***
В сумерках, сгущавшихся над даунтауном, темные провалы глазниц выглядели странно живыми. Застывший навечно оскал черепа ухмылялся Олегу многозначительно и по-свойски, словно доброму другу, с которым они делили один на двоих секрет. Не то чтобы это не было правдой. Слишком холодный ветер, заплутавший в здешних переулках, пошевелил бархатную накидку, пахнуло сладковатым запашком разложения и застарелой пыли, увядшими розами и влажными окурками. Волков распечатал пачку сигарет предательски подрагивающими пальцами и положил ее на подобие алтаря перед Санта Муэрте. Из другой, уже ополовиненной, прикурил сам. Зажигалка поддалась не сразу, огонек сбивался легкими порывами ветерка, но он продолжал терзать колесико крикета, пока не запахло свежим табаком, а глотку не обожгло от неловкой, чересчур глубокой затяжки. Олег закашлялся и быстро утер выступившие в уголках глаз слезы. Он снова взглянул внутрь черепа, даже не пытаясь разглядеть там что-то, только произнес вертевшееся в голове «спасибо», едва шевельнув губами. Хрип, вырвавшийся из горла, смазал все слово целиком, но эта красавица не могла не понять. Вуаль снова легонько шевельнулась, будто ему ответили бесплотными губами.***
— Бросаешь меня? — слишком игриво, чтобы принять его тон за чистую монету, спросил Серый. Олег пожал плечами, задумчиво рассматривая кредитки, разложенные на кровати. Американ Экспресс отпадала, он и так довольно часто ей светил, пока они колесили по Восточному побережью. Вряд ли существовала реальная опасность, но Волков предпочел не рисковать. Еще две карты, французского и немецкого банков, он забраковал за слишком уж монструозные комиссионные. На местной денег было маловато. Оставались пара лицевых счетов в оффшорах, но лезть туда раньше времени не хотелось. Серый подлез под руку и кинул поверх пару своих. — Не надо, — отказался Олег. — Давай без фанатизма. Ты и так машешь ими, как белым флагом. Я же просил тебя сделать новые. — Да какая разница? — устало фыркнул Сережа, роняя себя рядом с бесполезной пластиковой колодой. — Я мертв, ты тоже. Мы трижды меняли паспорта. Цифрового следа за нами практически никакого, я бы и сам себя не нашел при всем желании и при твоей-то любви к смене маршрутов. — Дело не только в федералах и Интерполе, ты не понимаешь? Спорить с Разумовским всегда было тяжело, а сейчас — как никогда, но Олег упорно стоял на своем. Привыкнув доверять своему чутью больше, чем кому бы то ни было, он не собирался потакать Сережиным сумбурным метаниям. Серый, наблюдавший за ним из-под ресниц, деланно вздохнул, но продолжать дискуссию не решился. Перевернулся на бок, подмяв под себя подушку. — Я уже ничего не понимаю, — согласился он. От жалобных ноток в его голосе слегка екнуло в солнечном сплетении, но Олег стоически выдержал и это. — Даже не скажешь, куда ты? — В Мехико. — И надолго? — Как получится. Олег снова пожал плечами, на этот раз виновато. Оставлять Серого одного и наедине с собой тоже не хотелось, но финансовые вопросы надо было решать, и как можно быстрее. Олег искренне надеялся, что тот не натворит глупостей, но все-таки сказал: — Сиди тихо, прошу тебя. Не пали особо физиономию, лучше вообще из дома нос не высовывай. Ты слишком приметный и… — Что «и»? — Сережа недобро прищурился. Олег заметил, как под футболкой напряглись мышцы спины. — И неосторожный, — сглотнув чуть не вырвавшееся «нестабильный», закончил Волков. — Ты не знаешь местных порядков, тебя обчистят еще до того, как ты свернешь за первый же угол. — А ты, значит, знаешь? — ощетинился Серый и подорвался с кровати на реактивной тяге. Волков едва успел сделать шаг в сторону, чтобы не столкнуться с ним лбами, но Серый все равно задел его плечо. Боль прострелила до самого мозжечка, и зубы пришлось сжать до неприятного скрипа и крошащейся эмали. Сережа тут же застыл, увидев