— Спасибо, — юноша быстро принимает из рук молоденькой продавщицы — кажется, иностранки — небольшой пакетик пастельно-голубого цвета.
— Буду ждать вас снова, — такие слова, вероятно, необходимы, чтобы создать иллюзию нужности конкретного покупатель и как бы показать: «Если некуда идти, то иди к нам тратить свои деньги».
Нагито ничего не отвечает, не считая необходимым как-то реагировать на стандартные фразочки любого человека, работающего в сфере услуг.
Солнце приближается к линии горизонта, стремясь скрыться за деревьями: до заката ещё далеко, но каждый миг приближает момент прощания с небесным светилом. Пакет шуршит, качаясь из стороны в сторону, но Комаэду это особо не беспокоит — на кончиках его пальцев зарождается новая жизнь, поэтому старая со всеми её ненужными тревогами летит к чертям.
Парень слишком устал. Он решил начать всё с самого начала — чистого листа и свежих чернил. Сил смеяться над своими проблемами не осталось. Впервые он смог прямо, без шуток, оскорблений и прочих защитных механизмов, которые, признаться, не были абсолютно здоровыми, сказать человеку, что ему дерьмово.
В неспокойной душе Нагито переменилось многое, но в реальности, увы, — ничего. Родителей он по-прежнему видел крайне редко, зато теперь ему частенько счастливилось лицезреть до боли неприятное, но несомненно симпатичное личико одной определённой старшекурсницы. Мисс Эношима радовала его своим присутствием чуть ли не каждый божий день... Ну, вообще не совсем его, а казино, куда Комаэда продолжал ходить за неимением других вариантов. Нет, варианты, конечно, может быть, и имелись, но юноша определённо побаивался последствий даже самых обдуманных действий.
Собственно, локация личного ада юноши и была местом абсолютно неизменным. Сколько бы он о ней не думал, каждый раз хотелось выкрикивать слова, от коих у его матушки да батюшки ушки повяли бы — стабильность, чёрт бы её побрал.
Вещи, там происходившие, взрывали мозг, словно маленькие красные динамиты из детских мультиков: и нет, речь шла вовсе не о проституции или любых других незаконных вещах. Дело было в людях.
Нагито встречал в казино всё больше своих одногруппников и одногруппников Джунко. Например, первой, кого парень увидел после инцидента на крыше, была Селестия Люденберг, чей чёрно-белый наряд слишком хорошо сочетался с общей атмосферой игорного заведения.
Она, если студент правильно понимал тонкости азартных игр, была дилером или же крупье – точно сказать было практически невозможно. Её вечно хитрые глаза чуть поблёскивали, пока карты лениво перетасовывались в руках. На нездорово бледном личике не было и тени живых эмоций, лишь очи представляли собой неживые кристаллы, полные драгоценной интриги. Здесь Селестия находилась будто бы на своём месте, хотя, конечно, смысла в этом особо не было — как только игра закончилась, девушка растеряла всякий азарт и, сделав своё выражение абсолютно бесстрастным, кинула взгляд на ненормально усмехнувшуюся Эношиму и отошла, кажется, в уборную.
Комаэда уже особо не удивлялся — надежда мира в стенах не самого обнадёживающего заведения уже казалась чем-то хоть отдалённо нормальным.
Ладно, Люденберг хоть немного походила на человека, что был на своём месте, а вот остальные...
Микан в обществе нетрезвой женщины лет сорока казалась... Неправильной. Хотя нет, здесь бы лучше подошли слова «гротескной», «неуместной», практически «кривой», будто холодильник невесть как попавший на «Явление Христа народу» — вроде и ладно, а вроде и бред.
Суть ясна — Цумики, мягко говоря, выделялась. Бинты на её запястьях слишком отчётливо виднелись из-под уж слишком откровенного наряда, что совсем не скрывал форм, которыми природа девушку, стоит признать, не обделила.
