Над бурей поднятый маяк

Ночная мгла тянулась вдаль — вдаль, покуда хватало глаз. Темнота, расчерченная вертикальными линиями морщинистых деревьев, подернутая дымкой тумана, поднимавшегося от влажной земли, обволакивала и мешала дышать. Райану казалось, что в легких у него булькает густая вязкая жидкость. Морозные облачка пара, вылетающие изо рта, получались рваными, бледными и на мучительное мгновение — прежде, чем раствориться в чернеющем пространстве — заволакивали взгляд. Под ногами громко хрустнула ветка — треск эхом разнесся по лесу — и Райан замер на месте, затаил дыхание. Масляная лампа дрогнула в руке, бряцнула. Отбрасываемые деревьями и кустами тени сдвинулись, удлинились, вернулись на место. Райан навострил уши и, ничего не услышав, осторожно ступая, двинулся дальше. В ночном лесу не было никакой тишины: какофония звуков неприятно щекотала барабанные перепонки. Поскрипывали заиндевевшие узловатые ветви, шуршали сухие мертвые листья под лапами черной тени, шмыгнувшей за дерево. Райан сглотнул. Наверное, обыкновенная лиса. Что еще это может быть? Где-то сверху громко крикнула птица, Райан шарахнулся в сторону, и лампа, выскользнув из вспотевших пальцев, с грохотом упала на пожухлую траву. Устремившийся вверх язычок пламени, чудом не погасший, лизнул мгновенно почерневшее от копоти стекло. Райан, сердце у которого от одной мысли остаться в кромешной темноте ухнуло в пятки, наклонился, трясущейся рукой подхватил медную ручку лампы, поднял глаза. Путь был чист и зловещ, как никогда. Свет выхватывал из темноты смутные обрывки лесной чащи: выкорчеванный с корнем пень, низко нависшие ветки, затянутое паутиной дупло, ввалившееся, как беззубый рот. Мерцающий огонек лампы наверняка видно издали. Кому угодно. Райан едва удержался от порыва погасить пламя и стать невидимкой, утонуть в призрачной мгле, стать частью беспросветной ночной бездны. Именно здесь, в лесу, попрощались с жизнями двое мальчишек, у которых точно были незавершенные дела. Если раньше привидения в этих местах не обитали, то что мешает этим двоим сейчас скитаться среди деревьев призрачными тенями, заглядывая в лица странников пустыми глазницами? И вообще — видно ли призраков в темноте? Словно услышав его мысли, с неба, синего и облачно-туманного, на землю опрокинулось холодное белое сияние: из-за разбежавшихся в стороны туч выглянула луна. Теплый свет, сочащийся из колбы лампы, перемешивался с серебристыми лунными лучами, и тени вокруг совершенно исчезли. Райан несмело огляделся вокруг, даже обернулся через плечо: не было видно ни людей, ни привидений. Сквозь сплетение крон луне было сложно дотянуться до поросшей мхом и сухой травой земли, но Райан совершенно отчетливо понимал: его самого сейчас прекрасно разглядит любой, кто захочет увидеть. К горлу подступил мерзкий комок тошноты, и Райан пошатнулся, едва не рухнув в гниющие листья. Он прислонился к стволу дерева — шершавому и белесому от инея, сделал несколько глубоких вдохов, не решаясь закрыть глаза. Игнорируя противный холодок, заструившийся по позвоночнику, Райан уговаривал себя идти дальше — идти и не оглядываться. Еще недавно он давал себе слово не расхаживать по школьным коридорам этой ночью. Что угодно, только не это. И вот теперь он вышагивал по лесной тропе в поисках Доктора, которого увел за собой убийца. Еще одно доказательство того, что формулировать желания следовало тщательнее. Ему казалось, что нервы натянуты так туго, что дотронься — и лопнут, порвутся. Бояться уже просто не было никаких сил. Может быть, стоило сдаться. Возможно, все уже решено, и Доктора не спасти. Райан готов был сползти вниз, на землю, и остаться здесь навечно. И пускай уже его истлевшие останки ищут другие, кому есть дело до всего этого дерьма. Но он продолжал идти, отмахиваясь от соблазна бросить все попытки игры в спасателя. До крови прикусывая губу, когда очередной пугающий звук достигал слуха, Райан решил про себя считать до ста, потом обратно, но сбился. Долбаные цифры. Мама в детстве говорила, что соседскую собаку бояться не нужно, что животные прекрасно чувствуют страх. Поэтому, проходя мимо дома Хадсонов, надо думать о чем угодно, кроме собаки. Например, петь песенку. Не вслух, конечно, а