Потёмки

Тёмно-серая вода, слегка отдающая зеленью, бьётся о борт парома, яростно пенясь. Всплески подлетают так высоко, что металлические поручни усеяны растекающимися в стороны каплями. Пахнет солью, но не свежей, а назойливо горькой, иногда кажется, что от моря и вовсе веет гнилью. Резкий порыв колючего ветра ударяет по лбу, прорезаясь сквозь волосы, и Джемин поворачивает голову. Прямо по курсу зеленеет усеянный деревьями остров, скрытый за летящим тюлем из холодного тумана. Со склонов свисают пробившие почву корни, напоминающие сухие мёртвые щупальца, так и не дотянувшиеся до воды. Идущая от пустого деревянного причала дорожка теряется в темноте сплетённых друг с другом липовых крон. Вокруг тишина, не слышно ничего, кроме всплесков. Джемин вздыхает и кутается в толстовку, пряча задубевшие ладони под мышками. Он мог бы зайти внутрь, но там его начинает тошнить. Свежий воздух приводит в себя, сдувает настойчивый дискомфорт внутри. Тот факт, что он был единственным пассажиром, напрягал, давил на сознание. Остров Унмён, конечно, небольшой и паром до него ходит лишь раз в десять дней, однако Джемин думал, что кто-нибудь да поедет с ним и покажет дорогу. Но что палуба, что общая каюта пусты. Только пожилой капитан стоит у штурвала. Он сухо прощается, высаживая Джемина на причал. Когда судно начинает отдаляться, хочется по-детски плюнуть на всё и запрыгнуть обратно на борт, прося вернуть его назад, к привычному миру. Отворачиваясь от мрачного моря, Джемин смотрит на гигантские деревья, возвышающиеся впереди. С расстояния они не выглядели такими огромными. Из-за плотно прилегающей листвы кажется, что там, где брала начало тропинка, не было ничего, кроме тьмы. Поправив лямку набитого рюкзака, Джемин ступает по причалу, скрипящему под его ногами. Волна ударяется об илистый берег внизу и капли подлетают вверх, проходя сквозь щели между хлипкими досками и орошая его джинсы. Врата из старых толстых стволов с потрескавшейся корой встречают его запахом влажной травы, смешанной с грязью. Джемин проходит вперёд, чувствуя, как чуть влажная земля слегка продавливается под ним. Над головой громко, едва ли не оглушающе, шелестят листья, а ветки покачиваются, как беспомощно шарящие в воздухе руки, пытающиеся за что-то ухватиться. Голова невольно оборачивается. Пепельное небо кажется невероятно ярким на контрасте с густой полутьмой леса. Вдали уменьшающейся точкой виднеется паром. Теперь выхода точно нет. Назад уже не вернёшься, только не раньше десяти дней. Джемин шумно выдыхает и продолжает свой путь по едва различимой тропе. Пару раз на глаза попадаются сидящие на упавших ветках и пнях лягушки. На дереве справа мелькает беличий хвост, заставляющий его отшатнуться от неожиданности. Беспокойные крики птиц доносятся со всех сторон сразу, видны их мелькающие в кронах силуэты. Прямо за спиной хрустит ветка. Джемин оборачивается, видя перед собой только крошечный светлый прямоугольник в конце лесного коридора. Тропа пустая, никого нет, кроме мельтешащих мошек. Наверное, опять белка проскочила. В груди поселяется неприятный плавающий ком. Находиться одному посреди хмурого незнакомого леса немного тревожно. Тишина была слишком громкой со всеми новыми звуками, не смолкающими ни на секунду. Слышно, как ветер свистит среди листвы, кажется, что что-то постоянно двигается по сторонам. Но всё, что Джемин видит, это деревья и скрывающаяся за ними тьма. На кроссовки налипает грязь, на лицо попадает липкая нить паутины. Внутри начинает появляться детская обида на родителей, которые отправили его одного в эту глушь. Джемин вспоминает напряжённый голос мамы, которая несколько раз повторила, что не может поехать из-за работы ни на этой неделе, ни на следующей и вообще она железно занята до конца лета. А ведь она родилась здесь и, наверняка, знает, куда идти и где находится дом её матери – его бабушки, которую он никогда не видел. Дома даже не было её фотографий, он имя-то узнал из сообщения перед самым отъездом. Деревья расступаются, но к огромному разочарованию за ними начинается мост, ведущий к другой части леса. Кроссовка с досадой пинает камень, слетающий вниз. Джемин подходит к краю – между двумя склонами с торчащими из них корнями и висячими растениями плещется бурно несущаяся река. От неё веет колючей прохладой и он зябко ведёт плечами. Мост трещит, стоит только заступить на него. Узковатый и потемневший от времени, но хотя бы не верёвочный, за что уже спасибо. Деревянные перила покрыты мхом, доски в некоторых местах гнилые. Джемин идёт осторожно, готовый в любой момент рвануть вперёд, если вдруг под ногой что-то треснет. Оказавшись над рекой, он чувствует бегущие по телу мурашки – ветер, собравший в себя холод леса, реки и высоты, пробирается под одежду, подбрасывает волосы и кусает покрасневшие уши. Когда подошва, наконец, оказывается на земле, туго завязавшийся над диафрагмой узел чуть