Salvation

Но кто молится за сатану? Кто за восемнадцать веков имел достаточно человеческого, чтобы молиться за грешника, который больше всего в этом нуждался? ~ Марк Твен

Боль. Что вы знаете о боли? Удариться мизинцем о край стола или о дверной косяк? Такая боль знакома каждому. Однако не каждый знает о той боли, что поглощает. Разъедает изнутри, впитываясь в вены, растекаясь по телу вместе с кровью, отравляя её. Та, что пробирается прямо под кожу, расцветая синими бутонами на ней. Та, что прячется под слишком большими толстовками и длинными рукавами. Та, что отражается тенью в глазах и надолго заседает под рёбрами, превращаясь во что-то тягучее и вязкое. От такой боли хочется избавиться, искоренить насовсем, но и отказаться от неё сложно. Потому что привык. Потому что эта боль уже стала частью тебя самого, деля всё твоё существование на «до» и «после». Она въелась в воспалённое сознание, опьяняя ещё больше. Хёнджин знает. Знает прекрасно об этой боли, ведь уже четвёртый год живёт в ней изо дня в день. Он забыл, что такое настоящий свет, который исходит из души человека, потому что сам погряз в непроглядной тьме. Она, словно болото, с каждым днём, с каждым месяцем затягивает всё глубже и глубже, топя в себе. Хёнджин задыхался, первые месяцы пытаясь выбраться, а затем смирился. Сдался, выбирая лёгкий путь покорности — таким образом остаёшься хотя бы на поверхности. Он терпел каждый удар, носил синяки и ссадины, словно бриллианты, потому что любил. Думал, что любил. Поначалу он действительно был влюблён, но потом от любви и след простыл, а осталась лишь привычка и острая зависимость. Как от наркотика. Вроде бы вредит, но вроде бы и жить уже без этого не можешь. Глубоко внутри душа зовёт на помощь, срывает связки, раздирает горло криком. Но её голос слишком слаб. Он не в силах пробить кромешную тьму, а попытки становятся тщетными. Звонкий рингтон разрывает тишину съёмной квартиры, рикошетя от стен. Хёнджин дёргается, а взгляд падает на экран. На нём высвечивается имя звонящего. Рука дрожит, но в глазах уже не читается того страха, что был раньше, в самом начале. В глазах не читается ничего, кроме измученности и боли. — Да? Голос тихий, плоский и почти монотонный. На том конце слышится смешок. — Ты мне нужен. Сейчас же. Голос в трубке резкий и грубый. Командующий. Такого нельзя ослушаться, Хёнджин знает, чем это чревато. Рука неосознанно тянется к ещё не зажившему ушибу на скуле. — Хорошо. Я буду через полчаса. На том конце цокают, а Хван снова вздрагивает. — Будь здесь через десять минут. У Хёнджина глаза округляются, в них тонкими струйками играет страх. — Но я ведь... Ему не дают договорить, прерывают тут же. — Десять минут, Хван, или будет хуже. Ты же не хочешь снова расстроить меня, детка? Хёнджин кривится, стискивает челюсть. — Конечно нет. Я буду через десять минут. Покорно отвечает он, слегка сжимая материю худи в руке. — Умница. На том конце кладут трубку, а Хёнджин несётся в прихожую, тут же надевая кроссовки и выбегая из квартиры. Он несётся вниз по лестнице, просто потому что это быстрее, чем ждать лифт, выбегает из подъезда и бежит в нужную сторону. Ему всё равно, как он выглядит. Уже давно всё равно. Хёнджин настолько увлечён одной единственной мыслью: «лишь бы не опоздать», что даже не замечает незнакомца прямо на своём пути и бессовестно врезается в него, утягивая того на мостовую вместе с собой. Удар о землю отрезвляет слегка, он сдавлено шипит, потому что синяки с прошлого раза ещё не до конца зажили. — Всё нормально? Вы сильно ушиблись? Слышится бархатный голос откуда-то