Микан в чересчур развратных одеждах выглядела настолько неправильно, что Нагито чуть было не подумал, что обознался. Переубедило юношу лишь знакомое выражение лица: тревожное, наполовину сумасшедшее, будто у жертвы, только сбежавшей от серийного убийцы. Несмотря на общую озабоченность, глаза красавицы казались абсолютно пустыми, словно осколки потухших танзанитов — завораживающих камней, лишённых всякой жизни.
Комаэда даже не беспокоился о том, что Цумики может его заметить: он знал — она была мёртва на все сто процентов. Тело двигалось, повинуясь чьим-то командам, а душа легко утекала вместе с кровью из раны на запястье – единственного по-медицински точного следа её внутренней гибели.
День за днём эта девушка продолжала смотреть на рассветы, но они уже не западали в её душу, как свет не просачивался в место, поглощённое тенями. Линия горизонта пропала для Микан: её кругозор сузился до границ собственной черепной коробки, где гноились остатки человечности.
Впрочем, Цумики не была последней в списке людей, что, видимо, попались в расставленные Эношимой ловушки.
Дальше становилось лишь страшнее.
Следующей «жертвой» (из увиденных Комаэдой, разумеется) стала Ибуки. Её он заметил вне стен казино. Их встреча на самом деле — если смотреть невооружённым глазом — была самой безобидной: Миода просто беседовала с Джунко, когда юноша проходил рядом... Ну, или не совсем проходил — сути это не изменило.
Всё бы, конечно, ничего, но беловолосый готов был поклясться, что видел, как Джунко передала младшей девушке коробку — на первый взгляд обычный ланч бокс. Это, пожалуй, даже мог подтвердить кто-то из людей, стоявших в коридоре. Хотя кому это вообще нужно было запоминать? Две подружки, делившиеся едой, — обычное дело, верно?.. Конечно. Вот только Эношима, делившаяся едой, была совсем другим уровнем.
Нагито не смог бы представить что-то такое, даже если бы ему предложили миллион — нет, триллион! — долларов, а тут... Никаких доказательств не было, но юноша отчего-то не сомневался: Ибуки была втянута во всю эту страшную пирамиду, во главе которой стоял всем известный враг если не народа, то Комаэды лично.
Однако и на том череда неожиданных посетителей — или, что вероятнее, работников — не совсем законного заведения не заканчивалась.
Дальше начиналось, пожалуй, самое интересное.
Мондо Овада — решительный, смелый и, кажется, пуленепробиваемый — разумеется, в переносном смысле — байкер определённо был связан с мафией. Серьёзно, в этом никто, посещавший прославленный «Пик Надежды», даже и не сомневался: крайне нестандартный внешний вид и рёв мотора, вечно преследовавший неуловимого байкера, для студентов были чуть ли не табличкой «Я чёртов преступник!», прикленной прямо к широкой спине грозного ученика.
Да, Мондо определённо был похож на лидера среди нарушителей общественного порядка, но — Комаэда готов поспорить на особняк родителей — не на мелкую сошку, слепо выполнявшую приказы надменного руководителя.
Нет, огонь в глазах этого парня горел непозволительно ярко — затушить такой было практически невозможно...
...но не для неё.
Каким бы ярким ни было пламя, ледяные искорки её глаз горели ярче; каким бы жарким ни был костёр мечт, планов и начинаний, снежное королевство, разместившееся в не менее снежных очах, замораживало его, окутывая лёгкими порывами ветра.
Нагито давно не сопротивлялся, подчиняясь вечной вьюге, но ей было мало: возможно, безжизненно бледная королева лишь мечтала создать собственного Кая, вонзив в его сердце кристально чистый лёд.
И у неё хорошо получалось... Признаться, даже слишком хорошо получалось.
На этот раз Эношима не заставляла гадать: лишь усмехнулась, будто ей было до этого хоть какое-то дело, и всучила Комаэде фотографию — не электронную, распечатанную. Блондинка, кажется, питала особую страсть к полароидным — бумага была именно такого типа — изображениям.
