корова доверчиво протянула к Петеру нос. — Корова… — протянул он незнакомое слово, и протянул из воды зелёную руку. — У нас в море ничего подобного нет… А на кораблях я таких не видел, — пробормотал русал, осторожно поглаживая между глаз склонившуюся попить чёрно-белую щетинистую голову и робко трогая сточенные рога. — А что она умеет? Тилль не замечал, чтобы Петер столь бережно трогал что-нибудь своими жуткими когтями, и, зачарованный этим зрелищем, с объяснением немного замялся: — Ходить, есть, мычать. Её заводят, чтобы получать молоко или мясо. Ты же любишь молоко? Так вот она его и производит. — А просто так разве нет? — искренне удивился Петер, заглядывая в глаза корове, которая в свою очередь тоже внимательно рассматривала странно пахнущего человека с немного рыбьим лицом. — Вы же заводите кошек и собак, чтобы они просто так были, а с коровами разве так не делаете? И кстати, чья она? Наблюдавший за ними Тилль машинально отметил некоторое сходство лупоглазого русала с любознательной коровой, но нахмурился, сразу поняв, к чему клонит Петер и строго отрезал: — Ушла у кого-то из загона, поэтому оставлять себе мы её не будем. И заводить себе такую же тоже не станем, а то ей не понравится в городе, а нам не понравится с ней в квартире. Она тебе так нравится, пока ты в коровнике не побывал, — помятуя брезгливую натуру русала, добавил Тилль. — Ну хотя бы на ночь она может здесь остаться? — взмолился русал и обнял испуганно дёрнувшуюся корову. — Она красивая, и странная, и не похожа ни на что, что я видел. Я не смог бы придумать такую! — Потому что надо больше смотреть про Землю, а не пришельцев, — в который раз за их знакомство буркнул Тилль, но больше для приличия. Вид русала, обнимающегося с коровой, его невероятно умилял. Отказывать Петеру Тилль не умел, и корова до утра простояла на привязи около воды, чтобы русал мог её видеть. Если она уходила в заросли, Петер немедленно будил оставшегося ночевать на полумостике Тилля. Тот сбился считать, сколько раз выбирался из-под принесённого пледа, нужного больше для защиты от комаров, чем от холода, чтобы забраться в траву, вывести засыпающую на ходу корову и представить её русалу. Лишь когда рассвело, и Петер уснул, положив голову на сложенные на берегу руки, Тилль тихо встал, отвязал корову и отвёл её к хозяину. Вернувшись, он осторожно перетащил крепко спящего русала поглубже в песок, боясь, что того высушит поднимающееся солнце, и только после этого направился в дом — отоспаться. *** За несколько дней, что Петер обижался, будто человек не дал ему попрощаться с коровой, Тилль окончательно разочаровался в людях, которые и в сказках, и в научных исследованиях описывали русалок мудрыми и рассудительными существами. Петера таким назвать никак не получалось — больше всего он походил на вздорного ребёнка, чем на полувековую хтонь. Ведь разговоры о том, чем можно приманить корову, чтобы она снова пришла, вытеснили разговоры о пришельцах ещё на неделю. Однако любовь к парнокопытным не мешала Петеру регулярно ночь через ночь проводить у телескопа. Но Тилль радовался, что Петера наконец-то заинтересовало что-то реальное, поэтому спешно искал книги о животных и старался найти в них хотя бы по одному абзацу о коровах, надеясь со временем перенаправить интересы Петера с околонаучных фантазий в приземлённое русло. Во всяком случае, на скуку русал больше не жаловался и не зарывался в ил при упоминании тренировок. В конце лета он умолял Тилля остаться, чувствуя: Тиллю тоже не хочется возвращаться в город. В самом деле, за эти месяцы человек привык столько времени проводить в воде, что жаловался другу, почему не начал обрастать чешуёй. Но вода в теплом прудике становилась всё холоднее, а зимой и вовсе обещала затянуться льдом — пришлось забираться в аквариум. Ах, каким тесным и неудобным он казался теперь! Петер грустно вздыхал всю дорогу, хотя характером отличался жизнерадостным и оптимистичным. Но в городе, когда за окном стучал серый осенний дождь, его плавники вдруг весело раскрылись. По телевизору шла передача про коралловых рыбок, в фильтре уютно журчала вода, а Петер сидел на дне аквариума, и, прижав нос к стеклу, наблюдал за тем, как Тилль неспешно раскладывал по двум тарелкам печёные овощи. За лето русал научился относиться к диетической еде без отвращения, но иногда посматривал на неё с неприязнью. Овощи выглядели почти вкусно, однако на вкус, знал Петер, это та ещё гадость. В памяти некстати всплыло воспоминание о фисташковом пирожном, такое чёткое, что русал мог ощутить его вкус. Ну как тут можно есть эти ужасные овощи? С лёгкостью пузырька Петер поднялся из воды, и, кокетливо покачивая гибким хвостом, спросил: — А если я теперь не толстый, это значит, что ты снова будешь кормить меня вкусненьким? Тилль едва не выронил из рук тарелку, которую собирался ему поднести. Русал хитро улыбался, щуря бирюзовые глаза, и человек понял: продавать отцовский дом он точно не станет. Ведь им с Петером теплый прудик ещё пригодится.