Сабха и последствия

      Духшасана дергает ткань на себя. Драупади, воспользовавшись тем, что он так удачно «открылся», пытается ударить ногой в пах. — Получай, низкий человек!       Духшасана чего-то подобного ожидал, поэтому успел среагировать. Нога не до достигла цели. Он дергает ткань в сторону, а потом вниз в обратном направлении и вверх. Драупади теряет равновесие.       Между тем дхоти Карны начинают предательски сползать. Он мог бы сесть, но похоже обстоятельства сейчас и его призовут в бой. Возможно, брату Духшасане потребуется помощь. Стараясь не терять достоинства и грации, он, прикрываясь чадаром (желтым и красивым), пытается это дхоти как-то закрепить. И в этот непростой момент он встречается взглядом с Арджуной, который с любопытством наблюдает, чем это таким Карна занят. Стараясь не ударить в грязь лицом, Карна напускает на себя ещё более гордый и неприступный вид. Дурьодхана стоит посреди сабхи, картинно опираясь на то самое бедро (крутое как хобот слона, фамильное достояние и красу всей Бхараты). Он улыбается. Он бесконечно доволен собой и всем происходящим.       Драупади и Духшасана продолжают сражение. Борьба идёт на равных. Панчали несколько раз прицеливалась впиться зубами в пальцы противника, но, понимая, что при этом рискует получить кулаком в лицо, старается держать покрывало (которое не рвётся, потому что это шёлк высочайшего качества) вытянутыми руками и при этом поразить пяткой коленную чашечку ненавистного каурава.       Но Духшасана ловко убирает ноги, не давая себя калечить, и старается стряхнуть Драупади с покрывала. Не тут-то было: она впилась как клещ. Духшасана начинает терять равновесие и, чтобы не упасть, начинает таскать жену Пандавов по всей сабхе за покрывало, которое она держит мертвой хваткой, и при этом делает резкие волновые движения руками, пытаясь ее всё-таки либо стряхнуть, либо приложить об землю. Она же громко поносит всех присутствующих в том числе и своих мужей.       Брату Духшасане реально нужна помощь, поскольку Драупади отбивается нехило: заехала с ноги почти туда, куда надо, чуток промахнулась… Но Душенька ощутил.       Но больше всего ему стрёмно от того, что Дурьодхана, похоже, забавляется. Дуся смотрит на него, мол, помоги, что ли, но Кот, в свою очередь — по старой привычке — смотрит на Карну: иди, помогай.       А у Карны проблема — мало того, что одеяние падает, а тут еще и Арджуна пялится так, будто с его женой ничего не происходит. Карна поднимает голову, продолжая придерживать дхоти, и глядя на Драу, хр…чит:       — РРРазвратница! — наивно полагая, что все внимание переместится на нее. Ан нет. Все смотрят на него. И думают: а не обнаглел ли ты вконец, сутин сын?       И только Арджуна с его тонкой душой принимает обиду на свой счет, впадает в страдания и наконец отводит взгляд от Солнцеликого. Тот облегченно вздыхает и наконец нормально завязывает пояс. Ему особо нет дела, что на него продолжают пялиться остальные, их мнение — не важно. Главное — не облажаться перед Арджуной.       В это время Драу вникает в сказанное и начинает орать. И на Карну и вообще на всех:       — Я ваша смеррррть! Больше всего перепугались пандавы. Это же их она имеет ввиду. Им придется… ой… Кауравам по-прежнему забавно. А Карне совсем хорошо — на него никто не смотрит — можно зацепить пояс дополнительной булавкой, незаметно стянутой из кучи еще не снятых капустных одеяний орущей Драу. Так, незаметненько… Ох уж эти украденные «дары» … то ли еще будет…       Бхима, чуть ли не единственный во всей этой гопкоманде, кто принимает происходящее всерьез. Ему нестерпимо больно за любимую женщину, ее крики режут его как нож.       — Выбери себе такого мужа, который не проиграет тебя в кости, — с притворным сочувствием произносит Карна.       — Я не могу гневаться на тебя, о, сын суты, — печально говорит Врикадара, — ибо справедливы слова твои.       И Арджуна видит, как от этих тихих и смирённых слов грозного Врикадары надменное лицо любимого дружка Дурьодханы заливает краска — кольнуло прямодушие Волчебрюха, и Карна опускает глаза долу. Лишь на миг, но Арджуне этого достаточно. «Ну что ж, вот и попался, который кусался. Теперь ты мой, неуязвимый Радхея! Не уйдёшь! Знаю, где у тебя кнопка». Арджуна тихо ликует.       Но сокрушенное Бхимино настроение длилось недолго. Он снова начинает закипать и из ушей валит дым. Кауравчики это замечают. За годы детства рядом с «братом Бхимой» они выработали свою тактику борьбы с ним. Они продолжают весело носиться по сабхе размахивая чадарами (крепчайший тонкий шёлк отменного качества), но только круги стали уже и слова песенки изменились. Теперь они поют: «попался, попался, который кусался!». (Со времён нежного детства это такой Пандаво-Кауравский боевой клич).       Да и Карна уже пришёл в себя, он предчувствует семейную забаву. Бхима тоже замечает кауравчиков, но он слишком охвачен своими чувствами. Они же стараются выманить его в центр сабхи.       — А мы ее не проиграем, не проиграем! Старый муж, грозный муж! Юдхиштхира кладёт руку на плечо брата:       — Шанти, шанти, дорогой брат… Бхима оборачивается к брату, его лицо залито слезами:       — Как же ты мог, брат, проиграть Панчали? Драупади отчаянно зовёт Бхиму и он уже не принадлежит себе, встаёт и как во сне идёт к ней.       — Я убью тебя, низкий Духшасана! Вырву тебе руки! Старый Дхритараштра смертельно боится за сына:       — Духшасана, сынок, она ничего тебе не сделала? Ты жив? Откликнись, дорогой! Берегись Бхимы!       Духшасана волочет Драупади в угол подальше от Бхимы и толпы мальчишек. Он не желает быть затоптанным.       