Стерильные коридоры зала исследований встретили Марию резким химическим запахом. Как в первый день. Сейчас она даже не замечает его. Не дёргается даже, когда слышит громкий отчаянный крик из-за плотно закрытой двери операционной.
Леди Мария пришла сюда помогать тем, кому эта помощь была нужнее всего.
Следить за пациентами непросто. Ей не до конца понятно, что с ними происходит, что планирует делать церковь. У них на головах грубая, перепачканная в крови мешковина. И из-за того, как что-то под ней извивается, пульсирует хаотично, Мария почти не хочет знать, что там. Так что она просто остается рядом. Разговаривает, утешает и убеждает, что все еще будет хорошо.
Палаты набиты до отказа. В одной может быть до двадцати человек. Основная масса пациентов просто лежит. Особо буйные привязаны толстыми кожаными ремнями к постелям. Они по большей части лишены зрения и ориентируются по слуху. Слепота для них скорее благо, думает Мария, хотя ее и коробит от таких мыслей.
Есть отдельная небольшая палата. Из нее часто доносятся всхлипы и крики, там всегда должен кто-то дежурить. В нее нельзя приносить ничего острого. Ничего, чем можно покончить с собой. Пациенты в этой палате зрения не теряли. Впрочем, тем, кто находится здесь слишком долго, не нужны глаза, чтобы увидеть, куда оно все катится.
У подножья лестницы Марию кто-то аккуратно дергает за рукав.
— Вы не видели мои глаза? Я обронил их и теперь все такое бледное. — голос у безглазого был разве что слегка обеспокоенным.
Они все постепенно сходили с ума.
Леди Мария вовсе не сбежала малодушно от собственных страданий.
Ее успокаивают диалоги с Аделиной. Бывшая кровавая святая пока вполне в своем уме, ее голос звучит успокаивающе. Она не просит прекратить ее мучения. Мария даже отдает ей ключ от балкона, чтобы подбодрить ее. Как символ надежды. Надежды на что?
Выйти на балкон Аделине было не суждено.
У них отваливаются головы. Отмирают. Тело, как впрочем и мешок, названный головой, остается активным. Ее выворачивает наизнанку, когда она впервые видит сам процесс. Мерзкое вязкое отвращение подкатывает к горлу и стекает ледяным липким потом по спине. Она почти не может больше игнорировать очевидное. Впрочем, у леди Марии много талантов.
— Слушай внимательно, и ты тоже услышишь. Звук воды.
Она ночует в мансарде часовой башни, живет в исследовательском зале. Существует только в рамках его стен, как призрак, поддерживающий умирающих. Раньше ей снились кошмары о резне в рыбацкой деревне. Вскрытый труп неизвестного беременного существа, оставленный гнить на песчаном берегу. Плод. Рыбьи лица, искаженные невыразимой ненавистью.
Теперь зловоние рыбной гнили перемешивается с резкой стерильностью больницы. Бульканье разбавляется разноголосьем агонизирующих криков. Темная чавкающая бездна приходит к ней избавлением в дни, когда ее воспаленный мозг уже не может создать ей очередной кошмар.
У Марии не ладится со сном.
Ракуё, ее любимый клинок, как нож сквозь масло проходил сквозь рыбоподобных чудовищ.
Пациентов разрубать было бы, наверное, еще проще.
Стакан с водой падает и разбивается. Громко. Внезапно.
Плюх.
Ракуё лежит на дне колодца.
Мария так и остается стоять с протянутой вперед рукой. Осколки стакана шуршат под босыми ногами. Бесцветное становится алым.
Медленно по крупицам осознает и собирает с пола.
Она как будто спит, но совсем не может спать. Видит себя со стороны. Так далеко.
Все как через толстый слой воды.
Кап
Помогать другим, чтобы искупить свой грех.
Кап. Кап
Держать умирающего за руку, чтобы не схватить себя за горло.
Эгоизм. Лицемерие.
Им с самого начала не нужна была помощь.
Кап. Кап. Кап
Ей не хватит сил, избавить их от страданий. Как она сбежала от собственной памяти, так сбежит и от своих пациентов.
Руки у нее и вовсе не дрожат. До горла дотронулось лезвие и взрезало кожу.
Это почти вздох облегчения вытекает на белую рубашку.
Кап-кап.
Красное. Вино в бокале. Кровь.
Старая фотография в рамке.
Старый труп скрестил ноги на стуле.
В этой часовой башне не бьют часы.
Из нее Леди Мария уже никуда не сможет сбежать.
