***
— И как только повелитель отпустил тебя? — Хюмашах тихо и незаметно подошла к Бали-бею, который руководил слугами, пакующими его вещи в телеги. — Он в последнее время сделался крайне недоверчивым, не подпускает к себе никого кроме Валиде и… тебя. — Я вдовец, госпожа. — Малкочоглу повернулся к госпоже лицом и поклонился. — Падишах вошёл в моё положение и позволил вернуться домой. — Ты ведь не любил её, — Хюмашах нахмурилась и покачала головой. — Я уважал её и заботился о ней, успел привязаться. Не как к любимой женщине, а как к сестре. — Она умерла, не познав любви, — Хюмашах не играла роль, ей действительно было жаль. — Это слишком печально. Никому не пожелаю прожить такую жизнь. С другой стороны лишь смерть её была ужасна, в остальном она не знала горя. — Неразделённая любовь — не горе? — Это страдание, но не самое сильное в мире. В конце концов, она знала, что ты принадлежишь ей, а не какой-то другой женщине. Это немного успокаивает. Они промолчали почти минуту. Бали-бей не находил ответа, а Хюмашах мысленно прощалась с мужчиной. Она знала Бали-бея с детства, и вот он уезжал. Она ощутила укол тоски, словно расставалась с близким родственником. — Прощай, Бали-бей, — нарушила тишину Хюмашах. — Твоя жизнь вдали от Топкапы будет лучше, ты ведь не родился для интриг, дворец — не твоё место. — Верно, вдали от него я смогу дышать полной грудью. Это был последний раз, когда Хюмашах видела Бали-бея.***
Мехмед разговаривал со своей беременной фавориткой, когда Ахмед-ага — главный конюший — выглянул из-за угла. Он успел приготовить лошадь и подрезать ремни на седле. Мехмед поцеловал Джихан-хатун в лоб и направился прямиком в сторону конюха. Ахмеда-ага быстро вернулся в стоила и поклонился, когда шехзаде его спустя минуту поприветствовал. — Жеребца привезли только вчера, — Ахмед указал на крайне строптивую «тварь». — Покорный, сильный и умелый конь. В самый раз для вас. Я посмел приготовить именно его. — Прекрасно. Мехмед не обратил внимания на раздувающиеся ноздри коня, он доверял конюшему и его выбору. Шехзаде вскочил на коня, кивнул Ахмеду и приспустил в сторону сада. Маниса оказалась прекрасна и — к счастью — не запятнана кровью. Мехмеда передёрнуло от мыслей о Трабзоне. Он решил отогнать непрошеные тревоги и мысли о младшей сестре, для этого Мехмед понёсся на коне в полную скорость. Своенравный жеребец, напоенный травами, забрал управление и резко затормозил у каменной стены. Скачущий позади наследника Ахмед не успел ничего сделать, как конь сбросил парня и тот пролетел, врезавшись в стену. Ахмед затормозил рядом и, спрыгнув на землю, быстро подошёл к шехзаде. Конюшему и не пришлось завершать дело, ведь ужасно свёрнутая шея парня не оставляла вопросов — он умер. Ахмед исчез с места происшествия раньше, чем прибежала стража. Конюший покинул город уже через двадцать минут, и только через сорок после случившегося стража вышла на улицы в попытках найти Ахмеда-агу. Та девица в Конье же старательно пыталась соблазнить шехзаде Селима, и ей даже удалось сделать это. Наследник славился своей неразборчивостью и любвеобильностью, а так же тем, что не звал в свои покои второй раз никого. Никого кроме Нурбану и Дильшах. Но убийце — Басар — не нужна была вторая ночь, она собиралась управиться в первую. Госпожа дала ей прекрасный яд — медленный, первым признаком которого являлось ощущение сонливости. Жертва шла в постель и засыпала, а на утро находили труп. Вот только Нурбану-хатун мнила о себе крайне много и не боялась чужого гнева. Басар не успела отвлечь внимание Селима, чтобы достать