Над бурей поднятый маяк

Райан, конечно, догадывался, что дороги в девятнадцатом веке оставляли желать лучшего, но не подозревал, что все будет настолько плохо. Грунтовка, по которой карета тряслась битый час, оказалась еще ничего, но булыжная мостовая была сущим адом. Впервые за долгие годы Райан поймал себя на том, что снова и снова сглатывает тошнотворный кислый привкус желчи во рту: его укачивало так, как не укачивало с того самого случая на американских горках, когда мама повела его в парк аттракционов в честь отличного окончания начальной школы. Как люди жили в эти чертовы викторианские времена? Может, у них был иммунитет или что-то вроде того? Содержимое желудка подступало к горлу, и, молясь об отвлечении, Райан, прижавшись лбом к холодному стеклу, уставился в окно. Пейзажи не отличались разнообразием: с неба то падал косой дождь, затягивая серостью тянущиеся мимо луга и пролески, то картинку затягивал мутный туман, скрывая увядающую зелень полей, то снова брызгал, колотясь о крышу кареты, дождь. Тут и там паслись стада черно-белых и рыжих животных — то ли коров, то ли лошадей, издали не разглядишь — и изредка попадались миниатюры крохотных деревень. Карета подпрыгивала на колдобинах, и Райан то и дело бился головой о заляпанное дорожной грязью стекло. Вид из окна от тошноты ни капли не помогал. Райан искоса глянул на Доктора. В ТАРДИС у них случился бурный спор, почти переросший в нелепую ссору. Порывшись в гардеробе, Доктор, едва не повизгивая от восторга, унесся куда-то с охапкой старого шмотья и вернулся уже одетый. Одетый так, что Райан невольно открыл рот. — Ты в этом не пойдешь, — решительно сообщил он сиявшему, как медный таз, Доктору. — Что значит «не пойду»? — не понял тот и, оттянув на груди сорочку, глянул вниз. Райан как-то свыкся с существованием Доктора в своей жизни, и для него это всегда был привычный образ, один и тот же: джинсы, дурацкая футболка, чистые, словно только с прилавка, конверсы. Прикид отражал капельку здравого смысла, малюсенькую, но все-таки еще существующую. Но теперь Доктор стоял перед ним в полосатых брюках, красном, до рези в глазах, сюртуке, а из-под жилета на груди широкими воланами выглядывало кружевное жабо. Ансамбль дополняли белые шелковые перчатки и чудовищного вида высоченный цилиндр. Подойдя к Доктору вплотную, он с ужасом потянул на себя жабо: — Ты укротитель львов, или что? — Эй! — обиделся Доктор. — Это круто, вообще-то! — Да, — согласился Райан. — В русском бродячем цирке — определенно круто. Где-то тут, — он указал на гардероб, — должны быть балалайка и парочка драных медведей. Тебе бы поискать для комплекта. — Ты просто кладезь клише, — язвительно парировал Доктор, придирчиво разглядывая себя в зеркало. — Нормально я одет! Давай тебя оденем во что-нибудь стимпанковское? Ну знаешь, много пуговиц, металлические заклепки… Представив себе, как вваливается в викторианскую закрытую школу для мальчиков в гогглах в медной оправе и с компаньоном, наряженным, словно только что сошел с экрана MTV середины нулевых, где крутили эпатажные клипы, Райан взорвался: — Ты в этом не пойдешь! — Тебе-то откуда знать, в чем мне можно идти, а в чем нельзя?! — Доктор!.. Битва закончилась компромиссом. Сдавшись под напором угроз, что ему все придется делать в одиночку, Доктор надулся и снова исчез — уже с новым ворохом одежды. Но взамен на приличный наряд потребовал компенсации: от перемещения на ТАРДИС придется отказаться. — Раз мне нельзя надеть то, что я хочу, то на место мы прибудем аутентично, как местные! Это мое последнее слово! Было в этом упрямстве что-то до умиления детское, и Райану мучительно хотелось влепить ему хорошую затрещину. Теперь Доктор сидел в карете, совершенно расслабленный и снова воодушевленный, словно не было никакой ссоры, и даже, кажется, что-то тихонько мурлыкал себе под нос. Тряска его абсолютно не беспокоила, и Райан чуточку ненавидел его за это, однако не мог удержаться, чтобы то и дело не скосить на спутника глаза. Доктор выглядел иначе и почему-то очень естественно, словно одевался так всю жизнь. Темно-серый строгий костюм, жилет «с искрой», побрякивающая цепочка для часов, снежно-белая сорочка со стоячим воротничком — все это ему ужасно шло. Из-за зачесанных назад волос, для разнообразия не торчащих во все стороны, он выглядел бледнее и старше. Глаза на чистом лице казались совсем огромными. Он был привлекателен, очень привлекателен. Хорошо, что они ехали не в школу для девочек, иначе Доктора бы на лоскуты порвали. Мысль эта Райану отчего-то не понравилась, и он спросил, просто чтобы отвлечь себя от навязчивой тошноты: — А Дженни не смущает, что ее хозяйка — ящерица? Доктор вздрогнул, будто успел забыть, что едет в карете не один. — Что? — Дженни не смущает, что ее хозяйка — не человек? — Нет, — улыбка его вдруг стала такой теплой, такой лучистой, словно он говорил о чем-то невероятно важном для себя. — Дженни это не смущает. И Вастра не то чтобы ее хозяйка. — В смысле? — не понял Райан, и Доктор кинул на него пытливый взгляд. — Я был на их свадьбе. Райан приоткрыл рот, но кусочки паззла уже сами собой выстраивались у него в голове. То, как Вастра смотрела на горничную, когда думала, что та не смотрит. Как Дженни стояла у нее за спиной, непозволительно близко, безмолвно, настороже. И какой взгляд у нее был, когда Райан громко ойкнул, увидев лицо Вастры. Вглядываясь в то, как быстро сменяют друг друга эмоции на лице Райана, Доктор осторожно заметил: — Кажется, тебя это смущает больше, чем то, что Вастра из другой расы. — Да нет, — протянул Райан. — Просто я, похоже, еще больший идиот, чем сам думал. И Доктор снова рассмеялся. От звука его беспечного, беззаботного, звонкого смеха у Райана что-то дернулось в груди. — Им так повезло найти друг друга. Они в этой огромной вселенной могли и не встретиться. Райан не знал, что делать с руками, не знал, куда смотреть. Непонятное смущение вернулось и захлестнуло с головой, и, чтобы отвлечься от обескураживающего чувства, он едко сказал: — Не знал, что ты такой романтичный. — А я романтичный, — подтвердил Доктор, — очень даже. Тебе еще много предстоит обо мне узнать. Они замолчали. Райан все вспоминал нежные, едва заметные касания, которыми обменивались Вастра и Дженни, когда Доктор весело и деловито произнес: — Итак, что мы знаем?