*****
В приемной доктора Рогге, признанного специалиста в своей области, самообладание снова начало изменять Рихарду. Что бы там ни говорили, а любой человек боится оказаться под дверью с табличкой, где указано, что за ней находится врач-онколог. Усидеть на месте никак не получалось, и Круспе принялся рассматривать картины, висевшие на стенах. Они ничем не выделялись — заурядные абстракции неизвестного художника, образцы типичного современного искусства, которые принято вешать в приличных общественных местах. На звук открывшейся двери кабинета доктора Рогге, Рихард обернулся и тут же встретился взглядом с подтянутым молодым парнем. По его напряженным плечам и застывшему выражению лица, Круспе понял, что вряд ли этот пациент доктора услышал хорошие новости. На мгновение во взгляде парня мелькнуло удивление, и Рихард поспешил состроить отрепетированную мину: «Я только похож на того чувака из «Раммштайн». Взгляд парня тут же стал стеклянным. — Я провожу вас на процедуру. — Откуда-то в приемной появилась медсестра, услужливо предложившая пациенту последовать за ней. Страх. В этот момент Рихард увидел во взгляде незнакомца бесконечный страх и пустоту. От этого стало не по себе. Он что, тоже выглядит так же потерянно и несчастно? Тоже не может скрыть свое состояние? Нет, быть такого не может! Он же профессионал, звезда! Он умеет закрываться ото всех и вся сценическим образом и ничего никому не показывать. Дождавшись приглашения, Рихард вошел в просторный светлый кабинет доктора Ангелы Рогге. В любой другой ситуации он, как мужчина, обязательно бы обратил внимание на высокую худую брюнетку с элегантным каре. Ей было немного за сорок, но еще ни одна игла с уколом красоты не коснулась на удивление живого лица, которое совсем не портили первые морщинки. Поинтересовавшись самочувствием и настроением пациента, доктор ободряюще улыбнулась, заметив насколько напряжен и растерян Рихард. Чем ближе была процедура, тем страшнее ему становилось. Хотелось встать и крикнуть, что это все плохой розыгрыш и вообще не может происходить с ним в реальности. — Пока рано отчаиваться, герр Круспе, — сказала доктор Рогге, подбадривая его. В ее светлых глазах, скрытых за чуть затемненными стеклами очков, Рихард увидел искренний интерес и сочувствие. — Да что-то не получается у меня настроиться на позитивный лад. — Рихард выдавил из себя натянутую кривую улыбку, которая больше походила на какой-то нервный оскал. Доктор покачала головой. — Можете поверить — в моей практике бывали случаи, когда рентген, КТ или МРТ показывали безрадостную картину, но биопсия в корне все меняла, давая пациенту возможность прожить еще не один десяток лет, — мягко сказала Рогге. Рихард лишь кивнул в ответ. Он не дурак, он же понимает, что доктор знает, кто именно перед ней, и чем этот человек занимается всю жизнь. Круспе видел, что в Рогге скрыта очень тонкая натура и, очевидно, сейчас она сопереживала своему именитому пациенту, понимая, что будет означать для него подтверждение диагноза. — Я врач и опираюсь, прежде всего, на данные, дающие мне полную картину, а не на обрывочные составляющие паззла, герр Круспе, — добавила Рогге. — Не просто так биопсию называют самой информативной процедурой в онкологии. Если сегодняшнее исследование все подтвердит, то я назначу вам самое щадящее лечение из всех возможных. — Щадящее, говорите? — Рихард снова криво усмехнулся. Ангела мягко улыбнулась ему. — Могу вас заверить, что сейчас ампутация конечности при раке кости проводится лишь в самых крайних случаях. По сути, на последней стадии. И то, при наличии ряда показаний. Я уверена, что руку мы сохраним. Те результаты анализов, что у меня сейчас есть, позволяют с уверенностью сказать, что процесс еще не зашел слишком далеко. МРТ прекрасное, метастаз, которые при такой ситуации обычно обнаруживаются в легких, у вас нет. Рихард кивнул — он уже успел поспрашивать у всезнающего Гугла перспективы своего состояния. То, что никто не собирался отрезать