***
Что было в казино, Нагито не запомнил. Нет, серьёзно. События, произошедшие часами ранее, размывались в разуме Комаэды. Да, он вроде бы переспал с незнакомцем и, кажется, увидел Джунко после этого, но здесь нить оборвалась. Только морозный январский воздух вернул беловолосому способность нормально мыслить, поэтому сцены, разворачивавшиеся вне стен игорного заведения, были более-менее ясны. Юноша подъехал к дому на такси, расплатился и вышел. Дверь небольшой жёлтой машинки закрылась, оставив кошмарно-белого парня одного: водитель даже не спросил о самочувствии явно нездорового пассажира, а тот, конечно, и рассказывать не стал. Ох уж это потрясающее равнодушие мегаполиса: пропадёшь — не заметят. Беловолосый зашёл в жилище — дверь приветственно скрипнула. Кажется, почти сразу после этого у Нагито резко ухудшилось самочувствие — причин, естественно, было безумно много: от недоедания до перенапряжения, — и он потерял сознание прямо посреди коридора, ударившись головой о холодный деревянный пол. Создавалось впечатление, что температура в доме была такой же, как и на улице, если не ниже. Если бы модель не валялся в отключке, то определённо бы дрожал от холода: сложно сказать, какой вариант был лучше. А дальше... Что же было дальше? Ах да, он очнулся минуты через две, вот только вставать не спешил — сил совсем не было. Студент лежал какое-то время, прежде чем его начало клонить в сон: так Комаэда и задремал в зимней одежде и розовых очках, словно человек, явно перебравший с алкоголем. Ничего не поделаешь — парню было реально плохо, энергия сейчас казалась слишком ценной, чтобы тратить её на движения. Продлился такой отдых, правда, недолго. Очнулся юноша резко, будто бы от кошмара — хотя то, что он видел вполне можно было так охарактеризовать. Его тело окутала тревога, а сердце забарабанило в ушах. Картинка задвигалась, вновь не позволяя нормально мыслить: в сознании стали всплывать яркие кадры из ужасного сна — особенно часто появлялась финальная сцена. Та, где он убивал Эношиму. Руки Комаэды от этого дрожали, покрытые фантомной кровью. Нет! Нет-нет-нет! Это был не он — он не убийца! Нет-нет-нет! Единственное, чего хотел модель — смыть всю эту кровь с себя, смыть все эти чёртовы грехи, оставленные виной... Он был преступником, которому нужно было очищение! Нагито забежал в ванную. Во сне он отмывал грязь, в жизни — следы своего преступления. И вот опять: медленно распахнув глаза, юноша посмотрел на свои руки. Тревога, что прикрывала своим телом боль, исчезла, оставив Нагито совсем одного. Его верным спутником стало отвратительное жжение, что красными пятнами расползалось по коже, заставляя руки буквально неметь. Сложно сказать, была ли там кровь, но, кажется, ответ положителен — да, была. Багровые пятна всё же контрастировали с более светлым и нежным скальпом, но это больше походило не на царапины, а на следы уколов — точечки были небольшими и круглыми. Интересно, как же так вышло? Нагито не знал. Наверное, ему было абсолютно всё равно, ведь существовали вопросы и поважнее. Например, что, чёрт возьми, произошло? Почему он решил содрать с себя кожу? Ладно, вероятно, это легко объяснялось пережитыми стрессами — проблема была лишь в том, что такой способ борьбы с напряжением порождал лишь ещё большее напряжение. Иными словами, организм парня, стараясь спастись, лишь сильнее губил себя, создавая тем самым новую почву для стрессов. Комаэда бросил мочалку себе под ноги: было не до порядка — юноша чувствовал себя просто отвратительно. Он устал. Устал до такой степени, что казалось, будто в его голове рос бамбук, который подобно острым кольям протыкал черепную коробку, затрудняя мыслительные процессы. Болела голова, болело горло, болели руки, болел, чёрт возьми, зад. И что самое ужасное — жизнь болела. Мария из сна была права: Комаэда разрушал сам себя, и никто не хотел на это смотреть, бросая юношу на произвол судьбы. Одиночество — это то, чего студент боялся больше жизни. Одиночество — это то, что он получил. Закон подлости, не иначе. Так, по крайней мере, парень думал до тех пор, пока ему не позвонили. Телефон, который, что