Над бурей поднятый маяк

Глухую тишину дома заполняло лишь тиканье часов. Райан услышал его немедленно, стоило ему только переступить порог. Настойчивый, тихий, мерный звук стучал у него в ушах каждый день, каждый божий день в пустом доме. Часы, громоздкая деревянная башенка, удивительно уродливая даже для облезлой, скудно обставленной гостиной, стояли здесь с начала времен, упорно напоминая Райану, как неустанно, немилосердно утекает его жизнь. Не то чтобы он возражал. Райан бросил на столик рядом с дверью связку ключей и, покрепче обхватив пакет с продуктами, двинулся вглубь дома, на кухню, не зажигая свет. Сквозь не зашторенные окна в комнаты лилось лунное сияние, голубое и холодное, заставляющее все вокруг выглядеть призрачным, белым, неживым. Запах пыли и затхлости смешивался с запахом подкисшего молока, и, сморщив нос, Райан разглядел на стойке тарелку с размякшими хлопьями: наверное, она стояла здесь всю неделю, но он не мог сказать точно. Может быть, дольше. Он сейчас ничего не мог сказать с уверенностью. Переодевался, кажется, сегодня утром. Спал вроде бы вчера. Ездил за продуктами только что, но непонятно зачем. Райан медленно рассовал покупки по местам — маме никогда не нравилось, если он не разбирал пакеты сразу, — и вытащил из холодильника бутылку пива. Маме и это не понравилось бы тоже, но она ничего не сказала бы. На журнальном столике в гостиной, среди початых и пустых пивных бутылок, неровной стопкой лежали белые конверты. Райану не нужно было вскрывать письма, чтобы знать, что там прячутся аккуратно сложенные втрое давно не оплаченные счета. Он обещал маме, что разберется. Она давно о них не спрашивала. Напротив дивана, справа от покрытого толстым слоем пыли телевизора, тикали проклятые часы — древняя, никому не нужная рухлядь, заполнявшая пустоту дома оглушительным стуком. Мама любила эти часы. Она рассказывала, что отец купил их на гаражной распродаже за пять фунтов, хотя тогда умнее было купить диван. Это почему-то всегда казалось ей романтичным. За стеклом, замутненным годами, гиря часов почти доползла до пола: завод кончался. Подойдя вплотную, Райан открыл дверцу и с силой потянул цепь вниз. Тиканье прекратилось. Со всех сторон на него хлынула оглушительная, удушающая тишина. Время в этом доме остановилось и прекратило существовать.

***

Лампочка над крыльцом, ведущим на задний двор голубого дома с красной черепицей, помигивала через неравные промежутки времени, отпугивая быстро взмахивающих крыльями ночных мотыльков. Райан знал об этом, но у него так и не доходили руки посмотреть, что с чертовой лампочкой не так. Просевшие половицы деревянного настила поскрипывали, как и дверь, ведущая из кухни на крыльцо. Левее от двери свешивались из-под навеса скособочившиеся качели — те, на которых Райан сидел раньше, когда-то давным-давно, положив на колени книжку. Иногда к нему присоединялась мама, и по вечерам они смотрели в звездное небо, угадывая созвездия и придумывая свои собственные. В августе можно было уцепиться взглядом за яркую короткую вспышку света на синем фоне небосклона и загадать желание, но падающих звезд было мало, а времени для того, чтобы что-то пожелать, — еще меньше. Райан, не выпуская из пальцев бутылку с холодным пивом, опустился на деревянные ступеньки и окинул долгим взглядом темный двор. Все ему здесь было знакомо: он жил в этом доме всю свою жизнь. В детстве все было гораздо проще. Райан знал: если отец возвращается домой поздно, значит, нужно быстро взбежать по лестнице и спрятаться в своей комнате. Что бы ни происходило внизу, какие бы звуки оттуда ни доносились, спускаться было ни в коем случае нельзя. Мама говорила, что бояться не надо: папа его не тронет, пока он остается в спальне. И Райан лежал на кровати, накрыв голову подушкой, пытаясь заглушить звуки ссоры и мамины крики. Если отец приходил сразу после работы, целовал маму в макушку и спрашивал, что на ужин, значит, можно было сидеть на полу в гостиной и играть в приставку, пока не наступит время идти в постель. Это были хорошие вечера. Когда отец умер, мама горевала долго, очень долго. Райану было пятнадцать, и ему казалось тогда, что впервые в жизни он может вдохнуть полной грудью. Маме больше не нужно было прятать синяки. Когда синяки появились снова, Райан даже не обратил внимания — они ускользали от его взгляда, будто всегда были там, на неприкрытой коже рук и ног. Чтобы оплачивать его учебу в колледже, мама работала в две смены, и не было ничего удивительного в том, что она сильно уставала. Райан и сам валился с ног, пытаясь совмещать учебу с работой по вечерам и ночам. В кампусе он познакомился с Эмили, которая была на пару курсов старше. Она специализировалась на медицине и очень понравилась маме, но через пару месяцев, когда во время очередного ужина мама, сославшись на приступ мигрени, рано ушла наверх, Эмили, не без труда подбирая слова, спросила, не была ли миссис Росс у врача. Эмили была наблюдательна и проходила стажировку в госпитале. Она знала, куда смотреть. Поначалу они справлялись, но потом, когда стопка нераспечатанных конвертов стала расти угрожающе быстро, с колледжем пришлось распрощаться. В городе было много вакантных мест для молодых людей без амбиций, но зато с большой потребностью в деньгах. Райан не жаловался, неустанно повторяя себе, что мама поправится. Ей точно станет лучше. Не может быть по-другому. Мамы не стало сухим июльским днем за полтора месяца до того, как Райану должно было исполниться двадцать пять. Он остался совсем один. Бутылка с пивом в руке казалась тяжелой и тянула к земле. Запущенные кусты, растущие вдоль забора узкого, вытянутого вглубь двора, в лунном свете отбрасывали причудливые тени. Стрекотание сверчков в густой высокой траве заглушало шум мегаполиса, низким рокотом доносившийся сюда, в тихий пригород, где никогда ничего не происходило. Еще одна ночь, такая же, как была вчера, такая же, как будет завтра. Райан не понял, из-за чего вскочил на ноги: была ли это короткая яркая вспышка желтого света в воздухе или человек, который появился из ниоткуда, с глухим стуком рухнул на землю и кубарем покатился по траве. Человек тихо застонал, дернулся и вдруг, словно вспомнив о чем-то, вскочил на ноги, резко повернулся к Райану спиной, сделал шаг вглубь двора, остановился и быстро обернулся. Райан невольно попятился, широко раскрытыми глазами глядя на незнакомца. Лица в темноте было не разглядеть. Луна освещала человека с одной стороны, и Райан видел только высокие скулы, темные впадины глазниц и растрепанные вихры волос. — Стой на месте и не двигайся, — раздался в ночи негромкий голос. — Сейчас я тебе все объясню.