Motion Sickness / Морская болезнь

      Римус первым выскочил из поезда, с визгом затормозившего на платформе. Вытянув шею, он осмотрел толпу из собравшихся здесь родителей и младших братьев и сестер, пока не нашел свою маму. Всё такая же маленькая, она забралась на выступ колонны, чтобы лучше видеть. Римус быстро подхватил свои вещи и бросился ей навстречу. Хоуп Люпин усмехнулась и обняла его со своего места. Даже так она всё ещё была ниже его.       — Тебе надо прекращать расти, — засмеялась она. — Мне скоро понадобится лестница.       — Пойдем? — спросил Римус, через плечо поглядывая на поток студентов, выходящих из поезда.       — А где мальчики? Я хотела поздороваться.       — Они… где-то. У меня клаустрофобия.       Хоуп нахмурилась и внимательно посмотрела на сына, но кивнула. И он начал пробираться сквозь толпу, волоча за собой чемодан на поломанном колесе. Римус смог немного расслабиться только когда они вышли на парковку.       — Где папа? — спросил он по пути к машине.       — У него новая работа, помнишь? — сказала она. — Ему нужно работать.       — Точно.       — Он хотел приехать. Но он хочет взять выходной в день полнолуния, — объяснила Хоуп. Она завертела головой по сторонам и нахмурилась. — Где, черт возьми, я припарковалась?       —Ты бы и свою голову потеряла, если бы она не была к тебе прикреплена, — заметил Римус.       — Да, ну, что ж. Ты прав, — ответила она, снова оборачиваясь. — Уверена, так и было бы.       Римус встал на цыпочки.       — Не та? — он указал на старенькую машину, которая появилась у его родителей еще задолго до его рождения.       — Ах! Да. Хороший мальчик, — сказала Хоуп. — Что я делала без тебя весь год? Этот переезд был просто головной болью.       Римус сунул чемодан в багажник и нахмурился.       — Вообще не понимаю, зачем мы это делаем.       Хоуп открыла дверь и уперлась подбородком в крышу, пока Римус обходил машину с другой стороны.       — Твой отец волновался. Соседи могли что-то услышать.       — Он всегда волнуется, — проворчал Римус, садясь на пассажирское сидение.       Хоуп закрыла дверь и повернулась к нему.       — Что с тобой сегодня?       — Всё нормально.       — Обычно в конце года у меня час уходит только на то, чтобы оттащить тебя от друзей, а теперь мы вдруг торопимся побыстрее поехать домой?       — Это был долгий день, мам, — он закатил глаза. — Забей, а?       — Вы поругались?       — Мам! Я не хочу разговаривать об этом, ясно? Можешь просто оставить меня в покое? — застонал Римус. Он сполз вниз по своему сидению.       — Ладно, Господи! Какая муха тебя укусила? — она закатила глаза и снова выругалась на водителей других машин.       Хоуп позволила Римусу дуться какое-то время, просто глядя в окно, пока они выезжали из города к своему новому дому. Она опустила окно, закурила сигарету и украдкой взглянула на Римуса, который был глубоко погружён в свои мысли.       — Что ж, — наконец сказала она. — Если ты не собираешься разговаривать, то я буду.       — Делай что хочешь.       — Твоя тётя хочет, чтобы мы навестили их этим летом.       — Зачем нам это?       — Затем, что она моя сестра, и я люблю её. Кроме того, ты уже много лет не видел своих кузенов.       — Я помню, — в прошлую их встречу ему было десять, его кузенам было одиннадцать и двенадцать. Ремусу не хотелось с ними разговаривать. Вообще-то, ему и так хватало людей, которые считали его невероятно странным. — Это обязательно? Ты можешь и сама поехать.       — Что, у тебя уже есть билеты в оперу или что-то такое? Стажировка, о которой я не знаю?       Римус нахмурился.       — Мне не хочется.       — Знаю, — сказала она. — Но было бы здорово. Твой дедушка не молодеет.       — Разве он не поставил фингал папе в прошлый раз, когда мы приезжали?       — Твоего отца не пригласили, — Хоуп вздрогнула. — В его защиту — он думал, что с тобой плохо обращаются.       Губы Римуса скривились в легкой улыбке, но он быстро вернулся в своё прежнее состояние.       — Это будет чертовски длинное лето, если ты будешь таким всё время, — пожаловалась Хоуп.       — Я же сказал, я просто устал.       — Это из-за луны?       — Мам! — рявкнул Римус.       — Ладно! Ты явно не в духе.       Остаток пути они ехали молча. Римус почувствовал укол вины за то, как он на нее огрызнулся. В конце они немного заблудились, но все-таки выехали на гравийную дорогу, с двух сторон окруженную пшеничными полями. В конце дороги расположился каменный фермерский дом — немного потрепанный, но красивый. Там были большие окна, второй этаж и небольшой сад на заднем дворе.       — Мило, — сказал Римус.       — Отличное начало, — ответила Хоуп, потушив вторую сигарету за поездку. — Ну что, вперёд в лучшую жизнь?       Римус вздохнул.       — Прости меня. Это была долгая поездка, и экзамены выбили меня из колеи.       — Ладно, твоя взяла на этот раз, но если ты всё лето будешь вести себя как полная задница, то я запру тебя в подвале до твоего совершеннолетия.       Он слабо улыбнулся.       — Ладно.       Они вышли из машины. Римус вытащил свой чемодан из багажника и осмотрелся.       — Нам же не нужно будет заботиться о посевах, да?       Хоуп засмеялась.       — Со стороны фермера это было бы ужасным решением. Нет, он ушёл на пенсию, а его ребенку не особо был нужен этот дом. Так что он сдал его в аренду, — она взяла у Римуса наплечную сумку и заперла за ними машину. Не то, чтобы кому-нибудь хотелось ее украсть.       — Справедливо.       Хоуп вытащила ржавый ключ и отперла входную дверь. Римус зашёл следом за ней.       — Мы подумали, это достаточно далеко от соседей, так что никто ничего не услышит. И папа работает над безопасностью подвала, — она указала на толстую деревянную дверь.       — Отлично, — нахмурился Римус.       — Давай, оставь чемодан у двери. Попрошу твоего отца поднять его, когда он вернется домой.       Дом был больше, чем казался изначально. С узкими коридорами и деревянными балками, которые, казалось, вот-вот потрескаются от старости просто под тяжестью собственного веса. Большая кухня их не особо интересовала — каждый новый Люпин был ещё более безнадёжным поваром, чем предыдущий. Его родители уже распаковали свои книги и расставили их на большой полке в гостиной — эклектичное сочетание магических книг Лайелла и обыкновенных книг в мягких обложках, которые они приобретали в благотворительных магазинах и на церковных распродажах. Их старый диван с цветочной обивкой стоял в углу. Его сидения были продавленными и кривыми.       Хоуп указала ему наверх — они потратили огромное количество времени на обустройство спальни на чердаке. Его двуспальная кровать с металлическим каркасом стояла в углу, укрытая большим зелёным одеялом, которое сшила его покойная бабушка. Под единственным здесь окном, выходящим на окрестности, стоял простой деревянный стол. Его собственная полка висела под потолком в углу. Другой угол — рядом с его кроватью — был украшен плакатами и фотографиями. Римус внезапно почувствовал себя невероятно смущённо из-за того, что всю дорогу вёл себя раздражительно.       — Спасибо, мам, — сказал он. — Мне нравится. Я рад, что я дома.       — Я тоже, малыш, — она нежно хлопнула его по руке. — Ладно, успокоились. Храни нас Боже, я собираюсь попробовать приготовить ужин.       Римус поднял на неё взгляд, и Хоуп ткнула пальцем в предупреждающем жесте. Он поднял руки вверх.       — Уверен, будет вкусно.       — Ты чертовски прав.       Хоуп спустилась вниз. Римус устроился на краю кровати — стон металлических пружин вторил скрипу деревянной лестницы.       Римус был благодарен своим обязанностям старосты сегодня в поезде. Игнорировать Сириуса, находясь с ним в одном вагоне, было бы очень трудно. Ему также не хотелось слушать сплетни первокурсников, так что он просто провёл всю дорогу в одиночестве. За последний месяц в школе он вообще ни с кем из них особо не виделся. Джеймс пытался вывести на разговор, но Римус всегда извинялся и бросался в библиотеку. Он ел очень быстро — если ел вообще; по сути он специально строил весь свой график так, чтобы находиться рядом с Сириусом только на занятиях или во время сна. Дамблдор не выполнил его просьбу сдать экзамены и уехать на несколько недель раньше. Впрочем, как и МакГонагалл, которая только сочувственно вздохнула.       Каждый раз, стоило ему встретиться с Сириусом, лицо вспыхивало гневом, и в горле застревал ком. Он не был уверен, на что сердился больше — на то, что Сириус предал его доверие и чуть не превратил в орудие убийства или на то, что Сириус предполагал, будто простого извинения будет достаточно. По мере того, как учебный год подходил к концу, Сириус становился всё более и более нетерпеливым и, в конце концов, загнал его в угол в комнате, пока они собирали вещи.       — Я сказал, что мне очень жаль, Римус, сколько раз мне нужно это сказать? — Сириус смотрел прямо в его глаза. Джеймс попытался оттащить его.       — Друг, хватит, — сказал он. — Оставь его в покое.       Римус чувствовал, как злость закипала внутри, пока Сириус продолжал кричать. Но вместо того, чтобы накричать в ответ, он ударил Сириуса кулаком в нос. Костяшки всё ещё слегка побаливали. Джеймс и Питер уставились на него, и все потеряли дар речи, когда у Сириуса из носа хлынула кровь. Римус никогда не мог ответить словами — не говоря уже о насилии. Его загоняли в угол семикурсники. Над ним издевался каждый, кто хотел. Некоторые профессора принижали его. Уже позже он рассказывал об этом друзьям, расхаживая вперёд-назад по их комнате, но ни разу за все пять лет они не видели, чтобы Римус давал сдачи.       Однако гнев, который Римус испытывал по отношению к Сириусу, был ничем в сравнении с мучительным стыдом и распирающим грудь чувством вины, которые он ощущал, когда находился рядом с Северусом. Дамблдор пригрозил тому отчислением, заставил поклясться сохранить тайну, но это никак не спасало от его взгляда. Он боялся Римуса, но ещё — смотрел так, будто он был какой-то домашней птицей. Римус пытался извиниться перед ним однажды во время ночного патруля. Объяснить, что он не контролирует себя в полнолуния. Но Северус достал палочку.       — Даже не думай приближаться ко мне, полукровка, — усмехнулся он.       Римус не стал настаивать.       Джеймс и Питер оба пытались найти золотую середину между двумя сторонами и хранили мир так, как только могли. Римус знал, что причиняет им боль, пытаясь отдалиться от Сириуса. Но Сириус был для Джеймса как брат, и было бы жестоко поставить Джеймса в положение, в котором ему пришлось бы выбирать. Питер в любом случае делал то, что делал Джеймс. Легче было просто бросить их всех.       Римус застонал и откинулся на кровати, позволяя голове удариться о подушку. Он надавил пальцами на веки так, что увидел искры. Его ненависть к себе достигала той точки, которую Римус никогда не ощущал раньше, и теперь он думал о трёх месяцах, которые проведёт в одиночестве, в компании своих родителей. Конечно, он любил их. И они любили его, они бы сделали всё ради него. Его отношения с ними были… сложными. Хаотичными. В особенности с отцом. Лайелл был хорошим человеком, но Римус представлял, что его отец смотрел на него и чувствовал то же самое, что чувствовал сам Римус, когда смотрел на Северуса. Он не знал, смогут ли они хоть когда-нибудь справиться со всем, что произошло.       