***
После разговора с Макгонагалл Гермиона поплелась обратно к башне Гриффиндора, обдумывая слова директрисы. Её одолевали смешанные чувства. Профессор была права — она и правда неохотно посещала мероприятия, которые без конца организовывали главные старосты школы. В случае с квиддичем, все было довольно очевидно. Она не была фанаткой этого спорта. После каждой игры кто-то обязательно оказывался в больничном крыле. Логично, что ей не особо нравилось смотреть на то, как её собственные однокурсники щеголяли в воздухе на своих метлах и беспрестанно калечили друг друга в попытке догнать какой-то глупый золотой мяч. И если раньше она ходила туда только ради мальчиков, просиживая зад на трибунах и читая книжки вместо того, чтобы болеть за игроков, то теперь… Теперь у неё не было никакой мотивации отмораживать конечности, при этом не получая никакого удовольствия от процесса. Она и вовсе перестала ходить туда. Межфакультетские вечеринки тоже казались глупой затеей. Пускай многие из них были согласованы с преподавателями и директором, для Гермионы они были лишь пустой тратой времени. Еще пару месяцев назад она была полна энтузиазма выжать максимум из последнего года в школе. Теперь же казалось, что она погасла, точно перегоревшая лампочка, и с каждым днем свет становился все тусклее и тусклее, мигал, словно пытаясь отчаянно оповестить о наличии проблемы. Вот только когда ты находишься в комнате один, никто за её пределами даже не заметит, что лампочку нужно заменить. Может, дело было в постоянных панических атаках, что случались в шумных компаниях? Она не хотела, чтобы друзья видели её в таком состоянии. Что если Гермиона просто повзрослела? Джинни, Невилл, Луна — все они общались, веселились под ритм музыки, позволяя атмосфере беспечности подхватить их на руки, и забывали обо всех своих проблемах. Для них это было освобождением. Таким образом они отпускали себя и избавлялись от своих оков прошлого, но Гермиона не чувствовала свободы. Даже там, окружённая друзьями и знакомыми, она была одна. Ложное чувство одиночества сдавливало глотку. Легче не становилось. Она смотрела на них и задыхалась. Захлебывалась осознанием, что эта тактика больше не работала. Конечности тяжелели, и хотелось исчезнуть. Раствориться. Закрыться в своей комнате и накрыться толстым одеялом, отрезая себя от внешнего мира. Макгонагалл всегда была очень наблюдательной. Может, она заметила то, в чем Гермиона никак не хотела признаваться даже самой себе? В отстраненности они с Малфоем были ужасно похожи. Вот только у него и правда не было никого. Черт! Она остервенело тряхнула головой. Малфой. Малфой. Малфой. Почему его было так много? Он был как паразит, отравляющий её кровь. Забрался ей под кожу, поселился там, заставляя Гермиону ненавидеть себя за собственные мысли о нем. И отрицать тот факт, что он был едва ли не единственной константой в её жизни, было уже бессмысленно. И то, что он делал с ней… То, как искусно он подбирал ключи к её замку, даже этого не осознавая, должно было быть нелегальным. Холодный и отстраненный в одну секунду, и пылающий эмоциями в другую, он постоянно держал её в напряжении. И она даже не могла винить его за это в полной мере — Гермиона ведь сама попала в эту ловушку, сама уговорила его вместе работать над проектом. Она могла просто пустить все на самотёк и позволить Малфою самому варить чертово зелье. Это смешно! — Девушку добила её же собственная тяга к знаниям. Глупая. Просто идиотка! И вчера их печально известная игра в горячо-холодно зашла слишком далеко. Прежде она даже не думала, что дыхание может так быстро сбиться от чьей-то близости. Она не знала, что все тело может разом онеметь от того, что щеки коснется чужое дыхание. Это же просто абсурд! Что-то, о чем писали в книжках. Но когда весь мир останавливается на несколько секунд, когда обостряются чувства и кружится голова, все остальное и правда просто перестает иметь значение. Тело плавится в пламени одного единственного взгляда, и хочется