Трёхочковый

Шум с трибун оглушает с интервалом в пару минут, давя на перепонки, вынуждая пульс ускоряться и долбить под кожей до отчетливого жара - Чимин живёт этим ощущением от матча до матча и сейчас, среди криков этой толпы, возносящей имена игроков, чувствует себя в своей стихии. И пусть он даже не участник команды, пусть не приблизится даже на долю к тому адреналину, который получают парни в тёмно-синих майках на поле, это все ещё его наркотик - там, внизу, снует между игроками другой команды, забивая трехочковый на раз-два. И Чимин вылизывает взглядом это движение: сосредоточенное выражение на красивом лице, напрягшиеся жилистые руки, задравшаяся майка, в прыжке открывшая на мгновение подтянутый живот. И пропускает собственный глухой стон сквозь закушенную губу. Да, Мин мать его Юнги мастерски забивает в кольцо трехочковые. Пак чтоб его Чимин мечтает о том, чтобы трехочковый забили ему. Мечтает уже полтора года с самого первого матча в честь посвящения первокурсников. Юнги тогда забил решающий, вырвав победу для своей команды, сорвав с трибун радостные вопли и без боя, кажется, отняв самообладание зелёного ещё совсем Пака, который теперь ни одного матча не пропускает - самый преданный фанат. Скромный только, а потому за все полтора года молчаливых воздыханий ни одной попытки приблизиться к старшекурснику не делает - тот постоянно окружён то собратьями по команде, то одногруппниками, и Чимину остаётся только со стороны наблюдать. Единственное, что ещё не позволяет ему до конца отчаяться - за все это время у Юнги так и не появляется девушка. Впрочем, даже этот маленький факт не приносит Паку смелости. Он никогда особенно не задумывался о своей ориентации и свои ощущения от долгих взглядов на Мин Юнги, оценивающих взглядов, поначалу принял за восхищение. Нет ведь ничего плохого в том, чтобы восхищаться кем-то, кто старше, кто успешнее в том, что тебе не дано? Но постепенно это невинное чувство дополнилось совсем уж не невинными мыслями, образами, снами, лихо закручиваясь в возбуждение каждый раз, стоило Юнги замаячить на горизонте. Чимин жадно ловил глазами его движения и запоминал фразы, сказанные хрипящим от долгого молчания голосом в те редкие моменты, когда удавалось столкнуться в стенах университета, и медленно чах от невозможности получить больше. Стать ближе. Быть кем-то, на ком взгляд Юнги задержится дольше, чем на безликое мгновение. Ничего не меняется даже когда в конце первого курса Пак попадает в команду чирлидеров. Он всегда был спортивным, а тут его гибкость и чувство ритма буквально в коридоре на спор проверяют друзья, а Хосок-сонбэ замечает, оказавшись рядом по чистой случайности. Чимин эту случайность и настойчивость Чона мысленно благодарит каждый раз, когда в зале, пока они репетируют кричалки, стучит баскетбольный мяч - будто ритм его сердца точно отстукивает волшебным образом. На втором курсе тренировки у них иногда совпадают по времени с баскетбольной командой, и тогда заниматься становится физически сложно - на тренировке в прошлую среду Чимин спотыкается в два раза чаще и щедро получает на орехи от Хосока за то, что снова чуть не уронил Джину, сбив весь ритм. Девушка обиженно хмурится, потирая локоть, за который Пак успел ее поймать, а напряженный голос капитана звенит в неожиданной тишине зала, отчитывая его за очередную ошибку. Чимину жарко, у Чимина щеки горят и уши, потому что на него смотрят все - даже Юнги глаза щурит, губы поджимает, потому что от тренировки отвлекли, и смотрит так холодно, что хочется прямо здесь под землю уйти. Чимину тогда стремно настолько, что он всерьез планирует пропустить следующий матч, последний перед летними каникулами, между прочим - даже Хосоку говорит, что растянул связку, и просит найти ему временную замену. И все же, ломка по Юнги достаточно сильная, чтобы притащиться на забитые трибуны в середине игры. Пак пробирается в самую толпу, чтобы его незаметно было - как будто вообще есть возможность разглядеть его среди беснующейся толпы студентов двух университетов, - и наблюдает за старшим, пока внутри привычно не разгорается пожар, пока руки не захватывает лёгкая дрожь, постепенно передающаяся всему телу, потому что Чимин - наркоман, а полученной дозы ему слишком мало. Он дожидается конца матча, того момента, когда трибуны и поле пустеют практически, и спускается к раздевалкам в надежде хотя бы ещё раз увидеть Мина, дополнить впечатления ещё парочкой образов, чтобы ощущения были ярче, когда будет задыхаться в подушку долгими ночами, сжимая в ладони возбуждение. У Чимина стоит болезненно, и даже свободные спортивки не помогают скрыть это, когда он закрывает за собой дверь раздевалки и бесшумно шагает вдоль длинных скамеек в полумраке. Ряды шкафчиков тянутся к оккупированным парнями душевым; некоторые дверцы по обеим стенам с именами игроков распахнуты, открывая черные провалы к содержимому, которое его не интересует. Пак воровато отыскивает нужный, с пожелтевшей от времени и влажности бумажкой с лаконичным "Шуга", нацарапанным наспех, но тщетно - закрыт на ключ. Юнги всегда был осторожен, не забывал свои вещи в зале и даже пустые бутылки из-под воды всегда выбрасывал в мусорку. Словно специально издевался над младшим, желающим получить хоть ластик на память. Но сегодня почему-то его собранность даёт сбой. На скамейке, почти свесившись на пол и скомкав мелодичное имя, выведенное на спине, лежит темно-синяя форменная майка Юнги. Чимин тупо пялится на нее с минуту, словно не верит собственной удаче, а после торопливо прижимает к лицу, делает судорожный вдох и замирает, стыдясь своего же порыва. Низ живота стягивает судорогой от тяжёлого, терпкого мужского запаха, и сдержать постыдный стон едва ли удается. Или совсем не удается, потому что шум в душевых, разговоры, усталый смех резко стихают, словно каждый из тех, кто сейчас занимает душевые, услышал, почувствовал его, буквально размазанного по воздуху одним только запахом Юнги. Сердце оглушительно колотится. Щёлкают замки на дверях, и добежать до выхода Чимин не успевает - кое-как скрывается в свободной угловой кабинке, прижимаясь спиной к влажному кафелю и едва не теряя сознание от страха. Что с ним сделают, если найдут? Если найдут с формой лучшего нападающего университета и стоящим на него же членом? Одна фантазия страшнее другой сменяют друг друга на протяжении всего времени, пока команда одевается, обмениваясь дружескими подколами. Их голоса вибрируют во влажном воздухе, вызывая в ногах какую-то истеричную дрожь. Пак вслушивается в ничего не значащие разговоры от безысходности, пока тонкий слух не вычленяет среди них тот самый хрипящий голос: - Намджун, форму мою не видел? - Не. Может, в кабинке забыл? Посмотри. У Чимина слабеют колени. Он только сейчас осознает, что в порыве необходимости забиться как можно дальше от чужих глаз не закрыл дверь на замок, и кидается к ней, тут же влетая в чужую грудь, когда та внезапно выныривает прямо перед носом. Блять. Ну, вот и все, поймали. С поличным. Чимину до дрожи страшно поднять взгляд, встретиться