пузырёк с ядом, как двери распахнулись, и в покои влетела любимая фаворитка шехзаде с оскорблённым видом. Басар недолго оставалась свидетелем размолвки влюблённых, ведь шехзаде вскоре приказал ей уйти. Наложница низко поклонилась и мысленно выругалась, ей было приказано немедленно избавиться от наследника. Басар постаралась ещё несколько раз попасть на хальвет, но все попытки оказались безуспешны. Нурбану-хатун всеми силами этому мешала, а шехзаде шёл у этой рабыни на поводу. Время у Басар стремительно заканчивалось, она грозила провалить задание.***
В один день Сулейман проснулся с ужасным ощущением смертельной слабости. Он вспотел и не смог встать с кровати. Хватило сил лишь позвать стражу, которая мигом озаботилась и слугами и извещением семьи. Линфэй пришла одной из первых. Взяв табурет, она села у кровати супруга. Дворцовый лекарь проводил тщательный осмотр, и Хасеки ждала его вердикта. — С прискорбием вынужден сообщить, что мне неведома причина недуга повелителя, — пожилой мужчина низко склонился. — Я постараюсь справиться с симптомами, но этого может оказаться мало. Если бы только я знал истинную причину… — Сделай всё, что в твоих силах и даже больше, — серьёзно ответила Линфэй-султан. Жар к полудню спал, но Линфэй знала — это ловушка. Яд никуда не исчез, он всё ещё поражал внутренние органы. Яд покойной Аден-хатун обманул лекарей, но не падишаха. Тот чувствовал, как угасает. Перед его глазами предстала река, которая стремительно и незаметно для остальных высыхала. Вскоре прибыла Хюмашах-султан, за ней прибежала и Хюррем, которая узнала о болезни повелителя с помощью пары подкупленных слуг. Хюмашах оказалась тем человеком, который сильнее остальных переживал за состояние отца. Линфэй усмехнулась этому и ни капли не удивилась. Сколько бы зла ни совершил родитель, ребёнок вряд ли перестанет его любить. — Мой повелитель, — Хюррем поймала момент и склонилась над падишахом, — я буду молиться за ваше здоровье. Нет в этом дворце человека, который не сделал бы того же. Но я… Я не потрачу ни минуты на праздность и лень! О вас мои мысли, лишь о вас. Линфэй отошла в сторону и презрительно усмехнулась, Сулейман увидел это. Хасеки не выглядела растроганной и даже не пыталась такой выглядеть. Она сложила руки на груди и перенесла вес на одну ногу, тем самым выпятив бедро. Из всех присутствующих в покоях, именно законная жена султана казалась самой спокойной и хладнокровной. Сулейман болезненно улыбнулся, он вновь увидел «второе» лицо любимой — злобная фурия, ледяная госпожа. Она могла быть ангелом и святой, но султан часто забывал, что Линфэй имела и иную сторону. Когда все ушли, осталась одна Линфэй. Она налила в чашку лекарства и добавила пару капель яда. Они довершат дело, и никто не заподозрит о ранней кончине падишаха, ведь несколько значимых свидетелей видели его улучшавшееся состояние. Линфэй мысленно извинилась перед дочерью, которую обманывала и собиралась обманывать до конца дней. Сердце Линфэй вдруг пустилось вскачь, а протянутая рука со стаканом задрожала. Сулейман заметил это, но взял стакан. Он долго рассматривал его содержимое, и в какой-то момент Линфэй захотела ударить по предмету и расплескать содержимое по постели, чтобы его нельзя было выпить. Но прежде чем эта мысль укрепилась и стала навязчивой, Сулейман выпил лекарство вперемешку с ядом залпом. Линфэй вздрогнула от этого, губы её задрожали. — Я думал, это будет больнее, — проговорил падишах. — Но это даже сладко. — Лекарство… — Я не про него, — быстро прервал он её. — Твоё предательство ощущается иначе, чем