распускается. Джемин входит в лес, снова погружаясь в бесконечный шелест и щебет. Штаны цепляются за колючие кусты, кроссовки время от времени скользят по перегною, в лицо ударяются надоедливые мошки. Летний перерыв между третьим и четвёртым курсом начинался весьма промозгло. Ехать к чёрту на рога для того, чтобы разобраться с доставшимся в наследство от бабки домом, - не то, чем хотелось бы заниматься. Он так привык к тому, что мама говорила только про дедушку, которого он хотя бы помнил, что никогда толком и не задумывался о том, что по логике у него должна быть ещё и бабушка. Мама не упомянула её сама ни разу. Только в детстве на его вопрос о том, почему у деда нет жены, она объяснила, что бабушка осталась жить далеко в деревне, а они с дедушкой переехали в город. Спросить, почему бабушка осталась жить одна и почему они её не навещают или хотя бы не поздравляют по праздникам, даже не приходило в голову. Тропа немного петляет среди оврагов, в которых была навалена гниющая листва и торчали сломанные ветки. Джемин вертит головой, слыша шорохи, и надеется, что диких кабанов, которые могут запросто снести его как быки на корриде, тут нет. Он идёт по лесу уже четверть часа и ему начинает казаться, что он каким-то образом умудрился сойти с одной-единственной дороги и теперь ходит кругами. К неимоверному облегчению впереди постепенно светлеет, а деревья редеют. В просвете становится видно толстые покосившиеся столбы со свисающими кабелями. Почему-то осознание того, что здесь есть электричество, оказывается открытием. Эта ютившаяся на острове деревня казалась такой глушью, что он бы не удивился, если бы жители ходили в ханбоках. Впрочем, выходя-таки из чащи, он оказывается на дороге из обычной земли и видит на ней две колеи, явно слишком узкие для шин. Больше похоже на следы от тележки или повозки, а значит, ни машин, ни асфальта здесь можно не ждать. Джемин пересекает дорогу и сходит с обочины на тропу, устланную большими плоскими камнями, видимо, имитирующими бетонную дорожку. Скорее всего, так сделали, чтобы во время дождей было удобнее ходить, ведь на растущей вокруг траве в слякоть можно было запросто поскользнуться и упасть. Появляющиеся дома придают немного уверенности, потому что где-то на задворках сознания уже была мысль о том, что он был единственным живым человеком на этом пустом острове. Вдали чуть грохочет. Главное успеть найти нужный дом до того, как начнётся ливень. Сидеть и трястись в промокшей насквозь одежде не было никакого желания. Он очень сомневается, что здесь есть возможность принять горячую ванну. Джемин шагает среди старых бетонных домов с традиционными крышами из чёрных значительно выгоревших черепиц, покрытых белыми разводами, однако пройдя первую улицу, не встречает ни одного человека. Не слышно ни голосов, ни скрипа дверей, ни перезвона посуды, ни работы инструментов, ничего. На верёвке, натянутой около одного из домов, висит постиранное бельё, с которого капает вода, но никого не видно. Где все люди? Неприятная тревога проскальзывает меж рёбер. Джемин оборачивается, всматриваясь в окружение. Он готов поклясться, что чувствует на себе взгляд, но не может понять откуда. С другого конца улицы за поворотом слышно, как хлопает калитка. Ветер заметно усиливается, деревья на задних дворах начинают сгибаться. Нависшее небо на глазах темнеет и кажется, что оно вот-вот разорвётся посередине и на деревню хлынет поток воды. Мелькает молния и в недрах туч зарождается надвигающийся рокот грома. - Ты чего встал?! Запястье резко обхватывают. Джемин дёргается от неожиданности, а его уже грубо тащат к какому-то хлипкому навесу, под которым лежали накрытые полиэтиленом брёвна. - Эй, ты что делаешь? Ты кто такой? Джемин упирается, пытаясь отцепить от себя руку парня в просторной тускло-белой рубахе с треугольным вырезом без воротника. Однако тот дёргает его на себя, после чего заталкивает под навес, перегораживая дорогу. Он напряжённо вглядывается в небо, когда по округе проносится раскатистый грохот. На сухую землю падают первые капли. - Какого чёрта происходит? – Джемин несильно толкает его в грудь, привлекая внимание. - Нельзя высовываться во время грома, нужно находиться в укрытии, - отчитывает его незнакомец как ребёнка. - Что за бред? Это просто гром. - Это не просто гром, не в наших краях, - чёрные глаза под угольной чёлкой чуть сужаются. – Кто такой? Зачем приехал? - Твоё какое дело? Сам даже не представился. Джемин гордо фыркает, потирая сдавленное запястье и собираясь уйти подальше от этого сумасшедшего. Вот только когда он пытается его обойти, рука толкает его назад, заставляя опуститься на брёвна. - Сиди. Гроза ещё не закончилась. - А не пойти бы тебе… Договорить вставший Джемин не успевает, потому что его снова роняют назад, только теперь незнакомец ставит руки по бокам от него, нависая сверху и напористо заглядывая в глаза. - Приехал на нашу землю – придерживайся наших правил. Всякий, кто попадёт под гром, сляжет с лихорадкой на сорок четыре дня, да встать не сможет, покуда черти с груди не слезут. А коли под дождём обмокнешь, так пропитаешься хворью до каждой кости и дом покинешь только в саване. Такая у нас жизнь, чужестранец. Моё дело – тебя, дурака, защитить, так что ты не выйдешь отсюда, пока гроза не пройдёт, - скулы на его лице выделяются ещё сильнее от того, с какой силой двигаются челюсти; он выпрямляется и делает шаг назад, скрещивая руки на груди. – Джено. Меня зовут И Джено. Добрую четверть минуты Джемин не находит, что сказать. Он сидит, нахмурив брови, и с открытым ртом смотрит на Джено, пытаясь как-то анализировать услышанное. Он, конечно, ждал каких-то устаревших заскоков от людей, уединённо живущих вдали от цивилизации, но даже представить не мог, что всё будет настолько запущено. Эти люди считают, что от грома можно заболеть, и верят в чертей. Можно было бы предположить, что это такая своеобразная шутка над приезжим, однако Джено, перегораживающий путь, выглядит абсолютно серьёзным. - Ладно, - Джемин поднимает руки в сдающемся жесте. – Хорошо, как скажешь, переждём грозу здесь. Спорить и доказывать что-то явно бесполезно. Правильнее будет со всем согласиться и побыстрее скрыться от него, когда он позволит сдвинуться с места. Нарываться на конфликт в первые же минуты пребывания в деревне, где он был чужаком, не хотелось. Его слово тут ничего не стоит. - Так и кто ты такой? - На Джемин. Приехал разобраться с домом, доставшимся в наследство от бабушки. Её звали Ок Хонджа. Голова Джено поворачивается к нему. Губы чуть приоткрываются, чёрные глаза кажутся удивлёнными. Очередная вспышка на миг освещает округу, в небе искривляется вытянутая молния. - Ты её родной внук? - Ну да. Вопрос, конечно, странный. Если он сказал, что приехал к бабушке, то кем ещё он может ей быть? Джено какое-то время изучает его пронизывающим взглядом. - Почему родители не приехали? - Заняты. - Настолько, что даже не могут приехать за наследством? - Как видишь. Разговор на этом заканчивается. Джено отворачивается обратно, задумчиво смотря на пелену мелко моросящего дождя. Джемин буквально кожей чувствует, что что-то его напрягло. Как будто информация, которую он услышал, была слишком неожиданной. Над головами звонко постукивает. Капли стекают с деревянного козырька навеса, собираясь в тонкую струю со стороны, которая покосилась вниз. Небо гулко грохочет с редкими перерывами. Прибитая дождём пыль на улице постепенно размывается в грязь. Взгляд Джемина возвращается на нового знакомого. Все черты достаточно крупные: что глаза, что нос, что подбородок. Само лицо весьма широкое, линия челюсти выделяется так чётко, как будто её нарисовали углём. Под правым глазом красуется родинка. От ворота до самого низа рубашки идёт вручную вышитый орнамент из мятных и коричневых треугольников. Она небрежно заправлена в широкие штаны спереди и свисает чуть ниже пояса. На ногах заляпанные грязью калоши, из-под которых торчит прилипшая листва. - Затихает, - Джено кладёт ладонь на балку наверху и осторожно выглядывает. – Небо на востоке светлое. Джемин наклоняется в сторону и осматривается. Дождь и правда значительно замедлился, капли редели. Маленькие свежие лужи вздрагивают всё меньше, молнии прекратились, раскаты грома становятся тише и отдаляются. Толстая графитовая туча плывёт над лесом, направляясь к морю. Ветер приносит запах мокрой травы. - Всё? – две минуты спустя Джемин нетерпеливо встаёт с брёвен и подходит к нему - Да, - вслушавшись в окружение, Джено кивает. – Можно идти. Чавкающая под кроссовками земля уже стала чем-то привычным. Джемин хочет быстрее переодеть промокшие носки и залить в себя что-нибудь горячее. Деревня оказывается больше, чем он думал. Попадаются развилки, виднеются вдали какие-то башни и амбары, слышно блеяние коз. Мир словно оживает на глазах. Дверь одного из домов хлопает и оттуда выходит мужчина, перекидывающий через плечо лопату. Звенит цепь бегающей около будки собаки. Две женщины выносят из дома матрас и несут его на задний двор. То, что казалось мёртвым, буквально задышало после того, как закончилась гроза. - Куда мне идти? - Видишь там колодец? Пройди дальше и перейди через ручей. Около леса увидишь забор, обвешанный чёрт пойми чем, там она жила, ты сразу поймёшь, - Джено какое-то время молчит. – Мне пойти с тобой? - Нет, спасибо, сам дойду, - Джемин хмыкает себе под нос. Однако в глазах Джено он видит ответную усмешку. Правда не едкую, а скорее снисходительную. Так взрослые усмехаются подросткам, которые гордо заявляют, что знают, как жить эту жизнь. Как будто Джено понимает, почему он считает их уклад бредом, и прощает ему это городское самодовольство. - Сходи на базар за спичками и свечами. У неё электричества нет. - Здесь есть базар? - Бытовые вещи из воздуха не берутся. Их нужно привозить с материка. - А