феномен отрицательного последствия

      Серый задремал и вздрогнул в кресле, уронив телефон на пол. Олег дернулся вслед за ним. Оба виновато уставились друг на друга и синхронно отвели взгляды. Аккуратно отложив нож на столешницу, Волков приложился лбом к дверце навесного шкафчика. По разделочной доске расплылось несколько капель крови из порезанного пальца, смешавшись с помидорным соком.       После Сибири здесь, в финской глуши, было слишком спокойно, и это действовало на нервы. Они уже успели немного помотаться из страны в страну, но относительно надолго осели только сейчас. Дни тянулись медленно, связь была никакущая, от однообразной серой погоды за окном муторно пульсировали виски по утрам, а плечо ныло так, словно собиралось окончательно оторваться от тела. Разумовский, понемногу оживавший, медленно слезавший со своих многочисленных колес и уже перетерпевший пару ломок, смотрел на него с отвратительным сочувствием, совсем не пряча эти взгляды. Вчера вечером Волков не выдержал. После предательского приступа кашля и несдержанного стона во время ставшей такой мучительной закачки мышц, Сережа сунулся к нему с испуганным лицом и невнятным лепетом про помощь. — Уже помог, — рявкнул отпрянувший от него Олег и, саданув входной дверью домика, вышел в мороз в одной майке на голое разгоряченное тренировкой тело. Колкий снежок мгновенно осел на плечах, а босые ступни увязли в нанесенном ветром на порог сугробчике. Озноб пробил до костей, но в голове начало проясняться. Мутная пелена ярости, застлавшая глаза, почти сразу сошла на нет.       Он не злился на Сережу. Может, где-то глубоко в душе еще оставалась детская обида, с которой носишься до самых седин, периодически выуживая ее из закромов памяти, когда совсем невмоготу, просто для того чтобы пожалеть себя, но злости на Серого не было. Была только слабость, которую он выращивал годами и от которой никогда уже не избавится, как бы ни старался. Но проблема, или благо, это как посмотреть, была в том, что он и не старался. И злился только на себя. В этот момент за то, что не сдержался и выплеснул на Сережу свое безысходное отчаяние от непослушного чуждого тела, непривычно деревянного, испорченного, подводящего от раза к разу.       Сев на промокшие деревянные ступени, Олег подтянул колени к груди и, сгорбившись, уставился в непроглядную заснеженную даль, где за метелью виднелись темные макушки елового леса. Холод погружал его в странноватое подмороженное состояние, будто стоматологическая анестезия подействовала на весь организм разом. От ледяного ветра сводило ноги, и Олег побоялся, что задом примерзнет к крыльцу. Из внешних уголков глаз выступили слезы, мгновенно застывшие кристалликами на ресницах.       Когда вслед за телом начало подмерзать и сознание, аномально горячие ладони накрыли его плечи. — Ты совсем болван, — ровно произнес Сережа, наваливаясь на него со спины, царапая нечувствительную кожу жесткой застиранной шерстью свитера. — Поднимайся. Поднимайся, кому говорю! Ты бы еще голым в лес ушел. Совсем спятил.       Больше они не говорили до самого утра. Сережа молча затолкал его в душ, окатил медленно теплевшей водой. Бойлер работал с перебоями, воду грел долго, но в самый раз, чтобы привыкнуть к перепаду температур. Постояв еще немного над оттаивающим Волковым, Разумовский вышел из ванной.       Когда Олег вернулся, Сережа делал вид, что спит. Продавленный диван мало подходил для ночевки, Серый не раз жаловался, что даже сидеть на нем травмоопасно, но сейчас размеренно дышал носом, завернувшись в тонкий плед. Теплое одеяло и единственную кровать он оставил Олегу. — Принеси аптечку, — попросил Олег. И добавил: — Пожалуйста.       От долгого молчания голос всегда становился ужасно хриплым, и приходилось напрягаться до боли в связках, чтобы из какофонии белого шума были слышны и слова. Ножки кресла скрипнули. Олег смотрел на не останавливавшуюся кровь из тонкого пореза на сгибе фаланг указательного пальца и машинально двигал им туда-сюда, открывая ранку сильнее и сильнее.       Так неглубоко задело лезвием, а крови — как со свиньи на убое, подумал Олег. Безостановочно донимавшее его плечо отозвалось на эти мысли острой раскаленной иглой, вошедшей в сухожилие. Текло на подрагивающую ладонь, разливаясь по линиям, как по руслам, пачкало стол, заливало их несостоявшийся обед.       Сережа нарочито громко протопал пятками по паркету и поставил аптечку на стол. На кровь он посмотрел мельком, слегка поджав губы, но больше ни единым движением не выдал эмоций. Нашел пластырь и протянул Олегу наполовину распечатанную полоску. Волков молча пихнул ему свою руку. Мягкие кончики пальцев мазнули по грубой коже, по нервам шибануло двойным разрядом. Для Олега жест стал окончательным примирением, для Сережи — отправной точкой.