предательство Ибрагима. Он понял. Ожидаемо. Линфэй присела на край кровати и опустила глаза на сцепленные в замок руки. Она недолго раздумывала, прежде чем произнести следующие слова: — Я любила тебя, если хочешь знать. Куда сильнее, чем ты заслуживал. Ни один мужчина твоё место в моём сердце занять на смог. Даже после всех этих измен я любила тебя. Её голос звучал жёстко, но в нём было откровение. Самое настоящее и самое искреннее. — Я люблю тебя, даже если подозреваю в смерти Мустафы, — тихо произнёс Сулейман. Линфэй закрыла глаза. Внутри неё поднималась волна. Гнев? — Ты не должен любить меня! — она закричала и вскочила на ноги. — Это всегда была я! Их всех убила я. Все эти загадочные нераскрытые смерти — это я. Я подставила Ибрагима, но он сам виноват — он мнил себя твоим укротителем. В сущности, мне и делать ничего не пришлось, он сам «прыгнул в могилу». А вот Валиде-султан я отравила, это был гениальный план. Аллах, как я хочу тебе рассказать о нём, но… времени так мало, поэтому позволь продолжить. Кого я ещё там убила? Ты прости, память подводит. Да и, в конце концов, всех не упомнить. Гюльфем… да, её Ахмед-паша зарезал. Она наткнулась на мой грязный секретик. Ещё я убила Хатидже. И… кто ещё там остался? А-а-а-а… да неважно. По мелочи ещё. Ой! На лице Линфэй появился секундный восторг, который растаял. Она вспомнила о том преступлении, о котором действительно сожалела. — Мустафа не предавал тебя, — тихо и твёрдо ответила она, вновь присаживаясь рядом. — Кафтан отравили мы с Хюррем. Саид же не позволил Мустафе объясниться перед тобой и уладить недопонимание. И всё это я сделала ради… сына. Да и радуйся, что умрёшь позже Мустафы. Можешь быть уверен, что он твою жену не получит. Боль застыла на лице Сулеймана, и она принесла Линфэй неописуемое наслаждение: долгожданное, но вместе с тем горькое. Всё заканчивалось, карты на столе, партия разыграна. Линфэй ожидала услышать полный ярости крик, обвинения. Она бы посмеялась над всем этим. Но… — Я люблю тебя, — Сулейман с болью улыбнулся. — …Что? — неверяще переспросила Линфэй, замерев. — Я всё равно люблю тебя. — Нет-нет-нет, — принялась шептать она, — замолчи… — Когда я закрою глаза, то увижу тебя вновь. Однажды мы воссоединимся, даже если для этого придётся ждать тысячу лет. В моём сердце ты всегда стояла на первом месте. И сейчас ты это поняла, верно? Ты лишила меня семьи, но я всё равно люблю тебя. Я пришёл в этот мир любить тебя и, уходя, продолжаю это делать. Свой трон и свою империю я оставляю тебе… — Нет! — Линфэй заплакала, глаза её покраснели. — Не говори этого! Не оставляй меня жить с этим! Ты! — Прекрасна даже вся в слезах, — он протянул руку и коснулся её щеки, слабо улыбаясь. — Прости за всю ту боль, которую причинил. Но теперь мы в расчёте, верно? — Нет, не в расчёте, — Линфэй зло вытерла слёзы. — Хочешь оставить меня жить с чувством вины? Как благородно! — Я просто хочу, чтобы ты знала — я прощаю тебя и люблю. Сулейман тяжело задышал и спустя пару мгновений его глаза остекленели. Руки замерли вдоль тела, а рот чуть приоткрылся. Линфэй замотала головой и с криком вскочила на ноги. Она принялась громить комнату, сбрасывая всё на пол. Драгоценные камни с рабочего стола султана рассыпались по полу. Линфэй перевернула обеденный столик и сорвала тюль с окна. Несправедливо, несправедливо, несправедливо… Он ушёл с чистым сердцем, со спокойной душой. А ей оставил муки и чувство вины. Несправедливо! На стук в дверь Линфэй крикнула, приказывая не входить. Сев на тахту, она опустила голову на руки, успокаиваясь. Ей нельзя было