с темными глазами старшего и увидеть в них отвращение, захлебнуться, утонуть в нем. Поэтому Пак стоит, судорожно мнет пальцами пахнущую Юнги майку, не смея ни слова проронить. Да и что сказать в такой ситуации? Даже если бы хотел, в голову не приходит ни одного мало-мальски адекватного оправдания; все мысли, превратившись в радужные мыльные пузыри, дружно и оглушительно лопаются, оставляя за собой лишь блаженную пустоту. Они с Мином так и стоят друг напротив друга, пока Чимин невероятным усилием не заставляет себя сделать шаркающий шажок назад, ни разу не спасительный. По ощущениям проходит уже целая вечность, прежде чем до них долетает намджуново "Нашел?", но вместо ответа, вместо грандиозного разоблачения Чимина грубо заталкивают обратно в кабинку, захлопывая дверь, лишая галдящих парней возможности обнаружить его фиаско. Обложенная безликим белым кафелем коробка для двоих парней слишком тесная, несмотря на то, что Пак весь сжимается, словно в попытке и вовсе исчезнуть. Не получается. В пространство между ними - вместе с ними - набиваются волнение, неловкость, грохочущая в ушах шумом собственного сердцебиения, а ещё свежий, дразнящий запах чужого геля для душа и прозрачные капли на бледной коже. Они блестят в тусклом свете болтающейся над головой лампочки, манят взгляд, а Чимин старательно отводит глаза, потому что смотреть на это невыносимо. Мин Юнги с влажными платиновыми волосами, обернувший бедра полотенцем, невыносим. - На поле меня глазами жрал, что же сейчас взгляд отводишь? - голос старшего хриплый и тихий, тон - издевательский, мурашками вспарывающий Чимину кожу. Ему и тесак не нужен - он бы выпотрошил юношу одним этим тоном, этими интонациями, которые рвут лёгкие каждым звучащим словом. Пак дышит тяжело, раздувая крылья носа и опасливо переводя взгляд за влажное плечо, на дверь, за которой чужие голоса. Сбежать бы, да не получится. Юнги, судя по прозвучавшему смешку, догадывается о мыслях парня, потому что большим пальцем через плечо тычет и встаёт вполоборота: - Свалить хочешь? Ну, так иди, - опять издевается, понимает Чимин и край толстовки уже даже не пытается оттянуть вниз; прятать отчётливый бугорок в штанах бесполезно, и так уже в глазах блондина ниже падать ему некуда. А потому быстро мотает головой, сжимает нижнюю губу клыком от стыда и досады, вылившихся красным на щеки, и продолжает стоять на месте. Чимин четко ощущает себя одним из узников, предателей, революционеров, которых в Европе расстреливали пачками: так же трясется, так же стоит у стены, ожидая приведения приговора в действие. Только автомата в чужих руках не хватает, вместо него - взгляд. - Юнги, тебя ждать? - в намджуновом басе слышится нетерпение, а шаги нерешительно замирают где-то напротив душевых. У Чимина едва не случается истерика. - Я не хотел... - блеет Пак едва слышно, врёт, потому что хотел и хотел отчаянно. И до сих пор хочет, до тянущей боли в паху хочет, и Юнги его видит насквозь. Всю его грязь, которой он пачкает чужую форму, все ещё стискивая ее в ладонях, перебирая пальцами складки чуть влажной ткани. Видит словно сквозь тончайший слой шелка, потому что на искусанные от волнения губы ложится шершавая ладонь, а хриплое "Идите без меня, не нашел ещё" старшего, отчётливо ворвавшееся в уши, заставляет вздрогнуть и впервые за последние минуты столкнуться с чужими глазами. И задохнуться тут же, раствориться в их подавляющей похоти, вихрящейся в радужках. Она сносит, сбивает с ног, как летящая в лоб пуля, нет - дробь, пущенная с особой жестокостью, изощренностью, чтобы по итогу уж точно по кускам не собрать. Чимин и не пытается. - Что с формой моей делать собрался, воришка? - Чимин готов молиться на этот лисий прищур, на уголки чувственных губ, изломившиеся в усмешке, но все молитвы как-то из мыслей вылетают под удаляющиеся голоса. Они с Юнги остаются в раздевалке одни, и смелости у Пака от осознания этого становится лишь меньше. - Н-ничего, - он бормочет в теплые пальцы, пахнущие ментолом и немного горьковатые, переступая с ноги на ногу и вжимаясь лопатками в кафель. - Ты классно играешь, н-на стену бы повес... - оправдываясь, Чимин пропускает резкое движение и спустя секунду всхлипывает от неожиданности, от руки, сжавшей его пах сквозь спортивки. Загнанный взгляд врезается в чужой насмешливый, ледяной лавиной проходящийся по всем вопящим рецепторам. Вашу ж мать. - Попробуй ещё раз, дам тебе вторую попытку, - предлагает хриплый шепот на ухо, буквально выворачивая Чимина наизнанку; он затрагивает такие глубины, о существовании которых юноша и сам не знал, выуживая из него растерянность, покорность перед этим парнем. Юнги совершенно точно садист, думается Паку отчаянно, потому что хочет услышать от него то, что юноша с диким стыдом и самокопаниями позволил себе признать в мыслях не так уж давно. И произносить это вслух все ещё кажется преступлением века. - У тебя фетиш на dirty talk? - совсем не то, что хотел услышать Юнги, абсолютно не то, и это Чимин видит в его глазах. Чувствует на инстинктивном уровне, на сенсорном, потому что уловить изменения в чужом настроении можно лишь по тому, как невесомо меняется оттенок чужих глаз. Или же Паку это просто мерещится на грани нервного срыва. Младший осекается и вздрагивает, стоит чужому кулаку врезаться в стену рядом с головой, тут же вскидывает ладони, капитулируя: - Ладно-ладно, я скажу! Я скажу... - добавляет уже тише, почти шепотом, кажется, даже слышит чужой нетерпеливый рык. Собраться с мыслями чертовски тяжело: горячая ладонь все ещё лежит на его паху, колено втиснуто между бедрами, и от этих призрачных прикосновений Чимин медленно плавится, сглатывая. Когда они оказались так близко? - Хотел забрать на память. Она тобой пахнет так, что крышу рвет. Тихий хмык старшего повисает между ними мнимой преградой, напоминанием о том, что Пак снова увильнул от ответа, но в этот раз Юнги почти доволен. Его "Я заметил" - мурлычущее до одури - касается изгиба шеи одновременно с тем, как чужая ладонь начинает плавное движение сквозь ткань, вырывая из юноши задушенное мычание. Этого все ещё недостаточно для того, чтобы снять напряжение, и старший об этом знает. Знает и дразнит, доводит мелкого воришку до исступления, до приглушенного писка, потому что, черт, если бы знал, что всего-то и нужно стащить чертову майку, чтобы Юнги сам касался его вот так, давно бы уже так и сделал. Кожа под чужими прикосновениями горит, в животе будто узлы вяжутся, от медленного темпа приятно до покалывания и зажмуриться хочется, чтобы быстрее достигнуть пика. Вот только Мин не позволяет: - Смотри на меня, - его голос пробивается словно сквозь вату, и чужие ресницы дрожат, прежде чем старшего окатывает возбуждённым взглядом. В этих глазах, кажется Мину, собирается все запретное и грязное, связанное с ним, завязанное на нём, и от этого дышать сложно. Соображать - тем более. Когда мальчишка смотрит на него - в столовой ли, в тренировочном зале или на поле, - Юнги чувствует себя оленем в свете автомобильных фар - так и хочется сигануть на