Прошлое сделает счастливым

— Эй, Рихард! Ты с нами или как? — Круспе вздрогнул от щелчка пальцев Флаке у себя перед носом. — Все ясно, он спит с открытыми глазами. Крутой скилл на случай нудных промо-мероприятий, — заржал Шнайдер и мощно вдарил по сплэшу в домашней барабанной установке, заставив подпрыгнуть на месте не только Рихарда. Тяжелый взгляд Тилля, едва не пролившего на себя пиво, вынудил барабанщика состроить смешную виноватую физиономию. — Извините, я что-то задумался, — оправдался Рихард, разозлившись на себя: нашел же время размышлять о своем! — Что такое? — Мы тут ждем твоего вердикта: все ли даты тура тебя устраивают или опять будем что-то переносить? — пояснил Тилль, внимательно глядя на друга. — Ты вообще сегодня с нами или как? Мы у Шнайдера не сплетни сводить собрались. Казалось, что пристальный взгляд Линдеманна мог прожечь в Рихарде дыру. Круспе вздохнул, понимая, что придется собрать все силы, чтобы здесь и сейчас Тилль не устроил допрос с пристрастием. — Что-то я вчера перебрал, голова как не моя. — Виновато улыбнулся Рихард, надеясь, что маленькая ложь в оправдание прокатит, и тут же поймал настороженный взгляд Пауля. На лбу Ландерса пролегла глубокая морщинка, появлявшаяся всякий раз, когда он был чем-то по-настоящему обеспокоен. — Если никто не против такого графика, то и я не против. Давайте его утверждать, какой смысл тянуть? — Рихард бросил беглый взгляд на распечатку с датами концертов нового тура, не заметив, как Тилль кивнул Шнайдеру, указывая на дверь. — Хорошо, — согласился Линдеманн. — Тогда будем готовиться работать по нему. — Он бросил еще один пристальный взгляд на Рихарда. — Предлагаю на этом разойтись. Пересечемся на следующей неделе — нужно решить, когда дозапишем оставшиеся песни. Пять утвердительных кивков стали ответом на слова Тилля, и музыканты, сопровождаемые Шнайдером, потянулись на выход. Задержав Рихарда парой дежурных вопросов о делах «Эмигрейт», Линдеманн подошел к нему. — Все в порядке? — твердо спросил он, отбросив в сторону напускной интерес к сайд-проекту друга. Снаружи Шнайдер плотно прикрыл дверь своего репетиционного подвала. — Выживу, впервой что ли? — Рихард передернул плечами. Он понимал — от Тилля не укрылось его состояние, и теперь давний друг считал своим долгом лично убедиться, что все в норме. Тилль прищурился, покачал головой и положил тяжелую руку на плечо Круспе, призывая того к откровенности. — Мне-то, может быть, врать не будешь? Ты же не пил вчера. — Тилль продолжил напирать. — Что у тебя стряслось? Ты даже не стал возражать против концерта в свой день рождения. — Все нормально, Тилль. — Рихард успокаивающе погладил лежащую на своем плече руку друга. — У меня просто раскалывается голова и мне паршиво. Я чертовски устал. Ты же знаешь, как тяжело мне дается в студии работа с «Раммштайн». Мне нужно время прийти в норму и перезарядить батарейки. — Он успокаивающе улыбнулся, понимая, что глаза выдают его подавленное состояние. — А что до концерта — я же говорил — не испытываю желания отмечать дни рождения на шестом десятке. Тилль неопределенно хмыкнул наглухо закрывая свои эмоции и мысли от Круспе. Если он и сделал какие-то выводы из этого разговора, то Рихард мог о них лишь догадываться. — Ладно, я поеду. — Круспе мягко снял с плеча руку Тилля. — Обещал Максим сегодня погулять с ней, — он озвучил очередную пришедшую на ум правдоподобную ложь и повернулся к журнальному столику, чтобы взять свои сигареты. Рихарду стоило бы поблагодарить человека, приславшего в этот момент сообщение Тиллю. Бросившись читать послание, Линдеманн не заметил, как Круспе, взявший левой рукой пачку, скривился от боли, прострелившей запястье. Тилль проводил друга задумчивым взглядом. Похоже то, что он видел, вполне согласовывалось со сказанным Рихардом. Процесс написания альбома, его запись — всегда были для Круспе небольшим погружением в ад. Работа с «Раммштайн», где требовалось учесть мнения и пожелания шести равноправных участников, давалась ему в сотни раз тяжелее, чем с «Эмигрейт», где Круспе был абсолютным монархом. А если добавить сюда ковидный простой, из-за которого «Раммштайн» собралась разродиться внеплановым альбомом, то ничего удивительного, что Рихард был основательно выбит из колеи и измотан. Как ни крути, а сбежать в Америку и нырнуть с головой в спасительную «Эмигрейт», он сейчас не мог. Но все равно Линдеманн ощущал внутреннее беспокойство. — Если вечером надумаешь, я буду на квартире, заезжай, можем посидеть. Культурно выпить, — сказал в спину Рихарду Тилль, давая возможность самому прийти и все рассказать. Рихард благодарно кивнул.