предаваться эмоциям, ведь счёт шёл на часы. В её распоряжении один-два дня на то, чтобы закончить войну за трон. Она не знала, чем всё закончилось в Манисе и Конье, но времени ждать вестей не оставалось. Нужно было действовать сейчас, да и в случае провала в одном из санджаков, будет проще, если выживший шехзаде приедет в столицу и встретит свой конец в руках палачей. Оставалось надеяться, что если везунчик и будет, то им окажется Мехмед. Уж он-то сдастся брату на милость без лишних вопросов. От имени султана Линфэй написала письма с приказом для шехзаде ехать в столицу. В качестве причины она указала желание повелителя увидеться с сыновьями. Вскоре гонцы покинули столицу. Линфэй же — под покровом ночи — в сопровождении десятка стражников направилась в покои Хюррем-султан. Женщина спала и оказалась дезориентирована, когда ей завязали рот и вытащили из постели. Брыкающуюся её протащили по коридорам дворца и кинули в темницу. Хюррем сорвала повязку со рта и кинулась к решётке, впившись в неё пальцами. — Как ты смеешь?! По какому это праву меня кинули сюда? Отвечай! — Потому что я так сказала, — спокойно ответила Линфэй, стоя снаружи. Хасеки кивнула стражникам, и те ушли. Женщина медленно приблизилась к решётчатой двери и склонила голову набок, наблюдая за испуганной и взъерошенной султаншей. — И кто дал тебе такое право? Ты не смеешь трогать меня. Без приказа повелителя… — И что сделает повелитель? Он уже не узнает об этом, — холодно ответила Линфэй. — …Сулейман мёртв? — догадалась Хюррем. — Верно. Ты будешь оставаться здесь, покуда трон не займёт новый падишах. — Посмотрим, кто это будет, — Хюррем плюнула и попала в лицо Хасеки. — Ты пожалеешь. Хюсейн-ага, высеките её! Стоявший в тени мужчина кивнул, взял тонкую упругую палку и приблизился с ключами к решётке. Хюррем испуганно отпрянула и забилась в угол камеры. Она судорожно качала головой и принялась визжать, когда услышала следующие слова от Линфэй: — Двадцать ударов по спине. Платье с неё не снимай, пусть оно потом прилипнет к её израненной коже. Линфэй ушла прежде, чем совершился первый удар. В томительном ожидании она принялась ждать приезда сына. В один из дней пришла весточка из Манисы — шехзаде Мехмед отошёл в мир иной и его тело уже везли в столицу. Линфэй усмехнулась ироничности, мёртвый наследник приедет первым. Так и случилось. Гроб привезли, и в тот же день состоялись похороны, о которых Хюррем не довелось узнать. А спустя два дня показалось войско из Кютахьи во главе с шехзаде Касымом. В письме ему Линфэй тонко дала ему понять, что падишах мёртв. Линфэй встречала сына в шёлковом минималистичном платье приглушённого золотого оттенка с длинными шлейфом, который придерживали служанки. Лицо госпожи прикрывала накинутая сверху прозрачная ткань. По нижней части лица спускалась «маска» из переплетений драгоценных камней, она достигала груди. Руки так же украшали выполненные в идентичном стиле рукава-браслеты. Касым спрыгнул с коня в чёрном кафтане с серой отделкой по швам. Линфэй обняла сына, радостная, что он смог приехать в столицу первым. Из кареты, которая ехала позади, вышла Ирена-хатун с Фатьмой на руках. Рядом с ней встала служанка, держа Мурада. Ирена низко поклонилась, как и воины, сопровождавшие их. Ирена… Та самая, о которой нелестно отзывалась Хюмашах. Линфэй покачала головой, её обстоятельства кончины Фары мало волновали. И неприязнь дочери к фаворитке сына не заботила. — Идём, — просто сказала Линфэй. — Нужно как можно скорее возвести тебя на трон. — Нет. — Касым покачал головой, возражая. — Надо