капот, чтобы покромсало, изломало с такой силой, чтобы обратно уже - никак. Без шансов. Поддаваясь немой мольбе этих глаз, он прижимает ладонь сильнее, трёт отчётливее, пока парень не начинает задыхаться ему в губы, хватаясь слабыми пальцами за плечи. Они скользят по влажной коже, оставляя короткими ногтями красные дорожки. Дай волю - и стечет по стенке размазанным пятном. Юнги не даёт, держит под ребрами жилистой рукой, пока вторая оглаживает под пупком, на время забыв о ласках. Кожа у младшего горячая, живот - твёрдый, и кажется, что ещё чуть-чуть, и он начнет натурально хныкать от желания снова почувствовать его руку ниже. Даже губы дрожат не то в попытке вдохнуть поглубже, не то сложиться в подобие просьбы. - Юнги... - Пак выстанывает с оттяжкой, не смея отвести мутный взгляд от лица напротив, вкладывая в этот короткий звук все накопившееся в нём отчаяние, кажется. Оно, почти осязаемое, горькое на вкус, чувствуется в воздухе, облепившем их со всех сторон, и толкает его пальцы вниз, направляет под резинку чужих спортивок и белья, обвивает вокруг влажной головки, и сознание Мина прорезает густым стоном, как яркой вспышкой. Чимин готов рассыпаться на молекулы в его шершавых от бесконечных тренировок ладонях - это видно по его лицу, по просящему выражению в каждой черте, по тому, как младший течет перед ним, едва не спуская в штаны от пары коротких движений кулаком к основанию. Юнги интересно, всегда ли тот был таким чувствительным, и везде ли, как сейчас, когда его большой палец обводит по кругу уздечку, а потом давит на самый кончик, потирает отверстие. - ...хён, - запоздало поправляет Мин, видя, как мутная пленка на карих глазах подергивается непониманием, словно рябь по воде прошла. - Где твои манеры, мелкий воришка? - не ему говорить о манерах, когда вжимает едва знакомого мальчишку в стену с рукой, зарытой в чужом белье, но Юнги как-то не до этого совсем. В нос забивается нежный аромат молока и мёда, когда он губами пробует на вкус дрожь чужого кадыка, вибрацию нового стона, выпущенного уже чуть смелее. Чимин подобен размятой глине в его руках - лепи, что душе угодно, любую форму примет, под темп подстроится и ещё попросит. Он и просит: молчаливо, языком тела; подаётся вперёд бедрами, стоит Мину отвлечься на попавшуюся на глаза мочку уха, поддев ту языком, чтобы юноша огласил тесную душевую новым хриплым стоном с его именем. - Юнги... - снова забывает о манерах, но старшему плевать уже, не до того, когда в ладони горячо и влажно пульсирует. Под полотенцем, впрочем, тоже, но об этом он подумает уже потом. Сейчас все его внимание - в мутных глазах цвета кофейных зёрен, обещающих, требующих, молящих. Не отрываясь от них, Юнги спускает ниже спортивки и белье, давая тяжёлой плоти больше свободы, и вновь обнимает узловатыми пальцами основание под чужую одобрительную дрожь. Она крупно сотрясает сжавшееся у стены тело; младший буквально виснет на его плечах, украшая полумесяцами кожу под лопатками, а плоский живот старшего - обжигающими жемчужными росчерками. Чимин блаженно пьян и не ощущает себя вовсе. Он - капля в бушующем море, он - затерявшаяся во вселенной туманность, крохотная и бесконечно неважная. Все чувства, ощущения и мысли кажутся чем-то совершенно чуждым в эту секунду, растянувшуюся, как подогретый на костре зефир. Он начинает осознавать себя только в то мгновение, когда над ухом фыркают - приходится проморгаться и, распахнув глаза, с новыми силами вжаться в холодный кафель. Перед ним - Мин Юнги, хмурящийся и отводящий в сторону руку, с которой капает... И на лице его столько нечитаемых эмоций, что Чимин невольно стыдливо опускает глаза, натыкаясь ими на потёки собственной спермы на чужой коже. О. Мой. Бог. Краска начинает заливать сперва щеки, уже после распространяясь на шею и уши, в которых оглушительно пульсирует кровь. Сейчас, когда тело растеряло былой жар, желание осталось только одно - сбежать как можно дальше от своего позора. И Чимин, заправляя обмякший член обратно в спортивки и бросив зажеванное "Прости!", несётся прочь из душевых, уже не слыша, как в спину ему шёпотом летит чужое удивлённое "Ну и что это было?". *** Чимин поедает себя неделями на завтрак, обед и ужин. По пробуждении зарывается в гнетущие мысли с головой и не выныривает прямо до того момента, как нужно снова ложится спать. После того инцидента в душевых на стадионе прошла половина лета, а Чимин все ещё корил себя за проявленное малодушие. Он то стремился хоть сейчас сорваться с места и кинуться искать Юнги, чтобы извиниться, объясниться с ним, то вдруг поникал совсем и топил себя с головой в желании тут же провалиться на месте от стыда и тоски. Стыда за содеянное. Тоски по горячим рукам и черному взгляду с сосущим голодом в его глубине. Что удивительно, Чимина никто не ищет. Ни чтобы поиздеваться, начистив морду новоявленному лузеру универа, ни чтобы вернуть форму, которую он, всё-таки, невольно стянул. Очевидно, Юнги никому и ничего не рассказывает про то, что произошло между ними, и парень не знает, что является тому причиной: нежелание самому светиться в подобной истории или всё-таки жалость к влюблённому в него мальчишке. А то, что это влюбленность, теперь не остаётся никаких сомнений, потому что Чимин утопает в своих чувствах ещё глубже. Теперь они похожи на затянувшую по пояс трясину, из которой не получается выбраться. Не то, чтобы Чимин так уж старался. Остаток лета проходит так же безлико, как и его начало. Хосок несколько раз пробует вытащить его на какие-то сходки чирлидиров, но в ответ получает вялые отказы и больше не пытается. Чимин же спит большую часть дня или, лёжа на кровати в своей комнате в родительском доме, бездумно пялится на синюю баскетбольную майку с засевшим в мыслях именем, которую, как и обещал, повесил на стену, а по ночам гуляет по городу. Ночью его улицы становятся для юноши панацеей, гостеприимно подмигивая сотнями огней и ярких вывесок. Ближе к началу нового семестра самокопание достигает своего апогея, и парень, сорвав со стены чужую форму и затолкав на самое дно сумки, с которой поедет в общежитие, принимает решение. Он вернётся в университет, найдет Юнги и отдаст ему украденное. Вернёт в надежде на то, что вместе с куском ткани старший заберёт извинения, все переживания и душащие чувства. На то, что ещё есть возможность вернуться к тому, что было до, потому что все эти мысли Чимина убивают. Он либо будет избегать любого контакта со старшекурсником и прятаться от него по углам и аудиториям, либо переступит через все это и будет, как и раньше, вздыхать по нему издалека. Молча. Незаметно. И решение это кажется ему правильным, вот только на деле оказывается невыполнимым. Юнги, окружённого соскучившимися за лето однокурсниками и ребятами из команды, невозможно поймать - он буквально никогда не бывает один. В столовой они обсуждают тренировки, которые начнутся со дня на день, в коридорах корпуса Мин копается в сумке, ворча на Намджуна за то, что тот сломал его карандаш. На тренировках, первая из которых случается на второй неделе