Молодых кауравов отличает исключительная физическая ловкость, подвижность и необычайная согласованность в движениях. Кажется, что они связаны друг с другом телепатически.       Они носятся вокруг Бхимы в диком танце и при этом как бы забрасывают его шёлковыми чадарами. Они как бы набрасывают на него прочнейшие шёлковые петли, обматывают его шелком. Как тутового червя. Они нападают на него, как бандерлоги на раненого тигра. Он же отбивается от них, подобно медведю Балу: дергает за чадары, пытаясь притянуть к себе какого-нибудь кауравчика, чтобы, схватив его за ноги, ударить головой о землю. Не тут-то было! Коварные мальчишки предчувствуют каждое его движение. Они ловко выпускают конец чадара именно тогда, когда это опасно и подхватывают концы свободных чадаров, отпущенных ранее и продолжают бегать, делая своё дело.       Вот и чадары закончились, и Бхима плотно упакован в шёлк и повержен на землю. Раскрасневшиеся, чуть запыхавшиеся кауравчики почтительно склоняются перед старшим братом.       Дурьодхана гордо улыбается. Он подумывает подойти и поставить ногу на лежащего обездвиженного Врикадару. Этого как бы требует момент! Но Карна удерживает его взглядом. Горькие бхимины слова все ещё звучат в его лотосном сердце.       Дурьодхана ограничивается победным взглядом.       И тут происходит то, что должно было произойти. Драу, отчаявшись отбиваться и кусаться делает молитвой пинг Говинде. В ответ на этот пинг появляется бесконе-е-е-ечное сари, которое опутывает всех окончательно в поддержку чадарам кауравчиков. Но не тут-то было… Говиндина энергия производит наказание «фсем казлам — всеобщий стриптиз!». И со всех присутствующих в сабхе мужчин слетает просто все (и дхоти тоже — это вам не скромняга Тэ, так и не решившийся на дзэн).       С Карны слетает пояс… но его спасает булавка Драупади, та самая, которую он стащил из кучи ее шмоток. Энергия Гопалы не разбирает подробностей, у нее две энергозадачи:       — сорвать со всех мужиков всё,       — оставить на месте все без исключения вещи и вещицы сакхи. Это касается и булавки, она на месте!       Карна единственный, кто не стал Давидом Микеланджело… булавка на поясе не дает улететь дхоти, но оно неумолимо вздымается ввысь, как у Мэрилин Монро, и бьется, о шею и лицо, высеченные из драгоценного камня.       Остальные в шоке — чадары улетают, дхоти уползают… Прикрываться получается лишь частями им. Врага Рода Человеческого бесконечного сари.       Первые 200 метров захватывают кауравы, как самые ловкие, еще скока-то там метров достается старшим: Бхишме с сотоварищами по дхарме. В остаток завернута сама Драупади. Пандавы понимая, что им опять ничего не досталось, начинают прятаться друг за друга и снова падают в кучу.       Карна апсарно изворачиваясь, пытается прижать вздымающееся дхоти руками к бедрам. Из кое-как кучи пандавов вылезает голова Арджуны, который смотрит на Карну в священном восторге, он заворожен. Эти тщетные, но такими милые попытки Карны сохранить приличный вид, вызывают в нем взрыв неподдельного восхищения. «Прекрасный», — шепчет он в сердце своем.       Карна не унимается. Осознав, что без второй булавки ему не справится, он погладывает в сторону Драу, и пытается под шумок стащить вторую булавку.       Арджуна, следуя его взгляду, натыкается на Драу и вспыхивает огнем, ибо думает, что Карна вздымающимся дхоти пытается привлечь ее внимание. Неужели? … все-таки … она???       Но увидев, что Карна всего лишь тырит вторую булавку, приходит в смятение — его вроде «отпустило» — Драу ему не соперница, но этот… несносный… подхватывает дхоти между кипарисоподобных ног и лихо скалывает его булавкой, после чего горделиво складывает руки на груди, глядя на Арджуну с выражением вселенского превосходства.       Тот понимает, что выбрал в жизни не того Мадхаву…       В досаде Арджуна зажмуривается, пытаясь сохранить в памяти образ Карны-апсары. Но, сколотое меж ног дхоти неизбежно вздувается, ибо потоки воздуха, которые продолжают рвать желтое красивое одеяние вверх, раздувают его так, что бедра Ангараджа становятся похожими на крутые, как хобот слона, бедра Дурьодханы! Или не Дурьодханы, а Субхадры, или даже дивнобедрой матушки… — в один миг у Арджуны в голове все перевернулось — мысли со скоростью солнечного луча, достигающего земли, мелькали в его воспаленном мозгу, сменяя друг друга. «Дурьодхана, мамачки… о Дэвы… Дэви! и не такая уж это адхарма… может стать женой пятой… шестой… оооой… что же это … а я кто? Я кто?!».       С растекающимся желе в черепе Арджуна пытается найти хоть что-то, что поможет ему не свихнуться и не взлететь кукушкой над всей этой сабхой.       Дед. Его глаза и взгляд стабилизируют Арджа на миг, но вечное слово, сквозящее из зрачков Девавраты — АДХАРМА — возвращает его во все тот же круг психиатрического беспредела. Значит не Дед…       А в это время, «дивнобедрый» митр попадает в поле зрение Дурьодханы, но Котя стабильнее СЛВМЛ, он смаргивает кукушку и дружески улыбается — теперь они с митрушенькой … сила и красота! Два в одном. Один в двух… «А, не важно», — думает Котя, и продолжает широко улыбаться своим чистым мыслям. Драупади тоже зрит «дивнобедрого», а также своего господина (СЛВМЛ), у которого желе на лбу уже проступило. Оглядывая Карну с головы до ног, подбоченясь, оценивает с головы до ног себя и еле заметным движением подбирает руками свою грудь. «У меня грудь больше» — с торжеством думает она. «В прочем, бедра, крутые, как хобот слона… мм…».       — Нашла что сравнивать! — хрипит Арджуна. «О! крутые, как хобот слона, почти, как у Дурьодханы» — восхищенно думает Бхима, тоже узревший вздувшееся красивое желтое дхоти. «Бхииима! И ты, Брут!» — в отчаянии вопиет в сердце своем Драу… «ой, кто такой Брут?.., Бхииима!».       — РРРазвратники! громогласно припечатывает Карна.       Арждуна с остервенением врывается в мантру…       Мальчишки-кауравчики прикрылись бесконечным сари и хихикают.       Однако, Панчали, оторвавшаяся от сравнительного анализа своей и Карновской дивнобедрости, все же исхитрилась заехать Духшасане ногою в пах. Тот скрючился и выпустил покрывало. К брату подлетел перепуганный Дурьодхана, потом и вся стая кауравчиков, они гладят Дусеньку, успокаивают. Драупади гордо выпрямилась, покрыла голову и обвела сабху презрительным взором:       — Что, съели?! Я царица и свободная женщина! И верните мне всё!       Она смотрит Карне в глаза с величайшей ненавистью, Карна же, вспоминая ее мысли о более привлекательной груди, чем у него, звереет:       — Размечталась! Твой муж тебя проиграл! Ты рабыня, Драупади!       Неожиданно проявился Викарна:       — Не надо так, друг. Она храбро сражалась. Она заслужила уважение.       — Что ты несёшь, молокосос!       Но Викарная кладёт руку Карне на плечо:       — Успокойся, друг. Шанти.       Приближается разгневанный Дурьодхана, теперь уже Драупади прикрывают вместе Викарна и Карна, перехватывают занесённую для удара руку.       — Нет, друг, нет, — ласково поёт Карна, — цари не бьют рабынь, мы дадим ей метелку, пусть подметает.       Драупади молится.       Со двора неистово ревут ослы, быть может это вмешательство высших сил, быть может что-то наколдовали Накула и Сахадева. Ослы ревут и все считают это вмешательством высших сил.       Старшие что-то пытаются решить, но Карна громко хр…т (ну то есть произносит в эфир):       — Твои мужья в дерьме тонули, а ты стала для них спасительной лодкой.       — Убейте этого Карну… — шепчет Юдхиштхира.       — Бывают ли такие женщины? — ядовито добавляет Карна. — Будьте ей благодарны! Она великая женщина!       — Да убейте, убейте, убейте же этого Карну!       Все сидят под бесконечным сари. Посреди голяка одет лишь Карна. Он пепелит торжествующим взглядом раздетого Бхишму.       И тут наступает ожидаемое и неизбежное — гордо стоя посреди сабхи, Вайкартана картинно воздевает руку к потолку и торжественно восклицает:       — Друг мой, Дурьодхана, я желаю отдать это дхоти тебе. Все что принадлежит мне, будет всегда принадлежать тебе!       Котя ломается, совсем немного и быстро соглашается, ещё бы, Карна и братья живут чтобы радовать своего Нанди, разве может быть по-другому!       Все, кроме Дурьодханы ошалели. Карна начинает медленно разоблачаться… Арджуна в благоговейном экстазе, решив, что мантра подействовала и напрочь забыв о собственном не вполне пристойном виде, приподнимается из кучи-малы:       — Даанавира, во истину даанавира!..       Снятые дхоти пытаются вырваться и улететь в небесные сферы. В сабхе их удерживает лишь железный кулак Ангараджа и оставленные в них две заветные булавки Драупади.       Торжественное шествие тела Карны с желтыми и красивыми дхоти через всю сабху к митру Дурьодхане вызывает всеобщий болезненный стон. Драупади обрывает молитву на полуслове.       Ослы замолкают.       Карна плывет как в сладком тумане. Он счастлив. Это лучшее, что с ним было в жизни со времён дарения царства. Сейчас у него есть нечто, что он может отдать Дурьодхане. Пусть это всего лишь тряпка, но друг в ней воистину нуждается. Карна чуть не плача, наматывает на Дурьодхану своё дхоти. Кот тоже расчувствовался и чистые слезы уже заблестели в его глазах…       Скалывая второй Драу-булавкой дхоти между ног митра, Карна случайно колет его в то место, которое… АДХАРМА, и Дурьодхана, взревев отборным хастинапурским матерком, срывает «дар»… Освобождённые от светлого заклятия желтые и красивые дхоти вырываются из его рук и улетают в те миры, куда улетело уже все прочее, кроме тряпок Драу. Арджуна, продолжая пялиться на это всё в священном восторге, думает о своем: «К такой адхарме даже святость не пристает…». Коте ли впадать в переживания — у него есть законные 2 метра бесконечного сари, еще два метра он отбирает у какого-то из мелких братьев и отдает митру. Мелкий брат прячется за одного из крупных, ему ничего.       А сиятельный митр не спешит заворачиваться в им. Врага Рода Человеческого красную тряпку. Он уже понял, что стал звездой нынешнего сезона, и что когда на тебя смотрят в священном и прочем восторге, — это не так уж и плохо…       Он оборачивается и видит глаза Драу — восторг не просто священный, но на грани обморока. Даанавира усмехается и в очередной раз хр…чит в эфир:       — Что я говорил? РРРазвратница! Порядочные женщины так не смотрят на чужих мужчин!       Окончательно затравленная Драу пытается смотреть на своих, но видит только кучу из их бледных полушарий, сложившихся в престранную конфигурацию наподобие пирамид соседа по страницам учебника истории. Из сей конфигурации торчит голова профессора Доуэля — Арджуны, который продолжает попытки не свихнуться от…бхут его знает от чего — кукушки, или кукушечного вожделенного восторга… — яро и неистово творит молитвы и подвывает мантры, путая сакральные слова с хастинапурским слэнгом. Карна переводит взгляд по траектории вслед за взглядом Драу, зрит Арджа и хр…чит в эфир:       — Да вы все тут РРРазвратники! Национальная пандавская черта! — и хочет гордо уйти.       