быть ближе. Ещё. А все мысли только об одном. Это неправильно. Вот только это чувство — наркотик, который не хочет, чтобы его нашли в твоей крови. И вина захлестывает с головой. Становится так паршиво, как никогда раньше. Гермиона пробормотала парочку проклятий себе под нос, порицая себя за то, что вновь думала о нем. Сегодня она вернется в свою спальню, запрыгнет в кровать, возьмет в руку какой-нибудь учебник и проведет в постели следующие несколько часов, скрываясь ото всех проблем внешнего мира. Возможно, она больше никогда не сунется в библиотеку. Просто, чтобы не давать повода шальным воспоминаниям вновь мелькать перед глазами. И к черту зелье, к черту Малфоя и его перепады настроения! Сжимая рукой ремешок своей сумки до белых костяшек, девушка нахмурилась и продолжила лететь по коридору. Она еще не знала, что её планам не суждено было сбыться. Прямо там, на широком каменном подоконнике за колонной, сидел её личный дьявол, лениво листая страницы какой-то книги и наслаждаясь темнотой, которую с собой принес еще один осенний вечер. Это что, какая-то шутка?! Девушка едва ли не подпрыгнула, когда заметила его силуэт. Вытянув ноги и удобно устроившись в своей нише, Малфой с каменным лицом рассматривал её, не говоря ни слова. Еще секунда — и он уже спустился с подоконника, закрывая книгу и одной рукой прижимая её к груди. Гермиона, кажется, даже не дышала, наблюдая за его грациозными движениями. Точно пантера, одетый во все черное и со скучающим выражением лица, он скользнул по полу, подобравшись ближе, и наконец возвысился прямо перед ней. Воплощение изящества. Она едва сдержалась, чтобы не закатить глаза. Гермиона насторожилась, но проглотила свое волнение, в упор смотря в его глаза. На её хмуром лице застыла решимость, и она отказывалась давать слабину. — Малфой, — она прочистила горло. — Грейнджер, — кивнул он. — Тебя то я и ждал. Занятно. Игнорируя холод в глазах, она заметила, как желваки заходили на его лице, когда парень стиснул зубы. Она ни разу не видела его со вчерашнего дня. Он не появился ни за завтраке, ни на обеде, каким-то образом умудрившись проскользнуть мимо неё. Ну конечно, ничего страшного не произошло. Совершенно ничего. С чего бы ему её избегать? — Я пришел сказать, что зелье почти готово. Остался последний этап, и я думаю, мы сможем закончить его сегодня, — заметив смятение на её лице, он вскинул бровь и поджал губы. — Третий день четвертой недели, помнишь? Сегодня как раз полнолуние. Покончим с этим и презентуем Аврору на уроке в эту пятницу. Ах да… Аврора…. Гермиона тряхнула головой в попытке избавиться от навязчивых мыслей, которые сейчас были совершенно не к месту. Он был таким крупным, возвышался над ней, будто насмехаясь над тем, какой крошечной и смешной она казалась на его фоне. Его всепоглощающий запах — мята, дорогой одеколон и сигареты — снова сбивал с толку, обволакивал и дразнил. Прямо как тогда… Как же просто было отвлечь её от действительно важных вещей! Учебы, например. — Да, хорошо, — пробормотала она, все еще рассматривая парня. — Отлично, — коротко кивнул он, разворачиваясь, чтобы вновь улететь от неё куда подальше. Бегать от проблемы, что была слоном в посудной лавке, казалось просто бессмысленным. В воздухе все это время сверкало напряжение, отчего становилось трудно дышать, но Гермиона не собиралась быть трусихой. Не в этот раз. — Малфой, — позвала она, и парень замер на месте, вновь поворачиваясь к ней лицом. Он вопросительно взглянул на неё, вскинув бровь. Гермиона прочистила горло. — Насчет того, что было в библиотеке… — А что было в библиотеке? — невозмутимо спросил он, качнув головой. От его пронзительного взгляда внутри все похолодело. Он смотрел на неё так, будто не имел ни малейшего понятия, о чем она говорила, но на его лице не появилось ни намека на насмешку. Каменное. Ледяное. Стало тошно от того, каким снисхождением веяло от всего его образа. — Ничего не произошло, — хмыкнул он. — Оступились, поддались моменту, с кем не