Сабха и последствия

      — Митр, помнишь, я говорил тебе — надо, пора на небеса, дела у нас там, а тут и оказия подвернулась — такая беда для земель арийских, — лихо подмигнул Дурьодхана Карне.       Карна, хоть и с усилием, но все же был оторван от дверных косяков их фамильной конюшни и потихоньку приходил в себя. Мысль о том, что можно будет с другом пройтись, развеется, да хоть и на небесах, главное — подальше от вечно подстерегающих его дворцовых дэви, Вруши со скалкой, папы с вожжами, и вообще… закислой жизни своей (не считая приключения в сабхе) — мысль эта начинала разгонять кровь, холодный пот на божественном теле его высох и кожа вновь приобрела здоровое сияние. И снова… этот взгляд.       Каждый раз, когда Ангарадж встречался взглядом с Арджуной, с ним происходило странное, в чем он совершенно не хотел копаться — с одной стороны — смущал этот взгляд, ибо так на него не взирала ни одна дэви. С другой стороны — будил нечто, доселе неведомое.       Взгляд этот вмещал все, самое невместимое — страсть, голод, ненависть, вожделение, нежность и любовь.       Наверно потому, что Ангарадж не совсем понимал — как можно совместить осуждение и ненависть с нежностью и голодом — сознание его отказывалось анализировать. Хотелось просто закрыться и исчезнуть. Или не исчезнуть, а отдаться уже, чтобы как-то утрясти для себя столь противоположные эмоции.       Впрочем, он помнил свое странное жгучее желание не облажаться именно перед врагом своим. Вспомнились и слова мирта — «Видел бы ты, как на тебя смотрел Арджуна! И то хорошо, что этого не видела твоя супруга, НО! Зато это видела Драупади, … Я бы на твоем месте опасался Панчалийки, она не потерпит соперничества!».       О, Махадев — на небеса, скорее, другие планеты, в Нараку — куда угодно, но ее взгляд он точно не вынесет, вон, еле оклемался. Чем-то взгляды Панчалийки и мужа ее были похожи, но, хоть в профиль хоть в фас — одна адхарма, прав Махамахин.       Ох… но ведь этот… враг пойдет с ними… О, еще и апсара-недотрога, бхут его возьми, ляпнул ерунду какую-то, под бильвовкой, так митр зацепился и подтрунивает теперь над ним. В такой ситуации выбирать надо меньшее из зол, здраво рассудил Ангарадж. И что здесь меньшее? И что большее? Та-а-ак, спокойно. Нужно выбирать не так — вот митр — он оплот надежности, а надежность — опора во всех сложных ситуациях. Надо идти. С митром. Хоть на край света. А Арджуна со своими взгля-я-ядами… там видно будет!       — Да, митр, пойдем, кто же, кроме нас, — только и смог выговорить Ангарадж, после пережитого, да и после столь напряженной работы мозга.       Арджуна тем временем решил взять себя в руки, дабы не пугать присутствующих своей вожделеющей размазанностью. Главное — дать понять Карне, именно ему, что настроен он по-боевому, ну то есть весь в стремлении исключительно спасти ариев от змеи, застрявшей не в своем времени. С Драу он договорится, а Кот — наивный, его, конечно, из похода не исключишь, но только вдвоем с Карной их точно не отпустят, это Арджуна хорошо понимал. Но и без него, Арджуны, никак — дорогу-то на небеса он один и знает. Аха, ну и его, Карну, заодно спасти надо, ибо отдать его хоть и спустя 5000 лет, да еще какой-то ришикешской замухрышке хвостатой — на это он, Арджуна, великий воин, махаратхи– пойтить не может, ни в жисть! Но об этом пока не стоит думать громко, а уж тем более говорить, хоть и шепотом.       — Арджуна! — лихо хлопнул его по плечу Котенька Великолепный, — ты же проводишь нас на небеса? А? Если проведешь короткой дорогой — дадим стрельнуть … га-га-га, из Гандивы — гы-гы-гы, пару раз!!! , — Дурьодхана заливисто расхохотался. «Спокойно, Арджуна, спокойно, сейчас не время!».       — Ну если на-адо и без меня никак, — раздумывающе растягивая слова сказал Арджуна, — тогда пойду. Пострелять дадите, опять же…       Карна удивленно покосился на Арджуну — его тон. Казалось Арджуна делает одолжение, соглашаясь на поход с ними, а по идее — должен был со всех ног лететь… и ВЗГЛЯД… его не было! Карна поймал себя на странно неуместном ощущении, разочаровании что ли… Но с другой стороны — успокоенность — наконец-то его не будут донимать адхармичными глупостями. И расслабился.       «Ну подожди, Котенька, будет тебе сметана», — зло подумал Ардж, но виду не подал, а продолжал пришибленно улыбаться.       На том и сошлись. Веселый улыбающийся Кот, чуть позолотившийся Ангарадж и серьезный, собравшийся Арджуна — вот они, трое, на кого уповают теперь все! И даже на небесах — дэвы и их рани, гандхарвы и апсары — все ждут своих спасителей, ибо змея Радхика успела внести неслабую сумятицу в прелестно-скучающую небесную жизнь.       Махаратхи конечно всё решили. Но у каждого дома есть своя сенапати, которая и принимает окончательные решения. Так что вопрос — идти\не идти кому и когда — собрались обсудить три непростые дэви.       Позвала всех Бханумати в свои покои в хастинапурском дворце — на нейтральной территории, так сказать. Ну не во дворце Видуры же собираться? И не в доме колесничего Адиратхи.       Чуть посвежев от нескольких стаканов бильвовки, Бханумати произнесла:       — Ну что, дэви, ваше мнение? Можно их отпускать?       Драупади и Врушали в этот момент глотали очередную порцию горячительного и чуть не подавились столь простым и неизбежным вопросом.       — Скажу за себя, — начала Бханумати. Щечки ее горели словно красные бока спелых манго. — Одно меня тревожит — апсары небесные. Уж больно охоч до них супруг мой, вот давеча причитал ночью во сне — «Апса-а-арочки». В остальном — пусть развеется, давно никаких походов не было, даже заранее запланированная охота отменилась из-за сабхи этой.       Осознав, что сказала лишнее, Бханумати опасливо взглянула на Драупади, но императрица даже бровью не повела.       Несмотря на количество освежающей бильвовка, Вруш была тревожна, но старалась не подавать виду, держала спину прямо, как подобает примерной жене лучшего хастинапурского махаратхи. Ком подкатывал к горлу и позвонки пронизывал ток, когда она вспоминала ненасытные, масляные глаза третьего супруга императрицы… она ведь и сама чуть-было не поддалась на его «заговоры» отправиться с ним в стойло… Да, Арджуна слыл во всей Бхарате мастером уговоров на своеобразную форму аскез, склонив к ним не одну принцессу и без счета дэви иных каст и сословий… А супруг ее, что боленатх, да простит ее Махадев за это сравнение! Только она и знала, каким чистым и податливым он становился после … сеансов скалкотерапии. Но тут — уговоры Арджуны против скалки — аки живое слово Кришны против парампара-поучений старых брахманов.       Врушали вдруг подумала — хорошо, что в поход идет принц Дурьодхана. Муж ее сиятельный хоть и выпивал иногда с митром (иногда и неслабо выпивал), но домой возвращался, притом живой и с целыми частями своего божественного тела. Дурьодхана не был замечен ею в неконтролируемом подобострастном слюноотделении от созерцания митра, всегда был честен и прям в своих дружеских проявлениях, да и будучи ревностным собственником, не отдаст эту… ходячую адхарму (ох, права императрица!) на растерзание «пандавскому маньяку», то есть, «аскету». Так что супруга можно отпустить — будет под надзором…       Вслух же сказала:       — Дурьодхана нуждается в моральной поддержке лучшего друга (о физической защите предпочла не упоминать, дабы не обидеть Бханумати), и как верная жена я не имею права становится препятствием на пути этой «святой дружбы».       У Драу выбора не было.       В обмен на «знания», о латексе и плётках и прочих невиданных позах страсти, тревоживших ее уже седьмую ночь подряд, муж ее, Арджун-Ко выкатил требование — безоговорочно отпустить его избавить земли Бхараты от попаданки-нагини Радхики, тем более, что парсултангом в его ришикешском диалекте в совершенстве владел только он, и дорогу на небеса тоже знал он, и с жителями небесными имел опыт общения, девапутра, как-никак. Одним слово — герой.       