***

Квартира встретила Рихарда тонким ароматом свежей выпечки. Банан и ваниль? Похоже, старшая дочь опять снимала стресс за готовкой и оставила отцу свежий десерт. Рихард зашел на кухню — да, так и есть — домашний пирог и записка от Киры. Если коротко — поругалась с парнем, буду у себя в квартире, не трогай меня, Максим уже спит. Круспе лишь вздохнул и покачал головой — за последние годы Кира щедро добавила ему седых волос, да и сын постарался… Лишь бы оба вовремя одумались и нашли себе занятие в жизни! Им обоим уже тридцать, а толку… Рихард поморщился. И тут же усмехнулся, когда живот нагло и громко запросил вот эту вкуснятину со стола. Логично, ведь обед за обсуждением текущих вопросов с группой он пропустил, а вместо ужина бесцельно колесил несколько часов по вечернему Берлину. Выбравшись с тарелкой и кружкой на террасу на крыше, Рихард посмотрел на окружавший его ночной город. Несмотря на поздний час, все еще было очень шумно — все же, почти центр Берлина! Да и кто-то из квартиросъемщиков с первых этажей усиленно выяснял на ночь глядя отношения, забыв закрыть окно. Задумчиво посмотрев на Берлинскую телебашню, Рихард устроился на шезлонге у бассейна, начав расправляться с кулинарным шедевром дочери. Ей точно передался его поварской талант! Мыслей в голове особо не было. Уже второй день Рихард пытался доказать себе, что все происходящее с ним — реальность. С самого начала Круспе не мог отделаться от ощущения, что это лишь какой-то дурной сон, наркотическое видение. Казалось с минуты на минуту морок развеется, и все снова станет, как раньше, но время шло, и мысль, что уже ничего не будет так, как прежде, все сильнее въедалась в сознание Рихарда. Как сильно он ошибался, думая, что если проблемы со здоровьем накроют его, то произойдет это из-за заработанных в рестлинге болячек или из-за оставшихся в прошлом пристрастий к наркоте и алкоголю. Но чтобы так… Рихард подальше отставил пустые тарелку и кружку, закурил, глядя в ночное берлинское небо. В свете огней города оно не было черным, таким, каким он его видел, когда бывал в глуши на берегу озера в гостях у Тилля. В столице ночной небосвод казался каким-то грязно-черно-серым с оттенками оранжевого. В свете проглядывавшей луны можно было хорошо различить облака. Неопределенность морально уничтожала Рихарда. Да, еще нужны решающие подтверждения, пока есть надежда, что со всем можно справиться, но… Но что-то внутри него отказывалось верить в лучшее. Именно поэтому Круспе сегодня так отнесся к графику тура. Какой смысл ругаться с ребятами из-за дат, если, скорее всего, его это уже не будет волновать? Понимая, что никто не виноват в случившемся, и у него нет права срываться, Рихард старался держать себя в руках. Сначала, как ему казалось, стоило самому свыкнуться с безрадостными перспективами, и только потом сообщать группе о том, что случится в ближайшее время. Если раньше ребята сами не заподозрят неладное и не прижмут к стенке. А с Тилля станется! Круспе отправил сигарету в пепельницу. Понимая, что в мыслях нужно навести хоть какой-то порядок, он привычным жестом взял старую акустическую гитару. Этот инструмент не стоил баснословных денег, не был дорогим подарком — просто обычная серийная гитара, которая черт знает как оказалась у Рихарда. Выкинуть ее не поднялась рука, и в итоге инструмент прижился на крыше: гитаристу нравилось перебирать струны, размышляя о чем-то далеком от музыки. Незатейливые аккорды озвучили темноту. Может быть в этом бездумном переборе струн было что-то оригинальное, что-то, что можно было бы использовать в творчестве… — Черт, — шикнул Рихард и поморщился — левое запястье снова отозвалось болью, прострелившей руку до самого плеча. Музыкант разочарованно замотал головой, откладывая гитару в сторону. — Шнайдер самый настоящий гад! — пыхтел Пауль, пятясь и пытаясь затащить в небольшую комнатку огромный стол. — Когда понял, чем дело запахло, свалил! — Забей на него, он счастливый молодой папаша, так что логично, что ему захотелось остаться дома. Ему не то, что нам тогда — двадцать с хвостом! Когда после сорока становишься отцом, с детьми хочется проводить как можно больше времени, а не помогать друзьям делать перестановку в домашней студии, — ответил Рихард, мысленно молясь всем известным ему божествам, чтобы спина выдержала такое испытание, и вечером не пришлось отправляться к массажисту. Ландерс состроил шутовскую недовольную