готовиться к бою. — О чём ты говоришь? — Селим уже близко. Нам сообщили, что его армия наступает нам на пятки. Он может быть здесь с минуты на минуту. — Он не мог приехать так рано. — Линфэй задумчиво нахмурилась. — Если только… кто-то не сообщил ему раньше, чем я отправила письма от лица Сулеймана. Хюре-е-е-м. Это она! — Позаботьтесь об Ирене и детях, Валиде. Я разберусь с братом. Линфэй оставалось только согласиться. Она махнула рукой невестке, и было направилась обратно во дворец, как из одной кареты вышла Мелек. Заспанная она несколько мгновений не понимала что происходит. Линфэй мигом подлетела к старой подруге и обняла. Вскользь объяснив ситуацию, Хасеки направилась в гарем. — Мелек, иди и сгони всех в подвал. Я пойду на кухню, нам нужна будет еда. Ирена, иди с Мелек-хатун. Не на такой исход рассчитывала Линфэй. В спешке Хасеки забежала на кухню и приказала нести всю долгохранящуюся и не требующую приготовления еду в подвал. Стража помогла отнести вниз бочки с водой. Набрав в покоях тёплых вещей, Линфэй спустилась вниз. Глазами она нашла Фатьму и Хюмашах с детьми. Рядом с ними сидела Джансет-хатун с маленькой Хатидже-султан — дочерью Османа. Стража заперла двери и заставила их имеющейся тяжёлой мебелью. Для членов династии подготовили матрацы, но большинству пришлось ютиться на полу. Никто не возражал, ведь наверху оставаться не хотелось. Линфэй почти не обращала внимания на перешёптывания и переглядки людей, но заметила всю глубину неприязни во взгляде Хюмашах, когда та смотрела на Ирену. Вскоре Линфэй встала с тахты и прошлась по подвалу, проверяя как все устроились. Именно в это время Хюмашах поднялась со своего места и приблизилась к фаворитке брата. — Дай я возьму Мурада, — безапелляционно заявила Хюмашах, протягивая руки. — Конечно, — Ирена сглотнула и не посмела возразить. — Я смогу позаботиться о нём как следует, — Хюмашах с улыбкой покачала ребёнка, который принялся вертеть головой и хмуриться. — Буду любить как своего, ведь это сын Фары. Ирена ничего не ответила, лишь сжала зубы и молчала. Ничего удивительного в том, что госпожа холодно и даже с некоторой неприязнью стала относиться к фаворитке брата, ведь та стала косвенной причиной кончины Фары-султан, давней подруги дочери покойного ныне падишаха. — Она была твоей сестрой, — мрачно и сквозь зубы выдавила Хюмашах. — И ты с ней поступила совершенно ужасно. Я бы и слова не сказала, будь вы всего лишь двумя соперницами за внимание и сердце брата. Но… у вас с Фарой общая кровь. Нельзя предавать тех, кто тебя искренне любит. А Фара любила тебя. Единственная причина, почему тебя ни разу не то что не высекли за прогулы занятий, но даже не наказали — твоя старшая сестра. Она каждый раз умоляла меня поговорить с учителями и калфами, чтобы те не трогали тебя. — Я сделала выбор, — Ирена не стала оправдываться. — И я выбрала любовь и Касыма. Жалею ли я? Только о том, что долго всё скрывала от Фары. — Ты предала сестру, — Хюмашах зло выплюнула это. — Если Фара получила от тебя нож в спину, то страшно представить что ты сможешь сделать с Мурадом. Не сомневайся ни мгновения, рабыня, я позабочусь о том, чтобы Мурад знал, кто виновен в смерти его матери. — Вы плохо знаете брата, госпожа, — Ирена старалась быть вежливой и спокойной, но выходило плохо. — Он не позволит вам так влиять на родного сына, и никто не сможет забрать у меня этого мальчика. Никогда. — Ты вступила на опасную тропу, — Хюмашах чуть склонилась. — Не забывай, я дочь Линфэй-султан, топтать врагов в моей крови. Хюмашах бросила последний презрительный взгляд на фаворитку и ушла, держа на руках Мурада. Она нянчила плачущего шехзаде и в конечном итоге тот успокоился. Ирена немного переживала, но знала — Касым вернёт ей шехзаде стоит жизни вернуться в привычное русло.***
