Пряная мята

На Дайчи всегда можно было положиться. Он был из таких людей, что расшибутся в лепешку окаменелого дерьма питекантропа, но выполнят обещание, несмотря на бурю, непредвиденную дорожную аварию или полуголую девушку, развалившуюся на его коленях. Как такое успело произойти всего за десять минут нахождения в Некоме, он категорически не понимал, от того и позволил длинноногой красотке затащить себя в полутемную раздевалку. Товарищеский матч вот-вот начнётся с оглушительным свистком, его команда, должно быть, потеряла своего капитана, а он пытается заставить себя отвечать на эти настойчивые и мокрые толкания в свой рот. В голове кристально пусто, ядовитые ленты холодного разума впиваются в кожу, и в сознании звенит лишь одна мысль - ему не нравится. Ему не нравится запах приторно сладких духов, от них у него раздраженно сжимается желудок, грозясь извергнуть весь скудный обед. Донельзя неправильно ощущается липкость губной помады, локоны длинных волос меж пальцев, что Дайчи на хрупкую секунду кажется - это не он сам, а кто-то вместо него. Дверь распахивается с противным скрипом несмазанных петель, яркий свет издевательски облачает спрятавшуюся парочку, словно самых известных преступников Токио, больно резанув по глазам. У Дайчи в груди замирает ругательство, стоило ему узнать силуэт обманчиво хрупкой фигуры. Сначала паника впивается иголками в каждый позвонок, а затем осознание – подвернулась удачная попытка отомстить Сугаваре. Дайчи пристально и неотрывно впивает взгляд карих глаз на своего вице-капитана, хоть и не видит его лица из-за слепящего глаза проклятого света. О да! Капитан Карасуно многое бы отдал, чтобы увидеть ахуеевшее лицо Суги, когда притянул рукой за затылок не менее ахуеевшую девушку и грубо впивается в раскрытые губы. Смутно осознает на задворках сознания, что творить такую дичь еще месяц назад он бы не стал, рассмеялся бы в голос от настолько очевидной ребяческой провокации. Но нынешняя ситуация их отношений с Сугаварой требовала крайних и экстравагантных мер, что-то в духе известного безбашеного броманса «Бокуто-Куроо». Дайчи еще раз напоследок мажет губами по щеке девушки, лица которой он уже и не помнит и с самым нахальным видом уходит, оставив позади всех свидетелей его неудачной попытки быть «нормальным гетеро-мужиком». Месяц назад они праздновали очередное окончание тренировочного лагеря, затолкавшись в просторную квартиру Бокуто. Жаркое летнее марево растапливало стальную выдержку капитанов, прошедшие соревнования плавили приятной истомой мозг, а сданные экзамены и вовсе окрыляли над землей. Все это так и подбивало согласиться на уговоры Бокуто «напиться вусмерть и творить хуйню». Капитанам Некомы и Фукуродани в принципе даже не нужно было прикладываться к выпивке, чтобы выкинуть нечто эпатажное и шокирующее, но тут поддержали их «предохранители», вызвавшись выпить тоже. Так Суга называл Кенму с Акааши, которые неустанно бдели за своими капитанами. «И парнями», всегда добавлял Сугавара, весело хихикая и задевая пальцами кожу предплечья. Сугавара был человеком тактильным, даже чересчур на взгляд Дайчи. Казалось, ему жизненно необходимо коснуться кого-то, прощупать кожу своей кожей и ударить с громким шлепком по плечу, только тогда пепельноволосый успокаивался. Доставалось чаще всего, конечно же, его лучшему другу – Дайчи, кто в отличие от него самого терпеть не мог лишние касания, нарушавшие его личные границы. Однако его мнение никогда не учитывалось, и вечно холодные бледные пальцы в очередной раз обхватывали загорелые запястья. Вот и сейчас, когда охреннено дорогой виски из личной коллекции матери Бокуто полился рекой среди неискушенной толпы молодняка, кто и оценить-то по достоинству не сможет вкус терпкого напитка, Сугавара