семестра, Юнги сосредоточен на мяче, и ни на что другое попросту не отвлекается, хотя Чимин буквально маячит у него перед носом, делая растяжку и сверля глазами. Хочется подбежать к блондину, который пока тренируется в простой белой футболке, отобрать мяч и им же приложить по голове, чтобы не делал вид, что они даже не знакомы. Хотя ведь так все и есть... Каждый вечер Чимин возвращается с занятий в свою комнатку в общежитии и, завидев сложенную синюю майку, одиноко лежащую на краю письменного стола, только вздыхает, ощущая себя ещё меньше, чем этим утром. Ещё незаметнее. Он уже не знает, что хуже: насмешки и издевательства, которых нет из-за молчания Юнги, или его полный игнор. Тэхён, его сосед по комнате, разумеется, замечает частые вздохи без видимых причин, обкусанные в волнении губы, но ничего не говорит, даже если они привыкли обсуждать свои проблемы - за это Чимин ему благодарен. Он не готов делиться своими переживаниями с кем-то ещё. - Чимин, можешь задержаться ненадолго? Хочу поговорить, - Хосок ласково улыбается ему, сразу давая понять, что отчитывать не намерен. И Чимин чувствует, как на душе от этой улыбки становится на пару граммов легче. Хосок всегда, сколько младший его знает, умел это мастерски - располагать к себе. Пак оставляет сумку, в которую уже сложил одежду для тренировки, на лавке в зале, где ещё занимается баскетбольная команда - Юнги, разумеется, снова не замечает ничего, кроме рыжего мяча в собственных руках, - и шагает за Хосоком в небольшую каморку в углу зала. Обычно там обитает тренер баскетболистов, но в это время она пустует: небольшой письменный стол завален бумагами, висящая за ним маркерная доска изрисована схемами нападения и защиты, ниша на дальней стене с полками уставлена кубками с прошлых соревнований. Хосок сдвигает бумаги в сторону и запрыгивает на край стола, оставляя Чимину место в неглубоком клетчатом кресле. - Я не хотел поднимать эту тему, но вижу, что у тебя что-то случилось. Ты стал рассеянным на тренировках, - начинает он, и младший виновато опускает голову. Конечно, он рассеян, ведь все внимание волей-неволей уделяется Юнги. Даже если тому оно не особо и нужно. - Прости, хён, я постараюсь исправиться, - бормочет он, принимаясь теребить пальцами край нежно-розовой футболки. Перед Хосоком стыдно. Но ещё более стыдно перед самим собой за то, что тело помнит чужие жаркие прикосновения и фантомно воспроизводит их всякий раз, как Чимин увлекается разглядыванием жилистых рук, ведущих мяч к кольцу и забивающих неизменный трёхочковый. - Я говорю это не для того, чтобы ты чувствовал себя виноватым, - брюнет вздыхает, и плечи его опускаются, лицо принимает тоскливое выражение. Он смотрит на опустившего голову Чимина так, словно ему физически больно видеть его таким. Чимин хороший парень, вежливый и ответственный, с ослепительной улыбкой, которая вот уже несколько недель была скрыта за густыми тучами. - Может, нужна помощь? Любая. И не только сейчас - ты можешь обратиться ко мне в любое время, - предлагает старший с теплой улыбкой, и в голосе его расцветает ласка. - Спасибо, хён, - Чимин кивает и, наконец, поднимает на Хосока глаза, в которых благодарность тщательно скрывает затаенную грусть. - У меня все в порядке, но я очень благодарен тебе за всё. - Да брось, я ещё ровным счётом ничего не сделал, - отмахивается тот, спрыгивая со стола и вставая вполоборота по пути к выходу, давая младшему понять, что они закончили и больше задерживать его после изнурительной тренировки Хосок не планирует. - Но ты, все же, прими мое приглашение потусоваться как-нибудь. Обещаю, танцевать не заставлю, - подмигивает он, и Чимин с чистым сердцем смеётся, первым выходя в опустевший зал, пока Хосок закрывает тренерскую на ключ. Он и не заметил, когда перестал стучать баскетбольный мяч. - Какого... - вырывается тихо, но Хосок слышит, оборачиваясь к застывшему перед пустой лавкой Чимину. - Мой рюкзак пропал, кажется. Я же его здесь оставил... - младший оглядывает зал растерянным взглядом, не замечая, как в глазах старшего тлеют хитринки. - Как же так? Там ведь пропуск от общежития и ключи от комнаты, - Чимин устало зачесывает с лица каштановые волосы и без сил плюхается на ту же лавку. - А телефон у тебя с собой? Посмотри, вдруг кто-то забрал твои вещи себе, решив, что ты их забыл, - старший пожимает плечами, но терпеливо ждет, давая юноше уверенность в том, что он не один и что предложение о помощи ещё в силе. Чимин, будто на него снизошло озарение, подскакивает с лавки и лезет в задний карман джинсов, выуживая оттуда смартфон. Шатен с волнением снимает блокировку, и губы его тянутся в облегченной улыбке - и в самом деле, на экране высвечиваются два сообщения: одно от Тэхёна - о том, что он сегодня останется на ночь у своего парня, а второе - с незнакомого номера. И его содержимое заставляет едва появившееся облегчение тут же испариться.

Неизвестный номер твой рюкзак у меня в заложниках спускайся ко входу в корпус

- Что там? - нетерпеливо спрашивает Хосок, старательно не пуская улыбку на лицо. Чимин возмущённо пялится в телефон уже больше минуты, кусая губы, и ответом старшего не удосуживает. Поэтому тот сам подбирается ближе, заглядывая в экран через острое плечо, прячущееся в широком рукаве футболки. - Вот видишь, кто-то заботливый забрал твой рюкзак себе, чтобы он не скучал, - старший успокаивающе хлопает Чимина по плечу и за него же разворачивает в сторону выхода. - Спускайся, не заставляй этого человека ждать, Чимин-а. Чимин ещё раз растерянно оглядывается на старшего, но выходит за дверь зала, шаркающими, неуверенными шагами спускаясь по лестнице. Все тело вдруг охватывает какая-то нервозность, предчувствие чего-то нехорошего. Так бывает перед экзаменами, Чимин помнит это неприятное чувство, когда каждая поджилка трясется, бьётся в истерике, хотя юноша прилежно учил билеты накануне. И сейчас он ощущает что-то очень похожее, минуя ступеньку за ступенькой. В коридорах почти не горит свет - все студенты давно покинули здание корпуса и разбрелись по территории студенческого городка, поэтому территория непосредственно перед корпусом тускло освещается фонарями, и вокруг Чимин не видит ни души. Перед корпусом пусто. Парень оглядывается по сторонам, замирая на высоком крыльце, пока издалека, со стороны проходящей между корпусами дороги, не слышится нетерпеливый звук клаксона. - Долго ещё тебя ждать? - шелестящий низкий баритон доносится из-под черного шлема, блестящего глянцем в свете уличных фонарей, разъедая внутренности Чимина тревогой и эйфорией одновременно. Юноша неуверенно оглядывается по сторонам и переступает с ноги на ногу, не до конца понимая, ему ли предназначалась фраза. Но когда парень, сидящий на бордово-серебристом байке тычет большим пальцем себе через плечо, Чимин замечает на сиденье за его спиной собственный рюкзак. Ошибки быть не может - Мин Юнги торчит здесь из-за него. Сделать первый шаг в сторону объекта своей глубокой влюбленности оказывается не так-то легко. Чимин со второй попытки заставляет тело двигаться