Касым успел найти дядю и Рустема-пашу, но не успел остановить брата. Его вооружённые люди вошли в стены Топкапы, убивая всех на своём пути. Завязался бой как внутри дворца, так и вне его стен. Касым был вынужден пробиваться до основных своих сил с боем. Прежде чем он соединился с большим отрядом янычар, пришлось убить достаточно воинов брата. Вскоре усталость дала о себе знать, но отступить он не мог. Внизу его победы ждали мать, дети и девушка, на которой он собирался жениться. Вытерев чужую кровь с лица, Касым отразил удар ятагана и толкнул незнакомца на меч дяди. — Сюда, — Саид затолкал Рустема, племянника и оставшихся в живых воинов в класс музыки. — Передохнём немного. — Нужно разыскать шехзаде Селима. — Рустем сел у стены, тяжело дыша. — Убьём его и воины сдадутся. — Он может быть в любой части огромного дворца, — покачал головой Касым. — Первым делом он наверняка отравился искать мать, значит женские покои уже проверены. — Саид поправил броню. — Куда он мог пойти искать дальше? — В подвал. Хюррем-султан наверняка с остальными, — ответил шехзаде. — Она не там, — произнёс Рустем. — Но шехзаде Селим наверняка мыслит как вы. Значит, нам нужно туда. — Мы не знаем сколько с ним людей, — цокнул Саид, хмурясь. — Там может быть пятьдесят человек или всего десять. Нужно соединиться с одним из отрядов, который сражается сейчас в стенах дворца. — У Селима небольшая армия, — напомнил Касым. — Его людей на улицах скоро перебьют. На нашей стороне янычары, пришедшие со мной из Кютахьи и огромное войско столицы. Но ждать их мы не можем. Если Селим прорвётся в подвал и не найдёт Хюррем-султан, то убьёт Валиде и всех там присутствующих. Полагаю, ни один из нас этого не хочет. Там наши дети и жёны. И ваша сестра, дядя. — Что ж, — Саид широко и шутливо улыбнулся, — она спасла меня недавно от гнева султана. Моя очередь спасти её… Как и подобает старшему брату. — Нельзя больше ждать, — Яхъя, который до этого прислушивался к происходящему за дверьми, заговорил. — Пора идти. Иначе можем опоздать и спасать будет некого. Касым «подобрал» по пути с десяток воинов и вместе их стало чуть больше тридцати. Как и предполагалось, люди Селима пытались выбить двери в подвал. Но те оказались слишком крепки, их создавали именно на такой случай. — В атаку! — Селим сразу заметил брата и отдал приказ своим людям. Завязался новый бой. Касым держался за спинами воинов и старался не лезть на рожон. Селим никогда не отличался великолепными навыками владением меча и потому делал то же самое. Ему не повезло, ведь на шум прибежали ещё столичные янычары. Они — ожидаемо — приняли сторону шехзаде Касыма и это предрешило сражение. Селима вскоре схватили и поставили на колени. — Брат, — на лице Селима появилось явное отчаяние. — Я прошу лишь об одном, пожалей Нурбану. Вы всё равно её найдёте, но не… не убивай её и ребёнка. — У тебя кто-то родился? — Касым напрягся. — Ещё нет. Она беременна. Может родиться девочка. Дай этому случиться. — А если мальчик? Предлагаешь мне потом убить младенца? — Да, — сухо и почти безэмоционально ответил Селим. — Именно это я и предлагаю. — Извини, — покачал головой Касым, а после кивнул одному из янычар. — Я приказываю здесь и сейчас казнить шехзаде Селима. Мужчина кивнул и снял кожаный пояс с формы. Зайдя шехзаде за спину, он перекинул удавку тому через шею и затянул. Лицо Селима вскоре