медленно поглаживал длинными пальцами венку со стучащим пульсом. Дайчи пил крайне редко, но метко, да так, что мог бы обогнать Бокуто и Куроо по их шкале дичи, творившееся по пьяни. В этот раз выпивка с нотками горького шоколада и пряной вишни кружила голову, атмосфера располагала к расслабону, а тупые шутки броманса казались не такими уж и тупыми. - Малыш Бо, ты слышал, что Алиса запала на твою задницу? Цитирую: «Я бы позволила этому гиганту с охуенной задницей затащить меня в постель, и научила бы всем прелестям русского мата». Конец цитаты. - А причем тут русский мат и моя задница? - Спроси у Льва. Малыш Бо реально позвонил мужскому представителю семейства Хайбы, но тот сам не мог взять в толк бухую речь звонившего, и, причем тут символ русского достояния – его японская задница в татухах из русского мата. Происходило безумие. Бо и Куроо заходились таким безумным хохотом от любой мелочи, что заражали весельем даже хмурого Акааши. Кенма загуглил самые популярные матершинные слова в России на своем телефоне, и показал их Куроо, который уссаться, как пытался выговорить их. В какой-то момент, в его руке оказался несмываемый маркер и левая ягодица Бо. Выкинув через ногу свои домашние шорты, тот разлегся на коленях лучшего друга и хохотал до покрасневших щек и слез, пока тот старательно выводил русскими буквами «блядь» и «сука». В довершении всего он пририсовал шедевры художества в виде сердечек и совы с огромной задницей. Уже все валились с ног от всего этого цирка, когда Акааши впился в зубами в упругую ягодицу Бо, а Кенма сфоткал все это на телефон Куроо. После этого, Кейджи, разомлевший видом сверкающих полушарий Бо, выхватил телефон и набрал сообщение Алисе. «Эта задница целиком и полностью принадлежит Акааши Кейджи. Даже есть собственническая метка. Любые попытки посягнуть на эту собственность будет караться укусами в сонную артерию. С любовью, личная сучка Бо». «Сучка» он написал на русском. Дайчи смутно помнил все остальное, но подозревал, что все эти игры с задницей Бо, были лишь одной большой прелюдией для них с Акааши. Их терпения хватило ненадолго, и наспех бросив пару слов на прощание, малыш Бо скрылся в темноте его спальни с Акааши на руках, сверкая совсем немаленьким Бо-младшим. Дайчи всегда считал Кенму маленьким, ленивым котенком, но сегодня он убедился в этом окончательно. Плавными движениями Кенма ластился к кошаку-Куроо, чуть ли не мурлыча себе под нос, забираясь к нему на колени. Савамура всерьёз забеспокоился, что они начнут свои мартовские игры прямо перед ними на том самом диване, где им еще предстояло уснуть, и прогнал их в другую спальню. Вселенская усталость накатила внезапно, обрушиваясь на затекшие от долгого сидения на полу плечи. Смертельно хотелось завалиться спать, но валявшиеся то тут, то там пустые упаковки из-под чипсов и бутылки с газировкой не давали нормально расстелить диван, а ноги отказывались слушать, как после особо трудной тренировки. Впервые за весь вечер Суга отнял свои руки от Дайчи, и с громким вздохом принялся расчищать пространство от последствий их пьянки. - Мамочка Суга все взял в свои ответственные руки, - усмехнулся Дайчи, вспоминая прозвище, которым одарили его второгодки. Суга действительно всегда был гипер-заботливым, вился суетливой наседкой вокруг младших товарищей, чем здорово выручал иногда забывчивого капитана. – Что бы я без тебя делал? Бледные щеки Сугавары залились прекрасным, еле заметным персиковым румянцем, от чего в груди у Дайчи потеплело. Он наблюдал за ритмичными движениями своего друга, и пытался вспомнить свою жизнь без него. Так или иначе, он фигурировал во всех воспоминаниях и фрагментах его жизни. С самого детства, белобрысый и легкий на общение сосед по имени – Коуши, и