Сабха и последствия

      Два дня и две ночи пролетели с того утра, когда наши прекрасные лучники были готовы вцепиться друг в друга с очевидной страстью, хотя и по причинам не вполне романтическим, как нам бы хотелось. Эти дни прошли в пути, были лишь редкие, непродолжительные остановки, которые даже ночлегом назвать было нельзя, потому что никто из наших доблестных махаратхи не спал. Причины, как мы понимаем, у всех были свои.       Дурьодхана не спал, потому что... не спал. Ну не мог он заснуть, пока бодрствовали эти двое. Несмотря на то, что и Арджуна и Карна транслировали в отношении друг друга совершенную отстраненность, мысль «а вдруг!» будоражила его, колола иглами и выкручивала вплоть до физической ломки, так что даже если бы он и захотел, то уснуть бы просто не смог. Дурьодхана как никто другой знал, что от ненависти до любви — только позови, и вообще, интересно было наблюдать за этим представлением.       Арджуна не спал, потому что несмотря на гнев и обиду за «фокусника» всё же негласно принял на себя роль личной охраны солнцеликого и решил беречь эту занозу, опасаясь неожиданного появления Раматы или еще кого-нибудь столь же «удивительного».       Бессонница Карны оказалась сложнее. Думаете, что он опасался Арджуны? Ну не смешите автора! Ангарадж вполне себе здравомыслящий муж и понимал, что Арджуна не станет так по-глупому вести себя. К тому же, чуткий слух позволяет ему слышать во сне даже то, что еще не случилось, главное не пить хреновуху.       Что касается обездвиженности и невозможности противостоять домогательствам — Карна, конечно, обозвал своего противника фокусником, но хитростным приемом, который тот лихо продемонстрировал под Виратой, Ардж в мирной жизни не баловался, иначе, ему бы ничего не стоило сделать с Карной всё что угодно и когда угодно. Он еще тогда на поляне, под головокружительный актерский дебют Дурьодханы понял, что Арджуна был не при чем. Лишь природное упрямство и внутреннее «я прав» не позволили ему тогда же согласиться с доводами «фокусника». Да и реакция Арджа его забавляла! Ну не мог он отказать себе в удовольствии лицезреть гнев и досаду противника. «Вот попляши теперь, побудь сам в шкуре того, кому не верят, кого отвергают и кого не признают. Фокусник. Это тебе за сутапутру!» — думал Карна и тщательно прятал улыбку за маской непреступного холода. Лишь глаза его подсмеивались, но он прятал и их. Ему казалось, что стоило бы сейчас кому-то одному улыбнуться — всё напряжение растворилось бы и потонуло в махаратском смехе, открытом и обнадеживающем. Но никаких надежд он никому дарить не собирался. Было в этом что-то … когда ты уже пришел к какому-то выводу, то теперь можешь вести себя как угодно, ты ведь про себя знаешь, что всё можно изменить в любую секунду. А вот эту секунду приятно было тянуть и тянуть.., и тянуть.       Не спал Карна по другой причине. Снятые в его душе обвинения с Арджа, обнажили простой вопрос, на который ответа у него пока не было — кто же этот Рамата? Чем он так воздействовал на него, а главное зачем?! Он помнил этот похотливый и хищный оскал, помнил собственную беспомощность и это было страшнее всего на свете. Это вновь и вновь ввергало его в то самое состояние безысходности — как только он закрывал глаза, безысходность обрушивалась на него вместе с ужасающим липким ртом Раматы.       Было еще кое-что. И это «кое-что» Ангарадж не мог оформить в что-то более или менее конкретное: неясные ощущения предчувствия, или какая-то тревога, странные видения, из которых он не мог бы вычленить хоть что-то осязаемое, даже под угрозой пыток или смерти. То вдруг картинка, то странный запах, тонкий, то мгновение, звучащее в его ушах. Как может звучать время? Он каждый раз не мог ничего вспомнить и эта мука, вечное блуждание по закоулкам собственной памяти, в которой, как оказалось нет и следов того, что мы только что описали. Он не мог уснуть, потому что всё время, постоянно, каждую минуту напряженно силился хоть что-то вспомнить, хоть зубами ухватиться за нить этих ускользающих неясностей. Это мука! Он проваливался в какие-то энергетические карманы на считанные доли секунды и каждый раз пытался самостоятельно продлить эти состояния, чтобы хоть что-то разглядеть. Он так измучился и уже изверился в том, что когда-нибудь сможет спокойно спать, как это бывало раньше.       Иногда он вспоминал разные шалости, как с Дурьодханой воровали манго, а однажды он засунул любимый меч Бхишмы в чан с водой и тот покрылся ржой. Сейчас он понимал, что утрата меча по безалаберности Арджа — это его расплата, ведь тогда им владело непреодолимое желанием досадить Деду. Вот так и работает карма. А еще он вспомнил стреноживание слонов, которых готовили к зрелищным выступлениям Махараджа Дхритараштры на Арене Хастинапура. Ох, как им доставалось от Видуры и Адирадхи!!! Уши друзей бывали беспощадно отодраны, причем больше всех доставалось Карне. Оно и понятно — Адирадха не смел усердствовать в наказании принца Хастинапура.       