ключи от дома не знаешь где взять? - Ключи? – Джено посмеивается. – В Унмёне живёт едва ли больше трёхсот человек. Здесь все друг друга знают, нам ключи не нужны. - Ну ладно. Пока. Небрежно махнув ему, Джемин сворачивает на дорогу, ведущую к колодцу. Сделав несколько шагов, он непроизвольно оглядывается через плечо. Джено провожал его всё тем же задумчивым взглядом. Становится не по себе. Он не вызывает неприязнь или страх, просто что-то явно было не так. Джемин не может понять почему, но он продолжает чувствовать в своих мышцах напряжение, которое не даёт свободно вдохнуть. Возможно, он просто устал с дороги и был выведен из себя дурацкой деревенской байкой про гром. Небо не расчистилось, но посветлело, как будто его отмочили в белизне. Воздух влажный и словно оседает на коже крошечными каплями. Многие дома обсажены кустарниками и деревьями, лес видится на горизонте в каждой стороне, куда ни глянь. От такого большого количества зелени в глазах ярко пестреет. Особенно после дождя – каждый лист сочно поблескивает. Остановившись у колодца, Джемин срывает с какого-то куста ветку и счищает ей налипшую на подошву грязь, мешающую идти. Комки падают с чавканьем, слоёв накопилось столько, что рука начинает болеть от усилий. Избавившись от основной массы, Джемин пробует потоптаться на месте. По ощущениям он словно сбросил с каждой ноги по килограмму. Поправив сползший рюкзак, он собирается идти дальше, как видит в стороне мальчишку лет восьми, застывшего с ведром. - Привет. Джемин дружелюбно, насколько может, машет ему. Мальчишка продолжает испытующе смотреть на него, сжимая пальцы на железной ручке, после чего делает два шага назад, разворачивается и уходит, юрко скрываясь за пустой телегой у столба. Озадаченный Джемин хлопает глазами и продолжает свой путь. Он не считает себя пугающим, хотя возможно из-за ветра у него на голове творился полный бедлам. Либо приезжие были здесь настолько редким явлением, что дети шарахались от любого нового лица, как от чудовища. Тонкий ручей стремительно несётся меж двух берегов, разбрызгивая в стороны мелкие капли. Водяные порывы сталкиваются о торчащие со дна камни, пенятся и перелетают через них вперёд. Две толстые доски служат мостиком, не внушающим особого доверия. Джемин постукивает по ним ногой, боясь, что они соскользнут с размытой земли, однако те не сдвигаются ни на миллиметр, намертво застыв в почве. Перейдя на другую сторону, он поднимается по скользкому пригорку и осматривается. Джено был прав – вычислить нужный дом среди остальных легко. Постройки, идущие по кайме леса, были достаточно однообразные, разве что заборы сделаны из разной древесины и потому отличаются по цвету и степени обшарпанности. И только у одного участка на заборе висят какие-то лески, на которые были нанизаны маленькие камешки, продырявленные посередине и окрашенные в разные цвета. Джемин подходит ближе. Кроме каменных бус висят два венка из сухих веток и развеваются красные ленты, обвязанные вокруг стоящих по углам кольев с насаженными на остриё черепками размером со сливы. Брови Джемина удивлённо подскакивают. Это… крысы? Палец осторожно касается костяной поверхности. Гладкая и ещё влажная после дождя. Он озабоченно смотрит на чернеющий за оградой дом. Его бабушка всё это сделала? Почему-то рука застывает перед тем, как толкнуть калитку. Джемин чувствует порхающих в груди мотыльков. Проносится чёткая мысль о том, что если он перешагнёт порог, то пути обратно уже не будет. Он перебирает пальцами и входит на участок. Окна в доме распахнуты настежь и зияют чёрными пропастями в грязно-бежевых стенах. На углу под крышей висит покачивающаяся музыка ветра, правда сделанная из таких же крысиных черепков, что насажены на колья. На длинной леске вниз уходит ещё набор костей, напоминающих тончайшие рёбра. Джемин всматривается и приходит к выводу, что это скелет змеи. У его бабки определённо были экстравагантные вкусы, если выразиться мягко. Стоит ему поставить ногу на невысокую ступень, ведущую ко входу, как калитка громко захлопывается. Он оборачивается, сипло вдыхая от неожиданности. Музыка ветра негромко шелестит: кости сталкиваются о кости. На заборе изнутри просматривались непонятные выцветшие символы, выведенные красной и белой краской. Похоже на орнамент, но слишком организованный. Руны? «Точно поехавшая,» - проносится в голове. Сердце гулко стучит. Джемин снова медлит, держась за ручку. Он ловит себя на том, что не хочет заходить внутрь. Но при этом его словно тянет туда физически, подталкивает порывами ветра в спину. В конце концов, он открывает дверь, которая с протяжным скрипом поворачивается на петлях. Поднявшийся сквозняк больше похож на свистящий стон. Темнота разгоняется дневным светом, но продолжает плотно ютиться в углах. В нос ударяет настойчивый запах лаванды и старых досок. Джемин входит внутрь, чувствуя, как сердце начинает топтаться на месте