бывает… Гневом иногда сложно управлять, он творит с людьми странные вещи. Так что забудь. Малфой отмахнулся, поджимая губы, и кажется, в этот момент даже его глаза лгали так искусно, что становилось не по себе. Гермиона фыркнула и взяла ситуацию под контроль. Это было так на него похоже — игнорировать проблему и отстраняться. Кажется, она выучила Малфоя лучше, чем ему бы того хотелось. Даже его собственные эмоции могли работать против него. Переступив с ноги на ногу, она сощурилась и вздохнула. — Мне так не показалось, — её черты ожесточились, но уголки губ поднялись в странной, совсем не характерной ей усмешке. Малфой сглотнул. Бинго. Она отказывалась играть в его старые игры. — Мало ли, что тебе показалось, Грейнджер, — скривился он. — Сегодня мы закончим с этим сраным зельем и спокойно разойдемся по разным углам. Нам больше не нужно будет терпеть присутствие друг друга, как мы и договаривались… Договаривались. Два месяца назад. Его кадык дернулся, выдавая странное волнение парня. Гермиона лишь нахмурилась. Она даже не знала, что на это ответить. После всего, что было, ей показалось, что они уже перешли ту черту, когда не могли и слова друг другу сказать без препираний и явного раздражения в голосе. Ему было некомфортно, неуютно находиться рядом с ней, и Гермиона не имела ни малейшего понятия, чем это можно было объяснить. Прежде чем она открыла рот, чтобы возразить, парень оборвал её и отчеканил: — Встретимся у кабинета трансфигурации в одиннадцать, а оттуда уже вместе дойдем до теплиц. Я знаю одно место неподалеку, которое подойдет идеально. И как у него получалось затыкать ей рот, не прилагая к этому особых усилий? — Я вполне могу сама дойти до нужного места, — фыркнула она, складывая руки на груди. — Не строй из себя джентльмена. Мне не нужно сопровождение. Холодная улыбка заиграла на него губах, когда Малфой сделал пару шагов назад, будто ему не терпелось поскорее убраться отсюда. — Я тоже не горю желанием быть твоей нянькой, Грейнджер, — хмыкнул он в ответ. — Но если с тобой что-то случится, обвинят меня. А учитывая, что ты просто мастер попадать в неприятности… Малфой пожал плечами и грациозно развернулся, бросая короткое: — Не опаздывай. Уже через мгновение он скрылся за поворотом, и Гермионе оставалось лишь смириться со своей судьбой. А точнее с тем фактом, что с Драко Малфоем просто нельзя было говорить по-человечески. И угораздило же её связаться с этим самодовольным слизнем… Оставалось только дождаться одиннадцати часов.***
— Грейнджер, ну и где ты ходишь? Уже одиннадцать пятнадцать, — Малфой вынырнул из-за угла и ступил на лестницу как раз в тот момент, когда за Гермионой закрылась дверь. Девушка ненавидела опаздывать. Гермиона была отличницей и старостой, но иногда она попадала в ситуации, когда эмоции опережали все правила, договоренности и здравый смысл. Поэтому когда Невилл задержал её в гостиной, чтобы обсудить новую вечеринку, которую устраивал Пуффендуй, она просто не могла отмахнуться от друга и задержалась, выслушивая весь его бесконечный поток мыслей. У неё осталось не так уж много друзей. Она могла выделить пару минут на то, чтобы пообщаться с одним из них. И если это вдобавок еще и разозлит Малфоя, что ж… это был лишь приятный бонус. — Прости, прости. Просто Невилл, он… — она едва не подавилась словами, наткнувшись на раздраженный холодный взгляд парня. Малфой, кажется, сам не понял, как это произошло, но в следующую секунду он подлетел к ней и, нетерпеливо схватив запястье Гермионы, потянул её вниз по лестнице. Её глаза расширились и дыхание сбилось, будто молния ударила в тело и импульсом скользнула к онемевшим конечностям. Длинные пальцы были такими холодными, почти ледяными, как и его душа, а рука огромной по сравнению с её. Казалось, что он может с лёгкостью переломить её кости, если приложит даже малейшее усилие. Кожу начало покалывать от этого странного контакта. Девушка не ожидала, что такой сдержанный и невозмутимый Малфой, который буквально ненавидел