по сей день оставался его лучшим другом. Знал о Дайчи так много, что казалось еще немного и он впечатается в его кожу, сольется с ним самим и станет частью его мозга. - Я приготовил нам постель, - Суга вскользь касается шеи Дайчи, и у того из-за яркого контраста горячей кожи и холодных пальцев мурашки марширует парад вниз по позвоночнику. – Ложись спать, папочка. Да, все честно. Если Сугавара был мамочкой их команды, то вполне очевидно, что папочкой был Дайчи. Они легли, но даже на разложенном диване двоим спортсменам тесно, оттого они и вынуждены прижиматься друг к другу. Дайчи отчетливо чувствует острый локоть Сугавары впивающиеся в его ребра, мягкий шелест светлых волос об подушку и ровное дыхание с ароматом мяты. Вообще, насколько помнит Дайчи, его друг всегда и при любых обстоятельствах пах еле уловимым, сладким запахом мяты. Так пахла зубная паста, свежевыстиранное белье и Сугавара. Прикрыв изгибом локтя глаза, Дайчи окунулся в чернильную темноту, где радужные спирали вырисовывали водоворот бездны. Мелкие звездочки выводили хоровод, и голова кружилась от выпитого добротного виски так, что положение лежа казалось ему наказанием. Он уже проваливался в пучину мятного океана, как резкий шум резко выдернул его из полудремы. Вспышки осознания острыми иголками впивались в копчик, заставляя сердцебиение ускорить свой ритм. Сначала это был тихий скрип пружин старого матраса, затем характерное шуршание простыни. Первый шлепок кожи об кожу показался Дайчи оглушительным в мертвой тишине дома, а приглушенный стон буквально взорвался у него в ушах. Пошлые звуки из спальни Бокуто и Акааши будоражили фантазию, вставляя мокрые картинки в пьяное сознание парня. Он старался игнорировать вставший колом член, который болезненно пульсируя напоминал ему о том, как долго Дайчи не сбрасывал напряжение мастурбацией. Теперь, он проклинал всех в этом доме, а больше всех монстра Бокуто, который явно был асом не только на волейбольном поле, но и в постели. Когда стало очевидно ясно, что одним раундом эти двое не ограничатся, Дайчи был уже не в состоянии терпеть предательский стояк, и собрался было пойти в ванную и подрочить на скорую руку. - Ты тоже не можешь уснуть, да? – Холодная ладонь Сугавары ложится на его плечо, а мятное дыхание вперемешку с ароматом виски щекочет вспотевшею шею. - Ага, - вздыхает капитан Карасуно, не открывая глаз. - Меня эти звуки…. Суга не договаривает, но прохладная рука перехватывает сжатую в кулак ладонь Дайчи и направляет к себе под одеяло. Через неплотную ткань спортивных серых брюк, Савамура очень четко чувствует, что потрахушки малыша Бо и вечно-серьезного-но-только-не-в-постели Акааши возымели эффект и на Сугавару. Внушительная выпуклость упирается в ладонь, даже через такую преграду, как трусы и брюки ощущается влага смазки. - Блять, - глухо рычит Дайчи, не понимая, от чего так сильно ведет его голову. То ли от выпитого ведра проклятого виски, то ли сносящего крышу запаха мяты исходящего от Суги. Или от его рук, что направляют его ладонь и гладят по его возбужденному члену. – Коуши, что ты делаешь? Дайчи честно пытается собрать воедино крохи ускользающего самообладания, но что-то в тяжелом дыхании Сугавары его останавливает. - Мы просто поможем друг другу, - шепчет ему в ухо Коуши, прижимаясь всем телом. – Если ты против, то просто оттолкни меня. Дайчи замирает. Никогда еще прежде он не слышал такого Сугу. Его голос вязким медом окутывал конечности Савамуры, томный оттенок с ноткой хрипотцы слов выжигались в зажмуренных веках. Он не отталкивает Сугавару, лишь напряженно ждет, что же тот предпримет дальше. Коуши приподнимается на дрожащих и ослабших от возбуждения локтях, втягивает носом крышесносный запах пряной корицы и топленого шоколада, исходящий