так, повторять про себя текст. Конечно, сейчас все вокруг было во сто крат хуже, чем собака мистера Хадсона, но вдруг хоть раз в жизни это сработает? Как назло, ничего, кроме набившей оскомину песни, в голову не приходило. — Oh tonight you killed me with your smile so beautiful and wild so beautiful… — едва шевеля губами, повторял Райан. А дальше не мог вспомнить ни единого слова, и строчка становилась абсолютно бесконечной и невыносимой. Мамин совет совершенно не помогал. Тропа вилась под ногами, серебрясь в рассеянном свете, и Райан, отказываясь поднимать взгляд, смотрел вниз — только бы не споткнуться. Земля мелькала под ногами, сливаясь в сплошную ленту. В глазах от напряжения резало — будто песка сыпанули. Болезненное жжение вдруг напомнило Райану о том, что он уже успел забыть, когда в последний раз носил линзы: единственную пару, оказавшуюся с ним на борту ТАРДИС, давно пришлось выбросить. Доктор этих человеческих страданий совершенно не понимал. «Доктор», — стукнуло в тяжелом затылке, и Райан ускорил шаг. Только бы он был жив. Что угодно, только бы был жив. Ну как, как можно было быть таким идиотом, чтобы пойти ночью в лес непонятно с кем?.. Вдали блеснуло белым: озеро. Райан, даже не успев задуматься, повернул винтик на лампе — огонек послушно потух. Теперь сумрачную тишину разбавлял только свет луны, покрытой серыми трупными пятнами. Стараясь двигаться как можно тише, Райан подобрался так близко, как мог, шагнул прочь с тропы, укрывшись за широким стволом ближайшего дерева. Замер, прислушиваясь к своему прерывистому дыханию, и осторожно выглянул наружу. Деревья стояли в десятке футов от воды, переплетаясь ветвями и обступая плотным кольцом. Гладь озера переливалась, как зеркало, а вокруг… Вокруг плясали в высоком рогозе таинственные сверкающие огоньки, словно магия творилась прямо здесь, ноябрьской ночью в лесу. Они перемигивались, исчезали и снова вспыхивали крохотными лампочками в синем сумраке, насквозь пронизанном лунным светом. А у противоположного берега… Райан разинул рот, не веря своим глазам: у противоположного берега из воды поднималась круглая спина исполинского животного — то ли кита, то ли еще кого. Серебристо-белые покатые бока уходили в глубины озера, теряя четкость очертаний там, где начинались темные воды, и напоминали мертвое тело, раздувшееся, застрявшее навеки там, внизу, без возможности подняться на поверхность. Райана эта картинка поразила настолько, что он невольно оступился — и лампа, бережно поставленная у ног, с оглушительным металлическим лязгом полетела, кувыркаясь, в грязный мох. Весь подобравшись от ужаса, он заметил то, чего не увидел сразу: высокий силуэт на самом краю озера, в тени деревьев. Силуэт отделился от густой мглы, озираясь, и Райан узнал его безошибочно: Уоррен. Абсолютно один. Райана снова противно замутило от страха и отчаяния. Но медлить он больше не стал. Выхватив из кармана тяжелый револьвер, он выступил из-за дерева и, держа пистолет одной рукой, направил его прямо на застывшего безмолвным изваянием врага. — Где Доктор? — чужим, совершенно не своим голосом проговорил Райан. Доктор мог лежать прямо здесь, в двух шагах, укрытый от любопытных взглядов зеленой ряской, спрятанный под толщей мутной озерной воды. Неживой и неподвижный. Уоррен смотрел на него огромными черными глазами. — Кто? Райан шагнул на нетвердую почву у самой кромки воды: — Где инспектор Ури? — Вы сказали… — Я спрашиваю, — рявкнул Райан, — где инспектор Ури?! Он сделал еще один шаг к Уоррену. Мальчишка стоял, и не думая двигаться, и глядел в дуло пистолета невозмутимо, лишь чуть удивленно приподнял бровь, будто совершенно, совершенно не понимал, почему в него целятся из шестизарядного револьвера. И молчал. У Райана предательски задрожали колени. — Я знаю, что это ты, — глухо произнес он. — Что ты с ним сделал? Он успел заметить, что сияющие искры, мечущиеся в воздухе, на поверку оказались каплями застывшей на морозе дождевой воды. Капли покачивались на бархатистых коричневых цилиндриках рогоза, сияли в траве, путаясь в серых нитках запоздавшей паутины. Никакой магии — только подкрадывающаяся со спины зима. И холод, сковывающий все тело обжигающими тисками вечной мерзлоты.