вперёд по выложенной широкой плиткой тропинке в сторону ждущего его баскетболиста, подходя к старшему уже на ватных ногах. Сдернув рюкзак с байка и освободив губу, которую до этого отчаянно сжимал зубами, чтобы не подорваться с места, в порыве стыда убегая куда подальше, юноша осмеливается поднять на Юнги короткий взгляд, но натыкается на глянцевое стекло шлема, не позволяющее увидеть чужое лицо. - Спасибо, - он взвешивает рюкзак в руке, не зная, что ещё сказать. В голове роятся десятки вопросов от "Почему мои вещи у тебя?", "Откуда у тебя мой номер?" до "Почему ты молчал о случившемся в тот день?" и "Что ты думаешь о моих чувствах?". Но вслух он так ничего и не произносит. Юнги тоже молчит, очевидно сверля его глазами - надетый шлем позволяет ему разглядывать Чимина, видеть засевшую в его теле неловкость и красные кончики ушей. - Запрыгивай, - голова в шлеме легко дёргается, указывая шатену за спину водителя. - Ты же в общагу собрался? - Я и сам могу дойти, не обязательно меня подвозить, - Чимин почти испуганно отступает на шаг, прижимая рюкзак к груди, словно щит. Из-под шлема до него отчётливо доносится чужой смешок: с каких это пор Пак Чимин из наглого воришки превратился в смущенного ангелочка? - Знаю, что можешь, ноги пока на месте, как вижу, - Юнги выпрямляется на своем стальном коне, складывает на груди руки и даже, кажется Чимину, надменно вздергивает подбородок. - Садись, говорю. Ты же так и не вернул мне форму, которую так нагло стащил прямо у меня из-под носа. Чимин моментально вспыхивает и опускает голову, пялясь на носки своих кроссовок. Воспоминания о том происшествии в душевой накатывает на него новыми волнами дикого смущения и совсем чуть-чуть возбуждения. Он неловко медлит, но грозное "Ну!", немного заглушенное шлемом, буквально подталкивает его в спину, вынуждая надеть рюкзак на плечи и неумело взобраться на байк позади старшего. - Держись за меня, а то свалишься, - наставляет Юнги под мерный рокот мотора, передавая ему запасной шлем красного цвета. Чимин натягивает его на голову и сквозь затемнённое стекло вперивается взглядом в крепкую спину в кожаной куртке. Держаться? Просто положить руки на плечи или... Юнги, не дождавшись от младшего никаких действий, проворачивает ручку, заставляя байк дернуться - Чимин тут же обхватывает парня за пояс, испуганно прижавшись щекой в шлеме к чужому плечу и напрягшись всем телом. - Так и сиди, пока не приедем, - младший только мелко кивает в ответ, не собираясь отпускать Мина до конца пути. Дорога до общежития на байке, юрко петляющем в городских пробках, занимает куда меньше времени, чем обычно. Чимин, как и обещал себе, не разжимает руки, держа их на поясе старшекурсника, чувствуя, как пальцы на особо резких маневрах скрипят по черной коже его мотоциклетной куртки. Яркие вывески и фонарные столбы проносятся на такой скорости, что сливаются в сплошную полосу света. От этого немного мутит, но Чимин упрямо не закрывает глаза, понимая, что так будет ещё страшнее. Его сердце и так громыхает в груди, грозясь перекрыть рев мотора, и всему виной - смотрящий строго вперёд парень в черном шлеме. На стоянке перед общежитием Юнги глушит мотор и первым стягивает с головы шлем. Его платиновые волосы в сумраке улиц кажутся совсем-совсем белыми, как и лицо. Зато глаза, когда он оборачивается к все ещё обнимающему его Чимину, горят поглощающей чернотой. Хриплое "Приехали" побуждает младшего оторвать от него руки, будто обжегшись. Может, так и есть - черные глаза, как два уголька на белом пергаменте кожи, провожают Пака пылающим взглядом, пока он перекидывает ногу и неловко сползает с байка. С шлемом расставаться не хочется до последнего - он стал настоящим оплотом и укрытием для горящего смущением лица Чимина, но все же приходится со вздохом передать его владельцу. - Можешь подождать здесь, я быстро, - предлагает Чимин, неопределенно указав пальцем наверх, но старший, хмыкнув, слезает следом и вешает свой шлем на руль. - Ещё чего. Пойду с тобой, чтобы не вздумал свалить, как в прошлый раз, - Юнги шагает к замершему шатену, становясь в опасной от него близости. Сейчас, когда второкурсник стоит на тротуаре, их глаза оказываются на одном уровне. Их губы оказываются на одном уровне, и Чимину от этого осознания становится плохо. Он первый делает шаг назад, спасая свое сердце от остановки, и отворачивается, поспешно направляясь к входной двери. Следом за ним идёт Мин Юнги, засунувший руки в карманы черных джинсов. По лестнице они поднимаются молча и не разговаривают ни пока Чимин пытается открыть подрагивающими руками замок, ни пока пропускает старшего в небольшую комнатку, состоящую из шкафа, кровати и рабочего стола - всего в двух экземплярах. Юнги переступает порог и отходит немного в сторону - прихожая часть комнаты слишком маленькая для двух людей и парадоксально напоминает собой тесноту кафельной кабинки в душевых университета. Чимин стягивает кроссовки за задники, и блондин следует его примеру, проходя вглубь. Половина комнаты принадлежит Чимину, и на всем там неуловимо ощущается его почерк: пара плакатов из фильмов "Шаг вперёд" и таких групп, о которых Юнги даже не слышал никогда; на кровати - мягкий плед с длинным ворсом персикового оттенка - старший в жизни бы на такой даже не взглянул; на рабочем столе лежат ровными стопками тетради и книги, тогда как на второй половине комнаты царит хаос. - Вот, - Чимин аккуратно огибает его из-за спины, стараясь не касаться ни одной частью тела и даже одеждой. Под нечитаемым взглядом позднего гостя юноша берет со стола аккуратно сложенную форму и скованно протягивает ее Юнги: - Я постирал ее, так что можешь завтра надеть на тренировку, - старший смотрит на синюю ткань так, словно видит впервые, и забирать не спешит. Чимин неловко закусывает губу. - Примерь, - Юнги, словно совсем не слушая его, кивает на свернутую форму и, сложив руки на груди, разваливается на застеленной кровати младшего, откинувшись спиной на стену. Смотрит выжидающе, пока Чимин растерянно переминается с ноги на ногу и думает, что ему послышалось. - Ч-что? - младший приоткрывает губы в очаровательном "о", на чём блондин невольно задерживается глазами. Этим самым "о" мальчишка стонал в его губы больше трех месяцев назад, а Юнги помнит переливы его голоса так отчётливо, будто это было вчера. - Не говори, что не думал об этом - в жизни не поверю, - старшекурсник хмыкает и неопределенно крутит кистью в воздухе, подгоняя Пака. Они переглядываются ещё с минуту, которую младший явно пытается осознать, не разыгрывают ли его. - Ночь не резиновая, ну. - У м-меня скоро сосед вернётся... - ляпает Чимин невпопад, хотя Тэхён предупреждал, что останется у своего парня, потому что просто не верится, что все это происходит с ним. Это что, такой способ Мин Юнги поиздеваться над ним? Сначала рюкзак прямо из-под носа стянул, чтобы вынудить Чимина прокатиться с ним, потом под предлогом того, что младший может сбежать, пробрался в общежитие, а теперь ещё и шантажировать будет? Чимин весь заметно сдувается и будто