Балансируя на раненом крыле

Boy Epic — Scars

Весна выдалась дождливой. Вода падала и падала, будто сами небеса разверзлись всевышней карой, оплакивая всех безвременно ушедших, желая очистить улицы от крови. Широ подставил лицо ливню без всякой опаски: его душу и отбеливателем не взять, скорбеть он давно разучился, а в высшие силы никогда и не верил. Возможно, зря. Чтобы закурить, приходится отойти под навес закрытого магазинчика. Сигареты чуть подмокли, но пламя делает своё дело. Акира своё — тоже. Дым разбивается о стену дождя и падает рваными клоками к блестящему в свете фонарей асфальту. Серый обрывок цепляется за распахнутые ресницы очередного убитого Акирой. «— На пересечении Барр-авеню с Киннан. Не запачкай ботинки, там… грязновато.» Широ усмехается. Заботливый какой, хотя, «кроваво» было бы куда уместнее. Навскидку он насчитывает с десяток ножевых. Видать, этот тип успел ему насолить. Да и плевать, в общем. А ботинки всё равно давно пора было выкинуть. Широ наступает в бордовую лужу и подбирает с тела журавлика из бумаги. Тушит сигарету о стену, прячет журавлика под плащ и скрывается за пеленой дождя. Какая же мерзотная погода. Мокрые вещи отправляются в бельевую корзину тяжёлым комом. В комоде едва ли осталась чистая одежда — последний раз Широ был в прачечной с две недели назад. Не брился он ещё дольше, но собственный внешний вид — не то, что его волнует последние месяцы. Так что он натягивает на влажное тело старую армейскую майку, засыпает остатки хлопьев молоком и садится на диван вместе с миской. Новый журавлик стоит чуть в стороне от своих собратьев, которых за время расследования успело скопиться в достатке. Широ смотрит на ровные вздёрнутые крылья, пока едва вымокшие в молоке хлопья хрустят на зубах. Хрустели ли так же позвонки предыдущего типа, когда Акира ломал тому шею? Прошлый Широ потерял бы аппетит от одной мысли об этом. Швырнул бы всё в мойку и оставил бы очередную вмятину на стене, выпуская пар. Злился бы и говорил себе, что старается недостаточно. Он бы проводил в участке долгие бессонные ночи — попросту не смог бы спать, пока не поймает этого ублюдка. Но того Широ вышвырнули с работы, как только он приблизился к разгадке. Даже Пидж — единственная, кто была в курсе — предложила обратиться к специалистам. — Больна уже не только твоя рука, Широ, — тихо сказала ему Пидж, когда тот вышел от комиссара. Что бы она вообще понимала. Впрочем, в тот день он и правда принял слишком много викодина. Тем приятнее было врезать комиссару. Того Широ уволили. Ровно тогда и появился новый Широ — тот самый, который забывает бриться, не стирает вещи и жуёт протеиновые батончики над трупами. А может, он лукавит. Может, новый Широ появился чуточку раньше. В тот момент, когда решился развернуть одного из журавликов — тех самых, что Акира оставлял на трупах. Этот журавлик объяснил всё то, что Широ не мог связать между собой долгие месяцы. Его, надломленного неудачными отношениями, истощённого неизлечимой болезнью, этот журавлик убил и поднял из мёртвых. Дал новый смысл, и Широ до сих пор не знает, считать это проклятием или даром. Не знает, даром или проклятием считать Акиру. Он тянется за кружкой — в ней дряной растворимый кофе, ещё хуже того, что приходилось пить на работе. Во рту кислит, по языку растекается вязкое, отдаёт металлом и копотью. Кровь. Человеческая, ещё тёплая. Унылая мелодрама в телевизоре перебивается помехами. Чёрно-белая картинка идёт рябью, местами вспыхивая ярким красным, пока не превращается во что-то другое и осмысленное — стоп-кадр с места преступления, на который Широ смотрел часами. Эту куртку он теперь где угодно узнает. Выцепит взглядом из тысяч и двинется напролом. Широ бессознательно тянет руку, едва ли её чувствуя. Касается пальцами экрана, будто бы Акира на той стороне может его увидеть. Акира видит. Он вскидывает голову, усмехаясь, и обхватывает его запястье. Это не похоже на невесомость. Больше на падение в пропасть, и дно этой пропасти устелено аккуратными журавликами. Ладными и ровными, с острыми клювиками и вздёрнутыми вверх крыльями, будто вот-вот взлетят. Широ ищет среди них одного единственного, того, с которого всё началось: правое крыло заломано сзади, бумага левого поплыла от попавшей на нее капли дождя. Он самый хрупкий из всех, потому что Широ разворачивал его и складывал обратно с сотню раз. Текст внутри заучен наизусть, выжжен на внутренней стороне век, но дыхание перехватывает каждый раз. «Меня зовут Кит, и я умер два года назад». — Да ладно тебе, — к нему прижимаются сзади, холодные руки в байкерских перчатках опускаются на грудь, мочки уха касаются влажные от крови губы. — Ты же знаешь моё имя, в чём