Змееносец

Магия ночи распространяется на всех: волшебников, волшебниц, маглов, сквибов, троллей, великанов, эльфов, живность, прячущуюся в лесах. Никто не может противостоять её чарам. Взмахнув огромной волшебной палочкой, она открывает тайные желания, что спят при свете солнца. Навевает мысли, которых стыдятся днём. Пробуждает дикую любовь и сумасшедшую страсть, что влечёт за собой лужи крови. Шепчет то, о чём не говорят в приличном обществе. И никто не может найти от неё противоядие. Она всех съедает, пожирая вместе с костями. И вроде бы ложись и спи. Так не доберётся, не поглотит. Лишь закрой глаза… Но… Кто же колдует сны, если не ночь? — Нагайна… — шипящий голос эхом прозвучал в огромной, обшитой мрамором, комнате. Окна были наглухо завешаны чёрными тяжёлыми шторами, словно кто-то очень страшится впустить даже маленькую крупицу света. У стены стояло кресло, напоминающее трон короля в далёком забытом королевстве. Его, как стражи, окружали несколько человек. Их запуганные взгляды были направлены в пол. Человек в кресле был мужчина средних лет, облачённый в чёрный костюм и не менее чёрный плащ. Тонкие пальцы сжимали палочку, напоминая его личный меч, готовый пронзить любого, кто издаст звук. Он цокал языком, заворожённо наблюдая, как огромная змея ползёт к его ногам. Как только она оказалась подле него, он запустил руку в свои волосы цвета сгоревшей листвы. Улыбнулся. Похлопал рукой по коленке, приглашая своего питомца к себе. Нежно погладил по гладкой коже, не отнимая взгляда от таких живых, понимающих глаз змеи. Все в зале молчали. Казалось, Воландеморт тоже позабыл о присутствии ещё кого-то. Один из пожирателей нервно кашлянул и тут же прикрыл рот в испуге, что всё же отвлекло «того, кого нельзя называть» от ласк со своей зверюгой. — Мой Лорд, — поклонился мужчина, — простите, быть может, нам уже можно уходить? — Идите. И не возвращайтесь, пока не сделаете то, что я приказал. Пожиратели один за другим начали исчезать, оставляя после себя лишь чёрную дымку. Как только зал опустел, наполнившись магией тишины, огромная змея на коленях Тёмного Лорда преобразилась в миловидную девушку с чёрными длинными волосами. Её кожа была бледная, словно мрамор, и напоминала она хрупкую куклу, что может разбиться на множество осколков, если выпустить её из своих рук. Воландеморт провёл шершавой ладонью по её щеке. Девушка не вздрогнула, не испугалась, лишь блеснула глазами цвета миндаля и чуть поëрзала на коленях мужчины, подбирая удобную для себя позу. — Ты нашла то, что я просил, Нагайна? — девушка одарила его улыбкой, которая скорее походила на оскал. Воландеморт усмехнулся. «Своенравная», — подумал он. Нагайна опустила голову в поклоне и прошептала: — Вы сомневались во мне, мой Лорд? — в её голосе слышалась плохо скрываемая нотка обиды. Палочкой Воландеморт коснулся её подбородка и медленно поднял его так, чтобы она смотрела на него. — Ты никогда меня не подводила, — Нагайна просияла. — Конечно я нашла его, мой повелитель. — Прекрасно. А теперь я хочу попробовать твои губы, — не дав девушке ответить, он прильнул к её тонким нежно-розовым губам, попутно расстёгивая узкое полупрозрачное платье.

***

Гарри вздрогнул. Острая боль вновь пронзила шрам. Порой ему казалось, что это сведёт его с ума. Гермиона рассказывала, что в Китае маглы использовали своеобразные пытки для преступников. Больше всего ему запомнилась одна. Человека закапывали в яму, где нельзя было пошевелиться, сверху ставили чайник на специальный «кувшинчик», набиравший воду по капле, которая падала на выбритую макушку узника. Человека оставляли на день или больше наедине с природой и капающей водой. Абсолютно здоровый человек под конец дня, свихнувшись, ненавидел каждый грохот капли и был готов сознаться в чём угодно, лишь бы вовеки не слышать этого треска капель о свою голову. Именно это и ощущал Гарри — пытку, которой нет конца. Воландеморт вернулся, восстал из пепла, словно феникс, несколько месяцев назад. Гарри же казалось, что прошло несколько лет. Он не знал до конца природу взаимосвязи его шрама и Воландеморта. И очень часто он думал, что не хочет знать. Потерев пальцем шрам, он приподнялся с постели. Рукой нащупал очки и взглянул на время: пять часов. Он вздохнул. В последний день каникул хорошо бы отоспаться, но сон уже не шёл. Ничего не оставалось, кроме как лежать, глядя в потолок и представляя, что это россыпь звёзд. И нет среди них зла, мщения и боли. — Гарри, ты проснулся? — Уже давно, — улыбаясь, ответил Гарри. Сириус выпрямился. И, если бы Гарри его не знал, подумал бы, что он