бы старается занимать в и без того тесной комнатке ещё меньше пространства. Думая о возможных издевательствах от баскетболиста, юноша уж точно не брал в расчёт подобные ситуации. Что Юнги будет делать дальше? Снимет пару фото и развесит по всему кампусу? Заставит пройтись в таком виде по общежитию? Чимин уже мысленно готовится к косым взглядам и усмешкам, опуская голову и закусывая дрожащую губу. Да уж, не так он себе представлял окончание их истории. - Тэхён остаётся на ночь у Чонгука. Думаешь, я бы пришел сюда, не позаботившись обо всем заранее? Надевай, - ну конечно, Чон Чонгук. И как Чимин не догадался о том, что парнем Тэхёна окажется именно форвард команды по баскетболу? Голос блондина звенит сталью, что будто бы забирается прямо под кожу, течёт в венах, вынуждая младшего двигаться против воли. Словно под действием огромного магнита. Хочет поиздеваться? Что ж, Чимин вытерпит и это, лишь бы потом старший убрался из его жизни и сердца. Проглотив свою гордость, Чимин медленно избавляется от футболки и заменяет её на форменную майку с именем того, чей внимательный взгляд пронзает его насквозь подобно тысяче острых игл. Не будь младший в таком напряжении, обязательно бы заметил, как Юнги голодно пялится на его шею и острые росчерки ключиц в глубоком не по размеру вырезе формы. - Дальше, - командует голос, заставив Пака озадаченно вскинуть голову и тихо промямлить "В смысле?" под доносящееся от блондина цоканье. - Джинсы и бельё снимай. В раздевалке такой смелый и разговорчивый был. А как в угол загнали - весь затрясся. Чимин в ответ волчонком смотрит, обиженно выпятив нижнюю губу, но подчиняется, расстегнув джинсы и одним резким движением спустив их к лодыжкам вместе с боксерами. Стряхнув лишнюю одежду с ног, юноша переступает через неё, оставаясь в одной майке старшего и мысленно радуясь тому, что та достаточно длинная, чтобы скрыть пах и ягодицы. В отличие от случая в раздевалке, сейчас у Чимина не стоит, хотя они в комнате только вдвоём и предмет его долгих воздыханий смотрит на него в упор. В отличие от раздевалки, сейчас Чимин ощущает себя голым не только физически, словно душу нараспашку открыл, а в неё заглянули лишь мельком и, брезгливо потоптавшись, оставили после себя лишь грязь. Этой грязью на чужих ботинках себя и ощущает Чимин - неоцененным, жалким, ненужным. Юнги же в тусклом свете старой люстры не может насмотреться на мальчишку, к которому так парадоксально тянет. Будто душу подцепили крюками на толстых тросах, разворочив при этом добрую половину, и насильно дёрнули ближе, вложив концы тросов в маленькие ладошки его личного сталкера. И тот, чтоб его, держит крепко, отойти не даёт ни на шаг, а Юнги и сам уже не желает, топчется рядом и руки жадные тянет к скрытой его же формой талии. Её двумя ладонями легко обхватить можно, сжать крепче, без сопротивления утаскивая парня на свои колени. Чимин прячет от него глаза, сколько бы Юнги ни старался перехватить его взгляд - стесняется? боится? - Смотри на меня, - снова повелительный тон, тихий и хриплый, и цепкие пальцы на подбородке. И младший смотрит, хмурится обиженно, но смотрит, и из глубины карих глаз без труда пробивается предвкушение. Чимин может бесконечно убеждать себя в том, что это наказание, издевательство, что после него постарается вытеснить из головы любые мысли о Юнги, но сейчас сдаётся им и его близости практически без боя. Сейчас сам сжимает холодными пальцами широкие плечи в мотоциклетной куртке, забирается ладонями под ткань футболки, касаясь разгоряченной в контраст кожи, и делает дрожащий выдох - его ловят чужие губы и запечатывают в жадном до дикости поцелуе. Голова кружится, и нет никакой возможности разобрать, чей стон вырывается первым: блондин шарит пылающими ладонями под тканью формы, гладит изгибы поджарого тела и недовольно ворчит, когда Чимин мешает ему своими попытками стянуть с него куртку. Возня на кровати затягивается, но ничуть не умаляет желание, что просачивается в воздух, зависая в нем мелкой пылью. Проходит достаточно времени, прежде чем они оказываются кожа к коже. Ничего лишнего, кроме надетой на Чимина баскетбольной формы, оба тяжело дышат, борясь за право касаться. И в конце концов младший первым сдаёт позиции, позволяя уложить себя на спину и только слепо шаря ладонями везде, куда может дотянуться, пока влажные губы Юнги оставляют багровые пятна вдоль шеи. Какая-то крохотная часть юноши пищит от восторга при мысли о том, что наутро эти метки расцветут всеми красками от бледно-розового до густо-фиолетового. И, может быть, его могла бы вразумить догадка о том, что после всего, что случится, Мин Юнги просто растопчет его, как своих противников на игровом поле, но разум окончательно выключается к тому моменту, как юркий язык старшекурсника принимается дразнить его соски прямо через ткань, оставляя на синей материи мокрые пятна от слюны. - Юнги, - Чимин натурально хнычет, сжимая в кулаке блондинистые пряди на чужом затылке и выгибаясь, как только на чувствительной горошине сжимаются зубы. Шершавые от бесконечных тренировок ладони лапают бёдра, с явным восхищением проходясь по крепким мышцам вверх и вниз, а после с силой впиваются в подтянутые ягодицы под растерянный и смущенный "Ох" младшего. Чимин ещё никогда не чувствовал себя таким открытым перед кем-то, несмотря даже на то, что все стратегически важные места на его теле прикрыты тканью. И все же, даже она не может утаить от чужих по-кошачьи внимательных глаз характерную выпуклость и влажные разводы в районе паха. - Всё-таки придётся учить тебя манерам, - сетует сбивчиво Юнги, хотя сейчас это последнее, о чем хочется думать, когда под ним от нетерпения ёрзает распалённое нехитрыми ласками тело. Чимину действительно немного надо - юноша краснеет щеками и призывно скребет короткими ногтями по крепкой спине баскетболиста. Где-то между их телами гордо вздымается ткань многострадальной формы. Юнги мысленно шлёт все разговоры к чёрту и рыскает в складках скомканного их вознёй пледа в поисках вытряхнутой туда ранее смазки. Пакетик с презервативом остаётся сиротливо лежать в заднем кармане его джинсов. - Мне быть аккуратнее? - вопрос запоздало звучит в тот момент, когда смазанные пальцы на пробу проезжаются по сжавшимся рефлекторно мышцам. Юнги поднимает глаза на младшего, и тот видит в них лишь голодные чёрные сферы, пожирающие его целиком. Ох. Ответом служит едва слышное "Пожалуйста", протягиваясь между ними в воздухе, тяжёлое и полное недосказанности. Юнги не нужно уточнять. Достаточно того, что Чимин доверяет ему себя, и уж он сделает всё, чтобы это доверие оправдать. Пальцы оказываются внутри, добавляются один к другому и разъезжаются ножницами, плавно толкаются, сгибаясь, пока мальчишка не всхлипывает высоко и не затихает настороженно, начав насаживаться на них самостоятельно. Медленно и изучающе, сладко прикрывая от удовольствия веки - для Юнги это подобно красной тряпке, метко брошенной прямо в лицо. Желание пульсирует в паху, стучит в висках, зудит в кончиках пальцев, которые плавно трутся о бугорок