сверху. Хёнджин поднимает голову, встречаясь глазами с взволнованным кошачьим взглядом тёмно-карих глаз. Над ним стоит парень в кожаной куртке и обычной белой майке, протягивая ему руку. Хёнджин смотрит на неё слегка недоверчиво, но спустя мгновение всё же осторожно хватается за неё, позволяя парню поднять себя. Незнакомец бегло осматривает его, замечая ссадину на скуле, но отмечая про себя, что она явно не новая. Взгляд возвращается к глазам Хвана. — Ты точно в порядке? Спрашивает ещё раз, делая шаг вперёд, намереваясь дотронуться до плеча. Хёнджин отшатывается от прикосновения, чуть не падая повторно, но всё же находя свой баланс. Незнакомец смотрит с прищуром и явным интересом. Хван лишь кивает, нервно посматривая на время на экране телефона. В глазах мелькает страх. — Простите, но мне нужно бежать. Кидает он и снова срывается с места, провожаемый лишь пристальным взглядом кошачьих глаз. Он опаздывает. Руки трясутся, когда он нажимает на звонок в чужую квартиру. В голове уже строятся тысяча извинений, и где-то на загвоздках пробегает спасательно красным строчка о том, что нужно бежать из этого места. Бежать от этого человека и бежать далеко. Неважно куда, да хоть к тому же незнакомцу с кошачьими глазами, главное, что бежать. Желательно в другую страну. Дверь открывается. — Прости, пожалуйста, я знаю, что опоздал, но я просто столкнулся с человеком, пока бежал, и он задержал меня и— Начинает тараторить Хёнджин, оправдываясь, но замолкает, встречая в глазах напротив лишь холод. — Заходи. В голосе отчётливо слышна сталь, а страх липкими щупальцами начинает покрывать сердце Хвана. Внутри всё скручивает, но он склоняет голову, покорно заходя в глубь квартиры. Дверь закрывается, отрезая его от единственного пути к отступлению. Он смотрит со страхом и мольбой. — Пожалуйста, прости, прошу, я сделаю всё, что ты хочешь. Шепчет Хёнджин, а голос дрожит, вторя мелкой дрожи во всём теле. На лице напротив появляется ненавистная ухмылка. — О, ты и так сделаешь всё, что я захочу, детка. На колени. Приказ, которого нельзя ослушаться. Хёнджин покорно опускается на колени, ощущая, как сердце в груди начинает биться загнанным зверем. Но даже зверь, загнанный в угол, будет до последнего сражаться за свою жизнь, пока не умрёт. А Хёнджин слабак, Хёнджин просто сдался. Большая рука ложится на затылок, вплетая пальцы в длинные тёмные пряди, больно сжимая у корней, заставляя шипеть. Хёнджин смотрит на своего бывшего любимого. — Я ведь предупреждал, что будет, если ты опоздаешь? Хван кивает, морщась. Он вновь видит эту ухмылку, и его волосы отпускают. Лишь для того, чтобы в следующий момент нанести сильный удар по щеке, от которого Хёнджин теряет равновесие, падая на пол. На этом кошмар не прекращается, нет, это только начало. Его бьют в живот, в рёбра, выбивая весь воздух к чертям. Совершенно не жалеют, нанося удары в полную силу. Однако всегда знают лимит, ведь один раз Хёнджина пришлось вести в больницу. Удары прекращаются ровно через сорок секунд. Хёнджин точно знает. Он считал. — Убирайся. Выплёвывает ненавистный голос, и фигура удаляется в другую комнату, так и оставляя Хвана на полу, жадно хватающего воздух и пытающегося не задохнуться собственной кровью. Он с трудом поднимается, хватаясь за бок. Знает, что нужно уйти как можно скорее, ведь иначе ему прилетит ещё раз. Он вываливается из подъезда, сгибаясь практически пополам, и бредёт в сторону своего дома, напрочь игнорируя странные, иногда даже взволнованные взгляды в свою сторону. Боль пробивает каждую часть тела, отравляя мозг больше. Он давно мёртв