проблема? Широ кусает щёку изнутри, борясь с собой. Нет. Это как точка невозврата, граница, не позволяющая ему смешивать личное и совесть. Акира — хренов маньяк. Он продолжает убивать все эти месяцы, какими бы благородными ни казались его мотивы. Каким бы сладким ни казался его голос. Каким бы соблазнительным он ни выглядел. — Не ври, что не хочешь меня, — почти мурлычет он, пока скользит пальцами вниз по торсу к краю домашних штанов. — Детектив. Обернувшись, Широ хватает его за горло. Акира продолжает ухмыляться, как ухмылялся ему на записях с мест преступлений. Белоснежные зубы сверкают в лунном свете, кончик языка собирает с губ чужую кровь. Широ решает помочь ему с этим. На вкус он дряной и солёный. Такой, как Широ нравится. Красная куртка сползает с плеч, когда он едва ли не бросает Акиру на капот служебной машины, такого открытого и податливого. Тот сжимает его бёдра коленями, выгибается навстречу и открывает рот в немом крике. На его восхитительном лице такое блаженство, что Широ завидует — он ускоряется, вытрахивая из него последнее, и Акира цепляется в плечи так, будто это единственное, что удерживает его в этом мире. Возможно, так и есть. Потому что когда Акира разжимает пальцы, Широ просыпается. На часах половина шестого утра. Телевизор выключен, пустая тарелка лежит на полу перевёрнутой, рядом с ней на протёртом ковролине засохли несколько тёмных капель молока. Кофе в кружке холодный и отвратительный, но Широ допивает его до конца. Ни кислинки, ни копоти. Никакого красного. За окном только серость — дождь продолжает затапливать город, хоть и не с такой силой, как ночью. Широ берёт в руки вчерашнего журавлика, послание в котором так и не прочёл. Он ведёт большим пальцем по острой кромке бумаги и вновь откладывает в сторону. Сначала душ. Да, ему нужно в душ. Приручённый ливень. Одомашненный, удобный. Скучный. Вот что такое душ, решает для себя Широ, стоя под прохладными струями. Душ — это он сам, в то время как Акира — первозданная неукротимая стихия. Широ усмехается себе: даже сейчас о нём думает. Может, он и правда помешался? Кисть сводит такой болью, что Широ сползает по кафельной стенке на колени. Тяжело сделать вдох и почти невозможно сдерживать крик, но у него как-то выходит. В этот раз прошибает до локтя. Вряд ли это можно считать обещанной ремиссией, и Широ не хочет даже считать, сколько ему осталось в таком темпе. Он никому не позволит себя жалеть — даже себе самому. Надо просто переждать. Спустя долгие мгновения боль уходит, оставляя непривычную пустоту. Руки будто нет совсем. Странно видеть её глазами, но не ощущать физически. Широ не успевает испугаться для приличия, как пальцы начинает знакомо покалывать. Что ж, хорошо. Значит, он поживёт ещё немного. На кухне его встречают растворимый кофе и хлопья с молоком. Только на это и хватает накоплений, хотя скоро и их уже не останется: после увольнения он даже не пытался искать новую работу. Вся его жизнь сузилась до пробковой доски с материалами о деле, до сообщений на автоответчик, до бумажных журавликов из писем. Он отпивает кофе, рассматривая старые фото с мест преступлений. Открепляет от доски один из отчётов о вскрытии и думает о том, в какой именно момент сошёл с ума, раз поверил в рассказ Акиры о вампирах. — Это ненормально, Широ, — возмущалась Пидж, заталкивая тела в холодильник, — не бывает абсолютно здоровых людей. Всех тех, кого твой Акира порешал, в природе существовать не должно. Врождённое, приобретённое, хроническое — что-нибудь, да у любого найдётся. Все болеют. Не пришлось говорить «я знаю»; Пидж всё поняла по выражению лица. Сочувственно похлопала его по плечу и вышла покурить, раздумывая над загадкой. Жаль, что она так и не смогла принять ответ. «…мне должно было исполниться двадцать один на следующий день. Я думал, меня потащили на вечеринку — ну, знаешь. Хлопушки, дурацкие плакаты, торт со взбитыми сливками, и друзья кричат: «С Днём рождения, Кит!». Но у меня нет друзей, поэтому даже не знаю, чего я ожидал. Стоило напрячься, когда вместо бара меня привезли в вычурный особняк. Как ты уже понял, я наивный идиот». Широ закуривает, перечитывая. Это письмо одно из его любимых. В нём Кит впервые обращается не к абстрактным полицейским, которые могли бы прочесть его историю, а к нему лично. Это первое письмо, которое Широ прочёл после увольнения. В тот раз он впервые Акиру услышал. «— На пересечении Лексингтон-авеню с Северным Кенмором. Поторопись, пока копы не нашли тело. Если тебе ещё интересно, конечно». Он прибыл туда первым. К тому моменту Широ знал, что видит труп самого настоящего вампира, как знал, что убил его такой же вампир. Акира. Или же к тому моменту он так