Чаще всего подобные диверсии обнаруживали до блистательных выступлений Махараджа. Но один раз. собственно он и был последним, когда друзья затевали подобную шалость, потому что столкнувшись с последствиями, оба решительно отказались «проказничать» подобным образом. Не дойдя до Арены, слон рухнул, придавив собой двоих погонщиков. Один из них скончался на месте, другой был искалечен. Сам слон тоже пострадал — при падении он порвал хобот о копья, стоявшие неподалеку. Плач несчастного животного был душераздирающим! Дурьодхана бросился бежать. Сначала он хотел просто исчезнуть с места преступления, но, не сделав и двух шагов, он передумал и помчался уже за подмогой. Бхишма отлупил его позже, на следующий день. Карна же около месяца жил в слоновьих загонах, помогая слугам в уходе и за погонщиком, и за слоном.       Тогда же он в полной мере осознал две вещи — детство закончилось, навсегда. А еще — он теперь точно знал о своем даре исцелять. Много бессонных ночей провел он, утешая бедного Хатхи, и проливая слезы вместе с ним. Все телесные наказания, которые обрушились на него, он принял стойко, не издав ни единого звука. Дурьодхана большую часть дня проводил с Карной, также помогая, чем только мог. Они ничего не обсуждали, но было понятно, что Дурьодхана тоже повзрослел. Им вдвоем, без чьей бы то ни было помощи, от имени Махараджа пришлось проводить все погребальные обряды для погибшего слуги, оказывать внимание и уважение его вдове и сиротам, оставшимся без отца. Это взрослит в один миг и в единый миг учит ответственности, как не научили бы никакие нравоучения мудрецов.       Карна вспомнил маленькую девчушку-двухлетку, дочку погибшего погонщика. Впрочем, сказать «вспомнил», было бы не совсем верно, потому что о ней он не забывал никогда. Кажется она единственная тогда смотрела на него с... любовью. В ней было столько детской непосредственности, что у Карны сжималось сердце. Он сдерживал слезы, чтобы не испугать малышку, а она, как маленькая обезьянка вскарабкалась к нему на руки и с упоением перебирала серьги. Они звенели, она улыбалась всё шире и пыталась расстегнуть серьгу. Маленькие пальчики соскальзывали с широких дужек неснимаемых серег, она сосредоточенно пыхтела так, что челка ее пропиталась выступившей на лбу влагой. Девочка быстрым движением ладошки попыталась убрать челку подальше наверх, и теперь она смешно топорщилась, тут же тыльной стороной утерла нос, размазав всё по милой мордашке. Карна осторожно поставил ее на землю и не задумываясь одним движением кинжала попытался разорвать неподатливое золото. Казалось, что стоит отдать то, что она с такой настойчивостью стремится получить, — он избавится от обжигающего чувства вины. Но он лишь изранил себя, потекла кровь, и девчушка расплакалась. Карна подхватил ее и начал было утешать, а она тонкими ручонками крепко обвила его шею и, целуя окровавленный висок, всхлипывала и по-детски бормотала — «не бо..., не бо...»…       Они еще встречались, но позже Карна стал обходить их дом стороной, а после началась брахмачарья, чему он обрадовался. Странно, но он отчаянно боялся, что детское непосредственное обожание неизбежно будет вытеснено осознанием того, что именно он явился причиной гибели ее отца. То, чего она не понимала в младенчестве, станет ее истиной и потребует многих сил на принятие этого факта, а не видя его, ей будет проще его ненавидеть. Так он думал. Видеть ненависть в ее глазах было бы нестерпимо больно — такую незамутненную нежность он получал разве только от матерей и ему хотелось оставить для себя чистоту этих воспоминаний. После того судьбоносного турнира, с арены которого он вышел с короной Ангапрадеша, он твердо решил — первое, что он сделает, это приложит все усилия к тому, чтобы устроить судьбу Паро, Парвати. Девочка носила имя Богини, и иногда ему казалось фарсом, что он, никто, пытается устроить судьбу Божественной Дэви, ибо такой он ее и считал — чистой, способной на любовь наивысшего порядка, которой он, конечно, нисколько не заслуживает.       Ох сколько еще было этих мыслей и воспоминаний, но те, что не давали ему покоя, так и не приходили.       К концу третьего дня Арджуна, который почти всё время был в авангарде, вдруг резко остановился. Оглядев окрестности, он вдруг тоном, не допускающим возражений, выдал:       — Ночуем здесь.       Когда небольшой лагерь был разбит, наши герои разместились вокруг разведенного Карной костра.       — Люблю твой огонь, — задумчиво сказал Арджуна, — он уютный. — Потом, как будто очнулся и зашептал, словно кроме Дурьодханы и Карны кто-то мог его услышать.       — Я должен вам кое-что рассказать.       — Тайны! О, это я люблю-ю., — приободрился Дурьодхана. — Давай, не тяни, а то мне наскучило бесцельное созерцание необъятных просторов родной Бхараты. Ну?! Арджуна же был неспешен, сладко потянулся и зевнул во весь рот, так что от хруста его челюстей дрогнули лошади, привязанные неподалеку.       — Хм-хм... — прокашлялся он, — мы следуем к очень непростому месту, там двери для перехода в другие миры, и в Сваргу тоже.       — А... ну? Что за место, Арджуна? Не томи!       — Колодец. Это колодец, который построил магарадж Аграсена. Раньше он был чуть ли не основным источником воды в Агрохе, а теперь заброшен.       — Ну и что в нем особенного? Вода там что ли забористая?       — В нишах колодца есть храмы, есть и храм Дурги. Риши говорят, что в особые дни сама Дурга Дэви посещает его.       — Я слышал, что Аргасена — ахимса и в его царстве запрещены жертвоприношения животных.       — мм...       — Странный он, — оживился Дурьодхана.       — Это интересная история. — Арджуна развалился в вальяжной позе, подперев голову рукой. — Во время одной из ягьй Аграсена увидел, что лошадь, выбранная для жертвы, пытается вырваться из рук брахманов. Махарадж так проникся состраданием, что слезы потекли по его лицу. Он остановил ягью и объявил, что в его царстве больше не будет жертвоприношений.       — И что же дальше? Ягья так и не была завершена?       — Ягью прервали.       — И какая в этом польза?       — Боги всё-таки приняли ее, правда лишь за половину ягьи. А польза? Ну не знаю, — Арджуна мечтательно закатил глаза, — прекрасное животное останется жить и даст такое же прекрасное потомство. Я думал об этом... В чем-то Махарадж прав — зачем убивать прекрасное? — он бросил осторожный взгляд на Карну.       — Потомство! Ну конечно! Ты всегда думаешь о потомстве, — Дурьодхана ухмыльнулся. — Но ведь это традиция, вряд ли наши предки делали что-то неподобающее, раз боги принимали это и принимают до сих пор! А тут они вдруг приняли другое?       — А Боги вообще не при чем, — Карна вдруг резко поднялся, голос его зазвенел, как раскаленный металл под молотом. — Вопрос в готовности выходить за рамки предложенного, — Карна чеканил каждое слово, — и, если ты готов, то у богов просто нет выбора. Суть традиций в проверке на готовность.       — Готовность к чему?       — Не можешь, не готов — барахтайся в традициях, а если готов — выходи, дверь открыта!       — А ты… — начал было Дурьодхана, но споткнулся о взгляд друга, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Дурьодхана не часто видел его таким, но всякий раз ему хватало сил и терпения не продолжать то, что вызывало в Карне такую реакцию. Он боялся, не за себя, а за их дружбу. За вассальное подчинение он не страшился, Кот знал, что для друга превыше всего честь и данное слово. А дружба — это не долг, это от сердца, и именно то, что было сердечного в Карне по отношению к нему, он хотел сохранить. Арджуна испуганно смотрел то на Дурьодхану, то на Ангараджа.       — Аграсена очень мудр, — быстро перевел тему Арджуна, — он ввел закон «один кирпич, одна монета».       — Как это? — Дурьодхана ухватился за новую историю, как за спасительную соломинку.       — Всякому приходящему в Агроху и желающему поселиться в ней все жители приносят по одному кирпичу и одной монете, так получается сто тысяч кирпичей, чтобы построить дом, и сто тысяч рупий, чтобы начать новое дело.       — А если 100 человек захотят одновременно поселиться в Агрохе, где бедняку найти 100 кирпичей и 100 монет, чтобы исполнить закон? — присвистнул Кот.       — Это царство преуспевающих торговцев, и сам Аграсена, хоть и царь Солнечной династии, принял дхарму торговца.       — Вот видишь, — Дурьодхана обратился к другу, — …       — Вижу. Махарадж выходит за рамки предложенного.       — Я не об этом.       — А я об этом! Когда мы будем в Агрохе? Я хочу познакомится с этим великим человеком!       — Мы не будем в Агрохе, она лежит в стороне от нашего пути.       — Жаль, — жестко припечатал Карна и, кряхтя, отвернулся от костра, оставив своим спутникам возможность любоваться лишь своей умопомрачительно рельефной спиной.       — Пора спать, — буркнул он. Арджуна и Дурьодхана коротко обменялись разочарованными взглядами и вынуждены были молча улечься.       — А, ладно, …. на месте разберемся, — бормотал Ардж уже засыпая.       Карна проснулся от панического страха замкнутого пространства, что-то подпирало его с обеих сторон. Он резко открыл глаза, но, увидев прямо перед собой спокойное лицо друга, внутренне выдохнул — фух... это не Рамата. Дурьодхана мирно сопел и Карна, успокоившись, тихонько перевернулся на другой бок, чтобы не смешивать своё дыхание с дыханием принца. Тут взгляд его упал на еще одного, мирно сопящего. Арджуна, свернувшись калачиком, лежал рядом с другого бока. Карна напряженно вглядываясь в темноту, попытался разглядеть его лицо, но голова Арджа была слишком низко опущена. Карна почти вывернул шею и вдруг увидел другое — меч Великого Бхишмы, лежащий аккурат между ним и Арджем.       В периоды месячных очищений Врушали Карна клал на ложе между ними меч, как безмолвное обещание не касаться супруги, но будем честными, физиологии в его жизни хватало и особой потребности в близости с ней он никогда не испытывал. Всё что возникало между ними было исключительно исполнением супружеского долга, а потому клал он этот меч для самой Врушали, демонстрируя непреложное соблюдение традиции. Да-да, именно традиций.       И вот сейчас… меч и Арджуна. Это было как-то по-детски глупо и так нелепо, что Карна еле сдержался, чтобы не рассмеяться во весь голос, тихо поднялся и побрел на другую сторону лагеря, где были привязаны лошади. Те встревожились — зачем побеспокоил. Он же, продолжая улыбаться как мальчишка, потрепал их густые, упругие гривы, огладил морды, зашептал что-то. Лошади сперва застыли, закатив огромные глаза-агаты, а потом дружно закивали, будто в благодарность за нежданную ласку. Ангарадж опустился на землю, оперся спиной на какие-то мешки и, запрокинув голову, сладко зевнул. Покой и свобода. Лицо обдало влажным теплом, Рэй мягкими губами обласкивал его, перебирая волосы, выцеловывая глаза, губы, шею.       — Ну, ну, Рэй, хватит, — Карна попытался отстраниться, но конское дыхание продолжало преследовать… губы... уши...       — Всё, Рэй, довольно…! Спать! — он аккуратно отвел рукой его морду от своего лица. Рэй тихонько фыркнул и уткнулся носом ему в макушку.       — Добрых снов, — Карна глубоко вздохнул и в тот же миг провалился в сон.       Выработанная за многие годы привычка просыпаться перед восходом Солнца никогда не подводила Ангараджа, не подвела она его и сейчас. Но пока он не открыл глаза — его не было, просто не существовало, а теперь — он словно и не проснулся, а появился на свет, как появился весь этот мир. Это странное чувство абсолютной новизны и полного детского восторга — так глубоко он спал, а сейчас родился юный, обновленный и совершенно глупый.       Откуда же он знал про Сурья Намаскар, спросите вы? Наверное знала его кровь. Тело поднялось и принялось искать всё необходимое, сам же Карна со стороны наблюдал за происходящим и откровенно удивлялся новым ощущениям. Наполнив водой лоту, он направился было прочь из лагеря, но взгляд его упал на недвусмысленную композицию из обнаженных тел. В одно мгновение все знания и воспоминания рухнули на него с такой силой, словно на грудь ему поставили весь Химаванский хребет. Он вспомнил все события начиная с сабхи, и так ярко пережил их, что тело его скрутило от дикой разрывающей изнутри боли, словно в меха лили кипяток и кожа, не выдерживая напора и температуры, просто расползалась на волокна. «Я не хочу всё это видеть... надо лечь, закрыть глаза и притвориться, что я ничего не видел. да, какого бхута, меня вообще это не касается!». В агонии он пытался понять где его ночное пристанище, как вдруг увидел, что Арждуна поднял голову и с недоумением оглядывает его, Кота и окрестности.       Карне не удалось незамеченным удалиться, но он всё равно добрел до лошадей, лег, закрыл глаза и постарался успокоить дыхание. В голове ухало, виски разрывало от напряжения, но он настойчиво продолжал считать: вдох — раз-два-три-четыре, выдох — раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь.       Дыхание постепенно стало выравниваться, пульс замедлился, кровь отлила от головы и в нее стали приходить мысли более размышлительные, чем гневно-отрицающие. Он вспомнил, что проснулся от того, что его зажали с обеих сторон. Если эти двое так стремились друг к другу, то при чем тут он? Причем… причем... а притом! При том, что и Дурьодхана и Арджуна стремились к нему. О, Махадев! Это осознание давило и крушило в нем всё — «адхарма» — било в висках, «ходячая адхарма... и хреновуха тут не при чем, не было её. Всемилостивый Господь! Я ничего не созидаю, вокруг меня лишь разрушения... Паро, Паро!». Слезы топили глаза, а наполнив их до краев, полились мощными потоками по вискам, заливая уши. «Я пропущу поклонение Отцу, и ради чего? Ради этой ужасающей адхармы, что плодится вокруг меня! Ладно, Арджуна всё равно видел, надо встать и идти делать свои дела.».       Карна поднялся, резкими движениями вытер уши, взглядом нашел лоту, вода из нее выплескалась, пока он метался в попытках скрыться от глаз Арджуны. Он снова наполнил ее и, не оглядываясь по сторонам, направился на восток. Вдруг странная мысль пронзила его, Карна вспомнил вчерашний разговор о традициях, а ведь именно сейчас он машинально блюдет эти самые «традиции». Машинально, ибо никакого благоговения и жгучей потребности поклониться Сурьядэву в данный момент он совсем не испытывал. О-хо-хо… это адхарма вокруг него завладевает его разумом. Нет, скорее…       — Отец, прости и прими мои поклонения! Выйди и очисти душу и разум своим всепроникающим светом!

***

      Вернувшись в лагерь, Карна обнаружил своих спутников лежащими по разные стороны от погасшего ночного костра, Дурьодхана — всё также раскинувшись, полуприкрыт шолью, Арджуна — сжавшись и укрывшись до самой головы, со спины же было видно, что он лишь делает вид, будто спит. С той же решительностью, с которой Карна убегал на Сурья Намаскар, он подошел к Арджуне и сдернул с него покрывало.       — Вставай, что ты там вчера блеял про места и переходы? Далеко ли до колодца?       Ардж от неожиданности даже «блеяние» пропустил мимо ушей.       — К вечеру должны быть там.       — Ну так нечего разлёживаться, вставай, собирайся, пока юврадж не проснулся.       — Карна, послушай, — Арджуна протянул руку и хотел было взять Карну за запястье, но тот прожег его взглядом, подобным сотне раскаленных огненных стрел.       — Я, кажется, предупреждал тебя, — тихо и сдержанно остановил его Карна, и это так не стыковалось с огненными вспышками его глаз!       Арджуна вскочил как ошпаренный, Карна же подошел к Дурьодхане и поднял меч, оставшийся лежать после Арджевой утренней рокировки.       — Я давно хотел отдать его тебе…       — мг… я понял. «О, если бы Великий Бхишма знал…».       