Впервые за долгое время голубоглазая показала: она осведомлена, что юноша вообще существует: до этого его всеми правдами и неправдами игнорировали.
Появление её, правда, горьким и болезненно наэлектризованным жгутом сдавила сердце, словно безжалостный палач. Парень не отрываясь смотрел на удалявшийся силуэт, неспособный совладать с любовью и ненавистью, что мешались в сознании.
Только потом взгляд невольно соскользнул, переместившись на кусочек бумаги — единственное доказательство тяжёлой встречи, — а там заприметил то, от чего юноша невольно поёжился.
На снимке был Мондо. От его ярких, словно пламя костра, эмоций не осталось и следа — глаза казались абсолютно потухшими, что объединяло всех людей, ступивших на путь азартных игр, — а лицо ощущалось далёким и отстранённым.
Только мелькало на фотографии что-то ещё, лужей крови застилавшее поле из завявших лепестков сакуры, и это «что-то» находилось в самом низу, будто бы скрываясь.
Да, вот оно: на горизонте маячила рука, окутанная белой тканью с позолоченными пуговицами.
Да, конечно, кто угодно мог носить подобные одежды, но — стоит взглянуть правде в глаза — лишь один любитель этих нарядов был знаком с Овадой. И этот человек — по скромному мнению Нагито — ну никак не мог быть связан с преступным миром, частью которого являлось нелегальное казино Джунко.
Речь шла о Киотаке Ишимару — самом правильном и педантичном человеке из всех, с кем был знаком Комаэда: такой считал бег в стенах университета высшей степенью беззакония, что уж говорить о чёртовом игорном заведении...
Что же... Студент определённо не знал своих одногруппников, потому что с каждым днём сомнений оставалось всё меньше — на снимке был Ишимару. Понять это было проще, чем разглядеть дыру в собственном сердце: с тех пор, как злосчастная бумажка попала в подрагивающие руки, Нагито стал наблюдать, пытаясь определить, были ли его доводы правдой.
Играть в шпиона пришлось недолго: весь вид Киотаки непрозрачно намекал, что он был в кошмарной ситуации. Лицо, раньше окутанное странной энергетической дымкой, будто бы постарело, а глаза из насыщенно-алых стали чуть ли не розовыми. Парень, кажется, перестал быть самим собой, утратив человечность.
Обнаружив для себя простую истину, Комаэда лишь тихо всхлипнул и громко усмехнулся: даже такой сильный человек, как Ишимару, пал, окунувшись в туманное отчаяние.
И как Эношима это делала?..
Нагито, честно говоря, не был уверен, что хотел знать ответ на свой вопрос, потому что, вероятно, ребята пережили то же, что и он сам.
Каждый сломался под гнётом жестокости, что сочилась из длинных, словно отобранных у хищной птицы, ноготков.
Почему Джунко делала это?.. Кто её знает.
Однажды Комаэда решил попытать госпожу Фортуну и, воспользовавшись отсутствием посторонних, спросить прямо о мотивах беловолосой бестии.
«Если бы всегда и везде был смысл, то игра бы стала чертовски скучной, не находишь?» — всё, что она ответила, совсем поскупившись на слова. Голубые глаза, к слову, на секунду до краёв наполнились глубокой печалью, словно хрустальные сосуды. Хотя, быть может, Нагито просто показалось — мало ли.
Студент понял, что не сможет узнать ровным счётом ничего — тогда и смысла пытаться, собственно, не было. Он собрался покинуть комнату, преодолев небольшое расстояние до двери, но его вдруг остановил непривычно равнодушный голос.
— Ненавидишь меня?
Она спросила, а юноша честно задумался. Ненавидит её?
— Не знаю.
— Я бы возненавидела, — озвучила свои мысли студентка, сев на дубовый стол.
— Я бы тоже, — честно признался сероглазый, а затем добавил, улыбнувшись. — Вот только тяжело ненавидеть того, кто... — он запнулся. Кто что? Беловолосый и сам не понимал. — Впрочем, знаешь... Да, я тебя действительно ненавижу, — улыбка погасла, как гасли самые яркие звёзды. Дверь закрылась с резким хлопком, не позволив парню услышать тихий смешок, который образовал новую петлю в одном слишком заполненном разуме.