Но энергия Мадхавы почуяла, что с бесконечным сари что-то не так, его используют в личных целях не те, кому это дозволено по «фсем казлам — всеобщий стриптиз!» И энергия эта уже сконцентрировалась, чтобы вывести аццкую тряпку из игры…       После того как все мужчины, присутствовавшие в сабхе и оставшиеся без одежды, были прикрыты бесконечным сари прекрасной Панчалийки, они как бы оказались под ее покровительством, она как бы сама подала им милостыню, не желая этого. Драупади уже не может требовать смерти Карны. И по сути она может выбрать себе мужа из числа облагодетельствованных ею. И они уже не могут травить ее.       В глубине души Карна, чувствует некоторое восхищение, да — она одна противостояла всему мужскому собранию. Почитать врагов он научен, это у него в крови.       В сабхе ничего не осталось, кроме злосчастного сари. И все начинают приходить в себя, понимая, что заигрались, особенно когда и сари начинает улетать (энергия Гопалы таки сконцентрировалась). За него уже никто не хватается, все поняли, что надо задуматься о своем поведении.       Теперь уже Пандавы имеют право насмехаться и издеваться над кауравами, если бы имели право голоса. И хотя этого права (голоса) у них нет, ибо они рабы, их молчание красноречивее всяких слов: «Храбрые воины! Укрылись женским сари! Принимают милостыню от врагов! Срамота!».       Но Карна несчастлив. Дхоти улетело! То единственное что у него было и что он мог отдать «Дорогому Дурьодхане» помимо жизни и талантов, улетело! А он был так близок к этому. О жестокая судьба! О жестокие боги, они всегда ломают ему момент истины! Наследник Хастинапура утешает друга как может:       — Главное, что ты этого хотел, я же видел. Да есть ли кто щедрее тебя! И ни от кого бы я не принял его дхоти, понимаешь? (ну да, например, дхоти Видуры… Дурьодхане…жуть!)       Они вполголоса поют друг другу дифирамбы и Карна понемногу успокаивается.       — На высморкайся, — Дурьодхана протягивает Карне кусочек сари.       — Ох, мы же тоже в дерьме, сидим тут в сари закутавшись.       — Ерунда, митр, обойдётся.       Драупади — единственная женщина посреди этого «цветника», меж тем подумывает, а действительно, не обзавестись ли ей десятком-другим новеньких мужей. Приспособить в хозяйстве. Накула и Сахадева потирают руки, предвкушая как станут старшими и будут гонять младших: Дурмукха, принеси воды; Сушарман, подай огня! Кауравчики волнуются. Ещё одна сваямвара! Дурьодхана вскакивает:       — О дочь Пачала! Ты останешься царицей! Вместо твоих никчёмных мужей, поигравших тебя в кости мы дарует тебе в мужья великого героя, Гордость и Опору Хастинапура, непревзойдённого лучника, моего друга… —       В этот миг Вьяса и Кришна даруют Дхритараштре божественное вИдение. /Не пропускать же такое/. Старый царь никогда раньше не видевший своих сыновей, переживает апофеоз родительских чувств.       –… Махаратхи Карну!       Дурьодхана от души забавляется. Он подмигивает Карне — сейчас мы тебя женим.       Все замолкают.       Ослы молчат уже давно.       Как бы там ни было, но Драупади вызвала у всех уважение, ее травили больше сотни мужчин, она защищалась. И сейчас перевес на ее стороне. Кауравчики очень волнуются, Пачалийка произвела на них сильное впечатление. Они смотрят на яростную женщину с мальчишеским восторгом.       — Не смей мне указывать! Я могу забрать любого, кого пожелаю! (Матриархат берет реванш. Он все ещё жив в подсознании всех участников. Правление бабки Сатьявати ещё не забылось).       В сабхе висит напряженная тишина, но Драупади благоразумно довольствуется тем, что забирает уже имеющихся (хоть и никчемных) мужей и имущество. Обо всем произошедшем решено забыть, как о кошмаре.       После того как все братья (дяди, отцы, деды, прочие родственники и друзья) видели друг друга голыми, вражда начала сходить на нет. И как-то уже неловко друг друга убивать, что ли… столько эротических эмоций вместе пережито!       Но Дурьодхана молчать не на намерен.       — Глупая ты женщина, ты хоть понимаешь от чего, от кого отказываешься?       В мгновение ока он хватает ее за волосы и притаскивает ближе к Карне.       — Сын суты, сын суты! Это Вайкартана! Я горужусь нашей дружбой! Даанвира! Тот кому будут поклоняться спустя тысячи лет! У него не может быть недостатков!       — Я не выйду за сына суты, я не выйду замуж за твоего слугу! Моим мужем может быть лишь Император! Никто не будет приказывать моему мужу! (кроме меня, поправляет себя мысленно честная женщина). (Этакая извращённая сексуальность, кайфует от боли, которую снова испытывает Карна (жена Арджуны как-никак))       Но Дурьодхана знает, что людям на слово верить отнюдь нельзя. Он хватает одной рукой за волосы Карну, а другой продолжает держать Панчали и чуть ли их носами друг в друга не тычет.       — Да он же красавец! «Хорош, конечно, хотя и сволочь», — размышляет Панчали.       — Он ведь всегда будет держать твою руку! «А поиздеваться над ним было бы приятно!», — мечтательно закатывает глаза Драу. Впрочем, ничто не мешает ей посадировать и Дурьодхану, да ещё и прямо сейчас:       — Моим мужем может быть лишь Император! Уступи ему свои права, если он такой достойный! «Ах ты ж абд… коварная», — думает Карна, а вслух выдаёт:       — Как ты смеешь говорить такое?! Радхеей родился, Радхеей и помру! Никогда, друг, я не возьму себе ничего твоего, но всем, что есть у меня, я буду служить тебе! Я один раз в этом поклялся и на этом всё!       — Радхея! — уже испугавшийся было Дурьедхана, отбрасывает Панчали в объятья подбежавшего Бхимы, и по медвежьи сгребает Карну обеими руками, — митр, пойдём, хлопнем по рюмашке!       