***

      В отеле Разумовского ожидаемо не обнаружилось. Олег бессильно, не раздеваясь, свалился на кровать и подтянул к груди смятую подушку, от которой все еще едва уловимо пахло казенным шампунем с приторной цветочной отдушкой. Лежа на прохладных, выстуженных невыключенным кондиционером, простынях он вслушивался в тихую жизнь водопроводных труб и бормотание телевизора в соседнем номере. К черту, надо менять место. Достаточно они насиделись в клоповниках с картонными стенами и барахлящим водопроводом. За Сергея он не волновался. Назойливое желание скрыть его от посторонних глаз боролось в Волкове с голосом разума, твердящим о том, что Сережа — взрослый и теперь уже вполне адекватный, насколько это определение вообще могло ему соответствовать. Доводы о не самом благополучном районе Канкуна, в котором они остановились, разбивались о явную опасность Разумовского для потенциальных грабителей и киднепперов, а не наоборот. Он усмехнулся себе под нос, зарылся лицом в слабо пахнущую Сережей наволочку и подавил порыв заскулить побитой псиной.       От него явственно несло прокисшим потом, рубаха неприятно липла к коже, во рту стоял привкус вчерашнего виски и сегодняшнего американо с заправки. Машина, которую он забрал у Рикко взамен неприметной «бэшки», оказалась не просто бронированным танком, на который он рассчитывал, и это снова вызвало улыбку. Серому понравится. Серый любил, когда красиво. — От сердца отрываю, гринго, — сказал Рикко, перебрасывая ключи через капот красного, сверкающего в лучах солнца, «мерина», в котором, по ощущениям, лошадок было больше, чем в табуне царя Авгия. Диски матово поблескивали от воды. На неприметной захламленной парковке автосервиса машина выглядела как роза среди навоза. — Резвая, только жрет много. Парни чего-то нахимичили ей под капотом, так что не удивляйся, если спидометр с ума сойдет, или заглохнешь посреди трассы. Канистру в багажнике держи, в общем. — Приму к сведению. Что насчет?.. — За это не беспокойся, Лобо. Шефу я отзвонился, теперь все дело времени. Телефон поближе держи, не светись особо. Ну, сам знаешь.       Олег пожал Рикко руку и сел за руль. Коренастая фигура продолжала стоять на стремительно удаляющейся парковке, пока не скрылась, когда Волков свернул. На одну из карт через полчаса свалилась предоплата, и тогда Олег совсем расслабился. Теперь и правда — дело времени.       Очевидно, что нервотрепка последних дней и перманентная бессонница, наложенная на зарождавшийся алкоголизм, выматывали не хуже марш-бросков в полном обвесе. Волков очнулся, когда скрипнула петлями входная дверь, а в коридорчике зашуршал целлофан. Олег резко сел на кровати и потер виски.       Сережа появился в арочном проеме, глядя себе под ноги, будто опасаясь наступить на стыки рассохшихся паркетных досок, но тут же вскинул голову, застыл на секунду, а потом рванул к нему. Олег прижал его ближе, ткнувшись холодным носом в горячую шею под ухом, и облегченно засопел. — Я не мылся еще, от меня как от мусорки пасет, наверное, — пробормотал он неразборчиво, но только сильнее сжал пальцы на его загривке. Сережа хохотнул и свалился на колени перед ним. — Плевать, — сказал он и звонко чмокнул Олега в пересохшие губы. — Ты даже не представляешь, как мне наплевать, Волков.       Легкая щекотка в затылке и затапливающее до самой макушки невнятное чувство распустившейся тетивы не должны были ощущаться так приятно, но именно таким было счастье в тот момент. Слишком хрупкое, чтобы оказаться настоящим, как мгновенный приход от забористой дури.       