покраснело. Он не выкрикивал проклятия и не молил о пощаде, ведь собирался таким же способом расправиться с братом в случае победы. Вскоре бездыханное тело шехзаде Селима упало на пол. Его вынесли из дворца на белой простыне, и это заставило остатки его армии сдаться. Сражаться уже не имело смысла — их предводитель мёртв. Нурбану и правда быстро нашли. Она пряталась в покоях Хюррем-султан. Её живот был не столь велик, как Касым ожидал. Он отдал приказ лекарше и, к сожалению, его последствия девушка не пережила. Линфэй вышла из подвала с глазами полными страха. Она ожидала увидеть гордого рыжеволосого шехзаде, который благородно решил сохранить Хасеки жизнь. Но она увидела лишь кровь и живого Касыма. Линфэй выдохнула и слабо болезненно улыбнулась — вся эта изматывающая и жестокая борьба за трон закончилась. Для неё. Церемонию восхождения назначили на следующий день, в этот убирали трупы. Предстояло похоронить многих воинов и одного шехзаде. Все облачились в чёрное. Линфэй спустилась к камерам и в одной из них без сил и движения на подстилке лежала Хюррем-хатун. Линфэй приказала открыть дверь и зашла сама. Она склонилась над бледной женщиной и осторожно коснулась плеча. Хюррем открыла глаза. — Ты пришла сообщить мне что-то, — бледными и потрескавшимися губами прошептала Хюррем. — Верно, — кивнула Линфэй. — Завтра состоится церемония в честь нового падишаха. — Скажи мне его имя. — Касым, — мягко ответила Линфэй, чуть улыбаясь. — Мой сын станет султаном, у которого не осталось соперников. Хюррем зажмурилась, по щекам её покатились крупные слёзы. Она рыдала, но тихо. Её раны на спине загноились и выглядели отвратительно, ей не хватало сил не то что встать, но и поднять руку. — Мои мальчики мертвы? — дрожащим голос задала Хюррем вопрос, на который знала ответ. — Мертвы, — подтвердила Хасеки. — Они не сильно страдали, Мехмед и вовсе умер очень быстро. — Скажи… — Хюррем сморщилась, когда попыталась пошевелиться. — Мои волосы… это была ты? Глупый вопрос, но я годами размышляла над этим, не зная точного ответа. — Я, — кивнула Линфэй. — Я была права, — Хюррем болезненно улыбнулась. — Ты очень часто была права, — Линфэй непроизвольно положила руку на плечо Хюррем и погладила. — Рабыню, из-за которой тебя выслали, убила Мелек по моему приказу. И твоё бесплодие — моих рук дело. — Я мучилась от диких болей из-за… тебя? — Хюррем принялась тяжело дышать, в её глазах появилось тёмное пламя. — Да. И Валиде-султан я отравила. Поверь, старая карга заслужила более мучительную смерть за то зло, которое мне причинила. — Я никогда точно не знала виновата ли ты в том, в чём я тебя обвиняла. Скольких ты убила? — поражённо спросила Хюррем. — Многих. Меня обвиняли не зря, Хюррем. По правде говоря, я не припомню случая, когда на меня клеветали. Хюррем снова заплакала. Она выглядела разбитой. Не только снаружи, но и внутри. О последнем говорили её поблёкшие глаза. — Гори в аду, — прошипела тихо Хюррем и закрыла глаза, отказываясь продолжать разговор. Через несколько часов у женщины началась лихорадка и ранним утром следующего дня Хюррем скончалась в лазарете, не приходя в себя. До начала церемонии приехала делегация из Трабзона. Сонная Линфэй накинула вчерашнее платье и вышла во дворик встречать старшую дочь. Из кареты вышла Эсмахан с Рукийе и Разие. Девочки шли сами, но султанша их придерживала. Линфэй подошла к Эсмахан и задала логичный вопрос: — Где Туана? Эсмахан ничего не ответила, лишь оглянулась. Из крытой повозки крепко сложенные мужчины начали выносить гроб. Линфэй неверяще посмотрела сначала