его гримасу, и дернулся к нему, тараторя: — Прости, прости, прости. Я не хотел, Олег. Прости. Волков немного подышал и выставил вперед ладонь, давая знать, что все в порядке. Сережа тут же замолчал и приблизился. Поняв, что никто не будет его отталкивать, он обнял Олега, стараясь не задевать его правую руку, и ткнулся холодным носом в шею. Они постояли в тишине, прислушиваясь к дыханию друг друга и к шуму улицы за окном. Боль все еще была здесь, но постепенно стихала с каждым вдохом Сережи, под которые Волков подстроился незаметно для себя. — Мне это не нравится, — пробубнил Разумовский, задевая губами ключицу. — Все нормально будет. Гарантий, что все пройдет, как надо, не было, но Серому об этом знать не обязательно, думал Олег. Если с ним что-то случится, Разумовский разберется, он не особо сомневался, но червячок неуверенности подтачивал и его. Похоже, что Серый и правда боялся: нервно сжимал пальцы и комкал ткань футболки, царапал сквозь нее лопатки, грудью Олег чувствовал его неритмичное сердцебиение. Волков мягко погладил его затылок и отстранился, заглядывая в бледное осунувшееся лицо. — Все дело не займет и недели, вероятнее всего я вернусь дня через два, если, — Олег запнулся, — если мне будут рады. — А если нет? — Серый поджал губы и выпятил подбородок. Началось. — Ну, как-то же ты без меня обходился, — хмыкнул Волков. Сережа сардонически расхохотался и, отпихнув его, отошел. Бросил невыразительно через плечо: — Так прекрасно обошелся, что половину Питера до сих пор колбасит от любой фамилии, начинающейся на «р». Не дури мне голову, Волков! Ты мне весь день вещаешь о том, что я тут чуть ли не подохну один, а сам сваливаешь без возможности связи и с огромной вероятностью исчезнуть и самому сдохнуть не только на бумаге. — Серый, кончай, — выдохнул Олег, опускаясь на край кровати прямо на разбросанный пластик кредитных карт. — Не разводи кипиш раньше времени, спокойствия ты не добавляешь. Смотри, давай так: я тебе по возможности отписываюсь, но сам не смей. Тем более не звони. Понял? Сережа мотнул головой. Баран упертый. — Все будет хорошо. Я просто передам информацию, получу деньги, и все, — сказал Олег. Он, конечно, недоговаривал, но и этого Серому знать было необязательно. — Почему нельзя просто позвонить? — бессильно спросил Сережа, хватаясь за голову. Он слишком сильно тянул волосы, наверняка делая себе больно. — Потому что, — ответил Олег. — Что ты начинаешь-то опять? Перестань, ты сейчас себе полбашки оторвешь. Серый снова расслабился и разжал пальцы, когда Волков ткнулся лбом ему в затылок, обхватив руками под грудью. — Я вернусь через пару дней, — проговорил он, притершись щекой к уху Сережи. Легкая дневная щетина оцарапала его, и Серый поморщился, но только сильнее прижался к нему, стискивая пальцами его предплечья. — Меня там знают и ничего со мной не сделают, а этот пустяк удвоит швейцарский счет. Ты сам говорил, что нужны деньги. — Ты мне нужен больше. — Голос Серого шелестел на грани слышимости, но Олег, конечно, расслышал. Немного перехватило дыхание, и Волков сомневался, что это из-за ранения.***
Окончательно стемнело. Олег курил пятую, к горлу подкатывала тошнота. Сеньора, следившая за «храмом», уже не появлялась. Время перевалило за отметку в десять, а значит, за лучшее было сидеть дома. На него слишком часто косились чуваки на углах, редкие случайные прохожие поглядывали с недобрым любопытством, и Олега слегка потряхивало, но он продолжал стоять у алтаря. Фонарей почти не было. Разбитые или перегоревшие, не суть, но освещения не хватало, и из-за этого градус нервозности повышался. Одноразовый мобильник в кармане беззвучно завибрировал, и Волков понадеялся, что это не Серый не внял его просьбе. Сообщение оказалось пустым. Вслед за погасшим экраном позади раздался тихий звук приближающихся