простаты внутри поскуливающего Чимина. Тот, раскрасневшийся и с искристыми глазами, полными вожделения - воплощение мокрой мечты Мин Юнги. Даже если последний осознал это буквально только что. - Хён, - впервые стонет это средоточие всего развратного в мире, и даже это простое обращение из его уст чудится старшему собственной погибелью - настолько чудесный и нежный этот звук. Карамельные глаза темнеют до оттенка горького шоколада, заманивая в ловушку, из которой нет спасения. Да и нужно ли оно Юнги? - Я не хочу снова кончить только от твоих рук, - Чимин подтягивает стопы выше, упираясь ими в кровать, короткие пальчики задирают край формы вверх, оголяя больше медовой кожи самых-восхитительных-черт-бы-их-побрал-бёдер. Он приглашает, и это приглашение сродни милосердно опущенной гильотине для измученного старшего. Остатки лубриканта размазываются по тяжёлой плоти, которую Юнги пристраивает к разработанному входу наощупь, не разрывая с младшим зрительный контакт. Ему необходимо видеть, как Чимин силится не закрыть глаза, как полные очаровательные губки приоткрываются, выпуская горячий выдох. Видеть выражение лица Чимина, когда его впервые заполняют так плотно и неизбежно до основания. Как тот и просил, Юнги аккуратен, когда подаётся бёдрами назад и снова вперёд, принимаясь плавно раскачиваться. Чимина безбожно ведёт от происходящего. Он прислушивается к своим ощущениям, отмечая, что возбуждение все ещё не схлынуло, все ещё покалывает все тело, печёт щеки и вынуждает подаваться навстречу чужим толчкам. Пусть неумело и немного скованно, но юноша желает близости ничуть не меньше старшекурсника и показывает это, как может. И это "как может" больно бьёт по оголенным нервам Юнги, его будто окатывает кипятком всякий раз, как Чимин откидывает голову на подушку и высоко, тоненько стонет на особенно приятном толчке. От вида чужих маленьких пальцев, вцепившихся в изголовье кровати, и закушенной в попытке сдержать стоны нижней губы самообладание старшего немилосердно сминается подобно ненужному клочку бумаги. Рядом с таким Чимином Мин Юнги заканчивается как разумный человек, оставляя после себя лишь пульсирующий сгусток похоти. - Юнги, - младший хрипит и на этот раз хватается за его предплечья, скользя по ним влажными от усердия ладонями. Старшекурснику приходится проморгаться и перевести поплывший взгляд от искусанных губ к глазам, затянутым мутной пеленой. Чимин скрещивает лодыжки на его пояснице и жмёт пятками, заставляя парня вжаться пахом в восхитительно пружинящие ягодицы. - Н-не так быстро, я не... - Юнги ведёт бёдрами по кругу, и тот давится продолжением, очаровательно распахнув глаза и проскулив что-то невнятное. - Ты не?.. - ухмыляется старший, хотя каждая секунда промедления сказывается и на нём тоже: нетерпение жалит низ живота, покалывает разогретые мышцы бёдер, побуждая двигаться быстрее, быстреебыстрееещёбыстрее. Ему хочется видеть, как все разумное в этих глазах на мгновения потухнет, заменяясь отражением чистой эйфории. И это будет его победой. От Чимина ответа не следует, так что Юнги пользуется случаем и тянет того на себя, возвращая их в прежнюю позу у стены, вжавшись лопатками в её холодящий монолит. - Двигайся, - широкие ладони на ягодицах помогают юноше приподняться и вновь опуститься с очередным тонким стоном, прозвучавшим в чужие губы за секунду до поцелуя. Чимин пользуется своим новым положением по-полной, задавая темп самостоятельно, меняя его по своей прихоти так внезапно, что старший иногда сомневается в том, кто из них у руля. Однако абсолютно дикий, отсутствующий взгляд, голодно вгрызающийся в его лицо, не оставляет сомнений в том, что мальчишке хорошо. Хорошо настолько, что тот жмётся ближе, притираясь пахом о напряженный живот Юнги, сгребает платиновые пряди на чужом затылке в кулак и резко вытягивается стрункой, отчаянно вскрикнув. Такой крошечный в его руках, почти что кукольный, и такой совершенный. Старший ощущает горячую влагу сквозь ткань форменной майки и дрожь бархатных бёдер под ладонями, когда самостоятельно толкается в разнеженное оргазмом тело ещё несколько раз. Его размазывает следом с интервалом в несколько быстротечных секунд, после которых они ещё долго лениво целуются, полностью забив на то, что не мешало бы помыться. Чимин смутно помнит окончание вечера. Сонный мозг отказывается генерировать хоть сколько-нибудь правдивые воспоминания, словно издеваясь и подкидывая картинки того, как сам Мин Юнги целовал его перед сном, как тесно они прижимались друг к другу на узкой кровати Чимина, как немного тянуло пониже поясницы после того, чем они занимались. Шатен вздыхает, всеми ещё не проснувшимися силами пытаясь отогнать эти дремотные мечты. Ему неудобно, жарко, в комнате слишком светло и сон ускользает все дальше и дальше, вынуждая чуть слышно захныкать и на пробу отпихнуть ногой слишком тяжёлое одеяло. На эту попытку "одеяло" хрипло и невнятно ворчит, наваливаясь только сильнее, и теперь отчетливо сопит ему прямо в затылок, заставляя Чимина напрячься, окончательно растеряв остатки сна, и распахнуть глаза. Взору предстаёт тэхёнова половина комнаты в легком беспорядке, который составляют сброшенные тут и там вещи. Лишь отчасти принадлежащие Чимину. Пониже спины и впрямь ощущается некий дискомфорт, а поперёк живота обнаруживается крепкая, увитая венами рука. - О. Мой. Бог, - шёпотом пищит Чимин, стараясь эту руку незаметно с себя снять, но та, будто почуяв неладное, обнимает только плотнее. Чужое дыхание на затылке перестаёт быть таким умиротворенным, как ещё минуту назад, и Чимин трусливо затихает, все ещё держась пальцами за светлое запястье Юнги. Вот сейчас. Сейчас ему скажут, что всё это было плохой шуткой, что он ужасный любовник или что теперь весь университет узнает, как резво он прыгает на чужих членах... - Если сбежишь от меня опять, клянусь своим местом в команде, я нагну тебя на следующем же матче прямо посреди стадиона, Пак Чимин, - раздаётся позади ворчливо, и младший не сомневается в том, что Юнги эту угрозу выполнит. К тому же, ни одной мысли о побеге не остаётся после того, как этот хриплый голос вспорол ему живот миллионом порхающих бабочек. Чимин заметно расслабляется, а после того, как получает смазанный поцелуй за ухом, и вовсе расплывается в застенчивой улыбке, переставая видеть мир своими глазами-щелочками. - В этот раз сбегать нужно тебе, - дождавшись вопросительного мычания из-за спины, Чимин продолжает мысль, бездумно водя кончиками пальцев по чужой ладони: - Тэхён скоро придёт. - Не хочешь похвастаться? - из-за плеча младшего появляется слегка помятое лицо Юнги: на щеке след от подушки, губы опухшие от поцелуев, светлые волосы в беспорядке торчат во все стороны. Пак тихонько умилённо хихикает. Кто же знал, что по утрам Мин Юнги бывает таким очаровательным, напоминающим невовремя разбуженного ленивого кота. - Было бы чем, - дерзит он прежде, чем взвизгнуть от шлепка, метко прилетевшего по правой ягодице - во сне форма на нём задралась, и теперь парни бесстыдно прижимались друг к другу обнажёнными