нервничает. — Тогда давай вниз, — он прокашлялся, — завтракать! Кухня наполнялась ароматами. Не сказать, что они все были приятные. Странно бурлящий напиток пускал пар в большом кувшине в центре стола. На стеклянном блюде стопкой лежали очевидно подгоревшие блинчики. «Именно они были виновниками запаха, что витал по кухне», — пришёл к умозаключению Гарри. — Та-дам! — взмахнул рукой Сириус. — Завтрак, приготовленный лично мной. Без помощи всевозможных заклинаний и книг с рецептами! Для моего любимого крестника! — он улыбнулся, довольный собой. Гарри рассмеялся. В сердце защемило. Ещё никогда в его жизни никто не готовил для него завтрак, пусть и подгоревший. — А по какому поводу? — спросил Гарри и сел за стол, всё еще улыбаясь. — Ну, — замялся Блэк, — я был немного удивлён тем, что ты сбежал от Дурслей ко мне. Это было безрассудно, конечно, — он подмигнул парню, — но всё же приятно. И вот я подумал: «А почему бы не отпраздновать твой последний день перед учёбой самым вкусным завтраком во всей Англии?» — Сириус рассмеялся. — Ешь те, что сверху. На них нет гари. — Надо было сбежать к тебе сразу после окончания курса, — макая блинчик в джем, немного зло бросил Гарри. Сириус прищурился. — Ты же знаешь, что я только за, но это опасно. Мой дом не так сильно защищён. — Наплевать, — буркнул парень. — Мне не хочется, чтобы ты был один, и вообще… — Кикимер в ужасе, каков позор, — перебил Гарри вошедший в кухню домашний старый эльф. Сириус закатил глаза. — Давай, Кикимер, иди отсюда, не порть утро. Эльф подошёл к столу и принюхался. Скривился и буркнул себе под нос: — Позор… каков позор! — Иди-иди! — снова прыснул на него Блэк, махнув рукой. Эльф, продолжая бурчать, вышел из комнаты. — Недоволен, что я сам готовил, — пояснил Сириус. — Боится конкуренции, — смеясь, бросил Гарри. — Ведь лучшие завтраки в Англии получаются только у тебя! Сириус подхватил смех, кивая головой в подтверждение слов крестника. Драко перебирал учебники, попутно зачëркивая что-то в блокноте. Голова немного кружилась от недосыпа. По крайней мере, на это сетовал он сам, игнорируя истинную причину недуга. Запихивая последний учебник в чемодан, он презренно фыркнул, бросив взгляд на свою дрожащую руку, словно для него было оскорбительным то, что она дрожит. Он тяжело вздохнул, уперев взгляд в стену, увешанную портретами семейного рода Малфоев. Все они смотрели на него, будто ожидая чего-то. В глубине души Драко знал, что не сможет им этого дать. Он увёл взгляд. — Драко, — низким голосом обратился к нему появившийся в дверях Люциус. — Мы можем поговорить? — не дав возможности ответить, он прошёл в центр огромной величественной комнаты. Сел на чёрный, обитый бархатом, диван и закинул ногу на ногу, высокомерно подняв подбородок вверх. Драко поправил рубашку, зная, что отец не любит видеть его неряшливым. «Твой вид определяет тебя, Драко. Если ты помятый и грязный, никто не будет воспринимать тебя всерьёз. Хочешь добиться успеха — в первую очередь разгладь пиджак», — всплыли в голове слова Люциуса. — Садись, — командным голосом бросил отец. Драко скривил губы, но всё же выполнил его просьбу. Немного смягчившись, он заговорил: — Я знаю, что ты и твоя мать недовольны тем, что случилось вчера ночью… — Драко издал пренебрежительный смешок. — Что это было, Драко? — Ничего, — прыснул Малфой, еле скрывая подступившую злость. — Если ты ещё раз покажешь мне своё недовольство, ты знаешь, что будет. Драко кивнул. — Да, сэр. — Я продолжу. Как я сказал, мне известно, что вы не рады. Твоя мать не разговаривает со мной, ты хнычешь как девчонка! Мне начинает казаться, что я один понимаю, по-настоящему понимаю, что нас ждёт, если вы будете делать шаги назад, если вы не сможете осознать, как это важно для нашей семьи! — Что ты хочешь от меня, отец? — Люциус рассмеялся. — Я хочу, чтобы ты изъявлял желание, заинтересованность. Тогда мне не придётся за тебя краснеть. — А если я не хочу?! — уже не сдерживая гнев, крикнул Драко. — Ты спросил, что нужно мне? Спросил, что нужно матери? — Молчать! — крикнул Люциус. — Последнее предупреждение! Драко заëрзал. Ему хотелось убежать или бросить аваду, или и то и другое. Но взгляд отца, как всегда это было, заставлял его окаменеть. И за это он ненавидел себя каждый день. — Успокойся, — продолжил Люциус, — я дам тебе время. И в этот раз не накажу тебя за твою дерзость. Я не чудовище, я лишь хочу, чтобы моя семья была счастливой. «Не очень у тебя выходит», — подумал Драко, но промолчал. — Нас ждут тяжёлые и ужасные времена. Но, если ты сделаешь верный выбор, они будут не такие