отчаялся, что был готов поверить даже в это. Тогда тоже лил дождь. Он вообще едва ли прекращался всё это время. Гремело так, что уши закладывало, а небо разрезало на части вспышками молний. Одна из них осветила добрую половину улицы — тогда Широ и прекратил своё существование, как личность. Тогда он увидел Акиру вживую. Не засранца, который показывал в камеру средний палец, провоцируя полицейских пристрелить его при первой же встрече, нет. Сломленного молодого парня со страниц писем, ищущего поддержки. Небо за ним прожглось фигурой Лихтенберга. Вода стекала с его чёрных волос на красную куртку, гладила светлую кожу, расчерченную шрамом на правой щеке, и Широ жалел, что не является дождём. До сих пор жалеет. Как до сих пор не может выкинуть из головы ту ночь и Акиру в ней. «Как понимаешь, я стараюсь быть в курсе расследования. Я не сталкер или типа того, просто показалось, что ты… Неважно. В общем, если ты не хочешь во всё это ввязываться, то просто забей и не забирай следующего журавлика». Широ пришёл за следующим и приходил за всеми остальными. Забирал их до появления полиции, унося с собой как сокровище, и заучивал послания наизусть. Помимо личного, Акира рассказывал об убитых. О приютах, которые те держали в качестве личной столовой, о приватных клубах, в которых забавы ради охотились на людей, о том, сколько человек в месяц «бесследно пропадает», и, положа руку на сердце, Широ был благодарен ему за каждую убитую мразь. Часть его продолжала твердить, что Акира такой же преступник и ничем не отличается от них, но другая часть знала, что это не так. Та самая, что находила Акиру привлекательным, и оттого доверия к ней было меньше. «Не хочешь во всё это ввязываться», как же. Широ влип по уши и не желает быть спасённым. Вчерашний журавлик всё ещё на столе. От пристального взгляда текст не телепортируется прямо в голову, да и бумага не загорается. Широ оттягивает момент сколько может, чувствуя, что стоит на финишной прямой. Акира ничего не говорил на этот счёт, не давал намёков, но что-то внутри неспокойно. Необъяснимая тревожность нарастает с каждым мгновением, и Широ хватает журавлика, чтобы не закричать. «…они не собирались делать из меня вампира. Я на закуску был, ну, или на первое — хер знает, какой у них там распорядок дня, я не вникал. В общем, прежде, чем меня выпили, я успел всадить одному из этих нож. Хороший клинок, острый. Он мне от мамы достался. Всё её наследство: ножик да красивые глаза. Ничего из этого меня в итоге не спасло. Я умирал. В грязном подвале, высосанный хре́новыми упырями, и так обидно было из-за этого, пиздец. Наверное, это смешно — вроде и знаю, что считай сдох, но всё равно цепляюсь, хоть и жить-то мне не за чем. Короче, тип, который меня туда притащил — тот самый, которого я порезал — ещё и на спину мне плюнул, сука. А мне так хотелось пить, что я не побрезговал слизать с пола кровь, которая с него натекла. И в итоге я не умер? Хотя учитывая, кем я стал… Лучше бы умер». Был бы он рядом, Широ обнял бы его и попросил больше никогда так не говорить. Акиры рядом нет. Их связь односторонняя; всё, что у него есть — это сообщения на автоответчик и письма-журавлики. Собственные мысли одновременно всё больше и меньше кажутся нормальными. Пожалуй, хорошо, что у них всё так. При личной встрече Широ наделал бы глупостей и наверняка не жалел бы об этом. Трель телефона отражается от пустых стен эхом. Широ знает, кто это. Он мог бы снять трубку и поговорить напрямую. Выяснить у Акиры, что происходит с ним и между ними, спросить, снится ли он ему тоже, но у них есть негласные правила. Широ держит себя в руках и готовится слушать, где забирать следующий журавлик. «— Погода сегодня совсем дрянь, не находишь?» — Акира тяжело и длинно выдыхает. Несколько мгновений слышно только как капли дождя разбиваются о жестяную крышу телефонной будки. — «В общем, этот был последний. Исключая меня, хах. Будем считать, что я избавил этот город от вампиров и всякое такое», — Он снова замолкает, а затем продолжает уже тише: — «Я… зайду к тебе сегодня. После заката. Приготовь оружие. Это важно. Очень. И заранее прости». Сообщение заканчивается, а Широ не знает, что и думать. Оружие? Он хочет честного боя, что ли? Это приятно, конечно, но Широ не хочет сражаться с ним. Попросту не стал бы. Даже если бы от этого зависела его жизнь. Так уж вышло, что Акира стал неотъемлемой её частью. Не будет его — не будет и Широ. Впрочем, учитывая, как прогрессирует болезнь, он и без этой дуэли долго не протянет. Словно в подтверждение, руку простреливает болью. Широ привычно давит на запястье и думает о том, что раз уж ему будет суждено сегодня умереть, то стоит сделать это красиво.