шагов. Чуть шаркающая походка и одна ровная поступь, посчитал Олег, прежде чем повернуться. Всего двое? — Эй, гринго! Опасно гулять ночью одному, особенно с такой белой мордашкой, как у тебя, — сказал довольно высокий мужской голос на английском с жутким мексиканским акцентом. Олег затушил окурок и спрятал в почти опустевшую пачку. — Не называй меня гринго, Крыса. И моя мордашка не белее твоей. — Пута мадре, и правда ты? Что с голосом, Лобо Муэрто? Тебе псы глотку драли? — Я вполне себе виво, Крыса, остальное тебя не касается. — Птичка напела, что ты все-таки мертв, гринго. Боюсь, Рикко не поверит, что мертвый Волк приперся под статую старушки собственными ногами. Да и темноте веры нет. Олег медленно повернулся. Действительно, всего двое. Не считая подтягивающихся со всего квартала на углы молодчиков. Крыса-Санчес, давнишний знакомый, знакомство с которым было не самым приятным эпизодом в жизни Олега, и второй, Волкову неизвестный. Оба в густом мраке похожи как однояйцевые близнецы, невысокие, крепкие и широкоплечие. У Крысы вот только выглядывало пузцо из-под майки, выдавливаемое из-за пояса штанов туго затянутым ремнем. Раньше его не было. Расслабился Крыса, раздобрел, оскотинился. Второй держался совсем в тени, и как Олег ни старался, разглядеть его не удавалось. — Память тебе освежить, Санчес? Или ты все-таки отгонишь своих шавок? Я пришел без оружия, без бабла и с исключительно ценными сведениями. Рикко не понравится, если настоящие гринго отхватят у него кусок под носом в то время, как он мог заработать, — проговорил Волков. — Ну, как птички? Молчат? — Добро пожаловать в Типито, Лобо. Но и ты держи язык за зубами, если не хочешь вывесить его на столбе, — наконец раздался голос второго. Рикко явился сам. — Пойдем, раз у тебя к нам дело. Выпьешь? Олег оскалился, повторяя за мрачной Санта Муэрте за своей спиной. — Только если не этот ваш самогон из алоэ. Рикко улыбнулся щербатым ртом. Протянул руку, и Олег крепко пожал ее, не перегибая, но и не расслабляя пальцев до последнего. — Припас для тебя рома, Лобо. Заодно расскажешь, как так вышло, что старушка тебя опять не прибрала к рукам. — Что уж тут скажешь. У нас особые отношения, — хмыкнул Олег, в последний раз оглядываясь на коронованный скелет в органзе и бархате, безразлично смотрящий им вслед. Ветер утих, и жизнь его покинула окончательно.***
— Откуда псина в доме, Саманта?! — Не ори, Крыса! — Не орите, вы оба! — Консуэлла, мать твою, выкини пса на улицу! — Заткнитесь! Олег старался сохранять серьезное выражение лица, но было сложно. Зачем Рикко потащил его в дом, было понятно — демонстрировал доброжелательность и участие, но встревать в семейные разборки казалось верхом идиотизма. Все резко перешли на испанский, и Волкову приходилось напрягать все свои извилины, чтобы улавливать нить разговора за этим гвалтом. К крику сестры Рикко прибавился детский плач, Крыса грязно выругался, поминая Деву Марию и Иисуса, и исчез на втором этаже. Старая Консуэлла, невнятная дальняя родственница на правах матери, обругала всех разом, походя улыбнулась Олегу и тоже уковыляла наверх. Рикко, сжав пальцами переносицу, поманил Волкова за собой. Они пробрались через захламленную гостиную, оказались на заваленной домашней утварью кухне и только оттуда через заднюю дверь попали во внутренний двор. — Извини, гринго. В доме ремонт, вся семья топчется у меня на голове. — Считаешь, это безопасно? — спросил Олег, устраиваясь на колченогой скамеечке у пластикового столика, который, вероятно, когда-то стоял у какой-нибудь уличной кафешки, пока его не унесли. Рикко отмахнулся и, вопреки обещаниям, достал пиво. — Это ненадолго. Да и потом, никто не посмеет. — Не скажи, — не согласился Олег. В Типито надо было держать ухо востро даже при условии, что ты правая рука того, кто держит банду и весь район. — У