от Дайчи. Он наклоняется и осторожно касается мягкости его губ, ведет языком по ровному белому ряду зубов, затем обрушивается на него со всей копившеюся жадностью, словно хочет испить Савамуру до дна. От поцелуя Коуши у Дайчи член встает еще больше, а внутри что-то с треском ломается. Он и раньше целовался, только это всегда были девчонки. Он прислушивается к себе и пытается отыскать отвращение к такому роду занятий, но вместо этого падает в объятия Суги еще глубже, а отвечает на поцелуй еще страстнее. Посасывает язык, толкаясь в жар рта, обнаруживает внутри себя огромное и необъятное желание не отпускать ни на миллиметр мягкое, податливое тело. Рука все еще поглаживает стояк Суги, только теперь она осмелела от жарких поцелуев и призывных движений, казалось бы, скромного Коуши. Дайчи поднимается выше, задирает измятую футболку, скользит невесомым движением по напряженным мышцам связующего, царапает короткими ногтями выделяющиеся ребра и замирает, добравшись до бусинок возбужденных сосков. С губ слетает нечто нечленораздельное, когда кончики горячих пальцев натыкаются на холодный металл, соединённый с кожей. Дайчи напрягает глаза, и благодаря щедрому свету посеребренной луны видит то, от чего его крышу рвет окончательно и бесповоротно. На двух покрасневших сосках четко поблескивают платиной две тонкие штанги, оттягивая нежную кожу. - Когда успел? – с придыханием спрашивает Дайчи, чудом вспомнивший, как еще можно пользоваться языком. - Месяц назад, - улыбается Коуши, зарываясь пальцами в каштановые волосы капитана. – Не тормози, папочка. От его слов Дайчи моментально отбрасывает в сторону все лишние мысли, сосредотачивая все свое внимание на требующих ласк сосках. Медленно он ведет языком по правому соску, очерчивает сладкие ареолы мокрыми поцелуями, затем вонзается зубами за метал. Безумный контраст прохладной штанги и горячего соска словно тает во рту, а в голове вспыхивает мысль: на вкус, как пряная мята. Дайчи тщательно вылизывает каждый сосок, покрывает поцелуями тонкую ключицу и переключается на шею. У Коуши до дрожи в коленках красивая шея. Длинная, словно у древних аристократов, бледная до того, что все поцелуи Дайчи оседают лиловыми метками, как на чистом полотне. Кусает в порыве животной страсти за особо нежную часть за ухом, зализывает пульсирующую венку, а затем снова и снова припадает жадным поцелуем к мраморной коже. Руки шарят по всему его телу, а он извивается в кольце его объятий, негромко постанывая его имя. На пол летят брюки и боксеры, ладонь находит сочащийся смазкой член и крепко сжимает у основания. Размазывает белесую жидкость по всему стволу, ведя шершавой ладонью вверх-вниз. Это вызывает дрожь у Коуши, он с силой толкается в сжатый кулак Дайчи, обхватывает рукой того за скользкие плечи и сам дрочит тому, сбиваясь с ритма. Руки у Сугавары вечно ледяные, словно аромат мяты передал свой холод длинным пальцам. Но тело горит праведным огнем, полыхает от грубых, резких ласк Дайчи и растекается жидким азотом по дивану. Он льнет гибким телом к смуглой мускулистой груди капитана, выгибается до хруста в позвоночнике и трётся возбуждёнными сосками об соски Дайчи. Между ними разливается пламя, такой же азарт, как и во время решающих секунд матча, где дыхание рвет глотку и дышать уже невозможно, а ноги предательски тяжелеют налитые свинцом. Член у Дайчи оказывается толще и длиннее Коуши, осознает он это лишь когда обхватывает шириной своей ладони сразу два их ствола, и чувствительная кожа касается чужой плоти. Теперь их темп един, так же как и дыхание, перемешанное на двоих. Пряная мята и топленый шоколад. Сугавара тихо стонет под ухом Дайчи, от чего тот снова припадает губами к нему, оттягивая нижнюю до болючего всхлипа. Ласкает его