морально. Подавлен и разломан на части. Переломан и выброшен. А он ведь любил. Любил и верил в ответную любовь. Верил каждому лживому слову, каждому приторно-сладкому «прости». Он запоздало понял, что эта сказка далеко не радостная. Скорее плачевная, с ярким металлическим привкусом крови на языке и кровоподтёками на всём теле. Дойти до заветного пункта назначения всё же не получается — боль в боку растёт в геометрической прогрессии с каждым шагом. Глаза ищут хоть что-нибудь и находят — лавочка на детской площадке. Он бредёт в её сторону и с шипением опускается на твёрдую поверхность, тяжело дыша. Каждый вдох даётся с великим трудом. Над головой вечернее небо, покрытое пока ещё тусклыми звёздами. Хёнджин давно перестал верить в их обманчивое свечение. — Эй, парень, ты в порядке? Слышится голос откуда-то сбоку. Он кажется Хёнджину каким-то знакомым. Хван поворачивает голову, встречаясь со знакомым силуэтом парня в кожанке. В глазах напротив мелькает понимание. Хёнджин видит, что тот узнал его. Какая ирония, аж плакать хочется. Из уст вырывается нервный смешок. — Всё заебись. Стиснув зубы отвечает он, морщась от боли в грудной клетке. — А мне так не кажется. Это кто тебя так разукрасил? Вновь спрашивает незнакомец, а Хёнджин открывает глаза, встречаясь с пристальным взглядом. — Никто. Не твоё кошачье дело. Вырывается изо рта Хвана, прежде чем он может прикусить себе язык. Выходит грубо, но незнакомцу на это, кажется, совершенно всё равно. Он взволнованно осматривает лежащего на скамейке Хёнджина. — Может, тебе в больницу надо? Аккуратно спрашивает он, а в Хёнджине начинает закипать злость. Он с трудом поднимается, смотрит с яростью в глазах. — А может это тебя надо в больницу, чтобы к людям не приставал? Хван срывается на крик, но быстро жалеет об этом, сгибаясь пополам, хватаясь за торс. Незнакомец оказывается рядом быстро, придерживая за поясницу. Хёнджин дёргается в сторону, вновь уходя от прикосновения. — Не трогай меня. Шипит он, всё ещё не отнимая руку от повреждённого бока. Парень с кошачьими глазами, поднимает руки вверх, пожимая плечами. — Не буду, только позволь хотя бы до дома проводить. Я боюсь, сам ты в таком состоянии не дойдёшь. Он смотрит с искренним волнением в глазах, Хёнджин читает это, а в сердце начинает предательски колоть. Он не помнит, когда кто-то в последний раз смотрел на него так, будто бы он не был пустым местом. Хван вздыхает, сдаваясь полностью. Он слишком уставший, слишком морально выжатый, чтобы спорить с каким-то незнакомцем с кошачьими глазами. Он неуверенно кивает. До дома они идут в полной тишине. Присутствие другого человека немного напрягает, но не доставляет слишком сильного дискомфорта. Незнакомец просто иногда поглядывает на Хёнджина, готовый в любую минуту подхватить и помочь. Это напрягает вдвойне. — Мы пришли. Тихо констатирует факт Хёнджин, как только в поле зрения показывается его подъезд. Незнакомец останавливается, понимая, что дальше ему лучше не ходить. — Меня, кстати, Ли Минхо зовут. Говорит он, с интересом наблюдая за Хваном, явно ожидая ответного представления. Хёнджин грустно улыбается. Этот Ли Минхо не кажется плохим человеком. Быть может, он бы даже захотел с ним подружиться, если бы не он. — Спасибо, и прощай, Ли Минхо. С этими словами он скрывается в подъезде, оставляя Минхо на улице с задумчивым видом. Этой ночью Хёнджин плохо спит. Всё тело болит и ломит, а дышать иногда становится затруднительней. Он засыпает лишь под утро с острым желанием никогда больше не проснуться. Ему снится парень в чёрной кожанке и с кошачьими глазами.