вас, похоже, сейчас проблемы. — Ничего, с чем бы мы не справлялись раньше. — Рикко протянул ему вскрытую бутылку. Крышки он небрежно смахнул на землю, а сам уселся напротив на кривой табурет. Они чокнулись и выпили. — Малолетки жестят, это да. Лезут за территорию, начинают толкать на точках. «Магазинчики», конечно, прикормленные, доносят сразу, и разговор у нас с этими мариконес короткий. — Полиции стало больше, — отметил Олег. Рикко пожал плечами и снова приложился к горлышку. — Полиция здесь, сам знаешь, какая. Не о том волнуешься, гринго. — Я не волнуюсь, Рикко, просто стало интересно, что заставило тебя поступиться комфортом и уединением, — развел руками Волков. Рикко заржал, разбрызгивая слюну, как неисправный брандспойт. Смеялся он заразительно, захлебываясь и подлаивая, вздрагивал всем телом, но успокоился так же быстро, как и завелся. — Скажешь тоже, гринго. Комфорт нам только снится. — Он хмыкнул, допил пиво и жестом фокусника достал из-под стола вторую бутылку. Олег старался не налегать, да и пиво было не очень. — Тянешь жилы всю жизнь, выгрызаешь по кусочку, строишь дом, а потом там прорывает трубу, и весь твой мрамор заливает к эль диабло кон эсо. — Ты ведь сейчас не только про дом, — сказал Олег прозорливо. Рикко грустно вздохнул. — Не только, Лобо, не только. В дверном проеме появилась темная фигура. Свет из кухни мешал рассмотреть ее, но это была Саманта. Олег улыбнулся. Он помнил ее почти ребенком, а сейчас девочка выросла и, кажется, обзавелась спиногрызом. Саманта заговорила на испанском так быстро, что Олег не улавливал почти ничего, а Рикко только отмахнулся от нее, как от назойливой мухи. Она не прекращала, повышая голос. — … тащишь… шваль… дети… поздно! — разобрал Олег в ее трескотне. — Извини, Сэмми, я ненадолго. Полчаса, и меня здесь не будет, — сказал он. Девчонка тут же замолкла и уставилась на него, как на привидение. Будь чуть светлее, Олег был уверен, он бы увидел, как она стремительно бледнеет. Саманта вскрикнула и убежала. Рикко оскалился и допил второе пиво. — Все тебя похоронили, Лобо. Такие новости распространяются быстро. Завтра сестрица побежит с подношениями к старушке, может, даже свечку зажжет. Она католичка, но ради такого поверит даже в Санта Муэрте. — Я и сам готов поверить, — произнес Олег. Бутылка нагрелась от его рук, и он отставил ее подальше. Повеяло склепным холодком, пропахшим плесенью и сыростью. Или это разыгралось воображение — в Мехико было ощутимо холоднее, чем в Канкуне. Олег поежился и обхватил себя за правый локоть. Куртка удачно спасала его от ветра, но плечо начало выкручивать жгутом. Рикко посматривал на него с подозрением, но ненужных вопросов не задавал. — Ладно, попиздели и хватит. Что у тебя? — Луизиана передает привет. — Эллен? — Она. — И что она? — Поговаривают, ваш рынок там потихоньку прибирают себе ребята из Тихуаны. Я не очень шарю в этой вашей байде с дележкой территории, но Эл сказала, что все серьезно. Плюс-минус через две недели на рынок там выкинут нехеровую партию хмурого. Я кое-что поразведал, знаю пару имен. — Пока Олег говорил, Рикко медленно багровел. Его щеки надувались, как кузнечный мех, и он хотел было что-то сказать, но Волков его перебил: — Это не все. Эл передала, что и с оружием могут быть перебои. Поставка через порт накрылась — федералы устроили рейд, повязали нескольких ваших связных, поэтому никакой информации не было. Мы… Я свалил из Орлеана, как только она передала послание, слишком опасно, я хоть и муэрто лобо, но если меня опознают, то танцевать мне недолго. — Чего хочешь? — спросил Рикко, резко выдыхая. Лицо его постепенно приходило в норму. — Вот что: я называю имена, помогаю тебе с оружием. У меня есть пара контейнеров в Канкуне. Они бесхозные и максимально чистые, длинная история хранения, все как полагается. Про них не