Сережа сидел на крышке унитаза и щелкал по клавишам ноутбука, временами поглядывая на Олега, который старательно топился в душе. Из-за песчаной обработки, стекло перегородки было непрозрачным, и Олег видел только, как Серый склоняет голову, как птичка. Просьба дать ему немного времени проигнорировалась, и Разумовский, видимо, решил ходить за ним по пятам. Во второй раз почистив зубы и ловя ртом капли, Олег торчал под водой уже битых минут двадцать. Ему почти надоело, когда Серый поскребся в стекло. — Долго еще? — Полотенце дай.       Вода стихла. На кафель продолжало литься с мокрых волос. Замотавшись в куцее гостиничное полотенце, даже толком не вытершись, Олег вышел из кабинки. Сережа, отложив ноут, смотрел на него снизу вверх и бездумно улыбался. — Что? — спросил Олег, невольно поежившись. Цапнув из кармана грязных джинсов пачку, он закурил, стараясь не залить сигарету водой. Ему все еще мучительно хотелось спать, и теперь он мог себе позволить несколько часов сна без дополнительных стимуляторов, без алкоголя на голодный желудок, чтобы быстрее взяло, без выматывающих силы и душу размышлений о завтрашнем дне, следующей неделе, и так до бесконечности. Серый продолжал улыбаться, и улыбка эта двоилась в глазах, казалась повисшим в воздухе дружелюбным оскалом Чеширского Кота. — Я рад, что ты вернулся, — сказал наконец Сережа. — Были сомнения? — хмыкнул Олег, стряхивая пепел под ноги в лужу, натекшую с него. — Наверное, всегда будут. Я уже никогда ни в чем не буду уверен.       Разумовский неловко поднялся, захлопнув крышку ноутбука, и собрался уже выйти, когда Олег зацепил его за свободный локоть. Они оба потеряли форму, оба медленно ее восстанавливали, каждый проходя через собственные трудности, и Сережа сейчас напоминал телосложением подростка, но локоть оказался метафорическим ударом под дых: слишком острый, слишком много костей без мышечной массы. Пальцы дрогнули. Сережа застыл, но тут же привалился плечом к груди Олега. Он мог бы прокричать, прохрипеть, прошептать, что уже никуда не денется, как бы Разумовский ни старался, но не был способен выдавить из себя и полслова. Олегу только и оставалось, что дышать в теплое розовое ухо. — Голодный? Я уже пообедал, не думал, что ты вернешься сегодня, — выдавил из себя Серый, и Олег зажмурился. — Нет. Очень хочу лечь. — Я тогда… тут буду. — Надеюсь.       Сережа аккуратно высвободился и вышел. Волков швырнул промокший окурок в мусорное ведро и глянул в зеркало через плечо. В запотевшем отражении ему виделось что-то давно изгнанное из памяти, что-то, что пугало и делало ужасно слабым, беззащитным и бесконечно одиноким.

***

      Вечер наступил незаметно. Олег просто проспал весь день, рухнув в постель и пробормотав: — Через полчасика растолкай.       Серый кивнул, но или пропустил мимо ушей, слишком погруженный в свои махинации, или специально дал время выспаться, и когда Волков очнулся, солнце медленно подползало к горизонту, вымачивая краской потрепанный урбанистический пейзаж. Наливная бочка-резервуар для дождевой воды на крыше малоэтажки напротив на фоне яркого красно-оранжевого зарева казалась погруженной в расплавленный огонь и полыхала закопченными боками. Даже с притворенными окнами едва слышим был уличный гул оживающих сумеречных улиц, за дверью номера кто-то ожесточенно ругался с горничной, из вентиляционной шахты под потолком отчетливо тянуло гашишем. Волков пару минут лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь и принюхиваясь, ощущая, как немного отпускает сведенные мышцы плеч. Он чувствовал, что на него пристально смотрели уже довольно долгое время, но дал себе еще немного поваляться в безмятежном будничном вакууме.       