сильнее. Он никогда не был трусливым, но что-то заставляло его держаться настороженно. Как тогда на мосту, когда в случае любого треска он был готов сорваться с места и бежать. На первый взгляд всё выглядит нормально. Левая часть прихожей заставлена вёдрами и тазиками. На балках наверху висят засушенные букеты из каких-то цветов. Прямо напротив двери расположен почерневший от времени стол, на котором тоже были разложены для засушки всякие растения. Рядом с ним наставлены друг на друга плетёные корзины. Другая часть дома находится за деревянным ограждением с арочным проёмом. Джемин нехотя разувается. Промокшие ноги леденеют, стоит им только ступить на холодный пол. Здесь вообще было намного холоднее, чем на улице, скорее всего из-за распахнутых окон. Переступая порог, он оказывается в жилой комнате. Судя по двери, которая идёт по той же линии, что и ограждение, дом представляет собой букву U и сейчас он находится на «сгибе». В дальней стороне стоит заправленная низкая кровать, просуществовавшая явно не одно десятилетие. У её подножья высится тёмно-вишнёвый буфет с выдвижными ящиками. Около более протяжённой стены стоит шкаф с потёртыми ручками. В той части, где находится Джемин, есть только громоздкий деревянный сундук с металлическим креплением, которое выглядит позеленевшим. Джемин стягивает рюкзак с плеч и кладёт на кровать. На подушке с наволочкой из мелких цветов он замечает седой волос. Аккуратно взяв его пальцами, он вертит его на свету. Прямой и длинный, свисает практически до локтя. Так странно было держать частицу человека, которого он никогда даже не видел. Она умерла на этой кровати? Сзади раздаётся вздох. Джемин дёргается, резко оборачиваясь. Сердце уже не топчется, оно начинает прыгать. Конечно же, никого нет. Откуда здесь взяться посторонним? Он трясёт головой, собираясь с мыслями. Это всё чёртов сквозняк, надо будет плотно закрыть окна. Переодев носки и бросив мокрые на пол, он продолжает осмотр. Оставалась последняя комната, дверь в которую находилась около старинного буфета. Как и ожидалось, это была кухня. Дальнюю стену занимает печь с двумя отсеками: один для готовки, где стоит чугунный чан, и один, нижний, для дров. Справа находится выложенный кирпичами квадрат, усыпанный пеплом. Из него торчат два толстых железных столбика, в верхние углубления которых вставлена более тонкая железка. На ней висит большой почерневший от огня котёл. Старая кухонная стенка сделана из посеревшей древесины, продавленной и прожжённой в некоторых местах. Джемин открывает верхние шкафчики и видит банки с какими-то порошками. Соль и перец он узнаёт, они стоят отдельно, но всё остальное выглядит и пахнет незнакомо. Окунув палец в бордовую смесь, похожую на хлопья красного перца, он кладёт его в рот, облизывает и морщится от горькости. Рот тут же вяжет, стенки щёк как будто приклеиваются к дёснам на пару мгновений. Джемин высовывается в окно и с отвращением харкает. Проплевавшись, он пользуется случаем и осматривает задний двор. Под навесом лежат наколотые дрова. Рядом находится бочка с мутной водой, в которой плавают мёртвые насекомые. У забора стоит чуть покосившийся уличный туалет. Затем идут завядшие грядки, покрывшиеся сорняками и остатками каких-то засохших растений. Правую сторону двора занимает небольшой сарай. За забором шумит волнующийся лес, к которому ведёт узкая калитка, явно добавленная уже после постройки забора. Закрыв окно, Джемин продолжает осмотр кухни. Он находит три чистые тарелки, два блюдца, три чашки и небольшое корыто со столовыми приборами. Правда ножа нигде нет. Попадаются ещё банки с какими-то сухими травами, в некоторых и вовсе лежат клочки шерсти, куски угля, мела, бронзовой проволоки. Джемин открывает выдвижной ящик и видит то, что, по его мнению, является либо бычьими, либо козлиными рогами. В лежащем рядом мешочке он находит зубы и клыки. - Да что за дерьмо? Он возвращает мешочек обратно и захлопывает ящик. Продолжать осмотр уже не хочется, потому что он боится, что в одной из полок найдёт иссохший труп какого-нибудь животного. Если раньше оставались сомнения, то теперь он уверен, что его бабка была двинутая и занималась какой-то традиционной медициной, граничащей с шаманизмом. Он видел что-то такое по телевизору. Вернувшись в то, что можно было назвать спальней, Джемин садится на кровать, откидывается спиной к стене и достаёт из кармана телефон. Естественно здесь не было не то что интернета, но даже обычной связи. Он чертыхается. Глаза шарят по помещению и он выругивается уже громче. Здесь же нет электричества. Телефон зарядить будет банально негде, только если докапываться до местных, готовых одолжить свою розетку на час. От телефона без связи толку, конечно, нет, но его хотя бы можно использовать как фонарик. Придётся социализироваться. Тишина дома нарушается только шумящим лесом. Джемин полулежит, сложив руки на животе, и изучает помещение. По