удивительно, не был переведён в беззвучный режим, весело загудел, разрушив боль, тревогу и стебли бамбука. Нагито в удивлении распахнул глаза, с опаской прижав руки к груди. «Нанами-сан» — раньше контакт назывался по-другому, но теперь юноша не имел никакого права обращаться к девушке неуважительно: слишком много боли он ей причинил — высветилось на экране. Чиаки, милая и добрая Чиаки, которую модель назвал «подсоской» и смешал с грязью. Такой прекрасный человек, как она, решил позвонить мусору, вроде Комаэды? Вполне возможно. Вопрос был лишь в том, стоило ли отвечать. Красная кнопка, «сброс», могла обречь юношу на вечное одиночество, равное смерти в агонии, а зелёная... Зелёная кнопка, «приём», означала, что страдать будет уже Нанами, которая буквально станет опорой для Нагито, его маяком. Может, стоило побыть эгоистом? Хотя бы раз. Стиснув зубы и сжав полы куртки болезненно-серыми пальцами с короткими расслоившимися ногтями, студент выбрал второй вариант, приняв вызов. — Алло? — хриплый от длительного молчания голос разнёсся по всей комнате и, оттолкнувшись от стен, вернулся к говорившему. — Нагито? — спросила геймер. К чему все эти вопросы — она ведь знала, кому звонила. — Да, — надрывисто подтвердил парень, укутавшись в совсем не гревшую верхнюю одежду: его внутренняя — или, что правильнее, сердечная — температура была куда ниже комнатной. — Ты что-то хотела? — юноша старался быть холодным, но получалось плохо: даже ледяная душа имела чувства. — Хотела, — эти тепло и свет походили на иллюзию, что была слишком красивой для снежного королевства. — Мы можем встретиться? — неужели розовласая так много сидела в интернете, что научилась передавать эмоции через толщу экрана? Сейчас, например, Комаэда отчётливо видел улыбку. — Зачем? — нет, не тот вопрос. «Зачем это ей?» — вот, что важно. — Хочу увидеть тебя, — мягко ответила девушка, — мы ведь друзья. — Друзья... — повторил юноша нечётко и неуверенно, будто бы пробуя это слово на вкус. — Я согласен, — резко ответил парень, потерев глаз рукой, что ранее сжимала куртку. — Спасибо, — ответила геймер после короткого молчания. Абстрактно эта благодарность значила много, фактически — ничего. И слово это должно было вылететь из уст модели, ведь оно стало именно его спасательным кругом. — Встретимся у пруда Синобадзу через часа два? — спросила девушка. Биение её живого сердца чувствовалось даже сквозь километры, что разделяли ребят: это заставляло Нагито верить, что Нанами не предаст, не обманет. — Хорошо, — последнее слово, наспех нажатая кнопка сброса и телефон, откинутый на коврик в ванной. Да, Комаэда эгоист, но его винить не стоит: все хотят быть счастливыми. Юноша вздохнул и накрыл глаза ладонями. Жжение от рук перешло к очам, наполнив их влагой. Слёзы не текли, скапливаясь на нижнем веке, — никаких рыданий, ведь знаете... Мальчики же не плачут. Не плачут, нет. Чёртово стереотипное общество... Краснота сошла с кожи, оставив кошмарно выглядящие раны, что напоминали окрас маисового полоза — змеи оранжево-кирпичного цвета с чёрными полосами, окружавшими красные пятна. Комаэде почему-то показалось, что это было похоже на ожог, хотя описание не соответствовало ни первой, ни второй, ни третьей, ни четвёртой степени. Основные раны — места, в которых Нагито протёр эпидермис — были разных оттенков коричневого, вокруг них находились созвездия кровавых точек, обрамлённые раздражённой кожей. Свежая рана выглядела, мягко говоря, неприятно. Юноша попытался опустить рукав куртки, дабы оценить возможность прикрытия того, что он натворил. Боль была сильной, но не адской, а оттого и терпимой, поэтому, сжав кулаки, парень быстро поправил верхнюю одежду. Вздыхать с облегчением, правда, было рано, ведь от соприкосновения с тканью кожу жгло, но всё было в порядке. Боль уже давно казалась нормой. Боже, неужто Нагито — мазохист? Забавно. Парень улыбнулся, стащив с макушки разбитые очки: может, стёкла треснули, когда он упал, а может... Впрочем, какая разница? Сломанная материя — меньшая из проблем. Сжав в руке оправу, Комаэда надавил на стекло, превратив некогда цельные линзы, цвет которых как-то слишком резко