ему руку, поначалу порадовало, но потом, по мере того, как он читал о методах лечения, его радость испарялась. Все равно — операция — самое эффективное средство, и эндопротезирование — это то, что, скорее всего, ждет его. Кусок кости заменят, но рука — не нога, она уже не будет функционировать так, как прежде. Какой-нибудь продавец, юрист, бухгалтер — не заметил катастрофичных перемен, а вот гитарист… — Я считаю, что залог успешного лечения и выздоровления — позитивный настрой, — продолжила Рогге, легко прочитав по лицу пациента все его невеселые мысли. — Но ведь даже если образование не злокачественное, это все равно паршиво для меня… — вздохнул Рихард, бросив взгляд на часы: назначенное время процедуры приближалось. — Я же не смогу нормально играть. Ангела прикусила нижнюю губу. — Идемте, нам пора на процедуру, — ей было нечего ответить на слова Рихарда. Рогге поднялась со своего места и направилась к двери.*****
Сердце норовило выскочить из груди, а к горлу подступил мерзкий ком страха. Пока переодевался в больничную рубаху, Рихард уговаривал себя не дергаться лишний раз и смириться с происходящим. Он же уже ничего не сможет поменять! Но все равно… Все равно было страшно и очень хотелось, чтобы рядом оказался хоть кто-то близкий. Вот только кто? Дети? Их матери — его бывшие любовницы? Нет, никого из них он видеть не хотел. Друзья… Так уж вышло, что пока самому близкому другу, которого он мог бы подпустить к себе в этот момент, Рихард ничего не сказал. Тилль бы точно поддержал, нашел бы нужные слова, выписал бы моральных пинков по начинавшим клинить мозгам Круспе, но… Но Рихард не был готов признать свое поражение. — Здравствуйте, я Стефан Шмидт, ваша бородатая медсестра. — В палату вошел парень, лет двадцати пяти, с копной непослушных рыжих волос и жиденькой смешной бороденкой. — Буду ассистировать во время процедуры. Ну и по всем вопросам можете обращаться ко мне. Рихард кивнул, удобнее устраиваясь на больничной койке, и зачем-то повыше натягивая одеяло. Он видел медбрата и раньше — в свой первый визит в клинику, когда его отправили проходить рентген и МРТ. Взгляд Стефана, обращенный к нему, вызвал у Круспе немедленное желание натянуть на лицо привычную маску в стиле «Я — не Он», однако быстро пришло понимание, что смысла прикидываться другим человеком нет. Уж медбрат точно знает имя пациента и, судя по браслету из струны, слушает «Раммштайн». — После процедуры вы отдохнете в палате пару часов, после чего сможете поехать домой, — сообщил Стефан, подкатывая к кровати столик с инструментами, в ожидании доктора Рогге. — Нужно исключить вероятность кровотечения и других серьезных осложнений, герр Круспе. Рихард предпочел отвернуться — не в том сейчас состоянии его нервная система, чтобы видеть все эти медицинские орудия пыток. — Спасибо, Стефан, — сказал он, понимая, как отчаянно паренек пытается сохранить нормы поведения на рабочем месте, борясь с желанием заговорить со своим кумиром. Вскоре в палату вошла доктор Рогге. — Сначала легкое успокоительное, потом анестезия, — пояснила она свои действия с ампулами и шприцами. Рихард только кивнул: от успокоительного его почти тут же начало немного клонить в сон, и он почти не ощутил уколов с местной анестезией. Дожидаясь пока она подействует, доктор Рогге пододвинула к кровати аппарат УЗИ и занялась его настройкой. — Вот, будете держать вот так, когда я начну, Стефан, — сказала она медбрату, давая ему в руки датчик и поворачивая к себе основной монитор аппарата, чтобы видеть, куда и как пойдет игла для пункции. Рихард заметил, что Стефану хотелось увидеть происходящее на мониторе, но из того положения, в котором он находился, ничего толком было не разобрать. — Все не настолько страшно, как может выглядеть, — спокойно продолжила доктор Рогге, поясняя дальнейшую процедуру. — Это всего лишь пункция — небольшой прокол, чтобы взять кусочек кости с новообразованием. В самом худшем случае, болезненность сохранится около