стенам в некоторых местах ползут небольшие трещины. В углах колышется многослойная паутина с запутавшимся в ней пухом. Ступни покалывает от холода. Под крышей раздаётся скрип. Глаза поднимаются. Доски на потолке были грязно-коричневыми и чуть проседали в некоторых местах. Остаётся надеяться, что наверху нет крыс, которые захотят навестить его ночью. Джемин в очередной раз вздыхает. Ему придётся торчать в этой халупе целых десять дней. Ком в груди никуда не делся. Пальцы трут область под ключицами. Необъяснимое беспокойство по-прежнему мешалось и даже не думало рассасываться. Джемин встаёт, вспомнив, что так и не закрыл все окна. До щелчка вдавив раздвижные панели в рамы, он возвращается в спальню и решает осмотреть шкаф. Там лежит выцветшая от времени одежда и несколько белых хлопковых тканей, обрезанных по бокам. Не найдя ничего интересного, Джемин подходит к сундуку. Тот открывается без помех, хотя крышка оказывается непомерно тяжёлой. Джемин опускается перед ним на колени. Он находит моток бечёвки, сложенные красные ленты, использованные свечи, ступку с пестиком, бусы из серебряных монет, но без номинаций, полупрозрачный мешок из бордовой органзы с гладкими зелёными камнями. Рука шарится внутри, доставая то одно, то другое. Наткнувшись на маленькую закупоренную баночку размером с большой палец, он озадаченно подносит её к глазам. Внутри находится тёмно-багровая, практически чёрная, жидкость. Красный оттенок можно отличить, только взболтнув ёмкость так, чтобы жидкость попала на стекло у самой пробки. Однако там было что-то ещё. Джемин хмурится. Повертев её в руках, он замечает игольное ушко, причём не одно. Он переворачивает банку вверх дном и медленно крутит обратно. Тогда становится видно какой-то предмет. Глаза напрягаются сильнее и брови Джемина напряжённо сходятся на переносице. Это похоже на клок волос. Ком в груди становится плотнее. Банка с отвращением возвращается обратно. Если он прав и жидкость действительно является кровью… Джемин захлопывает сундук и встаёт. Теперь уже точно хватит открытий за один день. Он решает сходить прогуляться, не имея никакого желания находиться в доме, полном странного дерьма. Обувшись, он выходит на улицу и с заметным облегчением закрывает за собой калитку. Ноги несут его обратно к ручью, а спину словно жжёт от настойчивого взгляда, хотя позади никого нет. Пройдя мимо знакомого колодца, Джемин смотрит по сторонам, пытаясь понять, где находится базар. Со дворов доносятся разговоры, лязганье инструментов, клацанье посуды, лай, кудахтанье. По улицам ходят чем-то занятые люди, кто-то вытряхивает простынь, отчего та хлопает на ветру, развеваясь белоснежным парусом. Царившее до этого безмолвие начинает казаться выдумкой разыгравшегося воображения. Осознать, что такая живая деревня в прямом смысле умирала на время обычной грозы, было слишком сложно. Джемин решает пройти вперёд на перекрёстке и по пути заглядывать в развилки, чтобы выцепить что-то, напоминающее какую-нибудь площадь. Дома по обеим сторонам улицы похожи друг на друга и преимущественно отличаются размерами. Некоторые построены в форме небольших прямоугольников, некоторые напоминают дом его бабки, некоторые были вытянутые и имели пристройки. Через заборы видно курятники и скромные хлева, укрытые перевязанной соломой. Пару раз встречаются сделанные из оконных рам парники. В бытовые звуки и свист ветра начинает впутываться что-то новое. Джемин поворачивает голову в сторону звука и вслушивается. Чем ближе он подходит, тем мелодичнее оно звучит. Через пару метров он понимает, что это были детские голоса, резонирующие и звонкие. Ноги останавливаются около спуска в сочное зелёное поле, огибающее мутное озеро и уходящее до самого леса. Гром гремит бом-бом, ведьма, Навлекла ты хворь оголтелую. Духи чуют твой смрад, ведьма, Разгрызут твою душу грешную. Держащиеся за руки дети весело прыгают вокруг пруда, во весь голос распевая свою странную песню. Туго завязанные хвосты девочек подлетают, широкие рубашки мальчишек надуваются воздухом, пахнущим тиной. Затем они резко срываются с места и, смеясь, бегут по полю, о чём-то друг с другом перекрикиваясь. Джемин чувствует, как ком в груди пульсирует. Он всякие песни слышал, но от этого зрелища внезапно стало не по себе. Слова и смех как будто до сих пор летают над изумрудным полем, раскинувшимся под цементным небом. Холодный ветер скользит по шее, пробирается под ворот и щекочет рёбра. Кроссовки сходят с травы, возвращаясь обратно на земляную дорогу. Это место его напрягает. Джемин поворачивает налево и идёт по переулку, едва не прижимаясь животом к забору в попытке обойти лужи. Спустя десять минут скитаний, он, наконец, видит что-то более-менее отличающееся от остального пейзажа. За пустой доской объявлений начинаются два ряда из деревянных навесов, накрытых прозрачной клеёнкой, создающей тесный коридор внутри. Здесь разговоры слышатся