В ночь инцидента Римус умолял Дамблдора не рассказывать Лайеллу о случившемся. Он будет в ярости, он будет обвинять Римуса в халатном отношении к трансформациям и к тому, каким риском для всех они были. У Лайелла случилась бы аневризма, если бы он хоть когда-нибудь узнал, что ради него мародёры стали анимагами. Дамблдор неохотно согласился — он не считал, что Римус заслуживает наказания за произошедшее.       Снизу послышался скрип, и Римус узнал знакомые, неровные шаги отца по деревянному полу. Дверь была приоткрыта, и он мог распознать голоса своих родителей.       — Привет, любимая, — сказал Лайелл. Римус услышал, как они быстро поцеловались.       — Как работа? — спросила она.       — О, ты знаешь, — он вздохнул. — Скучно в основном. Обычная административная работа.       — Добро пожаловать в мой мир. Слушай, пообещай, что не будешь наседать на Римуса сегодня вечером.       — Я на него не наседаю, — возразил Лайелл.       — Ты к нему относишься немного жёстче, чем нужно. Похоже, у него сейчас тяжёлые времена, вот и всё. Так что просто… будь повежливее, ладно?       — Ладно, ладно. Ты знаешь, что всё, что я делаю, это для его безопасности.       — Знаю. Но ты можешь быть чуть более открытым эмоционально.       Он ничего не ответил, но Римус мог представить себе выражение его лица.       — Римус! — крикнула его мама. — Твой отец дома, спускайся ужинать!       Римус вздохнул и спустился по лестнице, пригибаясь под деревянной балкой. Лайелл стоял у двери, вешая плащ на крючок. Он неловко помахал Римусу.       — Добро пожаловать домой, — сказал он. — Как поезд?       — Всё было хорошо, — ответил Римус, засовывая руки в карманы. Некоторое время они стояли молча, и Лайелл закашлялся, пытаясь придумать что-то, чтобы поддержать разговор.       — Э-э… хорошо. Хорошо. Мне всегда больше нравилась дорога обратно, чем дорога туда. Хотя ты, наверное, был занят. Дела старосты и всё такое.       — Всё не так плохо, — пробормотал Римус. — Немного проблем с первогодками, но ничего, с чем бы мы не смогли справиться.       — А, — сказал Лайелл. — Всё как обычно.       — Садитесь есть, — позвала Хоуп с кухни. Лайелл скривился, и Римус рассмеялся. Они вытащили тарелки и накрыли на стол, и Хоуп поставила на середину что-то, что было чем-то вроде жаркое. — Это мой первый опыт в кулинарии, понятия не имею, съедобно это или нет. Так что аккуратнее.       Довольно ожидаемо — на вкус жаркое было очень сухим, но Римус всё равно с удовольствием всё съел. Эта еда была на вкус как дом.       — Кстати говоря, насчёт ужина. Я завтра работаю допоздна. Сможешь сам о себе позаботиться? — спросила Хоуп, протыкая вилкой мягкую морковку.       — Да, конечно, — Римус пожал плечами.       — В деревне наверняка есть, на что посмотреть, — посоветовала она. — Я не особо много там была, но идти не так уж и далеко.       — Уверен, я что-нибудь найду, — сказал он. Некоторое время они ели молча. Пока Лайелл не решил заговорить.       — Как прошли экзамены?       — Отлично, — пожал плечами Римус. — Я лучший по Защите от темных искусств.       — О, это здорово, малыш! — улыбнулась Хоуп. — Я горжусь тобой.       Лайелл кивнул.       — А как насчёт Зельеварения? Я знаю, тебе было нелегко.       — Нормально, — Римус нахмурился, ковыряясь в остатках еды. — Не так плохо, но и не так хорошо.       — «Не так плохо» — это не тот стандарт, которого тебе нужно придерживаться, — Лайелл сцепил руки перед собой.       — Нет! — воскликнул Римус. — Я один из лучших на нашем курсе.       — Лайелл, — предупреждающе сказала Хоуп.       Он проигнорировал ее.       — Я просто хочу сказать, что к тебе будут предъявлять гораздо более высокие требования, чем к твоим сверстникам. И в особенности — к твоим друзьям, — сказал Лайелл. — У меня нет тех связей, которые есть у них, вдобавок ко всему прочему.       — Боже, ты думаешь, я этого не знаю? — рявкнул Римус. — Я могу хоть одну ошибку совершить?       — Есть ошибки, а есть выбор, Римус.       — Не стать лучшим по Зельеварению — выбор теперь?       — Ты мог бы проводить больше времени за учебой, чем со своими друзьями. Мерлин знает, чем вы там занимаетесь. Мы получаем сов от твоего декана каждую неделю.       — Да, ну, не думаю, что в следующем году вам придётся переживать об этом, — он бросил вилку и встал. — Я пойду?       — Мы не закончили разговор.       Хоуп сурово посмотрела на Лайелла, а Римус, развернувшись на пятках, все равно поднялся к себе. Он захлопнул за собой дверь и ударил ногой по краю кровати. Ему хотелось закричать, сломать что-нибудь. Вместо этого он прислонился спиной к стене и сполз на пол. Слёзы, которые он сдерживал в течение последних нескольких недель, накатились на глаза, и Римус позволил им, пытаясь быть как можно тише.       Внизу Хоуп практически бросила посуду в раковину, а Лайелл открыл кран.       — Я не хотел его отпугнуть, — он закатал рукава.       Хоуп повернулась к нему.       — Я же сказала не давить на него сегодня! — она буквально кипела от злости.       — Я просто…       — Я знаю! Ясно? Я знаю. Но ты что, умрешь, если просто скажешь, что гордишься им? Или если хоть раз не станешь на него давить?       — Нет, Хоуп! — он ударил ладонями по столешнице. — Послушай, я ценю, что тебе хочется поддержать его и сказать, что он сможет сделать всё, что захочет, но ты не понимаешь, как работает этот мир.       Она посмотрела на него и скрестила руки на груди.       — О, это я не понимаю? Глупый маленький маггл не понимает всех сложностей твоего долбаного мира? А ты не думаешь, что я, прожив с тобой последние двенадцать лет, всё-таки понимаю, через что ему пришлось пройти?       — Я не это имел в виду, — вздохнул Лайелл.       — Тогда объясни мне.       Он закрыл глаза.       — Мне нужно подтолкнуть его. Он должен понять, что ему нужно работать вдвое больше, чтобы получить то, что другие получают просто так.       — Ему шестнадцать лет. Не нужно постоянно напоминать, как сильно его ненавидит мир.       — Да. Нужно. В Хогвартсе он под защитой. Он в безопасности, и у него есть чистокровные друзья и Дамблдор, и место, где о нем заботятся во время полнолуний. Что будет, когда он закончит школу, Хоуп? Что будет, когда он останется в мире один и должен будет выживать?       — Он не останется один, Лайелл, — она сжала пальцы на переносице.       — Мы не сможем быть рядом всегда. Всё меняется, понимаешь? Всё становится хуже. Каждый день я слышу, как люди шепчутся. О том, как опасны полукровки и о том, что они прячутся среди нас. И о том, что магглорожденным нельзя доверять. Он оборотень и полукровка. Я в ужасе от того, что может произойти.       — Всё, что ты делаешь, это причиняешь ему ещё большую боль, понимаешь? Ты заставляешь его думать, что он никогда не будет достаточно хорош для тебя. По-моему, ты сам его толкаешь в этот мир.       — Я делаю всё, что могу, Хоуп.       — Старайся лучше, — она поставила точку. — Если не хочешь с ним тех же отношений, какие были у тебя с твоим отцом.       Она развернулась и ушла в их спальню, захлопнув за собой дверь и оставив Лайелла в одиночестве.