прикосновения, вдруг добровольно возьмет её за руку и даже не поведет бровью. Возможно, позже он об этом пожалеет. Как он и говорил: гнев творил с людьми странные вещи. — Мне плевать на умственные заключения Лонгботтома. Что тебе важнее, его чувства или зелье, над которым мы корпели два месяца? — он закатил глаза, раздраженно фыркая. — Я же извинилась, — Гермиона разве что не надулась. — Извинения не вернут потраченного времени. Пойдём. Она заплеталась в собственных ногах, поспевая за слизеринцем. Казалось, что он и правда не шел, а летел, и его крепкая хватка была одной из самых искусных ловушек. Силками, что захлопнулись на запястье. Времени было более чем достаточно, но парень был абсолютно не намерен тратить драгоценное время. Для человека, которому было плевать на балл по предмету, он был уж слишком прилежным и во всем старался добиться совершенства. Ну хоть в чем-то они были похожи. Два коридора отделяли их от кабинета трансфигурации. Завернув за угол, парень резко остановился, отчего Гермиона практически влетела в его спину. Его хватка ослабла, и в следующую секунду рука Гермионы уже опустилась вниз. Подняв глаза вверх, она наткнулась на компанию парней, что стояли в паре метров от них с Малфоем и громко что-то обсуждали. Как только они осознали, что помимо них в коридоре был кто-то еще, они тут же развернулись лицом к нарушителям их веселья и замолкли. Послышалась пара смешков, какое-то шуршание, и стоило Гермионе приглядеться, она с раздражением заключила, что все четверо нетвердо стояли на ногах. На секунду она подумала о том, что Макгонагалл зря разрешила всем совершеннолетним студентам иногда нарушать правила комендантского часа. А затем её темные глаза врезались в светло-голубые. Только не это… — Только посмотрите на это! Гермиона Грейнджер, королева всех униженных и ущемленных! — Энтони Голдштейн собственной персоной стоял в считанных метрах от неё и слегка покачивался, горделиво расправляя плечи. Он заплетался в собственных ногах, в какой-то момент не сумев удержать равновесие. Гермиона поежилась, наблюдая за парнем, но промолчала, тихо оценивая ситуацию. Еще двое гриффиндорцев и — судя по галстуку — незнакомый парень с Когтеврана стояли рядом и прожигали пару глазами. Стеклянными. Мутноватыми. Будто и вовсе смотрели в никуда. На раскрасневшихся лицах всех четверых гордо красовалась гадкая усмешка, сальная и глуповатая, будто в таком состоянии они и вовсе забыли о существовании других эмоций. — Сначала та слизеринская потаскушка, а теперь и ручная собачка Лорда! Ну же ребята, поклонитесь Её Величеству. Он пошатнулся и шутливо поклонился, смотря на неё исподлобья. Послышался гогот, отчего Гермиона лишь скривилась, неосознанно подвигаясь ближе к Малфою. Остальные студенты, раззадоренные поведением друга, попытались последовать его примеру, но лишь врезались друг в друга, издавая странные сиплые смешки. В воздухе пахло перегаром. — Энтони… Ты что, пьян? — она, наконец, обрела голос, но с губ сорвались лишь тихие слова. Гермиона неверяще наблюдала за происходящим. — Мы с ребятами просто отдыхаем, — оскалился он и невинно пожал плечами. Смех повторился, прогремев на весь коридор и эхом отскочив от каменных стен. Столкнувшись с Гермионой два месяца назад, Голдштейн показал свои истинные краски. Тогда директриса на месяц отстранила его от занятий и запятнала его личное дело. И Энтони этого не забыл. В его глазах она была таким же врагом, как и Малфой. Как и все Пожиратели Смерти. А это означало, что он ни за что не отпустит её без новой порции оскорблений. Малфой, кажется, никак не отреагировал на происходящее. Его грудь ровно вздымалась, а глаза не выражали ничего. Нахмурившись, он чуть повернул голову в её сторону и коротко бросил: — Пойдём, Грейнджер, мы только потратим время. — Слушай своего книзла, Грейнджер, — рассмеялся Энтони. Тик-так. Ты ведь у нас такая занятая. Слизеринец дернулся, подавшись вперед, и стиснул зубы. Гермиона видела, как резко напряглась его челюсть, будто