Драу чуть было не всплакнула от бильвовки и умиления, впервые после сваямвары, но вовремя спохватилась, поскольку в очередной раз встал перед ней вопрос — а на кой кю нужны такому герою в этот походе Дурьодхана и… хм… Карна? Но и этот вопрос был под запретом в качестве условия выдачи «секретной информации о плётках». «Затем», — припечатал герой, когда она лишь заикнулась об этом, и поднял перед ее носом указательный палец правой руки.       Итак, Драу церемонно промолчала, решив не посвящать «подруг по несчастью» в свои мысли. Сказала лишь, что дорогу на небеса, где скрывается попаданка, знает только Арджуна. Он к тому же махаратхи, так что его пребывание в этом походе оправдано, препятствовать она не имеет морального права и готова пожертвовать своим женским счастьем, отпустив супруга. Ох, знали бы как она жертвует… воспоминания о вожделенных взглядах своего героического мужа на этого презренного сутапутру приводили ее в состояние бешенства и обреченности. На нее он так не смотрел. Никогда. Даже во время обмена гирляндами. Даже на ложе.       Драу и Врушали случайно встретились взглядами, и помимо воли, обменялись всем, что не было сказано… да, это не для ушей Бханумати.       Вновь пригубив по три полных глотка чистой, как слеза Бхишмы бильвовки, дэви резюмировали — все равно, мужья у них — «уж если я чего решил, то выпью обязательно», так что запрещать эту военную кампанию — себе же в ущерб. А пользы — цельный вагон: попаданку спровадят — ее только на несчастный Хастинапур и не хватало.       «Может надоедят друг дружке хуже прелой фиги» — переглянувшись одновременно подумали Драу и Врушали.       На том и порешили. Через два дня.       Сразу после восхода Сурьядэва во дворце Хастинапура Бханумати осЫпала супруга своего Дурьодхану лепестками бархатцев, окурила благовониями и коснулась его стоп. Мата Гандхари тоже вышла проводить сына. Нанеся ему защитную тилаку и благословив, произнесла:       — Сынок! Ты в ответе за ваш небольшой, но сильный отряд, ты другу своему и младшему брату Арджуне — как отец. Заботься и защищай их!       Красная повязка на глазах матери стала влажной. Взор Коти тоже на мгновение подернулся слезой, но она, не пролившись, так и иссохла во взгляде, ибо представления о том, как весело и энергично он проведет несколько следующих лун, заставляли Дурьодхану улыбаться, но он старался не показывать виду и тупил взгляд.       Прошедшим вечером в доме почтенного Адиратхи долго не ложились. Врушали со свекровью собирали тюки с незатейливой, но вкусной едой. Зная, что Дурьодхану вряд ли снабдят провизией, еды наготовили вдоволь, чтобы на всех спасателей хватило и надолго. О том, как снарядят Арджуну дэви не знали, поэтому готовили и на него — с запасом. Свекор в помощь сыну переплетал новые сбруи для его боевого коня. В заботах Вруш не обратила внимание на то, как странно усердно ее муж натирал стремена, которые стали блестеть, как столовое золото.       Про скалку она первый раз за всю их супружескую жизнь, решила мужу не говорить, вспомнив почему-то старый хастинапурский анекдот про «зачем напомнила». И осознав себя вдруг повзрослевше-мудрой удовлетворенно уснула на его плече.       Ранним утром, после совершения Сурья Намаскара, Ангарадж в полной боевой готовности стоял перед воротами. Врушали, мама Радха и Адиратха, смахивая украдкой слезы стояли почти по-военному — прямо и по росту. Слезы прятали, ибо Карна не любил это. Впрочем, они даже не догадывались, почему — на самом деле Ангарадж готов был и сам прослезится от переполнявших его чувств, но допустить этого никак не мог, вот и демонстрировал суровость.       Детей решили не будить, зато в окна глазели соседи, частенько наблюдавшие за тем, что интересного происходит во дворе колесничего Великого Бхишмы. А интересного хватало. Особенно за последнюю луну — о-о-ох, столько новых лиц в самых неожиданных одеждах и сюжетах — глаз не оторвать! Один император, отхлестанный собственной супругой — императрицей Бхараты за громкие мысли, — чего стоил! Уж не говоря о странной дэви с черной блестящей кожей!       