намного чётче. Заступая на базар, Джемин слышит, как кто-то обсуждает жуков, жрущих капусту, а с другой стороны жалуются на размытие берегов. Первые, так называемые, прилавки торгуют привезёнными удобрениями и средствами от насекомых. Он проходит дальше, протискиваясь между людьми и ища то, что может оказаться полезным. Мухи бьются о клеёнку, пытаясь пробиться к свету. Накопившаяся сверху вода мелко подрагивает. - Здравствуйте, можно шесть свечей и два короба спичек, пожалуйста? Обнаружив широкий стол, обложенный всяческими бытовыми вещами, Джемин лезет в карман за деньгами. Сидящий по ту сторону старик с редкой седой бородой, лишь частично скрывающей подбородок, щурится, всматриваясь в него. - Это ты давеча на пароме приехал? - Да. Джемин вежливо улыбается. Похоже, новости уже пробежались по всей деревне. - Какими судьбами? У нас жизнь простая да бедная, к чему она светлым людям с материка? - старик костлявыми пальцами достаёт снизу пакет, явно использованный не один раз. - Бабушка умерла. Попросили прислать кого-нибудь из родственников, чтобы разобраться с её домом. - Это ведьмин внук, - слева от Джемина появляется мужчина с испещрённым морщинами и пигментными пятнами лицом. - Простите? - Только от одной заразы избавились, как тотчас другая приехала, - из-за его спины выглядывает женщина, сжимающая в руках расшитый носовой платок. Джемин озадаченно смотрит на них, не понимая, откуда в их голосах была такая неприязнь. - Я не совсем… - Зов крови услыхал? – цедит мужчина, сверля его взглядом. – Уже обо всём поговорил со своей бабкой? - Мне кажется, вы меня с кем-то путаете. Моя бабушка умерла, её звали Ок Хонджа. - Не произноси это проклятое имя, - женщина тут же подаётся вперёд, вскидывая жилистую от грубой работы руку. – Кое-как в землю ушла, да пусть там и остаётся богохульница. - Я не понимаю, о чём вы говорите. Я приехал отказаться от дома. - И правильно делаешь, нам ведьмины отпрыски не нужны. Проваливай с нашей земли, чужак, пока не навлёк ещё какую беду, как будто нам своей мало. Мужчина грозно двигается на него, расправив плечи, и Джемин потерянно пятится назад. - Не трожь его. Недружелюбно настроенный незнакомец резко исчезает из виду. Перед Джемином появляется спина в кремовой рубахе и угольные волосы. Из ниоткуда взявшийся Джено загородил его собой. - Это ведьмин потомок. - Который ступил на землю Унмёна, ни разу не видев её. Он не научен ведьмовскому ремеслу. - Он мог научиться от матери. - Его мать уехала совсем ребёнком, да и ты сам должен помнить, как всё было. Она померла, не передав силу. - И что, мы теперь должны позволить ведьминскому отродью жить в доме, насквозь пропитанном чёрной магией, чтобы он воззвал к своим корням? - Наш остров открыт для всех странствующих. Это решение старосты деревни. - Или сына старосты? - Можешь пойти и спросить моего отца лично, если моих слов недостаточно. Смерив Джено недовольным взглядом, мужчина презрительно щерится Джемину и уходит. Следом за ним идёт и его жена, одаривая их обоих явным неодобрением. Все присутствующие молча наблюдают за происходящим, одна из пожилых женщин быстро крестится. Джено берёт купюры из руки Джемина, отсчитывает их, протягивает старику и забирает пакет со свечами и спичками. Всучив ему остатки денег, он берёт его за запястье и тащит к выходу с базара. - Пусти, я и сам могу идти, - Джемин вырывает свою руку. - Иди за мной. Джено мотает головой и сворачивает на одну из улиц, безразлично шагая по лужам. Резиновые сапоги, в которые он переобулся, спасают от любой влаги. Помявшись, Джемин раздражённо цыкает и догоняет его, перескакивая через воду там, где было возможно. Доверия он, конечно, не вызывал, но после увиденного стало ясно, что далеко не все здесь были готовы радушно принять чужестранца. А раз Джено зачем-то вступился за него, то как минимум не погонит палкой, обвиняя в каких-то бреднях. Несколько минут спустя они приходят к дому с резным забором. Узор был максимально простой, всего лишь окрашенные в белый треугольники наверху и прибитые деревяшки, имитирующие листву, но разница всё равно была заметна. В некоторых местах с него до земли свисают фиолетовые вьюны. Джено открывает калитку и пропускает Джемина внутрь. Ухоженный двор усажен кустами белой лаванды, которая чинно покачивается на ветру. - Садись. Джено опускается на крыльцо и постукивает рядом с собой. Немного постояв у входа, Джемин всё-таки послушно садится. - Ты знал, что твоя бабка была ведьмой? - Нет. Но… у неё дома всякое есть. Догадался, что что-то явно не то. - Наши побоялись её вещи трогать. Тяжело она умирала, долго, те, кто рядом живёт, с утра до ночи слышали её стоны и видели, как тени по стенам бегают. Ведьмы мучаются, если к последним дням не передадут свою силу никому, проклятие оно как хворь – должно идти дальше. Это демоны её душу терзали за то, что она так и не смогла своё главное задание выполнить и