Кровать рядом прогнулась под весом второго тела, к нагревшемуся плечу прижались прохладные губы и тут же пропали. Зато поверх век легла мягкая ладонь. Олег рефлекторно поморгал, задевая ее ресницами. — Полчаса уже прошли, — сказал Сережа. Его голос тоже был сонный, немного неровный, сорвавшийся на хрип к последнему слогу. Волков поймал его руку, все еще прикрывавшую его лицо, потерся так и не сбритой щетиной. — Не знаю как ты, но я дико хочу что-нибудь съесть, и желательно то, в чем нет чили. — Можем сменить отель, — предложил Олег. Открывать глаза все еще не хотелось. Едва ощутимое дыхание Серого оседало на макушке, а голос отдавался в черепной коробке, будто говорил его внутренний голос. — Лучше бы страну, — вздохнул Разумовский. — Серый. — Не продолжай. Я знаю, что у тебя тут дела. У нас. Но мне же нужно кому-то жаловаться. — А кому ты жаловался, когда меня не было?       Вопрос, слетевший с языка, не подразумевал под собой ничего, но Волков чуть не прикусил себе щеку, почти готов был испытать стыд, но Разумовский ответил так легко, будто у них было в порядке вещей обсуждать эти темы. — Поначалу в блогах и на форумах, потом понял, что от Марго и то больше фидбека, она даже сочувствовать как-то умудрялась. Постоянно таскала из своих нычек всякое барахло. Как-то даже вытащила твои часы с калькулятором, которые мы недели две искали. Помнишь? — Олег сглотнул комок в горле и кивнул, а Сережа продолжил. — Ну, потом как-то в привычку вошло самому с собой болтать. И нет, это никак не связано с моими проблемами. Просто казалось, что я сам себе лучший психотерапевт и нянька в одном лице. — Сомневаюсь, — пробормотал Олег и все-таки посмотрел на Сережу.       Разумовский почти нависал над ним, костяшками пальцев водил возле скул, но не дотрагивался, и то, что Олег принял за движение воздуха, было незаконченным прикосновением. А еще Серый опять улыбался. Так можно было и привыкнуть. — Ну да, вышло в итоге не очень, но знаешь, это было все-таки лучше, чем, — он помолчал, подбирая слова, но так и не нашелся. — В общем, просто лучше. Но! Теперь я могу жаловаться конкретно тебе, а не мятой фотке из школьного фотоальбома, где ты сам на себя-то не похож. Клево, правда? — Клево, — согласился Олег. — Хотя подробности немного пугают. Я все еще могу поворачиваться к тебе спиной?       Рука, продолжавшая механической бабочкой порхать возле лица, замерла, а Сережа стал похож на обиженного семилетку. — Ты, Волков, скотина, — сказал он и поднялся. — Я с ним, как с человеком, а он. — Ага. Так как насчет переезда? — Олег остановил его, зацепив за штанину. — Правда, давай съедем. Снимем виллу или домик, чтобы с кухней. Обещаю тебе все прелести европейской кухни, английские завтраки и кофе в постель каждое утро.       Серый посмотрел на него подозрительно, а потом усмехнулся. — Это так ты даешь понять, что мы здесь надолго, да? Ладно, в любом случае, какая разница. Но кофе ты не отделаешься, Волч.       «Волч» резануло похлеще лезвия. Прозвище не всплывало между ними много лет, Олег даже не помнил точно, когда в последний раз слышал его. Кажется, еще перед армией, пока Серый и не подозревал, что Волков собирается отчислиться. Кажется, они тогда ели торт из супермаркета, а потом Сережа отложил вилку, которой ковырял прямо из коробки, и сказал что-то вроде «твой «Наполеон» все равно вкуснее, Волч».       На долю секунды на Земле закончился кислород, но Серый выглядел так, будто все в порядке. Наверное, оно и было. — Я машину сменил, — спрыгнул с темы Олег и откинулся обратно на подушку. — Тебе должно понравиться. — Не вижу белого кадиллака под окнами. — Вот как? В следующий раз, когда мы будем скрываться, я это учту. Прекращай права качать, Серый.       Сережа рассмеялся, но прильнул к стеклу. В остаточном закатном свете он тоже был объят догорающим пламенем в полутьме комнаты. Раз-два, раз-два, еще немного, и должно было все погаснуть окончательно, снова погрузиться в темноту, но пока Разумовский словно продолжал гореть, а Олег тянулся к его пожару. Так и не выветрившийся запах паленой травки утяжелял голову, и Волкову казалось, что он под кайфом, с которого он уже никогда не слезет, иначе его достанет самая страшная ломка.