знают, по крайней мере, пока, поэтому — это относительно безопасно. С наркотой управишься сам, я в эти дела не полезу, но контакт оставлю. — А взамен? — Двадцать процентов от оружейного склада, десять по грузу. Плюс аренду точек и перевозку берешь на себя, — выложил Олег и слегка откинулся назад, забыв, что у скамейки нет спинки. — Само собой. Дальше? — Рикко скоро пришел в себя, приобретая деловой вид. Стало заметно, как в голове у него закрутились шестеренки, а взгляд бессмысленно уткнулся в пустоту над Олеговым плечом. — Тачку обменять хочу, пока не свалю, потом можешь забрать обратно. — Твою бэшку? — фыркнул Рикко. — Ее. Уже отыскали? — Лучше прятать надо было. На что меняешь? — На что-нибудь бронированное. Рикко расплылся в улыбочке. Олег напрягся, но сохранял спокойный фасад. Что-что, а морда кирпичом ему давалась лучше всего. — Есть у меня на примете малышка. Если все так, как ты говоришь, то мы договоримся, гринго. Но если ты меня кинуть решил и свалить, то затея плохая. — Я не самоубийца, Рик. — Ты мертвец, Лобо. А с вас и взятки гладки, — не отводя от Олега пристального взгляда, сказал Рикко. — Ладно. Надо обсудить все подробнее. Завтра и займемся. — Не затягивай. — Не резон, — согласился Рикко. — Останешься? — Нет, у меня номер в отеле в центре. — Тогда проводим.***
Спать без Серого оказалось непривычно. Слишком пусто без его постоянного белого шума. Он как радиостанции менял — скакал с одного на другое, часто перебивал сам себя, обычно не требовал ответа, особенно, когда общался с экраном ноутбука. Из соображений безопасности и по настоятельной рекомендации Олега он ограничивал свою деятельность наблюдением за новостями, а своими махинациями занимался на разных точках. Олег таскался с ним от вай-фая к вай-фаю, под конец дня по горлышко сытый всеми видами кофе и выпечки. Вечерами Сережу пробирали попеременно романтичные и мрачные настроения. Если с мрачными Олег справлялся легко, просто давая пространство для психологического маневра и изредка подкладывал под локоть что-нибудь съедобное или алкогольное, то с романтическими поползновениями было сложнее. Они все еще так нормально ни о чем и не договорились. Вынужденная остановка и выворачивающий наизнанку день отдыха остались позади, немного притупилась тревога, вызванная недосыпом и нервяками, но не дергаться от каждого лишнего движения в свою сторону Олег все еще не мог. Сережа тоже поумерил пыл, видимо, тоже поддавшийся атмосфере, но продолжал бросать на него эти избитые взгляды, пока, как он думал, Олег не замечал. Но Волков все прекрасно видел, был натренирован на эти переглядки с детских лет и не мог не знать, когда Серый вот так таращился. Будь все по-другому, не галопом по Европам и прочим отдаленным местностям, он, может быть, и не шарахался от Разумовского с таким упорством, но все было как было. Оставив машину Рикко, он вернулся в номер уже один, периодически оглядываясь и проверяя наличие хвоста. Слежки он не заметил, но все равно было не по себе. Завалившись на кровать поверх одеяла, Олег зарылся лицом в подушку, пахнущую отельным кондиционером, и затих. Вдобавок к плечу разболелась спина, в горле как будто раскинулась пустыня Гоби. Он почти ощущал этот мелкий песок, пересыпавшийся с места на место от каждого его движения. Это мешало дышать, про долгие разговоры и речи быть не могло. Кроме резкого выпада Крысы больше никаких комментариев по поводу его нового голоса не последовало, но Рикко тоже временами криво посматривал на него, делая какие-то собственные выводы. Олег не стал распространяться, все и так было ясно. Лежа в темноте без единого намека на сон, Волков пялился в потолок не в силах даже раздеться. Усталость, подавляемая рядом с Серым, распахнула свои объятья и приняла Олега в них с большой радостью. Сдавила сильно, будто взяла в тиски, и выламывала