он из последних сил пытался не реагировать на слова Голдштейна. Ситуация повторялась, точно они были заперты в каком-то порочном круге: Энтони провоцировал, а Малфой терпел, прожигая его глазами. Он был вспыльчивым от природы, даже несдержанным, если она могла судить по его поведению на младших курсах, и Гермиона даже не могла представить, сколько ему потребовалось самоконтроля, чтобы придержать язык за зубами. Его жизнь развернулась на сто восемьдесят градусов, превращая Малфоя в жертву подобных нападок, и тот факт, что парень все еще держал себя в руках, до сих пор её поражал. — Малфой, — она тихо шикнула, приводя его в чувство. «Это часть его испытательного срока. Никаких потасовок, инцидентов, вечеринок. А еще ему нельзя покидать территорию школы. Даже на его палочке стоит следящее», — слова Луны без конца прокручивались в голове. Гермиона прекрасно понимала, что под влиянием алкоголя человек был способен на многое. Его мало что сдерживало, развязывался язык, и гриффиндорке казалось, что она набрела на тикающую бомбу, которая угрожала разорваться в любой неудобный момент. Если Малфою удастся не поддаться эмоциям, может, у них еще получится выйти сухими из воды. Странно было полагаться только на выдержку самого непредсказуемого человека, которого она знала. Сейчас Малфой был Ящиком Пандоры. Тревога подкрадывалась со спины, обволакивала конечности, легким покалыванием приходясь по коже и впитываясь в кровь. Её рациональная сторона все еще пыталась держать ситуацию под контролем, но острое чувство чего-то неминуемого, неисправимого, страшного вновь пустило дрожь по спине. Волнение прокалывало легкие, заставляло сердце биться чаще, сверкало на кончиках пальцев, отравляя её магию. И кровь обратилась свинцом. То самое предчувствие. Оно было рядом. Оно было проклятием. Шептало на ухо что-то о последствиях. О летальном исходе. Все это должно было произойти. Все было предрешено. Вот только никакого пророчества не было, а паника, точно старая знакомая, подошла к ней вплотную и обреченно похлопала её по плечу. Энтони вновь злобно рассмеялся. — Что, Малфой, никто из нормальных девушек больше не даёт, и ты решил податься к королеве убогих? Я понял, она ухаживает за тобой и гладит по головке, а в обмен ты как послушный мальчик виляешь хвостиком и трахаешь её по углам. Конец. Парень резко подался вперед и угрожающе прошипел: — Знаешь что, Голдштейн, меня это уже в край заебало. Азкабан не кажется такой уж плохой альтернативой, если я смогу раскрошить твой череп об стену, — в его тоне было столько яда и злобы, столько угрозы и всепоглощающей темноты, что кровь застыла в жилах. — Малфой, пожалуйста, — она схватила его за руку и прошептала, захлебывась собственной мольбой. Её голос был таким тихим и надрывным, сломанным, будто с каждым новым словом слизеринца она буквально чувствовала, как надежда утекает сквозь пальцы. Держись. Прошу тебя, держись. Это просто провокация. Время текло невыносимо медленно, размазываясь дегтем по стенам вокруг них, а в следующую секунду уже неслось со скоростью света, не позволяя Гермионе оценивать происходящее. — Как страшно! Уже дрожу, — Энтони вскинул руки вверх в защитном жесте и рассмеялся, подразнивая блондина. — Только и умеешь трепаться в пустую. — Кто бы говорил! — рыкнул Малфой, делая еще один шаг вперед. — Прошу вас, не надо! — сиплым голосом умоляла она, без конца проглатывая собственные слова вместе с паникой. Это было настоящим безумием. Она упустила момент, когда Голдштейн потянулся к карману брюк и достал свой маховик, едва ли соображая, что делает. Артефакт практически выскальзывал у него из рук, и внутри все похолодело от осознания того, что сейчас может произойти. Сердце упало в пятки, а с её губ слетел странный всхлип, наполненный страхом. Работал маховик или нет — неважно. Было преступлением настолько беспечно относиться к такой бесценной и опасной вещи. Энтони буквально игрался с временем, думая, что сжимает в кулаке просто глупую