— Тогда ты знаешь в чём смысл бессмысленных действий, — слова потухли, перенеся своё пламя на впитавший фальшивые улыбки дуб.
Месть — штука сладкая, но послевкусие у неё кошмарно горькое.
Но всё же Комаэде было плевать. Да, Джунко изводила его, изводила, изводила и изводила, а он накинул на плечи тёмно-зелёный кардиган и укрылся за ним, как за каменной стеной; и ничто уже не страшило, ничто не заставляло хвататься за голову, нервно выдирая тонкие прядки волос.
Нагито устал, и усталость эта окутала его с головы до ног, пройдясь по телу мимолётной пульсацией.
Он кричал, вырывался, надеялся, а потом все эти глупости канули в лету, и стало невообразимо легко, словно с его плеч свалились не просто горы, а целые континенты.
Лицо, некогда осунувшееся из-за душевных терзаний, осветилось сладкой, словно мёд, улыбкой, которая, кажется, держалась за юношу сколько он себя помнил.
Однажды она сорвалась, но больше это не повторится. Парень не позволит этому повториться: самая настоящая война начиналась прямо сейчас.
Руки хватались за пастельно-голубой пакет, что красиво переливался на солнце.
Теперь всё было правильно.
***
Комаэда не знал, почему делал это именно так: конечно, проще было сделать всё заново, но сердце отчего-то просило странных извращений.
Тонкие излишне бледные пальцы трепетно сминали кусочки материала, формируя нужную форму и перекрывая ей назойливую — и крайне неприятную — мордочку. Руки, нос и щёки Нагито покрывали кусочки коричневой глины, которой орудовал юноша — лепка была делом нелёгким, практически ювелирным, а оттого парень и не замечал — старался не замечать — испачканные поверхности: это отвлекало от основного процесса.
Юноша обклеивал брелок с монокумой слоями купленной материи, оставляя хищную — несмотря на то, что она принадлежала лишь куску пластика, пластмассы или чего бы то ни было другого — улыбку.
Сегодня Комаэда распрощается с Джунко и Монокумой — он перейдёт в сопротивление — к Нанами, оставившей двуцветного кролика в качестве своего наследия.
Оригинал Усами был давным-давно утерян, а оттого бледные руки не слишком профессионально, но практически любя, создавали свою собственную копию.
Чиаки не была мертва — её дух жил во всём, что она сотворила.
Нагито наворотил того, что уже невозможно было исправить: он, наверное, просто не умел существовать как обычный хороший человек, но его лучшая — и ныне покойная — подруга преуспела в этом за двоих.
Лепка была кропотливым делом, а оттого телефон, уведомивший юношу о приходе нового сообщения, показался лишним — он мог помешать процессу.
— Ну кто там, — больше утвердительно, нежели вопросительно протянул парень, смочив руки в заранее подготовленной ёмкости и протерев ими глину.
Пальцы потянулись к полотенцу, перенеся на него остатки влаги и липкого материала — испачкать гаджет абсолютно не хотелось, а ткань было не очень-то и жалко — и наконец-таки включили телефон.
«Привет занят?» — отправитель, которым, к слову, был Хината, то ли забыл поставить запятую, то ли решил проигнорировать её существование.
— Не очень вовремя, — выдохнул Нагито, готовый набрать ответ. В противовес его словам на лице появилась еле заметная, явно сдерживаемая улыбка.
«Привет. Нет, не занят. Что-то случилось?» — почти формальная речь слегка резала слух, не совсем подходя дружеской переписке.
Ответ пришёл почти сразу, будто бы человек, находившийся по ту сторону экрана даже не вышел из диалога.
«Нет-нет, всё в порядке. Тебя просто не было на парах, вот я и решил спросить, куда ты пропал».