язык, сосредоточенно изучая каждую деталь его маленького рта и смакуя на вкус мятную слюну. Целовать лучшего друга по пьяни, казалось бы, сценарий стар, как мир. Но, блять, сейчас ему хорошо так, как не было ни с одной девчонкой, он видит перед собой именно Сугавару Коуши и от одного вида взлохмаченных волос и покрасневших губ он был готов кончить. Именно он возбуждал Дайчи до тугих спиралей внизу живота и дикого рыка из груди. Жаркое опаляющее дыхание жжет кожу, когда большой палец надавливает на уздечку, приостанавливая бешенным ритм, что задал Дайчи. Ему неосознанно хотелось продлить это мгновение, хотелось еще немного ощущать тело Коуши. Но Суга жалобно хнычет, утыкается в ямку на ключице и дразня проводит кончиком языка, слизывая капельку соленого пота. - Ты пахнешь, как мой любимый шоколад, который я пью по вечерам. Теперь, я всегда буду вспоминать этот момент, когда моего языка коснется шоколааад…. Договорить ему удается с титаническим трудом, от его слов Дайчи звереет и дрочит им обоим с таким давлением, обводя пальцами каждую венку, что Суга захлебывается в стонах. Он с силой впивается в крепкий разлет плеч, оцарапывает короткими ногтями. От возбуждения все кружится, и они оба уверены – дело совсем не в алкоголе. Еще пару резких движений и Суга кончает, громко ахнув прямо в губы Дайчи. От вида расширившихся темно-серых глаз, широко распахнутых и с хрусталиками прозрачных слез в уголках, Дайчи кончает следом, рухнув своим весом на Коуши. Оба, разомлевшие после охренительного оргазма, лежали молча, переплетаясь мокрыми телами. Проваливаясь в сон, Дайчи мягко и с щемящей нежностью провел губами по родинке под глазом, любуясь умиротворённым лицом его Коуши. На задворках опьяненного, не только виски, но и Сугаварой, сознания плещется упрямая назойливая мысль, что после этой ночи их отношения оказались на невозвратной точке. Теперь все должно измениться, но Дайчи явно не ожидал, что наутро от Коуши не останется и следа, лишь покрасневшие отметины его ногтей на плечах. Все действительно изменилось. С той самой ночи, Сугавара игнорировал Дайчи, словно тот ахуеть какое ничегонестоящее дерьмо. Он чувствовал себя полнейшим кретином, бегая вслед за Коуши, и каждый раз, натыкаясь на равнодушный взгляд своего уже-бывшего-лучшего-друга. Дайчи и не представлял насколько сплелись их жизни, как много Суга занимал места в его существовании, освещая его жизнь посеребренным теплом. Теперь в его жизни поблекли все оттенки, превращаясь в полутона из серых клякс. Не таких блестящих и волнующих, как волосы Суги, нет. Тона, навевающие пасмурную тоску в районе груди, когда вместо медового, искристого смеха слышались лишь отзвуки удаляющего эха. Капитана команды черных воронов вновь окликает тренер Укай, хмурясь на всегда сосредоточенного игрока. А игра сегодня была хуже некуда. Хината с самого утра мучился неизменной диареей, собачился с Кагеямой, а Дайчи даже и не пытался вразумить буйных первогодок. Все что он видел перед собой – бледные и утонченные ноги Коуши, соблазнительно выглядывающие из-под форменных шорт. Ему нестерпимо хотелось насрать на весь этот матч и схватив игрока под номером два за вечно холодные запястья, затолкать в ближайшую раздевалку. Там бы он, не сдерживаясь, провел языком по гладкости аккуратных икр, нежно обхватывая изящные щиколотки. Пробирался выше, не переставая изучать каждый дюйм ментоловой кожи, оставляя красные отметины на внутренней части бедра, пока не уткнулся бы на вставший бугорок, так манящий облизать и его…. - Дайчи, ты себя хорошо чувствуешь? – Асахи дружески бьет того по плечу, выдергивая из влажных грез, где, надо признать, Савамура пропадал большую часть этого месяца. Остальную часть времени он проводил, гадая причины столь