побрякушку. Раскрасневшийся, обозленный и пьяный настолько, что едва ли стоял на ногах, Голдштейн начал размахивать маховиком перед их лицами и хохотать. — У меня появилась замеча-ательная идея, парни. Как насчёт того, чтобы восп…пользоватся этой штукой, вернуться в прошлое и запульнуть Авадой в Малфоя старшего, — его язык заплетался, но в словах четко прослеживалась угроза. То, как мстительно сверкали его глаза и восторженно сбилось дыхание, лишь показывало, что назад пути не было. — Избавимся от этой пожирательской гнили раз и навсегда… Заодно в качестве урока можно засадить его мамаше, я слышал, она горячая штучка. Секунда. Одна секунда. Столько понадобилось Малфою, чтобы сорваться с места и подлететь к Голдштейну, смачно заряжая кулаком ему в лицо. Блондин не сказал ни слова. Он будто обезумел, не видя и не слыша больше ничего вокруг. Только красные пятна перед глазами, что напрочь застилали обзор. Послышался хруст и крики. Друзья Энтони опомнились и ринулись к слизеринцу, пытаясь то ли оттащить его, то ли ударить в ответ. Они сами мало что понимали. — Нет! — Надрывно. Жалобно. Громко. Гермиона вскрикнула и дернулась, почти сгибаясь пополам от шока. Минуты слились в единое целое, становясь какой-то несуществующей единицей. Только не сейчас. Малфой ударил еще и еще, но девушка едва ли осознавала происходящее. Тревога застилала глаза, ослепляла, вспарывая глотку. Кто-то из парней оттаскивал Энтони, кто-то размахивал кулаком, пытаясь попасть слизеринцу в голову, кто-то лишь подначивал криками о том, что нужно бить сильнее, избавить эту школу от грязных Пожирателей. А Малфой лишь рыпался и рычал, точно раненый зверь, и на этот раз в его движениях не было никакой грации. Лишь боль. Гнев. Месть. За все, что он вытерпел за последние месяцы. За каждое слово, что вылезло из поганого рта гриффиндорца и ранило остатки его чести. Семьи. Где-то во всей этой куче летающих конечностей все еще был злосчастный маховик. Малфой даже не знал, что вещица — в теории — была пустышкой. Он не слышал разговора Гермионы и Энтони в Большом зале. Он искренне думал, что Энтони может изменить прошлое и чувствовал реальную угрозу в каждом слове. И ничего уже нельзя было изменить. — Нет, нет, прошу, — умоляла она, бросаясь в самый эпицентр событий, и пытаясь разглядеть маховик, которым размахивал Голдштейн. — Это может плохо закончиться! Положи маховик! Пожалуйста, Энтони! На секунду он отвлекся от драки и рассмеялся, мстительно сверкая глазами. — И не подумаю, принцесса. Он мой… И сейчас самое время им воспольз…зоваться. Гриффидорец начал бездумно прокручивать маховик, кажется, даже не смотря на него. Девушка всхлипнула. Её инстинкты сработали за неё, несмотря на сходящее с ума сердце. Быстро вытащив палочку, она крикнула: — Экспеллиармус! В следующую секунду артефакт прилетел прямо ей в руки. А дальше… Все случилось так быстро, что её мозг просто оказывался это понимать. Апокалипсис. Тот самый, которого она так трепетно ждала и боялась. Она видела, как в воздухе мелькнула еще одна палочка, как Малфой дернулся, тут же получив кулаком в живот. Слышала крик. Заклинание. Кажется, Энтони бросил в неё какое-то проклятье, и Гермиону ослепил яркий синий луч. Она задохнулась, чувствуя силу удара, отдачу, сбившую с ног. А потом была боль. Резкая, обездвиживающая, будто все её тело внезапно вспыхнуло и сгорело. Пылала каждая артерия, каждый сосуд, каждая клетка. Взрыв. Она была в центре ядерной катастрофы. Свет. Такой яркий, что выжгло глаза. Губы распахнулись в немом крике, но ни единого звука не слетело с её губ. Или, может, она просто больше не слышала. Звон. Звон. Звон. Тишина. Все внутренности скрутило и разорвало на ошметки, а затем по кусочкам их небрежно собрали обратно. Казалось, что она была в центре самой Вселенной. Была самой Вселенной. Чувствовала себя невесомой, и невероятно тяжелой одновременно, слилась со временем и пространством, растворившись в материи и исчезнув с лица Земли. А потом… Темнота. И больше не было ничего.