мрачные. — Люциус! Прекрати! — завопила вошедшая в комнату Нарцисса. — Я же молила тебя не трогать его сейчас! Драко усмехнулся. Говорят о нём так, будто его и нет. Голова заболела. Он запустил пальцы в волосы и немного сжал их, будто это могло помочь избавиться от мигреней, что преследуют его каждый день нахождения дома. — Нарцисса, пойдём поговорим. Но не здесь. — Не желаю с тобой говорить, — женщина даже не взглянула на Люциуса и обратилась к Драко. — Иди в свою комнату, — мягким голосом начала она, — продолжай собираться и ложись спать, чтобы не проспать. — Хорошо, — уже совершенно безразлично ответил Драко и направился к себе. Ночью он долго не мог заснуть. Звуки кричащих друг на друга родителей за стеной вперемешку с головной болью разъедали череп. Кажется, он впервые так искренне жаждал вернуться в Хогвартс. За окном щебетала птица. Казалось, она тоже недовольна тем, что лето закончилось. Гермиона отодвинула шторку, касаясь ситцевой ткани. Прошептала что-то настолько тихо, что, даже будучи волшебником с самым отменным слухом, шансов услышать, что она прошептала, не было. Словно по волшебству, ветвь дерева, под которой восседала гордая Лондонская птица, заколыхалась от лёгкого порыва ветерка. Зëрнышки, появившиеся из ниоткуда, запарили в воздухе, направляясь прямо к ветке дерева. Птица, будто понимая, что происходит, любопытно сверкнула глазами. А после, когда зёрна приземлились, довольно приступила к трапезе. Гермиона улыбнулась, но всё-таки поозиралась по сторонам: не заметил ли кто? — Герми! — вздрогнув, она отскочила от окна, будто её застали за произнесением непростительного заклинания. — Мама, ты напугала меня! Испуг быстро прошёл, и на смену ему прибыл тот самый командный тон, который Гермиона приобрела за всё время обучения в Хогвартсе, благополучно отзеркаливая свою любимую преподавательницу. — Что-то случилось? — Пойдём, отец принёс мороженое. — Фисташковое? — Не попробуешь — не узнаешь. В гостиной горел камин. По телевизору шёл старый американский фильм 80-х годов. Гермиона не обращала внимания, увлечённая мороженым, но всё-таки по обрывкам суть уловить смогла. Сюжет закручивался на невзаимной любви. — А можно переключить? — Нет, нет, — замахала рукой мама, — хочу досмотреть. Гермиона закатила глаза. — Всё закончится банально, — отчеканила девушка. — Они останутся вместе. Только вот в жизни так не бывает, — вздохнула она. Мама бросила на неё удивлённый взгляд. — Когда ты стала такой циничной?! Конечно такое бывает в жизни. Вот одна моя знакомая знает одну женщину, у которой дочь была влюблена в одного парня. Он, конечно, её долго не замечал, лет пять, не меньше! А потом за лето она подросла, расцвела — и вуаля! Он уже сам не давал ей прохода! Гермиона рассмеялась. Мама довольно улыбнулась. — А где отец? — А, — отмахнулась женщина, — лазает в твоих учебниках. — Что? — удивилась Гермиона. — Зачем? — Хочет научиться колдовать. Пыжится, пытается что-то понять, будто это возможно! Не удивлюсь, если сову начнёт ждать с письмом о зачислении в Хогвартс! Комната вновь наполнилась смехом. Фильм же и правда закончился до безумия банально. Парень осознал, кто действительно его любил. Но слишком поздно. Девушка собиралась улетать из страны, чтобы начать новую жизнь и забыть его. В самый последний момент под слезливую песню парень примчался в аэропорт. Остановил её, признался в чувствах. Все люди, что их окружали, зааплодировали, восхищаясь их любовью. Гермиона смахнула слезу, что, к её стыду, подступила при виде их финального поцелуя, и, совершенно не контролируя себя, вспомнила в этот момент лицо одного слизеринца, который так эгоистично засел в её сердце. С первого её появления в Хогвартсе он то и дело задирался к ней и её друзьям. Гарри постоянно твердил, что отлупит его. Рон героически поддакивал. Гермиона же, несмотря на скверный характер этого слизеринца, не могла в полной мере на него злиться. Как-то раз, ещё на втором курсе, на одном из ужинов она заметила, что он сначала ест сладкое и только потом приступает к первому блюду. Гермиона была поражена, ведь она тоже всегда так делала! Всё это выглядело для неё не иначе как начало великой любви. С того дня, когда он её задирал, она совершенно неосознанно смотрела в его ярко-голубые глаза. А на завтраке, обеде и ужине, словно совершая ритуал, украдкой бросала на него взгляд, стоило ему зачерпнуть ложкой мороженое, прежде чем отдербанить кусочек курицы. «Когда-нибудь эта детская влюблённость обязательно пройдёт», — отмахивалась она от своих же мыслей. Пройдёт. Обязательно пройдёт. Не прошло.