Накануне вечером в доме дяди Видуры, где все еще оставалась большая и шумная пандавская семья, ужин затянулся, все наставляли Арджуну, Бхима рвался в бой, стуча кулаком в свою могучую грудь — «Да я... ее… эту Радхику…», — дальше за всеобщим гамом никто не слышал, что же сильный брат ее… эту… и как.       Драупади выждав некоторое время и дав высказаться всем не по одному разу, припечатала:       — Довольно! Идет Арджуна. Один. У него миссия, — и коротко взглянула на серебряного супруга своего. Их интимный сговор дашь-на-дашь остался втайне от остальных.       После восхода Солнца все пандавы и Драупади в алом сари собрались у ворот дядиного дворца. Драупади, подойдя к Арджуне, смиренно опустив глаза молвила:       — Если я верная жена своему супругу, да не приткнётся нога его о камни, да будет путь его гладким, как нетронутая простыня нашего брачного ложа, — и тут же поперхнулась.       Ну, собственно, поперхнулись все, даже Бхима почему-то понял нелепость этой фразы. «Вот дура-то», — подумала Драу. — «...что я про эту злополучную простыню?..». «Вот, ссс… дура-то, хороша нетронутая простыня…», — подумал Арджуна. «Таак, спокойно, как говорится — проклятий не бывает, тьфу, тьфу, мимо меня, чур меня!».       Бхима снова затянул — «ну может я …», но опаляющий взгляд Драу не дал мысли этой оформиться в его мозгу и он опустил глаза, бормоча под нос нечто невнятное. Остальные промолчали. Воспоминания об ожогах от плотно скрученного алого сари еще жили на спинах и ниже пояса.       Арджуна на удивление обрадовался тому, что супруга их имела такой весомый авторитет, ибо Бхима в его планы точно не входил, ему в качестве «нетронутой простыни» и Кота хватало — с ним бы справится. Ох, нелегко придется, но, кто не рискует, тот не пьет, как говаривал их гость из далекой северной страны — Афсаний, кажется, или Афанасий, в общем как-то так. А Арджуна пил. Особенно в аскезах и походах. Ему-то жизнь без риску — что еда без соли.       Вот и в этот раз, взял он с собой четыре меха неучтенной огненной воды из пряного корня, в общем тоже подарок-воспоминание от их северного гостя. Как рассказывал этот Афанасий, название корня на северном санскрите имеет еще одно интересное значение — называют так ту часть мужеского тела, которая обычно используется в вопросах установления взаимопонимания между супругами, ну или просто для установления взаимопонимания. Может и корень этот назвали так, потому, что похож он на ту самую часть. Так что, как ни крути, какой смысл ни вкладывай — а хрен работает всегда в одном направлении — мягко-остро-горячо-взаимопонятно — это Арджуна усвоил крепко, и этим, язык далекой северной страны стал ему люб, равно, как и остро-огненная вода.       Меха с хреновухой однако оставил он в доме купца Абхишеки, жившего на окраине Хастинапура, из опасения, что сие будет бестрепетно отнято их драгоценной супругой, которая прекрасно знала об этом огненном напитке, его силе и значении прекрасного слова из лексики северных ариев. Напридумает себе еще… правду-матку. Не надо оно, от греха подальше или поближе… Тьфу ты…       И вот Арджуна, приняв самый что ни на есть героический вид, лихо вскочил на горячего огненно-рыжего жеребца и через несколько мгновений скрылся с глаз немного оторопевшей от таких скоростей семьи.       Сурьядэв начинал полновластно завладевать небом, когда три великих воина встретились уже за пределами города. Э-Э-Эх! Впереди — полный приключений и поводов для геройских подвигов поход. ВОЗДУХ И СВОБОДА!       Три великолепных всадника мчали к границе между мирами, между Землей и Небом. И были они божественно прекрасны.       Как сказали бы северные арии — три богатыря! Кем, правда, был бы, к примеру Алеша Попович — потеряемся в догадках.