смешивал в себе счастье и яд, в осколки. Вот так разрушились очки — вот так разрушился и Нагито. Может, белая кофта уже давно покрылась красными пятнышками, которые причудливыми узорами расползлись по ткани, словно звёздочки по небу. А ведь правда: если посмотреть на цвета в инверсии, то белый станет чёрным, а багровый — блёкло-голубым. Настоящий космос на руке. Так по-детски прекрасно. Так по-взрослому глупо. Студент усмехнулся своим мыслям и, схватившись за бортик ванной, медленно и с большим трудом поднял своё истощённое тело. Чтобы пешком добраться до парка Уэно, где и располагался пруд, юноше нужно было чуть больше часа, поэтому минут тридцать у него точно было в запасе. Улыбка беловолосого была до ужаса глупой, ведь дружба не панацея. Конечно... Конечно, не панацея, но что-то в ней есть, согласитесь. Что-то очень близкое к настоящему чуду. Представление о том, что ты кому-то нужен, реально согревает, заставляя таять лёд, родившийся из осколка, однажды рассёкшего грудь. Шрамы не затягиваются, а боль уходит. Да, всю жизнь Комаэда будет вспоминать о том, что совершил, но воспоминания эти будут по-доброму грустными, мотивируя не съедать себя изнутри, а идти вперёд. Так, наверное, и работает человеческое существование.***
Двенадцать дня. Солнце светит, но не греет, словно огромная небесная лампочка. Юноша ёжится, проклиная себя за то, что не надел пальто. На улице, впрочем, не так уж и холодно: температура примерно десять градусов по Цельсию — токийские зимы всегда относительно тёплые. Лучики бликами отражаются от воды, заставляя её блестеть, словно драгоценность. Прекрасные пейзажи парка вызывают улыбку, связанную с осознанием того, что Комаэда живёт в таком очаровательном месте. Мир вновь искажается, но это не выглядит плохо: просто всё кажется более ярким, насыщённым, живым. И впервые за долгое время юноше не хочется подставить слово «слишком». Всё именно так, как надо: наконец-то нет избытка. Вдыхая свежий зимний воздух и выпуская облачко пара, парень с каким-то особым трепетом подходит к берегу и смотрит на своё отражение, выглядящее скорее как труп, а не как человек: сейчас эта кислая мина отчего-то кажется гораздо живее, чем то прекрасное и бодрое личико из сна. Трупная серость, что так привычно заслонила собой здоровый румянец, куда лучше кошмара, замаскированного под мимолётное счастье, которого, возможно, никогда и не было. — Привет, — раньше так неожиданно появлялась Эношима, но прямо сейчас за спиной парня стояла совсем не она. В голосе человека, что окликнул студента, нет ехидства или скрытой агрессии, но зато там есть тепло, которое напоминает о доме. Нет, не о том одиноком и сыром здании, в котором вырос Комаэда, а о настоящем доме, живом. — П-привет, — дрожь от неуверенности в голосе умело замаскирована под последствия переохлаждения. — Долго тут стоишь? — улыбается геймер, подходя поближе к другу. — Нет, минуты две или три, — и юноша даже не врёт, не желая начинать восстановление отношений с неискренности. — Отлично, — радуется розоволосая. — Может, пройдёмся по парку и попробуем поискать лавочки? — предлагает она, беря Нагито за руку. И нет в этом жесте ничего романтичного — здесь кое-что гораздо более серьёзное, чем простая лирика. Маленькое действие заменяет тысячи слов поддержки и миллионы объятий: оно отражает готовность быть рядом, которая для юноши важнее собственной жизни. Комаэда кивает, и они с Нанами начинают свою молчаливую прогулку. Может, прохожие принимают их за счастливую парочку, а может, за дружных братишку и сестрёнку — неважно. Мнение людей — это мнение людей; оно не влияет ни на что, лишь создавая мнимые глаза, что следуют за каждым по пятам. Деревья отбрасывают тени, что делают мир лишь контрастнее и красивее. Кожа Чиаки сливается с кожей Нагито: они оба выглядят больными от чрезмерной бледности, но никого это особо и не смущает. Да, питание и режим сна стоит нормализовать, и, возможно, ребята займутся этим когда-нибудь, но сейчас фокус находится не на белизне, а на сплетённых пальцах. И видны в их хватке отчаяние и надежда, страх потерять и счастье быть вместе, узы и преграды. Руки