А ведь и правда. Сегодняшний день, кажется, не был выходным, а значит, Нагито прогулял занятия. Ну, тут уже ничего не поделаешь... Бывает.
«Не вижу особого смысла приходить. Эти ваши учёбы не моё», — поставив в конце какой-то глупый улыбающийся смайлик, Комаэда и сам расширил свою ухмылку и нажал на кнопку «Отправить».
«... — секунду спустя ответил Хината, явно недовольный такими строками. — Хорошо себя чувствуешь? — сразу после этого осведомился шатен, вызвав лёгкий, словно морской бриз, смешок».
— Прекрасно, — буркнул Нагито себе под нос, не перенеся эти слова на дисплей.
«Замечательный день: думаю, выпить мне чаю или всё же повеситься», — примерно вспомнив слова любимого писателя своего дедушки, напечатал студент. Видимо, он не до конца осознавал, что тема суицида — да и смерти в целом — была в этом диалоге табуированной: Хаджиме не только потерял свою девушку, но и чуть не лишился лучшего друга, решившего кинуться в объятия ветра — так это по крайней мере выглядело.
«Не против, если я зайду к тебе домой и занесу конспекты?» — быстро и, стоит признать, весьма ловко перевёл тему парень, вызвав недоумённый взгляд сероглазого.
«Заходи», — беззаботно ответил юноша, хмыкнув: возможность скрасить одиночество показалась ему достаточно привлекательной, чтобы ею воспользоваться.
«Буду через 20 минут», — Комаэда удивлённо приподнял бровь. От университета до его дома идти нужно было минимум час, ехать примерно столько же. Так как же Хаджиме собирался добраться до отшиба Токио за столь короткий промежуток времени? Впрочем, юноше не хотелось об этом думать.
Он обречённо взглянул на недоделанную Усами и, тяжело вздохнув, решил, что займётся этим чуть позже.
Пальцы сами по себе потянулись к иконке Твиттера — программе, которая была способна помочь скоротать время, — а после на секунду замерли: парень, кажется, задумался, стоило ли тратить драгоценнейший ресурс на социальные сети.
Беловолосый пожал плечами: да, пожалуй, стоило.
В интернете всё, впрочем, шло своим чередом: в актуальном были аниме, политика, бредни и Genshin — боже, Нагито был уверен, что эта игра потеряет свою популярность ещё до наступления две тысячи двадцать второго года, но нет: она по-проежнему активно мелькала во всех источниках. Чудеса.
Что же, пришло время листать ленту, наполненную сценами из всевозможных игр, манг и всего того, что придумало человечество: Комаэда всё равно и половины не понимал.
***
— Привет, — распахнув дверь, юноша взглянул прямиком в глаза своего друга — бесконечные парки с абсолютно точно искусственной травой. — Проходи, — не дав Хинате вставить и слова, быстро продолжил он, отойдя от двери.
— Привет, — ступив на порог особняка и смазанно улыбнувшись, поздоровался шатен.
Нагито посмеялся, протерев левый глаз костяшками пальцев: слишком — слишком! — формально. Они будто бы являлись и не друзья, а какими-то незнакомцы, впервые видевшимися друг с другом.
Хаджиме устало вдохнул:
— Когда-нибудь я начну понимать причины и следствия твоих эмоций.
— Надейся, — его лицо вдруг стало непозволительно серьёзным, а взгляд прямым и пронизывающим. — Потому что... Ну, знаешь... Надежда — это главное, — сказал он так, будто это было не обычное предложение, а какая-нибудь мантра или, например, основное правило выживания.
Шатен поёжился от непривычного тона вечно беззаботного друга.
Комаэда же вдруг залился крайне заразительным смехом, заменив глупую сосредоточенность на обычную радость. То, как резко и непредсказуемо менялось его настроение, мягко говоря, настораживало, если не пугало.
— Да что смешного-то? — также тихо посмеиваясь от странного влияния друга, поинтересовался Хината.