телами. - Ещё слово, и твой сосед не попадёт сюда следующие сутки. Несмотря на шутливую перепалку, собираются они в темпе, похватав с пола каждый свои вещи. Чимин безбожно залипает на то, как старший зачесывает намоченными под краном пальцами блондинистые волосы, открывая лоб, и, черт, - думается ему, - Мин Юнги слишком горяч. Чудом вспомнив об изначальной причине присутствия баскетболиста в своей комнате, Чимин с досадой скребет пальцем засохшее пятно на форме и смотрит на старшего со смесью вины и осуждения во взгляде. - Можешь оставить себе, - великодушно разрешает Мин, уже обуваясь к тому моменту, как на телефоне Чимина высвечивается "скоро буду" от Тэхёна. Следом прилетает "надеюсь, вы одеты))0", заставляя его закатить глаза. Юноша ещё подумает над тем, что сделать с соседом - поблагодарить за то, что все так сложилось, или устроить взбучку за то, что не раскрыл ему планы Юнги. - Как же ты без формы? Матч ведь уже завтра, - Чимин мягко улыбается, открывая для старшего дверь и не позволяя сожалению от того, что Юнги уходит, отразиться на лице. Они ведь даже не успели всё обсудить. Разве не должны люди, проведя вместе ночь, поговорить об этом? С другой стороны, возможно, Юнги считает, что здесь и вовсе нечего обсуждать. Чимин от досады закусывает нижнюю губу и старается не пересекаться с блондином глазами. От последнего умозаключения хорошее настроение безвозвратно испаряется, оставляя в груди холодную пустоту. Юнги застегивает мотоциклетную куртку, проверяет карманы джинсов на предмет ключей от байка и только после осматривает хозяина уютной половины комнаты. Чимин смотрит на свои босые ноги, большим пальцем ковыряя едва заметную дырку в дверном коврике. Совсем как обиженный щеночек, которого хозяин оставляет, отправляясь на работу, обещая вернуться к вечеру. Мальчишку тоже хочется заверить в том, что он вернётся, потрепать по каштановой макушке и чмокнуть в кончик острого носа. Вместо этого Юнги ненавязчиво привлекает Чимина к себе за талию, утягивая в развязный, но короткий поцелуй. Тот не сопротивляется совсем, с охотой льнёт ближе всем телом, скользя ладонями по черной коже куртки. - Сохрани мой номер, - долетает до младшего на грани шёпота в самые губы. Юнги потирается носом о бархатистую щёку и шумно втягивает запах его тела в районе шеи, вызывая этими простыми действиями легкую дрожь. Тепло широких ладоней остаётся на коже даже когда Мин уже убирает руки, переступая порог. - И приходи завтра посмотреть игру. Я как раз заказал себе новую форму. Увидимся, крошка, - бросает он напоследок, заставляя Чимина моментально вспыхнуть, как спичку, и периодически сверкать ярко-красными щеками до самого вечера. *** - Так вы теперь вместе? - Тэхён с мечтательной улыбкой наблюдает за разминкой своего парня, стоя на забитой студентами трибуне по правую руку от Чимина. Чонгук в привычной темно-синей форме команды по баскетболу одной рукой отбивает мяч от покрытия поля, убрав вторую за спину. Красуется, украдкой посматривая на улыбающегося ему Кима. Чимин же в ответ жмёт плечами, с кислой миной высматривая глазами предмет обсуждения, который до сих пор не соизволил появиться на стадионе. - Не знаю, - вздыхает он, хотя этого звука совсем не слышно за гомоном многоголосой толпы зрителей, собравшихся посмотреть домашний матч. В противниках - слабенькая команда местной старшей школы, поэтому в чирлидерах сегодня нет нужды, и Чимин с Хосоком присутствуют на трибунах исключительно в роли наблюдателей. - Мы так и не поговорили после... ну, всего, что случилось, - заканчивает юноша неловко, встрепенувшись как раз в тот момент, когда на поле высыпает оставшаяся часть команды, и озадаченный взгляд Пака приклеивается к Мин Юнги. Тот вышел в форменных шортах и широкой черной футболке вместо обещанной майки. - А вот если бы хоть раз за лето принял моё приглашение потусоваться, всё могло бы случиться ещё раньше, - пристроившийся слева Хосок, толкает младшего локтем под рёбра, на что Чимин едва не давится возмущением. - Ещё скажи, что ты тоже был в курсе всего, хён! Я что, один тут был в неведении о подробностях собственной личной жизни? - Пак натурально пыхтит, отворачиваясь от поля и впиваясь хмурым взглядом в капитана команды чирлидеров, конкретно в данный момент жалея, что не может вцепиться ему в глотку. Хосок же на это беззаботно смеётся, пожимая плечами. - Конечно был, мы с Юнги друзья детства, - старший назидательно тычет пальцем в воздух, все ещё посмеиваясь от того, что Чимин так переживает. У того даже кончики ушей розовиться начали, а всё потому, что, оказывается, всё это время его упорно пытались свести с предметом его давних воздыханий, пока сам он был в блаженном неведении. - Для меня он словно открытая книга, поверь, было проще простого уловить его интер... - остаток фразы Хосока тонет в шуме сотен сплетающихся в один гул голосов с протиположной трибуны. - Что случилось? - Чон вопросительно сводит брови, заозиравшись по сторонам в поисках причины такой реакции. - Юнги снял футболку, - все так же меланхолично замечает Тэхён, продолжая улыбаться Чонгуку так, будто на стадионе они одни, а пульс Чимина в мгновение подскакивает от его слов. Ощущение такое, будто сердцу дали разряд в 220. - Ч-что? - взгляд торопливо бросается к знакомой уже жилистой фигуре, но обнаруживает старшего одетым. Без черной футболки, в которой он был до этого, да, но теперь уже действительно в новой форменной майке с логотипом команды на груди. Юнги стоит к ним лицом и щурится, вглядываясь в трибуны, словно силится разглядеть лицо каждого болельщика. Его изучающий взгляд незримо теплеет, а хмурое лицо озаряется усмешкой, стоит старшекурснику заметить Чимина в третьем ряду. Мин приветливо машет младшему рукой, а после складывает её в кулак, указывая большим пальцем себе за спину прежде, чем этой самой спиной к нему повернуться. И теперь Чимин, успевший поднять руку, чтобы махнуть в ответ, так и застывает в нелепой позе, с раскрытым ртом пялясь на то место, где на ткани должно значиться имя игрока. Вместо знакомых букв поперёк спины старшего тянется фраза, повергшая весь стадион в состояние перманентного экстаза, и Пак Чимин с его бедным сжавшимся до атома сердцем не исключение. - А Юнги-то, оказывается, романтик, - усмехается где-то сбоку Тэхён под звуки хосокова смеха. "Встречайся со мной, крошка", выведенное белым, для Чимина подобно неоновой вывеске во тьме переулка - пылает ярко даже под зажмуренными веками. Не потухает даже когда он ныряет вниз, опустившись на корточки под возбужденные крики толпы и стыдливо закрыв лицо ладонями. Юнги не просто ответил на его чувства в своей дерзкой манере - он заявил о них во всеуслышание. Юноше жутко неудобно от подобного публичного предложения, однако грудь распирает от чего-то светлого и тёплого, и Чимин задаётся вопросом, так ли ощущается чистое счастье. Впрочем, сам же и отвечает на него немногим позже: нет, счастье - это видеть искреннюю и яркую улыбку Юнги, когда заставляет себя снова подняться и робко, едва заметно кивает, соглашаясь.