Но Карна, в избытке праведного гнева от услышанного и предложенного этой женщиной, гордо удаляется. Идет по коридору во всей своей божественной красе, и тут навстречу — Врушали, которая не в курсе происходящего, и ей крайне непонятно, почему ее супруг одет исключительно в божественное сияние.       Вначале она хочет традиционно заскандалить, но не может, ибо сияние слишком сильно и достигает ее сердца. Потом она хочет молиться, но тоже не может, потому что того же сиятельного Карну видела она и не только что без одежд, но и в куда более неприглядном виде — было дело он никакой приползал домой, неумеренно испив сомы с митром и его братьями. Потому он для нее никак не бог. Но уже и не просто человек, ибо весь светится. Неотражённым светом.       Врушали не знает, что делать и зависает. Карна подходит к ней, прикасается к ее виску и ласково говорит:       — Развратница…       Со стороны слыша свой голос он только сейчас понимает, что за наказание послала ему карма: он забыл все другие слова. Вообще ВСЕ.       Тут уже все остальные начинают покидать сабху. На выходе стоит Гандхари и каждому лично в руки выдаёт по гамче (это что-то вроде наших полотенец, в которые мы заворачиваемся после омовений). Слуг решили не привлекать, Царицу с повязкой на глазах никто не стесняется. За Дурьодханой является ещё и супруга, вернее она просто сопровождает Гандхари и несёт дополнительные гамчи.       Первым из собрания выскакивают юные кауравчики. При виде Бханумати они приходят в ужас. Те, кто первыми выскочили и замотались, хватают оставшиеся гамчи («спасибо, мама! Спасибо, сестра, теперь мы уже сами»), несутся обратно, с криком «налетай» швыряют вожделенные тряпки в алчущие руки.       Большой брат решил напиться. С митром. Ничто и никто не нарушит его планы! Он вылавливает ошалелого Карну в том самом коридоре, где оставила его Врушали, решив, что супруг сияющий, окончательно сбрендил на царской службе.       Дурьодхана и Карна прячутся у Духшасаны. Они уже выпили чуток бильвовки и обоим уже хорошо. Да и сами они — хороши, все время смеются, подталкивают друг друга, треплют за плечи…       Дурьодхана говорит, что не хотел бы доживать до старости. Хотел бы навсегда остаться молодым и сильным и погибнуть в битве. И попасть на небо воинов. И получить власть над положенной ему в таком случае тысячей апсар. И эти апсары ему даже сняться. Нет, он очень любит жизнь, он безумно любит жизнь, и семью любит и братьев. И он всем доволен, но он мечтает о таких наслаждениях, которые в мире людей невозможны, потому что предосудительны, да и просто невозможны. А на небе другие законы.       — А я хотел бы уйти в мир Сурьи, — говорит Карна. — Я тоже люблю жизнь и тоже всем доволен. И если я не погибну в битве, то уйду в лес и поселюсь где-нибудь недалёко от ашрама Парашурамы, потихоньку, незаметно. А если Джамадагни меня заметит, то с радостью приму смерть от руки учителя. А всяким апсарам и небожителям, кроме Сурьи, я не доверяю, у меня уже были неприятности по милости господа Индры!       Тут Дурьодхана звереет и тихонько начинает рычать, мысленно он сам превращается в змею и пробравшись на райские планеты и вовсе закусывает этого Индру, прокусывает ему ноги и Индра, истекая кровью, валится с райских планет в болото. Дурьодхана сладко жмурится от подобных фантазий, а потом вдруг горячо хватает руку Царя Анги:       — Знаешь, я хочу специально погибнуть в сражении, такой смертью, чтобы сразу попасть в высшие миры; чтобы только добраться до этого нечестивого Индры!       И Дурьодхана вдруг понимает, что на самом деле это возможно, сейчас он чувствует в себе такую мощь, что ему кажется, будто он может приказывать богам и повелевать небом.       — Они ведь себялюбивые трусы, Карна! Они ненавидят всех, кто хоть сколько-нибудь лучше их. И это они управляют Вселенной, они решают, что есть благо и справедливость?!       Они ненавидят и боятся тебя, Карна! Ты им как кость в горле! Нет такой подлости, на которую они не пойдут, чтобы только навредить тебе! С какой бы радостью я бы сбросил их с неба прямо на голову твоему Парашураме и пусть он их топором изрубит!       И тут оба друга заливаются безудержным смехом.       — Их, их пусть изрубит, а не тебя!       Дурьодхана грезит наяву.       А в это время в доме родителей Карны.       Ангарани Врушали, решив, что супруг от «переработки» решит снять стресс чем-нибудь горячительным, предусмотрительно готовит травяной антипохмельный отвар и манговый рассольчик для поправки здоровья. Ее внимание привлекает движущаяся по улице странная процессия.       Это Пандавы идут в дом Видуры, переночевать перед дальней дорогой. Впереди близнецы и Бхима с какими-то пожитками, дальше понурый Юдхиштхира, отстав на несколько шагов, Драупади остатками скрученного в жгут красного сари охаживает великого лучника Арджуну, изредка покрикивая на остальных мужей:       — Шире шаг, махарати недоделанные, шире шаг! Злобным театральным шепотом, слышным стражникам на городской стене, — Арджуне:       — Ты…!.. Самыйлучшийвмирелучник!.. Стрелок!.. Глазами!.. Ты!.. Его!..       — Вож! (удар)       — Де! (удар)       — Лел! (серия ударов).       Врушали высовывается из окна, такие страсти, «дом-2» еще не изобрели, а много ли развлечений у честной женщины.       — Твою жену, — не унимается Драу, — чуть не выдали замуж за банду малолеток! А ты!.. Пялился!.. На блестящее от пота тело этого сс.сутина сына!       Врушали: «ШТА??!!?!». Вспомнив бурную (как в СПК) молодость, лихо сигает со второго этажа в ближайшую клумбу и бежит на улицу, прихватив по дороге любимые вожжи свёкра.       — Это не пот, а сияние, — бубнит Арджуна.       — Ах, так ты и это разглядел??!!       Арджуна, уворачиваясь от ударов:       — А ты? Ты-то на что смотрела? Уж точно не на бедра брата Дурьодханы! «Хотя-таки там есть на что посмотреть, и другие бедра тоже ….» — про себя.       Юдхи пошел чуть бодрее, обрадованный тем, что в общей суматохе никто не заметил, как он пялился на ноги Карны, забыв обо всём — проигранном царстве, жене, братьях. «Это будет мой ма-а-аленький секрет».       Арджуна, наполучавший красным сари по всем местам (ноги, бедра, упругие ягодицы, спина, плечи), просто горит. Наивная Драу не знает, как это действует на людей с тонкими душами… Вот с толстыми — не так. А с тонкими… Ардж оглядывается по сторонам в поисках куда взгляд приложить, ибо Камадэв его совсем закусал, а Драу тут не подходит… злая она… а все остальные — братья… снова адхарма…       Но тут перед Пандавами появляется Врушали, врываясь разъяренной фурией в их тесное семейное гнездышко.       — Не смейте касаться моего мужа своими грязными языками!       А в руках — вожжи!       Детеныши малой панды замирают: кого ими будет хлестать? Что их ждет: яростное зрелище женских боев на хлыстах или… все опять им достанется?       Побеждает женская солидарность, обе разворачиваются к пандятам.       — Кто? Тут? Кого?       — Вож?       — Де?       — Лел?!       И уже два хлестательных объекта обрушиваются на… Арджуну! А тот весь и так пылает… При виде Врушали особенно — не Сурьич, конечно, но все-таки его выбор, а Сурьич плохого не выберет…       Драу занята другими падятами, и вдруг обнаруживает что-то не то в глазах Юдхи (слишком громко думал!!!) и смазывает его красной тряпкой по бедрам.       Тем временем во дворце, в покоях Духшасаны всё то же — митры ведут задушевные беседы. Карна совсем готов, но говорит вполне связно с высокой печалью:       — Мне снилось как я погиб в битве. Арджуна выстрелил в меня, я упал с колесницы и, наверное, умер. Потому что оказался на берегу реки за час перед рассветом. А солнце все не восходит, и я чувствую, что меня кто-то обнимает, но я не могу его увидеть, не могу повернуть головы, чтобы увидеть, не могу освободиться, но я точно знаю, что это не женщина и спрашиваю: «Кто ты и зачем так ласкаешь меня?» «Я Гандхарв в этой жизни, а в прошлой мы были супругами, хоть ты меня и не помнишь, но мы очень любили друг друга и скоро снова должны быть вместе. Но без тебя я так страдаю, что не могу ждать и не уйду, не получив своего!».       — Ну наглый! — вставляет Дурьодхана, он слушает изо всех сил, хотя тоже уже хорош.       — Ещё какой наглый! И так меня ласкает, что мне становится дурно, но только при этом я все равно как мертвый, и чувствую и нет. «Уходи, небожитель, твои намерения греховны!» — говорю ему я. «Я удостоился обитания на небесах, разве я могу совершить что-то греховное? У нас законы другие.». «Я не знаю ваших законов, о Гандхарв, но в этой жизни у меня есть только это мое человеческое тело, воинская честь и мои обеты. Поэтому уходи.».       Долго сдерживающий себя Дурьодхана наконец разразился громовым смехом.       — Митр, из-за тебя мне придется казнить дворцового хранителя погребов. Последние несколько бочек сомы оказывают на тебя странное действие. Сам знаешь, всякие ужасающе-гибельные картины и пророчества меня мало трогают, хватает и своих воющих шакалов вместе с орущими дурниной павлинами. А вот твой Камадэв-затейник начинает меня пугать. Гандхарв опять же. Видел бы ты, как на тебя смотрел Арджуна! И то хорошо, что этого не видела твоя супруга, НО! Зато это видела Драупади, так что у твоего драгоценного врага мало шансов вообще дожить до какой-нибудь стоящей войны, и уж тем более выстрелить в тебя. Я бы на твоем месте опасался Панчалийки, она не потерпит соперничества!       Про болезненно-голодный взгляд бывшего императора Индрапрастхи Дурьодхана решил митру не говорить, явно перебор для сегодняшней развлекалки. Хотя, может, ему это только показалось…       Карна обиженно насупился, а Дурьодхана обнял друга за плечи.       — Ещё пара таких чемпионатов по игре в кости, и нам всем прямая дорога в Бриханналы, — говорит Котя. — Не пристало воинам бабские тряпки на себя наматывать. Лучше, я считаю, морду Индре набить, только умирать для этого вовсе необязательно. А что, возьмем Арджуну в проводники, пусть познакомит с родителем. А уж там мы с ним потолкуем.       — А с чего ты взял, что Арджуна с нами пойдёт?       — От ревности своей дражайшей женушки, он рад будет и в Нараку спуститься, не то что в Сваргу смотаться. Да еще и в такой приятной компании! — Дурьодхана игриво потрепал Карну по затылку.       — Ну, допустим, — Карна усмехнулся, — а со взгля-а-а-дами его мне что делать? Не сильно я, знаешь ли, горю желанием всю дорогу туда и обратно апсару-недотрогу изображать.       — Митр, митр, а ты что, хочешь изображать апсару-дотрогу??!!?       — Да ну тебя к бхутам! И вообще, мне домой пора. От скалки Врушали никакая божественная защита не помогает.       — И это говорит покоритель городов и сокрушитель врагов, как там Вьяса выразился, — надежда врагов сына Индры? Хочешь, я тебе двух девиц на ночь сосватаю. Или трех? Да хоть всех наложниц к югу от Химавана!       Но Карна решил не напрягать и без того напряженную семейную обстановку. Наскоро (по крайней мере они оба так думали), попрощавшись с Дурьодханой (заверения в вечной дружбе и взаимном уважении не были произнесены и 20 раз), Карна уехал домой.       Лишь сев в колесницу, он понял, насколько пьян. Благо, кони отлично знали дорогу и не нуждались ни в понукании, ни в управлении.       