гримасу, заставившую Рихарда искренне улыбнуться. Из всей их шестерки лишь Пауль обладал способностью вызвать улыбку только при помощи мимики. Он вообще производил впечатление открытого и вечно живущего на позитиве человека. Но только для тех, кто понятия не имел о его тяжелом неуживчивом характере, измотавшем в свое время Рихарду все нервы. Как же хорошо, что с недавних пор вражда между гитаристами осталась в прошлом! — Давай стол пока тут поставим. Сначала все провода подключим, а потом его на место задвинем. Иначе нам тут никакая йога не поможет, — со знанием дела сообщил Рихард, оценивая масштабы перестановки в крошечной домашней студии Ландерса. — Или Камасутра, — заржал Пауль. Рихард хотел ответить на остроту Ландерса, но внезапно левое запястье прострелила вспышка боли. От нее он даже ойкнул. — Что случилось? — Пауль тут же подошел к осторожно потиравшему запястье Рихарду, и с беспокойством заглянул в глаза. — Руку как-то неудачно вывернул, потянул, похоже, — ответил Круспе, пробуя осторожно подвигать кистью. Немного дискомфортно, но ничего критичного. — Года берут свое! — Он улыбнулся. — Сначала спина, теперь вот рука… — Ты это дело брось! Рука у него! — Пауль погрозил пальцем. — Нам еще альбом дописывать и в тур ехать! Я твои соляки разучивать не собираюсь. — Не такие они уж и сложные, — в тон ему ответил Рихард. — Осилишь. Пауль фыркнул от подколки друга, но потом внимательно и с долей тревоги посмотрел на Рихарда. — Извини, — коротко сказал он. — Хоть я и терпеть не могу посторонних в доме, но тут мне действительно стоило вызвать специалистов, а не самому тут все с места на место переставлять, — добавил Пауль, видя, как Рихард осторожно разминает запястье. — Забей, это мелочи, — махнул правой рукой Круспе. — Пойду покурю, да и доделаем уже тут все. Хочу посмотреть как в итоге выйдет… Рихард и подумать не мог, что тот момент в его жизни стал переломным. Неделя, две… Рука никак не хотела переставать болеть и то и дело напоминала о себе в самых неподходящих ситуациях. А потом он узнал, что теперь его жизнь должна будет резко измениться. Когда и как сказать друзьям? А главное — что им сказать? «Ребята, ищите нового гитариста» или «Пауль, черт возьми, как бы тебе ни было лень, но придется учить мои партии»? И что будет после? « «Раммштайн» будет играть до тех пор, пока кто-то из нас не умрет», — так ведь он сам сказал когда-то в интервью. И что в итоге? Напророчил? Или как? Долго молчать и все скрывать не выйдет. В домашней студии хоть с сотой попытки из-за запястья он может записать свои партии так, как надо. Но что потом? Рано или поздно придется ответить на вопросы! И парни имеют полное право знать, что ждет их дальше! К чему им готовиться. От невеселых мыслей Рихарда отвлек звук открывшейся двери: в освещенном проеме появилась фигурка его маленького ангелочка. Сонно моргая и шлепая босиком по террасным доскам, Максим подошла к отцу. — Я соскучилась, — сказала девочка, зябко ежась: легкая пижама совсем не защищала от холодного ночного ветра. — Я ждала тебя, ты же обещал приехать пораньше. — Максим с обидой посмотрела на отца. Как сильный ветер способен в один миг разогнать тяжелые тучи, так появление младшей дочери помогло Рихарду забыть о проблемах. Если что-то в жизни было способно заставить его бросить все дела на свете, то это была Максим — его белокурый ангел, которого он всеми силами старался приблизить к себе, несмотря на желание ее матери забрать дочь в Нью-Йорк. — Извини. — Рихард поспешил встать с шезлонга и взять дочку на руки, прижимая к себе и защищая от ветра. — Так уж вышло. — Он коснулся губами мягких кудряшек. — Там Кира пирог испекла, пойдем доедим его? А потом спать. Максим кивнула, довольно улыбаясь. Уже позднее, сидя в глубоком мягком кресле в детской, и глядя в пробивавшемся сквозь неплотно задернутую штору свете фонаря на дочь, Рихард чуть-чуть морщился — все же, его спина была против того, чтобы он носил на руках подросшую дочь. А вот запястье — за то время, что он провел рядом с Максим, оно ни разу не напомнило о себе. Но вот в сердце закралась острая боль. Он глядел на спящего ребенка и не мог ответить себе на вопрос: что будет с ней дальше? Как она будет жить, если его не станет? Найдет ли Марго для Максим достойного отчима? Или его, Рихарда, дочь переживет весь тот кошмар непонимания, с которым столкнулся он сам, когда мать привела в дом нового отца?