недели. Но, обычно, уже на третий день пациенты чувствуют себя хорошо. — Но гитару я еще долго не смогу взять в руки, — ответил со вздохом Рихард. — Сможете потом наложить повязку, похожую на ту, что при растяжениях делают? Не хочу раньше времени близких волновать, — пояснил он. — Да, это не проблема, — ответила Рогге. — Стефан все сделает. Сейчас я начну, вы можете ощутить небольшое давление, но больно не будет. — Улыбка доктора Рогге была призвана немного подбодрить пациента. Рихард заставил себя улыбнуться в ответ и отвернулся. Что ж, у него будет еще несколько дней, чтобы продолжить доказывать окружающим, что с ним все в порядке. А потом… Потом он пока не знает, что станет делать. Он действительно ощутил давление словно кто-то взял и сильно прижал его запястье одним пальцем. Думать о том, что сейчас у него возьмут кусок кости для исследования совсем не хотелось.*****
Уснуть никак не получалось. Рихард упорно ворочался в кровати в надежде, что тревожные мысли рано или поздно отпустят его. Рука почти не болела, даже обезболивающие, выданные доктором Рогге, принимать не пришлось. Но мозг отказывался расслабляться и давать такой нужный сейчас телу покой. Хорошо хоть повязка на руке не вызвала больших подозрений домочадцев. — Поскользнулся в ванной, — сказал Рихард в ответ на обеспокоенный взгляд старшей дочери. — Растяжение. Я уже был у доктора Вайсса. — Рихард улыбнулся и подмигнул Кире, внимательно следя за ее реакцией. Судя по всему, она ничего не заподозрила и поверила словам отца. Поняв, что сон точно к нему сегодня не придет, Рихард, уселся на кровати и взял с тумбочки телефон. Ударивший по глазам в темноте свет экрана, заставил сощуриться. Половина четвертого утра. «Мы проведем исследование максимально быстро, учитывая ваш случай», — заверила его днем доктор Рогге, обещая, что завтра к пяти вечера он будет знать точный диагноз. Осталось совсем чуть-чуть, немногим больше двенадцати часов. И потом… Рихард посмотрел на перевязанную руку. А потом… Что потом-то?! В задумчивости Рихард открыл общий чат с участниками группы, скользнув взглядом по последним сообщениям, где они уже начали потихоньку обсуждать какие из старых песен надо обязательно включить в сет-лист. Вибрация оповещения на телефоне заставила вздрогнуть. — Ты чего не спишь? — написал ему личное сообщение Пауль. — А ты что тут делаешь? — ответил Рихард, медленно набирая сообщение одной рукой. — Аранжировка седьмой песни спать не дала. Ты все говорил, она тебе не нравится в припеве. А мне тут мысль одна пришла, — шустро ответил Пауль. Рихард вечно удивлялся тому, с какой скоростью Ландерс умудрялся печатать. Иногда возникало ощущение, что у Пауля не десять, а двадцать пальцев. — Хочешь скину послушать? — Пауль прислал еще одно сообщение. — Я почти не трогал твои идеи, хотя мне пришлось поправить и перезаписать соло самому. На мой взгляд получилось очень хорошо. Гораздо лучше того, что мы пытались утвердить. — Давай, только наушники подключу, — ответил Рихард, и почти тут же к нему прилетел аудио-файл. Закрыв глаза, чтобы ничто не отвлекало от прослушивания, Рихард сосредоточился на музыке. Изначально он был не в восторге от того, что у них получалось с припевом в седьмой песне — в его представлении все должно было звучать чуть иначе. Но иногда с Круспе так случалось, что он никак не мог оформить музыкально то, что слышал в своем воображении, словно там у него было восемь нот, а не семь, как в реальности. Тот вариант, что они почти утвердили, был лишь похож на то, что хотел услышать Рихард. Как ни крути, а все равно что-то было не так. И вот Пауль… Рихард поймал себя на том, что улыбается в темноту, слушая свежую запись. Пауль взял и уловил все, о чем говорил Рихард! Казалось, каким-то волшебным образом в голове Ландерса сложилось и зазвучало то, что никак не могло оформиться у Рихарда. Используя за основу его гитарную партию, Пауль наложил поверх нее свои наработки, переписал соло, сделав его более резким и отрывистым. А