Ночевать в гостеприимном, даже слишком, дворце магараджа Карна не любил. Каким-то образом, служанки (да и не только они, но тсс, не грешно удовлетворить женщину, грешно болтать об этом на всех углах), умудрялись найти его, какие бы покои необъятного дворца он не выбрал для ночлега. А его обет «не отказывать просящему» они воспринимали единообразно и просили, а зачастую требовали, одного… Отказать же было невозможно, да и грешно. Так или иначе, Ангарадж предпочитал отчий дом, тоже давно походивший на дворец, но тамошние служанки если чего и хотели, то сильно опасались навлечь на себя гнев бешенной Ангарани.       Тем временем около дома Адиратхи.       Весьма двусмысленная фраза про «грязные языки» заставила Арджуну сглотнуть так, что он чуть не подавился кадыком. Окончательно потеряв способность к здравому мышлению, он тихонько перешел к художественному и уже не видел ничего, кроме живо нарисованной взбудораженным воображением картинки, буквально воспроизводящей слова супруги сияющего даанавиры.       Судорожно облизав пересохшие губы, Драупади хрипло закричала:       — Твой муж — адхарма, шудрани! Одна бесконечная, всепоглощающая адхарма. Посмотри, во что превратился мой супруг, — взмах руки в сторону Арджуны. — О-о-о-о-о, как я была неправа, ревнуя его к прелестной Субхадре!       Врушали, как и некоторое время назад ее разлюбезный муженек, забыла все слова, кроме «разврат… Разврат…»… но быстро пришла в себя.       — Вы плохо знаете веды и шастры, императрица. Суты не шудры. Что же до вашего мужа… Говорят, вы родились из огня, только способен ли этот огонь давать тепло?       Раздается стук да гром. Ангарадж на четверке гнедых добрался до дома своего отца. Не слишком сильная тряска равномерно распределила бильвовку и что-то еще, чем они накушались с митром, по всем частям тела. Залихватски (как ему казалось) соскочив с колесницы, он передал поводья подоспевшим слугам.       — ик… Звезда моя!.. ик… Не слишком ли позднее… ик… время для прогулки?       Врушали медленно развернулась. Слуги мгновенно спрятались за ворота, бросив лошадей на милость их лошадиных богов. Ангарани щелкнула вожжами перед самым носом гнедых. Лошади пряли ушами, заинтересованно прислушиваясь, конечно, поесть овса они всегда успеют, а тут развлечение.       — Коняшки-то… ик. коняшки чем провинились? Ммммммуа, — Карна смачно чмокнул ближайшую конскую голову.       Лошадь беззлобно фыркнула. Осмелевшие слуги поспешили забрать коней и запереть ворота.       — Коняшки ни при чем… А где они? Лошадкиии… Ну вот… бросили… А всего-то. Немного выпили, чуть-чуть… ик… а ты с вожжами… лошадок пугаешь.       — И вам добрый вечер, сиятельный муж! Или отсвечивающий… своими телесами по всему дворцу магараджа? Хоть бы доспех на тебе выступил! Но куда там! Получай гостей своего драгоценного друга вместе с их претензиями. Стоят тут, обсуждают на весь квартал, кто дольше на тебя пялился и какими глазами. Завтра же уеду в Ангу. И детей заберу, и свекра со свекровью. Да что там у вас вообще произошло?       Разглядевший наконец в кучке странных оборванцев, с которыми спорила Врушали, Пандавов и их общую женушку, Карна начал быстро трезветь. Всебхаратская заноза… Надо было соглашаться на двух девиц. Или даже на трех. Если ЭТИ явились к его дому требовать исполнить ИХ желания!.. Махарати, покоритель врагов и прочая-прочая-прочая малодушно спрятался за супругу, разглядывая поверх её головы этот индрапрастхский цирк. Полный ненависти взгляд Панчалийки. Причем большая часть этой ненависти предназначалась не ему, а… Врушали!.. За то, что стоит к нему слишком близко, за то, что имеет какие-то права на это ходячее вожделение, за то, что смеет не ревновать. «Ведешь себя, как пандава, махарати», — подумал Карна. «Эти тоже, вот, прятались за свою женщину.».       Устыдившись, он прикрыл собой жену, как обычно прикрывал друга. Заодно предоставив возможность вдоволь налюбоваться тем, что не давало покоя как минимум половине этой странной семьи. А если учесть Бхиму, глазевшего на красивые желтые дхоти — то большую ее часть.       Взгляд Драупади немного потух, там осталась лишь неутолимая жажда человека, собственноручно засыпавшего песком единственный колодец.       Фанатичный взгляд Юдхиштхиры, намертво прикованный к его пыльным туфлям, Карна списал на стресс от пережитого. «Ты-то куда, император, тебе-то что до меня?!».       Савьясачин продолжал пребывать в мире запретных грез. Это было какое-то немецкое кино (что такое кино и что такое немецкое, он не знал, но там определенно находилось место и женщинам, вооруженным вожжами, одетыми в черную блестящую кожу неведомого животного, и отнюдь небратской любви и многому такому, от чего Камадэв краснел и нервно ёрзал на троне из лотосов).       Ардж, не на шутку уже взбудораженный латексными грезами, хватается за Врушу и шепчет:       — Может, продолжим в овине, вон там? Или на конюшне — во-о-он там? Там удобнее… стойло есть, привязать можно…       Пребывая в состоянии «не в себе» он сам потихоньку начинает отползать в ту самую приглянувшуюся конюшню, в душе тихо надеясь, что это стойло посетит (обязательно посетит!) кое-кто, чей пот неотличим от сияния на дивной смуглой коже…       Он и сам плохо понимает, о чем грезит, и видится ему Врушали в одеянии из кожи неизвестного животного и высокие сапоги (что такое сапоги, в то время тоже не знали), но Платоновские эйджи, к которым подключился Ардж в процессе познания малоизвестных форм сладострастия, все это явили ему: и сапоги, и ошейник с шипами. Грезы начали обретать вполне осязаемые формы и лицо «Врушали» вдруг стало другим…       — Кто ты? — потрясенно спрашивает Ардж у возникшей перед его глазами странно одетой дэви.       — Я? Ангарани Радхика!       — Кто??? Ангарани зовут Врушали…       — Я из параллельной вселенной, в одной из параллельных жизней этого мерзавца наказали… дважды! 1) Там его зовут именем врага! 2) Там у него Я!!!.       — Не понэл… Именем врага…       — Ну да, Арджуна! Так его там зовут! — и вожжами хлысть-хлысть…       — А ты ничего не перепутала?       — Так ты же Арджуна?       — Да, но я другой Арджуна.       — А мне пофиг. У меня в этом воплощении кармическая задача: Арджунов лупить! Пофиг, каких. Когда тот явится, тогда… А пока –ты! — хлысть, хлысть!       И смирился Арджи, и еще больше захотел, чтобы другой Арджуна явился. А тот все во дворе с лошадьми разбирается да с Панчалийкой в ненавистнические гляделки играет… Скоро, скоро… Но вот кому будет лучше-хуже… то неведомо.       Врушали начинает командовать сбор свекрови, свекра, сына (или сколько их там у нее), мол, уезжаем нафиг от всей этой адхармы, пусть сами разбираются. Адиратха, Радха и с перепугу еще несколько соседей молча строятся.       В это время с конюшни доносится сладострастный вопль Арджуны…       И Ангараджу и Ангарани становится интересно, что происходит на ИХ конюшне. Врушали бежит туда первая, за нею идет светозарный с легкой опаской…       Когда они обнаруживают в стойле Арджуну в недвусмысленном положении и неизвестную женщину с гривой волос, в ботфортах и с кнутом, Вруша автоматом уставляет руки в бока и уже хочет начать скандал.       В это время Карне за ее спиной резко становится нехорошо, исчезает сияние, превращается в реальный холодный пот. Воздух исчезает из легких, ноги подкашиваются, он хватается за косяки дверей и так и застывает, словно распятый на раме. Неизвестная женщина подходит к нему с ухмылкой вампира, отодвигает офонаревшую       Врушали, толкает ее к совсем прикамадэвленному Арджу, и, оставшись наедине с неотцепимым от косяков (дверных, а вы что подумали?) Карной нежно шипит по-змеиному:       — Арджун-сссссссэр…       — Я не… — икает Сурьич — Это не я… Ты посмотри: дхоти, локоны, тилака и вообще… Это не я!!!       — Ссссссэрррр… — продолжает дэви-нагини, не слыша его.       — Ну хочешь… доспехи покажу… вот… — сияние освещает конюшню как берега Ганги в полдень. — Это не я!!! Я не это!!!       Но дэви-нагини пофиг. Она обматывает его талию хлыстом, который оказывается ее собственным хвостом. И Карна замирает парализованный, лишь перед его глазами какие-то видения: широкие дороги, по ним ездят колесницы-самобеги, да еще так быстро, что вот эта дэви под одну угодила, а он ее спас на свою голову…       Карна падает в обморок, при этом не отцепляясь от косяков.       В это время приходит в себя Арджуна. И понимает: если я его сейчас спасу, то вполне вероятно мне что-то обломится. А впереди у нас еще поход на дэвов… втроем… и апсара-недотрога… или дотрога… аа!       Ардж кидается на дэви-нагини сзади, сжимает ее и пытается протолкнуть в вызванную спецмантрой дыру между мирами, мол, вертайсь в свою вселенную… Но …ни в какую! Та вселенная так устала от этой дэви, что не желает ее принимать!       Врушали в это время пытается отцепить пальцы мужа от косяков и не может.       Арджуна вспоминает, что у него что-то уже было со змеями. Взвизги на чистейшем ришикешском хинди оглашают округу. Ардж в предвкушении разрешения от любовного томления, уже всё равно с кем: женщины в латексе (слово-то какое не арийское), змеи, да хоть кролики из садика дваракского кузена!       Тут в конюшню влетает Панчали, забыв про царское достоинство, но припомнив все похождения своего богатого аскетическими подвигами супруга, хватает оглоблю и задвигает от всей своей огненной души дэви-нагини промеж рогов от имени всего обширного клуба покинутых ради мутных идей жен.       Россыпь искр из дубовой головы кали-южной попаданки сожгла тонкую пленку, и в разверстую между мирами бездну стало засасывать всех: латексную деваху, не отлипшего от нее Дхананджаю, Панчалийку, Врушали, вцепившего в косяк Ангараджа.       — Аллё, арьи! — в конюшне появился сообразительный Бхима. Дернув оглоблю вместе с держащейся за нее Драупади и схватившимся наконец на супругу Арджуной, с силой дернул на себя. Чертова попаданка наконец отправилась путями сиддхов в свою родную кали-югу.       Карна утёр холодный пот со лба. До знакомства с улетевшей дэви оставалось 5000 лет.       А не тут-то было. Дыра времени сомкнулась, прищемив улетающей Ангарани Радхике хвост. Совсем кончик, но он остался в мире арьев.       Никто этого не заметил, все радостно отдуваются на полу конюшни.       Бхима стоит надо всеми с оглоблей, давая понять, мол чё еще — всем по три наряда вне очереди.       Драупади смотрит на Арджуну совсем другими глазами: «Господин мой, … научишь? ну, тому, чё тут было?..».       Он отвечает одними глазами: «Плата за науку будет высока!».       Врушали пытается выковырять из сведенных пальцев Ангараджа остатки косяка.       И только тут все замечают, что оный косяк повреждён… Силушка-то богатырская никуда не делась! Конюшня начинает заваливаться. Все в шоке.       Но тут кто-то снаружи подпирает конюшню могучим плечом и всовывает в нее руку — не глядя вытаскивать всех и спасать. Снаружи раздается голос, по которому все узнают Котеньку Великолепного:       — Митр, ты там живой? … Но вместо руки митра длань спасителя хватает змеиный хвост и дёргает его что есть силы…