кости, выкручивала мышцы, вливала боль в каждую клетку тела. Он мог только моргать воспаленными от недосыпа веками и шевелить пальцами на руках, ощупывая прохладное постельное белье. Остатки пива выветрились еще во время прогулки, и теперь Олег страстно желал напиться до отключки, но не мог даже дотянуться до стеклянного шкафчика мини-бара с призывно поблескивающими бутылками внутри. Завибрировал телефон. Тот самый. Олег сипло вздохнул и прокашлялся. Заломило в висках, когда он, превозмогая и претерпевая, поднялся и пошарил ладонью на тумбочке. Серый скинул только вопросительный знак. Просил же, подумал Олег, но не ощутил ни капли раздражения. Пальцы снова дрожали, когда он нажал на кнопку вызова. — Ты как? — ответил Серый после первого же гудка. — Нормально, — прохрипел Олег, укладываясь на бок и прижимая ухом трубку к подушке. Так казалось, будто Сережа говорит прямо у него в голове, ну или по крайней мере находится очень, очень близко. Олег заставил себя не искать его позади, только вслушивался в потрескивание на линии. — Если все срастется, то скоро вернусь. — Точно порядок? — Точно. Сережа чем-то зашуршал в динамик, получше приладил телефон к уху. Наверное, тоже лег на него, неосознанно и на расстоянии копируя Волкова. Тяжелой головой Олег подумал, что соскучился. — Я соскучился, — сказал он вслух. По телефону произносить подобные вещи было намного проще. — Я тоже. Весь день, как на иголках. Ты, Волков, сволочь. Свинтил куда-то, ничего толком не объяснил, а я, мне кажется, уже на грани бытового алкоголизма. — Много выпил? — заплетающимся языком спросил Олег. Треск, шуршание, голос Серого влияли на него, как шум прибоя или звуки китов на человека с бессонницей. Личный ASMR. — Нет, но если бы ты не позвонил, то обнес бы бар внизу. Мне немного жутко, — признался Серый. Он тоже звучал устало, тоже слегка хрипел, и Олег почти видел его, свернувшегося на краю кровати, укутавшегося в одеяло, несмотря на духоту. Олег почти видел его влажно поблескивающие глаза, в темноте непонятно какого цвета. — Мне все время кажется, что кто-то рядом есть. Нет, это не… Не он. Но я так отвык быть одному, что это как фантомные боли. Ну, знаешь, если остаться без руки или ноги, то все равно временами ее чувствуешь? — Знаю. Никого больше нет, Сереж. Ну, я есть. Потерпи немного, ладно? — Ладно. Но я все еще не понимаю, почему мне нельзя сидеть в номере в Мехико вместо номера в Канкуне. Какая разница? — Большая разница. Если на меня кто-то выйдет, то под удар попадешь ты. Мне этого очень не хочется. Я устал бегать за тобой по всему миру и вытаскивать из жопы. Доходчиво? — Вполне, — Серый хихикнул в трубку. — Ты параноик, Олеж. Знаешь анекдот про параноика? — Нет, и не уверен, что хочу. — Не хочешь — как хочешь. С чего ты решил, что в Канкуне я не так заметен? — Не начинай. А то у меня тоже нестерпимая тяга к спиртному, и с каждым твоим словом она усиливается. Два алкоголика в семье — это уже клиника, — сквозь дрему мягко проговорил Олег. Губы словно онемели, ворочались неохотно, через силу, как под лидокаином или метом. Он даже не заметил Сережиного долгого молчания. Вздрогнул, когда Серый сказал: — Я тебя люблю. Вернешься, скажу тебе это лично. Просто возвращайся, ладно? Голос Серого пропал, трубка мертвенно молчала. Олег приподнялся на локте, отрывая щеку от подушки, но экран тоже как умер. И Волков не мог сказать, приснилось ему или нет. Он откинулся на спину, утонув в подушках, заткнувших ему уши. Он будто погрузился в хлопковый кокон, поглощающий звуки, движения, любые посторонние вмешательства. «Я тебя люблю», — звучало у него в мозгах на повторе, а на обратной стороне век вместо лица Серого скалилась голой костяной челюстью Санта Муэрте, обернутая фатой, как невеста. Скалилась и повторяла эти слова. Олег в ту ночь так и не сомкнул глаз.