потом пробежался по всей дорожке гитар, шлифуя и подправляя мелодию с мастерством ювелира. — Это идеально, — коротко написал Рихард, не зная, что тут еще можно добавить. Да и печатать что-то длинное было не очень удобно, а звуковые сообщения Пауль терпеть не мог. — Сказал бы ты мне это лет пять назад, я бы решил, что ты опять не в себе и подсел на дурь, — пришел ответ, подкрепленный смеющимся самодовольным эмодзи. — Я рад, что ты наконец-то научился меня понимать, - ответил Рихард ничуть не кривя душой. — Да, согласен. Давненько я уже не испытываю зверского чувства тебя придушить, — написал Пауль. — Доброй ночи, я все-таки спать. Скинь сам файл в общий чат, а то мне не поверят, что ты это одобрил. Отправив пожелания добрых снов в виде эмодзи, Рихард задумался, вертя телефон в руках. Пауль. Пауль. Пауль… Почему всякий раз, когда он видел Ландерса, на него накатывало желание быть поближе к нему, радовать его, заботиться о нем? Если бы он поделился этим с Тиллем, тот сказал бы что все дело в наконец-то наладившихся отношениях между гитаристами, ведь угроза ядерного взрыва внутри группы уже года три как благополучно миновала, но… Но в этой ситуации Тилль был бы не прав. Рихард понимал в чем кроется причина его отношения к Паулю, но не хотел думать о ней. Рихард выбрался из кровати, закутался в махровый халат, вышел на террасу и закурил. С наслаждением впустив табачный дым в легкие, он прикрыл глаза и закинул голову, глядя в светлеющее над городом небо. Тьма отступала, уступая место свету. Но в его душе тьма отвоевывала все больше и больше пространства и, Рихард не сомневался — в скором времени должна была поглотить его всего. Без остатка. Кто виноват, что вот уже черт знает сколько лет, он до дрожи в коленях, до перехватывающего дыхания и замирания сердца хочет мужчину? И не абы кого, а определенного. Он не гей, и даже не бисексуал. Его не привлекают другие мужчины наравне с женщинами! Привлекает только один, тот, который с самого основания группы вел с ним войну. Но лучше об этом молчать. Во благо группы и всеобщего спокойствия. И во благо самого себя: будучи реалистом, Рихард понимал — у него нет ни единого шанса, что Пауль ответит ему взаимным интересом. Ни разу, даже после самой лютой попойки или под наркотой, Ландерс не давал повода усомниться в своих традиционных сексуальных предпочтениях. Конечно, если бы Рихард открылся, над ним не стали бы смеяться, издеваться, друзья бы поняли его. И дело не в том, что в европейском обществе подобное стало совершенно нормальным, ребята бы и двадцать лет назад приняли его, но вот только сам он… Сам он не хотел открываться. Категорически не желал быть отвергнутым! Нелегко мириться с тем, что ты, твои чувства, оказались не нужны тому, кто очаровал тебя. Рихард никогда не проигрывал, не позволял себе оказаться хуже кого-то. Он ведь лучший! Всегда! А жить и знать, что ты проиграл… Что не заполучил желанного… Рихард-перфекционист не хотел этого, понимая, что стоит ему раскрыть себя, как все, их музыкальная семья даст трещину. И тут будет уже не спастись, улетев в Америку и с головой на пару лет погрузившись в «Эмигрейт». Лучшим решением он считал позволять себя ненавидеть, и делал все, чтобы неприязнь Пауля только крепла. Так было проще и легче переключаться на очередную симпатичную брюнетку или блондинку, исполняя роль плейбоя. Рихард знал — многие из его спутниц пытаются использовать его в своих целях. Кому-то нужны деньги, кто-то надеется на помощь в построении карьеры, кто-то просто пиарится на его имени. Да какое ему дело до всех этих гламурных девиц, если через полгода после расставания он и имен-то их вспомнить не мог? В сердце Рихард хранил одно-единственное, по-настоящему дорогое имя. И казалось бы, он научился жить, скрываясь. Но внезапная дружба, предложенная Паулем, перевернула все с ног на голову в его мире. Рихард понимал, что ему все сложнее и сложнее скрывать свои чувства. А главное — он испытывает все больше и больше боли.