пустить всё дальше. - Без обид, но я в это всё не верю, - Джемин хмыкает. – Никаких ведьм и демонов не существует. И грозы бояться глупо. - Я тебя не сужу, у вас в городе жизнь другая, - после небольшой паузы говорит Джено спокойно. – Но здесь не город. Ты не видел то, что мы видели. Как люди, попавшие под гром, угасают в постелях, извиваются от лихорадки сутками напролёт, как не могут даже встать, чтобы по нужде сходить. И бабку ты свою не видел. Я бы лучше к медведю подошёл, чем к ней. Глаза у ней были… от одного взгляда всё тело сковывало страхом. У нормальных людей таких глаз не бывает. Джемин ковыряет ногтем покрашенную в оранжевый ступень крыльца. Он действительно не верит в сверхъестественное, но видит, что Джено говорит правду. Для местных всё это было правдой. Джено выглядит вполне себе сильным и волевым, что физически, что морально, у него самого взгляд был непоколебимый, а осанка гордая, но в его голосе проскакивает заметный нервоз, когда он говорит про местную ведьму. Значит, причины были. - И что, теперь из-за ваших поверий на меня накидываться будут? - Не будут. Донхёк всегда такой, характер как кипящий чайник. Смотреть косо могут, да, но трогать никто не станет. А если и найдётся кто, то скажи мне – я их быстро на место поставлю. - Ты местный страж порядка или что? – Джемин посмеивается. – Сын старосты. - У нас это особой роли не играет, но я не допущу того, чтобы ты отдувался за грехи твоей бабки, - уверенно заявляет Джено, после чего какое-то время смотрит на лаванду, покачивающуюся у их ног. – Я сначала тоже был недоволен тем, что к нам приехал потомок ведьмы, но потом подумал и понял, что ты никак не связан ни с ней, ни с тем, что она творила. - А что она творила? - Да всякое. Хворь пошла от неё, это из-за её колдовства нас грозой прокляло. Говорят, наши кто-то тайком к ней ходили за всяким, с урожаем попросить помочь или болячку какую вылечить. А если ей не понравится вознаграждение или взгляд какой на себе словит, так потом у тех людей скот дохнет или хата горит. Когда дети в лесу на неё натыкались, то она с собой звала, показать чего хотела, задурманить их, может преемника пыталась найти. Один мальчишка испугался, да камнем в неё швырнул. Она пальцем на него показывает и кричит, что он сам камнем летать будет. В итоге, мальчишка тот ночью из дома вышел, пошёл к мосту. Родители услышали калитку, спохватились, побежали за ним, да докричаться не могли – шёл как завороженный. Не успели поймать – сиганул вниз на камни. Мать его за ним бросилась, тоже разбилась. Отец похоронил обоих, да с горя тоже прыгнул. Всю семью карга загубила. Рот Джемина шокировано приоткрыт. Он ожидал услышать всякое, но от такой истории внутренности сжимались в хлюпающий комок. Возможно, слова его бабки всего лишь сильно отпечатались в голове ребёнка, поэтому он во сне это всё и делал, находясь в состоянии бреда и лунатизма. Однако тот факт, что из-за этого погибли сразу три человека, пронимал до костей. У местных и правда были причины её ненавидеть. Ветер иголками проходится по щекам. - Мне жаль, что она портила вам жизнь, но я серьёзно никак с ней не связан. Мама даже никогда не рассказывала про неё. Так что и дом её мне не нужен, и вещи её, делайте с ними что хотите. - Тебе надо будет дождаться отца и расписаться у него в бумагах. У нас тоже свои порядки есть, хоть и деревня. Никто бы и рыпаться не стал, если бы она просто померла, так она завещание оставила и потомков своих указала. Поэтому вам и позвонили. Дед твой оставлял контакты одному товарищу отсюда, через него нашли. - Хорошо, я подожду. Джемин срывает с клумбы травинку. Покрутив её между пальцев, он начинает завязывать её в узелки. Внутри досада и обида на человека, которого он никогда не встречал. Из-за неё ему придётся торчать здесь десять дней, чувствуя на себе косые взгляды и являясь предметом обсуждения. Он уверен, что раз все здесь так сильно верят в колдовство, то обязательно найдутся люди, которые, как и тот самый Донхёк, будут считать его каким-то преемником мнимых тёмных сил. Чем ему вообще заниматься в этой глуши? - Зайдём домой, я дам тебе постельное бельё, да одеяло с подушкой. Нечего на вещах покойницы спать. - Там у неё вроде лежали какие-то чистые простыни. - Не трогай их лучше. Пусть остаются её собственностью, она их своими руками трогала. Дам тебе наше, посуду тоже. На базар сходим за продуктами, я помогу всё донести. И печь, небось, разжигать не умеешь? Я научу, ночью без неё околеешь. - Зачем ты мне помогаешь? - А я не должен? У вас в городе не принято людям помогать? - Обычно принято, просто... Я ведь чужак. - Это уже от тебя зависит. Чужак ты, - Джено многозначительно заглядывает ему в глаза. - Или гость. Джемин какое-то время продолжает смотреть на него, после чего шумно выдыхает, опуская голову. На самом деле, он понятия не имеет, кто он. Но он точно не хочет быть наследником своей бабушки.