на Эсмахан, а потом бросилась вперёд. Она приказала снять крышку. На мгновение — всего на мгновение — она понадеялась, что произошло какое-то недопонимание. А уже через пару секунд Хасеки увидела белое лицо дочери. Линфэй упала на колени перед гробом и закричала. Она взяла лицо Туаны в руки и погладила большими пальцами. На шее виднелась глубокая рана. Линфэй оттянула край белого платья и увидела причину смерти дочери целиком. — Это не единственная, — вдруг сказала подошедшая Эсмахан. Линфэй оглянулась и заметила, что внучек увели. Глаза любовницы Туаны смотрели мрачно. Это были глаза человека, сердце которого разбилось, но он уже смирился с этим. — Что? — тихо переспросила Линфэй. — Ран очень много, просто они не на лице. — Кто? — Рабы. Те, которых она заперла в подвале. Которых пытала и убивала. Боже, там столько было крови. Не только Туаны. Бесстрашная и сильная… она отбивалась. Но против толпы… шансов немного. Линфэй ничего не ответила. Она закрыла глаза, не желая больше слышать правду. — Знаете, — вдруг продолжила говорить Эсмахан, — Туана всегда говорила, что станет лучшей матерью, чем вы. Большей лжи я в жизни не слышала. Она стала вами. Бедная Разие оказалась забыта только потому что её отец Яхъя-бей. Зато Рукийе она любила всем сердцем. Она ведь дочь Османа. — Хватит, — тихо ответила Линфэй. — Иди и сообщи Мелек о своём приезде, она выделит тебе покои. — Меня тянет в Трабзон, — Эсмахан проигнорировала слова госпожи. — Но я боюсь туда возвращаться. Может, мне уехать в Манису? Там мы были так счастливы. Я любила её… Послышались всхлипы Эсмахан. — …даже несмотря на то, каким монстром она была, — продолжила говорить молодая султанша. — Боже, я бы стала такой же, если бы Аллах вернул её. Вам знакомы настолько сильные чувства, Линфэй-султан? — Я и так монстр. Нет человека ради которого я смогла бы пасть и отринуть человечность. Я и без того на дне, пала давным-давно. — И кто этот человек, ради которого вы это сделали? Линфэй промедлила секунду. Она не хотела давать ответ, но решила сделать это. — Я.***
Линфэй вылезла из ванны, служанки с полотенцами стремительно подлетели и обтёрли госпожу. Мелек принесла тяжёлое многослойное платье из тёмно-синего шёлка. Грудь платья украшали драгоценные белые камни, завиваясь мудрёными узорами. Одна из рабынь подала высокую корону из бриллиантов, а другая одела серёжки. Линфэй взяла сапфировое кольцо и надела на палец. С гордой осанкой и высоко поднятой головой она прошла по коридорам и вышла во двор. Она не показала, насколько её затронула кончина родной дочери, вместо того продемонстрировала поразительную стойкость. Снаружи уже собрались янычары, а в башне чуть дальше собрались члены династии. В этот момент Линфэй решила находиться рядом с сыном, а не с остальными женщинами. Касым облачился в красный кафтан, как и подобает каждому падишаху при восшествии на престол. На его голове белый юсуфи, расширяющийся кверху, в середине которого крепился эгрет из трёх чёрных перьев и крупного алмаза. Линфэй испытала чувство дежавю. Словно она уже это видела где-то. Тряхнув головой, она встала за спиной сына и последовала за ним. Он обогнул трон, шейх-уль-ислам произнёс молитву, и вмиг все головы перед новым султаном склонились. Касым занял трон, а Линфэй встала позади. Она положила руку на плечо сына и еле заметно сжала. Саид стоял рядом, на Великом визире была форма янычар. Символ начала его пути. Началось правление Касыма I Благословенного при поддержке его дяди Великого визиря Саида-паши и его матери Хасеки Линфэй-султан «Кровавой праведницы».