резкого холода со стороны Коуши. – Ты всю игру весь не свой. Капитан вонзил свой взгляд на табло, силясь усилием воли показать заветные цифры, знаменующие об окончании игры. - Да, все нормально. Все НЕнормально. Все просто дерьмово. Они продули, и впервые в жизни Дайчи это не волновало. В раздевалке, как и обычно стоял гул из громких переговоров ребят из команды. Все стремились поскорее оказаться под душем, стягивая с себя потную форму. Но только не Дайчи. Он не вынесет вида обнаженного тела Суги, объятым густым паром. Черт, он завидовал даже воде, что обтекала изгибы желанного тела. Поэтому он предпочел отсиживаться на скамейке, спрятав лицо сухим полотенцем от любопытных взглядов. Последним попрощался Танака, и Дайчи остался один. Один? Один. Без Сугавары, Дайчи был словно без руки. Постоянно ощущал жалящую фантомную боль. Выходя из школы, он вдохнул сладкий запах уходящего лета, когда земля пахла душистой пачули и кедром, а в воздухе витали капли не разразившегося дождя. Лучи закатного солнца рассекали пасмурное небо, смешивая мягкие розовые тона и грубость токийского неба. - Задержала твоя подружка? – Сугавара стоит около школьных ворот, облокотившись плечами об каменную стену. Стреляет шальной пулей где-то между лопаток, отчего Дайчи тормозит слишком внезапно. Он даже не сразу понимает суть вопроса, лишь пялится на Сугу, за которым растекается малиновый закат. Природное явление в тот же миг становится милее глазу. - Мы теперь разговариваем? – не знает, откуда рвется этот едкий тон. - Ты бы предпочел и дальше играть в кошки-мышки? – Лицо Коуши выглядит изможденным, словно тот не спал несколько суток подряд. Синюшные тени пролегли над острыми скулами, делая взгляд более взрослым. - Возможно, если бы ты посвятил меня в правила своей игры, я бы ответил тебе. Но, нет, Коуши! Я же, блять, нихрена не понимаю! Почему ты так резко отдалился от меня? – Внутри Дайчи все горит. Он столько ночей, уставившись в потолок, представлял их разговор, но сейчас противоречивые чувства рвут все нутро. Он зол на Сугу за то, что тот без объяснений заигнорил его, оставив лишь гадать причину столь несвойственного поведения. Он испытывает облегчение, слыша его голос, направленный на него, впервые за долгое время. Коуши молчит, вперив свой упрямый взгляд. Молчит, когда из хрустально-серых глаз проливается первая слеза. - Это из-за той ночи, да? – решается спросить Дайчи, медленно приближаясь к нему. Неважно, насколько зол он был, стерпеть вида слез Коуши он не мог. Тот качает головой, поджимая дрожащие губы. - Я испугался. - Чего, глупыш? Дайчи подходит к тому, обхватывая мокрые щеки ладонями. Вглядывается в глаза Коуши. В них бушует шторм, и Дайчи клянется, что он готов затеряться в этом смертельном смерче. Словно потеряться в мятном небе. - Я так долго любил тебя. Но тебе всегда нравились девушки, ты никогда не смотрел на меня, как на парня. А в ту ночь, я потерял голову, сошел с ума. Боялся твоего взгляда и решил отдалиться первым. Я бы не вынес твоего осуждения. Он всхлипывает, задерживая дыхание. Коуши страшно сейчас. Нет, гораздо страшнее, чем когда-либо. - Ты должен был верить в меня сильнее. – Из Дайчи рвется рваный вдох, опаляя грудь неожиданным облегчением. - Что? - Я тоже, Коуши. Черт, за этот месяц я чуть рассудка не лишился. Я не хочу, чтобы наши отношения возвращались в прежнее русло. Слышится новый всхлип. - А чего ты хочешь, Савамура? - Тебя. Хочу быть с тобой больше, чем что-либо в этом мире. Я не могу представить свою жизнь без тебя. Коуши бросается к нему в теплые и такие родные объятия, задыхаясь от счастья. Он чувствует окутывающий запах топленого шоколада, и сам готов растечься лужицей. А Дайчи… Дайчи, улыбаясь, втягивает знакомый аромат мяты. Пряной мяты.