и улыбки создают атмосферу опасной близости, и кажется, что стоит лишь на секунду ослабить хватку, как счастье ускользнёт, оставив всех с ощущением внутренней пустоты. Так глупо надеяться на счастье. Или всё же не глупо?.. Кто знает. — Тут так красиво, — девушка садится на первую попавшуюся скамейку. Так делает и парень, следуя её примеру. — Да, — как-то загадачно протягивает он, смотря на прекрасное небо. Голубой — символ одухотворённости и спокойствия — завораживает, заставляя людей поднимать свои взгляды и любоваться миром, что развивается прямо над их головами. Забавно правда, что истинный цвет небосвода — фиолетовый — символ мудрости. Дело в том, что частички воды, содержащиеся в воздухе, поглощают и рассеивают свет. Представьте себе радугу: снизу доверху длины волн каждого её оттенка увеличиваются, а от этого зависит то, насколько хорошо рассеивается тот или иной цвет. И так выходит, что именно голубой предрасположен к рассеиванию, поэтому-то мы и видим небо вот таким. Вроде бы в обычном пространстве над нашей планетой не должно быть ничего такого, а оказывается, что и у него есть секрет. Он так же двояк, как и многие люди: мы, видя иллюзию спокойствия, даже не замечаем, что под ней скрывается ядро знаний, которое питает всё человечество. Как прекрасен мир, где ничто не существует просто так. — Нагито, — Нанами кладёт розовую макушку на плечо друга. Если бы Хината увидел это, то, быть может, стал ревновать: настолько гармонично сейчас выглядят ребята. — М? — лениво спрашивает парень, замечая вдалеке двух девушек, прогуливающихся вместе. Возможно, ему кажется, но эти блондинки чем-то напоминают знакомых Хинаты. Как же их зовут?.. — Ох, посмотри, — она кивает в сторону подруг. — Это же Миу и Каэде, разве нет? Хаджиме говорил, что ты тоже с ними знаком, — сказав это, она замолкает и поворачивается в сторону Нагито, как бы ожидая подтверждения. — А-ага, — робко реагирует парень, неловко потирая затылок правой рукой. — Если тебе неудобно, то мы можем отойти подальше от них, — предлагает Чиаки, соблазяя юношу этими словами. Он, решая бороться со своими слабостями, качает головой. — Нет, всё в порядке, — на выдохе говорит студент, отчаяннее хватая чужие пальцы. — Ладно, — с улыбкой соглашается геймер. — Я хочу поговорить кое о чём, — размеренно продолжает она, а сердце Комаэды в это время сжимается. Обычно у диалогов с таким началом не бывает хорошего конца. — О чём же? — сглатывая ком, парень отворачивает голову от подруги: жалкая попытка скрыть собственное волнение. — Что происходит? Вдох. Выдох. Контрольная улыбка. Поворот. — А что происходит? — ох, Нагито, ты совсем разучился врать. — Что происходит с тобой? — уточняет она, прекрасно осознавая, что парень понял суть её вопроса. — Со мной всё хорошо, — чеканит модель, хмурясь: мягкое облачко, на которое он похож из-за своих белоснежных волос, превращается в грустную серую тучу. — Я же вижу, что нет, — сама мягкость, хоть вместо подушки используй. — А ты посмотри получше, — человек не кукла, его не починишь. Однажды Комаэда сломался и, очевидно, это навсегда. На что он вообще надеялся?.. — Смотрю, – тёплые даже в холодную погоду руки дотрагиваются до ледяных. Студент вздрагивает и с ужасом одёргивает кисти. Как мило, разрушает сам себя. — Нагито, — улыбается, несмотря на очевидное пренебрежение. Что же... Юноша тоже улыбается. Всегда. — Отталкиваешь меня? — со смехом спрашивает девушка, теребя ткань своих светло-коричневых брюк. — Нет. — Врёшь, — и снова этот смех. В нём нет издёвок или злорадства, лишь нескрытое веселье. — Нет. — Прошу, На-... — она просто хочет знать правду. — Я уже девятнадцать лет Нагито! — грубо отвечает парень, потирая переносицу. — Чёрт, — теперь его ладони прикрывают лицо, а краешки пальцев зарываются в спутанные волосы. — Прости... — и голос его звучит обречённо. — Я... Я не хотел кричать, — это чистая правда. Комаэда просто чертовски плох в том, чтобы контролировать или скрывать свои эмоции. — Всё в порядке, — вновь приближаясь к другу и обнимая его сбоку, убеждает Нанами. — Эй, Чиаки, Нагито! — к ребятам подходят девушки, что ранее беззаботно