nothing is wrong

Кэйя, танцующий под старое диско, играющее на пластинках. Кэйя, плачущий со смерти животных в фильмах и кричащий «Давай, убей его к чертям!» во время очередного просмотра Джона Уика. Кэйя, улыбающийся и глядящий в удивлённые глаза Дилюка. — Что такое? — спрашивает он. Рагнвиндр же, по неизвестной причине, не может поверить своим глазам. Он тянет на себя юношу — такого худого, эфемерного, если неосторожно будешь вести себя с ним — сломается, — и целует его, дыша ароматом васильков в чужих волосах. — Ничего. Сам по себе Кэйя — не лёд, а вода, меняющая форму и температуру каждую минуту, или, даже, нет, каждое мгновение. Его глаз бога — формальность, случайный инцидент, и Дилюк, помня о событиях прошлого, желает больше никогда не повторять случая, благодаря которому названый брат получил возможность попасть в Селестию. Им бы, наверное, поменяться своими способностями. Дилюк уверен, что пышущее в Кэйе пламя хорошо сработалось бы с другим элементом. Ведь, как тот не преминул напомнить, сам Рагнвиндр был той ещё «ледышкой». — Пошли на скейте кататься, — крикнул юноша, заглядывая в окно кухни с улицы. Он погладил проходящего мимо Персика, рыжего ласкового кота, после чего зарылся носом в его шерсть и помог спуститься на асфальт. — Мне нужно посуду домыть, — спокойно произнёс Дилюк, поправляя закатанные рукава. — Да потом домоем, архонты, Аделинда простит нам небольшую вольность! — Мы не сможем всегда полагаться на Аделинду. — Она старше тебя на пять лет, уверен, ещё какое-то время сможем. Дилюк вздохнул, однако лёгкая улыбка всё равно коснулась его лица. Он отложил тарелку и взглянул на оставшиеся стаканы. В целом, это не заняло бы больше минуты, но... Впрочем, к чёрту посуду. — Только я не умею на скейте, — сообщил Дилюк, позволяя Кэйе вытащить себя через окно (ведь дверь была слишком далеко). — Я тоже! — заулыбался юноша. — Научимся, боже. Ещё, знаешь, цветов наберём, сесилии в июле как раз цветут лучше всего. — Июле? Дилюк занервничал. Июль, июль... Что не так? Кэйя, шедший спереди, слегка напрягся, и улыбка его стала беспокойнее. — Ну да, конец июля же. Ещё половина лета впереди. Половина лета. До чего? Сердце сжалось в груди. Он не мог вспомнить, что произошло. Но... в конце августа что-то случится. У Дилюка есть планы? Надо проверить календарь. Парень останавливает торопящегося Кэйю и тянет за руку на себя. — Мне нужно посмотреть список дел на август. Кэйя держит его руку и продолжает двигаться в сторону асфальтированной тропы, подбирая на ходу лежащий у калитки скейтборд. — Потом посмотришь, пошли! Он так уверен в себе, но Дилюку кажется, что это напускное. Впрочем, юноша позволяет себе отпустить незнакомую тревогу и продолжить путь. Они провозились со скейтом до глубокой ночи, после чего сидели в Спрингвейле у озера, не заметив, как наступил рассвет. Их жизнь была наполнена счастьем, и Дилюк не знал времени лучше, чем то, что он провёл с Кэйей. Вот только... Уже заканчивался август. Кэйя становился всё страннее с каждым днём, словно увядающая бабочка, готовящаяся к спячке или смерти. — Кэйя, — прошептал Дилюк утром 30-го числа, когда они сидели на побережье, — что происходит? Мир вокруг расплывался. Память отказывалась работать, из-за чего воспоминания крутились и перемешивались. — Сегодня мы начнём всё заново, — засмеялся хрипло Кэйя. — Мир затопит солнце, а старые мечты вернутся под воду. Он принялся шагать прямо в одежде всё дальше на глубину. Обычно, когда вода оказывалась людям по шею, они начинали всплывать, однако Кэйя, словно камень, утопал всё ниже и ниже, пока макушка его не начала скрываться под синей гладью. Дилюк не мог пошевелиться. Его словно приморозило. Солнце ослепило глаза, после чего... Кэйя исчез.               Кэйя, танцующий под старое диско, играющее на пластинках. Кэйя, плачущий со смерти животных в фильмах и кричащий «Давай, убей его к чертям!» во время очередного просмотра Джона Уика. Кэйя, улыбающийся и глядящий в удивлённые глаза Дилюка. — Что такое? — спрашивает он. Рагнвиндр тянет на себя юношу — худого, эфемерного, если неосторожно будешь вести себя с ним — сломается, — и целует его, дыша ароматом васильков в чужих волосах. — Ничего.