К тому времени, когда проснулся юврадж, весь лагерь был уже свернут, кони запряжены, Карна и Арджуна готовы к отъезду. Дурьодхана, улыбаясь во весь рот, подошел к Карне, обнял его и приложился своим лбом к плечу друга. Потом снова обнял, потряс и снова приложился лбом. Карна открыл было рот, чтобы спросить — в себе ли принц, но внутренний голос отговорил его, и он промолчал, но взял себе это на заметку и решил поразмыслить в пути.       Что ж, если верить Арджуне через несколько часов они доберутся до колодца, это хотя бы какая-то цель, пусть маленький, но рубеж, Карне стало немного легче от осознания того, что цель в их странном путешествии всё-таки существует. Ладно. Ну и что это было утром с Дурьодханой? Карна бы понял, если б Кот проявлял «знаки внимания» к Арджуне — как никак в их отношениях наметился определенный прогресс (по сравнению со временами до-сабхи), но причем тут он, Карна? Внутренний ответ ему совсем не понравится. «Да вашуждургувкунтимать! Он решил, что вот это вот фсё. произошло между нами?! … он же не видел утром возле себя Арджа. Ну да. Они оба дожимали его со всех сторон и каждый в надежде на своё...То есть. Арджуна, положив меч, нарушил свой же собственный непреложный обет...? ну дешёвка и есть. Мер-р-рзавец...»       Карна скрежетал зубами, это показалось ему во сто крат подлее, чем всё, что он видел до этого в Арджуне. «Подлый наг...».       Его мысли были прерваны конским ржанием, грохотом и визгом. Слух его зацепился именно за визг — он был женским и это удивило изрядно — не мог Дурьодхана или Арджуна так кричать, вот отборные ругательства — это да. Вообразить такое было невозможно, и всё же — девушка, испуганная до крайности, лежала на камнях, рядом конь Арджа, припавший на переднюю ногу, поодаль валялся Арджуна, как будто пропахал дорогу головой.       Дурьодхана и Карна быстро спешились, Карна бросился к девушке, Кот — к Арджуне.       — Как вы, дэви? — Карна протянул ей руку, но она испуганно дернулась в сторону.       — Не бойтесь, я не причиню вам вреда, только помогу встать. Вы можете подняться? — Карна продолжал держать протянутую руку.       Девушка смотрела то на его руку, то на него.       — Вы под защитой ювраджа Хастинапура, я царь Анги, Карна, а тот, кто не устоял перед вами — принц Арджуна.       Девушка робко оглядела всех присутствующих.       — Ангарадж Карна, — немного удивленно повторила она, и положила свою руку в его открытую ладонь.       Ангарадж осторожно придерживал ее, девушка поднялась, но сделав шаг, застонала.       — Кажется я всё же повредила ногу.       Дурьодхана, убедившись, что Ардж в порядке, не считая совершенно свезенной о камни физиономии, подошел к девушке.       — Дэви, я принц Хастинапура Дурьодхана, не беспокойтесь, мы доставим вас туда, куда вы скажете. Куда вы направлялись? Как ваше имя? Где ваши родители и почему вы одна оказались на дороге? — вопросы посыпались из него, как из рога изобилия.       — О, принц, не сочтите это невежливостью, но сейчас я слишком взволнована, чтобы подробно ответить вам. А зовут меня Биджали.       — Биджали, прекрасно, вот мы и познакомились, — Дурьодхану понесло на светские беседы. — Куда же вы направлялись? Мы поможем вам добраться до ваших родных.       — Я направлялась... мне нужно... я шла к колодцу Баоли, это довольно далеко отсюда. Мне так неловко... кажется придется добираться одной, вряд ли такие благородные воины захотят посетить это забытое Богом место.       — Забытое Богом место.., — будто эхом повторил Карна, потом, очнувшись, перевел вопрошающий взгляд на Арджуну.       Ардж только развел руками и попытался расквашенным лицом изобразить сожаление.       — Дэви, всё это странно, но... мы направляемся именно туда, так что вам не о чем беспокоиться, наши планы нисколько не пострадают, вы же будете доставлены целой и невредимой. Позвольте, я взгляну на вашу ногу.       Биджали, бросила испуганный взгляд на Карну и сжалась.       — Не беспокойтесь, я лишь осмотрю, как если бы вас осматривал лекарь.       Арджуна тронул Дорьодхану за плечо и кивком призывал отойти в сторону, чтобы не смущать Биджали. Лишь когда они отошли и отвернулись девушка позволила Карне осмотреть ее ногу. Она была вся свезена, но хуже было то, что колено было вывихнуто.       — Что ж... кожа повреждена, но это быстро заживет, а вот колено... мне придется сделать вам больно, но это необходимо, поверьте, иначе вы навсегда останетесь хромой. А к чему столь прекрасной юной дэви такие увечья? Давайте так — я буду спрашивать вас, а вы — отвечать, только не думайте над ответами долго, договорились?       — Хорошо, — немного расслабившись, Биджали улыбнулась.       — Теперь расскажите, когда намечена ваша свадьба? Вы ведь, наверное, скоро выходите замуж? Признайтесь, скольким парням вы разбили сердце? — Карна улыбаясь посмотрел Биджали в глаза и, крепко сжав руками колено с обоих боков, плавно приподнял коленную чашечку.       — Ну так что с парнями? Уверен вы выбрали в мужья самого достойного из всех, — медленно ввернул коленную чашечку в сустав.       Биджали молчала, лишь не мигая смотрела в глаза Аргараджу.       — Кажется нам повезло, — улыбнулся Карна и, опустив конец сари, прикрыл ее ноги.       — Будет больно?       — Нога еще поболит некоторое время, но сустав я вправил. Как вы? Было больно?       — Хм, совсем нет, я думала... у меня нет жениха.       — О, что ж, теперь, когда хромота вам больше не грозит, самое время сказать «да» какому-нибудь счастливцу.       — Но осчастливит ли он меня своим вопросом, — тихо произнесла Биджали, но этого он уже не слышал, потому что резко поднялся и направился к коню Арджуны. Осмотрев его, Карна подошел к своим спутникам.       — Кажется, ничего серьезного, но все же быстро передвигаться мы не сможем, к тому же Арджуна сейчас слишком тяжел для него. Карна повернулся к Арджу:       — Сосредоточься и скажи, каковы наши шансы успеть до заката?       — Если бы мы продолжали двигаться с той же скоростью, то часа через три были бы на месте, но ты говоришь, что мой Чакрават не сможет скакать быстро. не знаю, часов пять-шесть, солнце уже зайдет.       — Может здесь заночуем? — предложил Дурьодхана.       — Я вчера не сказал, но нам надо сегодня же быть там. Завтра с восходом солнца начинается благоприятное время для подготовки к переходу, это процесс не быстрый. Предлагаю всё-таки двигаться к колодцу. Карна, ты сказал, что я слишком тяжел для коня, так что же делать? Нам в любом случае нужно решить, как будет передвигаться наша нежданная попутчица.       — Думаю Биджали будет уместной ношей для твоего Чакравата.       — Но если я пойду рядом, то наше путешествие слишком затянется.       — Тогда Карна переберётся ко мне, я ты поедешь на его Рэе, — оживился Дурьодхана.       — Хм, не хочу огорчать тебя, друг, но Рэй к себе никого не подпустит, а тебе будет комфортно скакать одному, ты ведь принц. К тому же мне нужна будет твоя помощь — арсенал придется перенести к тебе, и ты будешь присматривать за Биджали.       Дурьодхана съел пилюлю под названием «я нужен митру» и не стал впадать в сомнения и ревность, а, преисполненный собственной значимости, выкатил грудь колесом — отряд спасателей «Я и Митр» — это еще круче, чем близость, ну просто дрим тим!       Арждуна улыбался, в душе конечно, потому что лицом он улыбаться не мог. На данный момент он даже счел это преимуществом, потупил глаза и вздохнул так обреченно, будто вынужден согласиться лишь под давлением непреодолимых обстоятельств. Внутри же прыгали ёжики.       — Не приведи Махадев... ты меня понял, — сквозь зубы процедил Карна, вплотную приблизившись к Арджуне. Бедный Арджуна, ежи стадом пробежали у него по спине от одного потока воздуха, исходившего из уст Ангараджа прямо в его ухо. Автор бы даже сказал, что Арджуна испытал состояние, приближенное к финальной фазе сексуального удовлетворения, но... не будем гнать ежей галопом.       И вот, арсенал перекочевал к Дурьодхане, Биджали была водружена на Чакравата. Ангарадж рванул вперед и Арджуне пришлось запрыгивать в седло позади него уже на ходу.       — Не вздумай!       — Да я не касаюсь тебя и вообще сейчас свалюсь, — кряхтел Ардж.       Карна резко затормозил, отчего Арджуна лихо влетел всем телом в его спину, а носом с размаху вписался в его затылок.       — А-а! У меня нос сломан!       — Бывают же хорошие новости! — издевательски возрадовался Ангарадж. — Не переживай, красавчик, вправим, — и стрелой погнал Рэя вперед.       Спустя некоторое время Арджуна попривык к стилю езды Аргараджа и немного расслабился, нашел руками выступы на седле и приноровился входить в фазы прыжков. Ему вдруг пришла в голову мысль, что эта ситуация стесняет Аргараджа ничуть не меньше, чем его, а значит этим можно воспользоваться — деваться Карне некуда и он будет вынужден его выслушать. Он несколько раз обтер эту мысль в своей голове и решил, что сейчас прекрасное время для объяснений, и упускать его было бы непростительной ошибкой, к тому же отвечать Карна не сможет, а значит не станет его перебивать.       — Я не был с Дурьодханой! — крикнул Арждуна Карне почти в ухо, и немного подумав, добавил:       — То есть был, но не с ним!       Услышав себя со стороны Арджуна ужаснулся, что за глупость он сейчас ляпнул. "Твою ж акшаухини... был-не был, я же другое сказать хочу, но..."...       — Я не хотел быть с Дурьодханой! — «опять какой-то бред, но, если я скажу, что задыхаюсь, когда он рядом, это будет еще глупее, щаз скажет — отойди и дыши спокойно... ослиные муда...».       В общем, Арджуна и без перебиваний понял, что затея выговорится сейчас была не очень, и он замолк. Карна тоже молчал, впрочем, на это и был расчет, но в данной ситуации Ардж предпочел бы услышать в ответ хоть что-нибудь, хотя бы ругательства. Молчание же не давало ему возможность сканировать реакцию, и он попробовал подвинуться к Карне немного ближе, чтобы почувствовать реакцию его тела.       Резкое торможение жёстко вписало расквашенную физиономию Арджа в солнцеликий затылок.       — А-а-а-!!!       — Фокусник! У тебя есть все шансы добраться до колодца без мозгов! Я выбью их остатки, чтобы они больше никогда тебя не беспокоили. Да?!       — Ммм… — завыл Арджуна и постарался насколько возможно подальше отодвинуться от Карны.       Когда путешественники добрались до Баоли, солнце уже зашло, но тьма еще не наступила. Лагерь был разбит, а в шатре устроили удобное ложе для Биджали. Хоть она и не жаловалась, но было видно, что дорога утомила ее и травма всё же доставляла страдания.       — Нужно что-то холодное и обезболивающее со снотворным. В качестве холодного подойдет мокрая тряпица на колено.       — А снотворное с обезболивающим — хреновуха, лучше не придумаешь, — засуетился Арджуна. Карна налил в чашу немного хреновухи и подал Биджали.       — Выпейте, это успокоит боль и поможет вам быстрее заснуть.       Биджали поднесла чашу ко рту, но тут же отпрянула.       — Ой, нет, я не смогу это выпить..., — она сморщила свой носик, и вернула чашу Арджуне, — я никогда не пила ничего подобного. Что это?       — Это хреновуха, в Бхарате ее не готовят, но рецепт мне дал один мой старинный друг, выходец из североарийских земель.– Арджуна вновь протянул чашу Биджали. — Пейте. Корень, из которого готовят этот напиток, выращивает моя супруга, хм, Драупади, у нас в Индрапрастхе на тайном огороде.       «Вот трепло» — подумал Карна, а вслух спросил:       — Отчего огород — тайный? Я думал ты сам готовишь эту хрень.       — Драупади взращивает, а на мне таинство приготовления, — Арджуна состроил гримасу, слабо напоминающую улыбку, — вот потому огород и «тайный», все хотят заполучить этот волшебный корень! Смотрю и ты тоже не прочь, — Арджуна лукаво прищурился и потряс указательным пальцем, — а-а-а!       — Пейте, Биджали, хреновуха исцеляет, предотвращает воспаления, веселит и дает глубокий спокойный сон. Это как раз то, что вам сейчас необходимо, завтра вы проснетесь, как будто родитесь заново.       — О, да, утром после хреновухи всё новое... и дхоти, и.. — бурчал Дурьодхана.       Но даже после долгих увещеваний в полезности пития этой хрени, Биджали продолжала сидеть, тупо уставившись в чашу.       — А, точно! Чтобы пить хреновуху нужна компания, от трех человек! Сейчас мы это изобразим!       — Иди сюда, деятель изобразительных искусств, я тебе профиль поправлю! — Карна не без язвительного удовольствия потер руки.       Арджуна втянул голову в плечи, но перед дэви ему не хотелось выглядеть жалким, тем более, что когда ей вправляли колено, она не издала ни звука. Арджуна внутренне собрался и с напускной веселостью подошел к походному эскулапу. «О, Махадев, сделай так, чтобы я остался с носом...».       — А-аааа! — не успел Ардж сконцентрироваться, как Карна быстрым движением вправил ему хрящи.       — Биджали, скажите, вы случайно не из Далекой Северной Страны? Вы так мужественно выдержали мои манипуляции, не то, что великий воин Арджуна! — Карна был в ударе.       Арджуна подошел к Биджали, чокнулся с ней и двумя глотками осушил чашу.       — Пейте! Теперь, когда мы стукнулись, надо выпить. Ну, давайте, выдох и... да-да-да-да… Ну как?       Биджали сидела, зажмурив глаза, с надутыми щеками.       — Да глотайте же!       Карна налил хреновуху себе и Дурьодхане.       — Митр, давай, как там правильно это пить, только без этого, вашего, брудершафта, гости у нас.       — Что такое любо-овь? Карна застыл с хреновухой в горле.       — До сегодняшнего дня это сердце было моим,       Теперь оно твоё-оо,       Приди и наполни меня, любовь моя-а. Песня обретала силу. Биджали, закрыв глаза, пела открытым грудным голосом:       — Какое желание…       — Какой знак … — с такой же глубиной вторил ей Арджуна. Дурьодхана и Карна замерли, отвесив челюсти — Биджали и Арджуна сидели рядышком и, раскачиваясь из стороны в сторону, вдохновенно тянули:       — Смотри, смотри на меня, не мучай меня сейчаа-ас…       — Ар… — Дурьодхана запинаясь хотел было что-то сказать, но Карна поднес палец к его губам.       — Шш.., подожди, подожди. Арджуна отчеканивал ритм:       — дха, дин, дин, дхаа...       — Кто увел тебя, моя-а любовь, — кОда завершилась минорной терцией.       — Чудесная гита! — Дурьодхана восхищенно зааплодировал. — Арджуна, ты, оказывается, еще и певец! Биджали, у меня нет слов! Откуда вы знаете такую прелестную песню?       Пунцовая Биджали молча улыбалась.       — Я услышал ее от одних кочующих артистов, мне она понравилась, а когда Биджали запела я вспомнил и слова, и мелодию. Правда красивая? — Арджуна тоже глупо улыбался, хотя нет, еще глупее — его разукрашенное ссадинами лицо и багровый синяк в районе носа делали его похожим на маску Вритасура, которую используют актеры в сцене победы Махадева над асуром, покусившимся на Сати.       — В Храме Минакши я познакомилась с одной бакти, — Биджали смущенно опустила было глаза. Арджуна подтолкнул ее плечом:       — Не смущайтесь!       Биджали оживилась.       — Она прекрасно поет и кроме храмовых гимнов она поет простые песни. Они о любви обычных людей, не богов, но очень проникновенные.       — Биджали, поверьте, ваш голос украсил эту простую мелодию, и превратил незатейливую песенку в несравненно страстную рагу! — Дурьодхана приложил руку к сердцу.       — Ангарадж Карна, скажите, а вам понравилось? — Биджали посмотрела на Карну, продолжая улыбаться. — Принц Арджуна, благодарю вас за поддержку, не знаю, что на меня нашло?..       Девушка поднялась, но ее сильно качнуло, и она чуть было не свалилась в костер, лишь сильные руки Карны успели подхватить ее. Арджуна подлетел в ту же секунду.       — Позволь, — Арджуна отстранил Карну и взял Биджали под локоть, — я сам провожу. А вы напрасно удивляетесь, дэви, хреновуха, она веселит, расслабляет и убирает смущение.       — Арджуна! — Дурьодхана повысил голос и повелительно зыркнул на Арджа.       — … поэтому вам захотелось петь, — с укором посмотрел на него Арджуна. — Сейчас вы быстро уснете и во сне вам откроется... истина! Поверьте, место и хреновуха — прекрасный дуэт для ночных откровений, — и он повел девушку в шатер.       Когда Ардж и Биджали отошли на достаточное расстояние, Дурьодхана безапелляционно выдал:       — А ведь девушка влюблена в тебя.       — С чего ты взял? Вот уж глупости, думаю Арджуна прав, Биджали просто немного опьянела.       — Да с таким же успехом она опьянела бы только от твоей руки и взгляда! И хреновина эта не при чем. Скажи, ты вообще ничего не видишь вокруг себя?       — Друг, что я должен видеть? Мы дали девушке выпить горячительное в качестве лекарства, и она немного расслабилась — ожидаемый эффект. Отоспится и к утру будет здорова.       — Ты непроходимый тупица.., — Дурьодхана ласково заглянул Карне в глаза и, положив ладонь ему на шею, попытался притянуть к себе. — Но мне нравится, что она тебе не нравится.       Карна резко дернулся и вывернул голову из-под руки принца.       — Ночью ты был отзывчивее. Тебе не кажется, что сдерживать себя, когда мы уже знаем, как может быть хорошо, немного нечестно?       — Друг, о чем ты? — Карна изображал недоумение, хотя прекрасно понимал, что принц имеет ввиду. Вот только всей правды Дурьодхана не знал, а Карна не знал, как бы ему всё это объяснить.       — Я о сегодняшней ночи, — Дурьодхана встал и вплотную приблизился к Ангараджу, — она была прекрасна!       Кот жарко шептал хреновухой ему прямо в лицо:       — Это игра такая? Если ты хочешь, мы можем немного поиграть, но поверь, твоя сила привлекает меня намного больше, чем жеманство. Карна взял Дурьодхану за плечи и отодвинул его от себя на расстояние вытянутых рук.       — Друг, ты ошибся, этой ночью я спал с лошадьми.       У Дурьодханы выкатились глаза.       — О, Махадев, ты всё-таки предпочитаешь... да нет, ты же был... я же... мы же были ночью. О, ты так ненасытен, что продолжил с Рэем?!       Теперь глаза выкатились у Карны.       — Послушай, я всё понял, это огненная североарийская хрень делает нас полными идиотами. Давай, я уложу тебя, а завтра мы обо всем поговорим, обещаю!       — Ты уложишь меня? Я мечтаю об этом... и поцелуй, ладно?       — О, я убаюкаю тебя, мой друг, песенку тебе уже спели, ложись.       Карна устроил из мешка валик под голову и уложил Дурьодхану, укрыв походным покрывалом.       — Вот так.       — А давай позовем Биджали? Она будет петь, а ты будешь меня… укла-а-дывать, — вместо успокоения Дурьодханой овладевала страсть, — я не усну без твоих ласк и молока. Напоишь меня?       Карна несколько раз провел руками по волосам принца и тот мгновенно уснул. «Махадев, хвала тебе!» Хромые, косые, кривые... все просты и непосредственны, а ему приходится всё это разгребать. Как же он устал... еще и Биджали... влюблена... какая несусветная глупость.       Вернувшись к костру, Арджуна застал Карну в самой что ни на есть мыслительной позе, тот сидел, обхватив голову двумя руками.       — Что случилось? — не приближаясь, осторожно спросил он.       Карна поднялся и молча удалился в другую часть лагеря. Ардж вздохнул и проводил его взглядом, полным щенячьей тоски, вот только подвывания не хватало…       Вопреки ожиданиям, Ангараджу не спалось, он ворочался и вздыхал, в голове бродили мысли обо всех событиях дня, и даже «ласки» Рэя не помогали ему расслабиться.       Первая мысль была об Арджуне: «Тоже мне, хастинапурский соловей-аскезник! И ведь ничто его не останавливает, даже угрозы выбить мозги, всё равно нарывается…».       Вторая — о Дурьодхане: «Эх.. как же ему объяснить?» — Карна подумал, что от правды митру может стать больно-обидно-досадно. — «Но сказать ведь надо, хотя бы для того, чтобы не питать его напрасными надеждами... Ладно...».       А теперь Биджали: «Как-то странно это всё… откуда она взялась на дороге? Ведь она появилась очень так неожиданно. Как бы быстро мы не скакали, дорогу было видно хорошо и далеко, но она, как будто выросла из-под земли. Арджуна, конечно, тот еще наездник, тьфу ты… но чтобы так споткнуться на пустой дороге, странно это, ох как странно…».       Он гонял участников дня в своей голове одного за другим, и по третьему кругу, и по двадцать второму, как коров по пастбищу, пока, наконец, не сморил его беспокойный сон.       Арджуна тоже уснуть не мог. Главное — у него дико болело лицо.       «Лекарь, что б тебя бхуты загоняли...».       Сон всё же опустил его беспокойные веки и виделось ему, как Ангарадж вправляет ему нос, а потом дует ему прямо в лицо, и кажется жар, но боль стихает. Арджуна открыл глаза. На лице его лежала мокрая тряпица, вся как кипяток, прогретая воспалением. Карна сидел рядом с ним, держа ладони на его висках, и что-то еле слышно бормотал.       Он снова закрыл глаза — только бы не спугнуть... сон это или не сон... как хорошо. Боль понемногу утихает и наступает блаженное расслабление, его уносит накатывающими волнами куда-то далеко, много севернее Бхараты, в края, откуда Афанасий привез знатный лечебный корень. Солнечно и тепло... как пахнет... ромашками...