гуляли у пруда. — Ну привет, сучки, — в своей манере здоровается Ирума. — Чё вы тут сидите, обжимаетесь? — с наглым смехом интересуется она. Удивляет лишь одно: Миу не сказала нечто вроде «вы ещё потрахайтесь здесь», как частенько делала. Может, стала скромнее? — Вы ещё поебитесь здесь! — ах, ну да. Не стоит делать поспешных выводов. — Мы тоже рады вас видеть, — мило улыбается Нанами, переводя взгляд на подруг. Комаэда лишь поднимает голову и кивает в знак приветствия. — Выглядишь уставшим, — явно обращаясь к юноше, замечает Каэдэ. — Всё в порядке? — кивок. — Уверен? — ещё кивок. Глаза смотрят в пол, а взгляд потерянный, словно у ребёнка. Врёт модель, впрочем, не лучше шестилетки. Акамацу и Чиаки нервно переглядываются, а Миу даже не язвит, что уже говорит о достаточно сильном волнении. — Ты уверен, что всё в норме? — вдруг спрашивает Ирума, садясь с правой стороны от студента. — Нет, не то чтобы мне не похуй, просто... — оправдывается блондинка, замечая удивление в глазах Нанами и Нагито. — Просто иди нахуй и отвечай на вопрос! — с видом победителя заявляет она, всё же обеспокоенно косясь на беловолосого. — Всё правда хорошо, — нервно улыбается модель, теребя подол куртки. — Мы же видим, что нихуя не в порядке, — раздражённо заявлет Ирума, хватая беловолосого за правое предплечье — то место, на котором прямо сейчас располагается относительно свежая рана. Комаэда слегка кривится, стискивая зубы, — девушки это замечают. — Миу! — возмущается Каэдэ. — Не так сильно — ты делаешь ему больно! — Да я даже не надавила! — парирует доводы блондинка. — Нагито? — окликает парня Нанами. — Можешь показать руку, пожалуйста? — чёртова мисс проницательность... Вот как... Как она поняла хоть что-то лишь по одному жалкому выражению лица? — Зачем? — делает из себя дурачка парень, невинно, но при это напряжённо улыбаясь. — Я же видела, что т-... — она хочет договорить, но Ирума, не привыкшая к подобным сюсюканьям, резко закатывает рукав тёмной куртки, открывая всему женскому коллективу обзор на рану, уже покрывшуюся коричневой корочкой. Каэдэ удивлённо распахивает глаза, а Чиаки грустно усмехается. — Пиздец, — весьма характерная для Миу реакция. — Просто... — Нагито хочет оправдаться; его глаза бегают по всему парку, будто ища здесь ответ. — Не оправдывайся, — нежно, почти по-сестрински, говорит Нанами, поглаживая чужое плечо. — Тебе реально повезло, что ты знаком с таким гением, как я, — неожиданно восклицает Ирума, начиная копаться в сумочке, что висит на её плече. — Держи, Хуито! — в руки Комаэды попадает заживляющая мазь. Это заставляет Каэдэ усмехнуться. — Чё ржёшь, Бакамацу? — наигранно раздражённо интересуется блондинка, разглядывая свою подругу. — Ты иногда такая мамочка, Миу, — с уже открытым и искреннем смехом поясняет она. А Миу даже как-то и не отрицает, улыбаясь своим собственным мыслям. — Может, посидите с нами? — предлагает Чиаки. Девочки переглядываются, и Каэдэ счастливо даёт согласие и за себя, и за Ируму. А Нагито почему-то даже и не сомневается, что остаток субботы будет радостным. Всё-таки знаете... Надежда на счастье — это здорово. К чёрту сомнения: надо идти, пока есть дорога. Любая ссадина стоит того, чтобы пробить себе путь от тернии к звёздам. Неважно, как больно и как тяжело. Нет смысла плакать, даже не пытаясь преодолеть то, что кажется непреодолимым, потому что, знаете, внешность обманчива. Возьмём, например, небосвод: вещь это, кажется, абсолютно простая, вот только дно у неё двойное, как у шляпы фокусника. Отличие лишь в том, что за первой преградой сидит не условный кролик, а новый смысл, который заставит не просто посмотреть на мир под другим углом, а вообще стереть все эти кошмарные углы, тем самым убрав ограничения. За спокойствием голубого цвета скрывается мудрость фиолетового, за безумием Миу — её заботливость, за неразговорчивостью Чиаки — мягкое и нежное сердце. Нагито не знает, что скрывается за ним самим, но ответ на этот вопрос, быть может, разрушит все слои льда, смешанные с огнями сумасшествия, что оплетают его мозг, сердце и душу. Студент обязательно справится, открыв в самом себе второй цвет неба.