— А я-то откуда знаю? — постепенно успокаиваясь, задал риторический вопрос юноша, взглянув на одногруппника.
— Странный ты, — не смог не отметить шатен, не дав мягкой улыбке покинуть свои тонкие губы.
— Да вообще... — почти воздушно согласился беловолосый, сделав большой шаг по направлению к середине дома. — Псих одним словом, — пошутил он над своим состоянием. — Пошли уже, — на выдохе предложил – при этом не оставив других вариантов — юноша.
Хината молча последовал за Комаэдой, который, что удивительно, повёл его не на второй этаж — в свою комнату, — а на кухню, что располагалась рядом с прихожей.
— Чай, кофе, коньяк? — с улыбкой спросил парень, словив удивлённый взгляд Нагито.
— У тебя есть коньяк? — сероглазый бы определённо возмутился от подобных сомнений, будь такой вопрос задан при других обстоятельствах. Сейчас же он смог лишь лаконично покачать головой.
— Нет... — он прикусил губу. — Как, кстати, и чая, а раз у меня нет ничего, то у тебя нет выбора, — со смехом оповестил парень, заправив надоевшую прядь волос за ухо.
— Предлагаешь то, чего не имеешь? Подло, — со смехом осведомил беловолосого парень.
— Ты ничего не понимаешь, это называется иллюзия выбора, — важно — но явно наигранно — задрал голову зеленоглазый.
— Иллюзия выбора была бы тогда, когда все три варианта приводили к одному исходу скрыто, а не... А не так, как у тебя, — осведомил друга Хаджиме.
— Плевать, — насыпав кофе в белоснежную кружку, студент быстро включил чайник, что стоял на плите.
Вдруг со стороны входной двери послышался резкий хлопок, заставивший улыбку Нагито дрогнуть, а Хинату — всем телом развернуться к источнику оглушительного звука.
«Кто это?» — прочитал Комаэда по чужим губам, в ответ лишь пожав плечами, мол, не знаю.
Впрочем, ответ на вопрос, поставивший юношей в тупик, пришёл сам по себе. Буквально.
— Пап?.. — глаза Нагито слегка потускнели, когда на пороге оказался его близкий родственник. — А чего ты?.. — парень толком-то и не понимал, что именно хотел спросить, просто надеясь, что его отец сам придёт к какому-то выводу.
— Это мой дом, — проигнорировав присутствие гостя, неожиданно — или всё же ожидаемо? — грубо ответил мужчина, налив в какой-то отнюдь не дешёвый бокал воду из графина.
— Ч-что-то случилось? — нервно сжав край столешницы, спросил беловолосый.
Обычно брюнет был безразличным и — если можно так выразиться — бездушным, а оттого неожиданный гнев с его стороны показался студенту чем-то чересчур сверхъестественным.
— Да вот решил с твоей матерью пообщаться по душам, но она, видимо, свой... Нет, мой дом посетить не соизволила, — залпом выпив всю воду и с громким стуком опустив бокал в раковину, процедил мужчина. — Стерва, — тихо, практически шепча, добавил он.
— Вот оно что... — Нагито нервно улыбнулся, потерев затылок. — Она что-то натворила? — предистеричная нервозность резко пропала, оставив на лице лишь невозмутимое спокойствие.
Атцуши кинул на него взгляд, который будто бы спрашивал: «Совсем дурак?». Хинату все по-прежнему игнорировали с действительно завидным успехом.
— А сам-то как думаешь? — слова брюнета были полны яда.
— Тогда не буду мешать. Мне нужно в библиотеку за материалами для колледжа, так что... Удачи, — неторопливо пожав плечами и кинув на Хаджиме взгляд, заставивший того подняться с места.
— Ты учишься в университете, придурок, — раздражённо глянув на сына, огрызнулся мужчина.
— Как скажешь, — лучезарная улыбка и взмах руки на прощание. Нагито определённо хотел убраться как можно быстрее: компания отца его не особо устраивала.
Шатен кинул опасливый взгляд на мужчину, которого увидел впервые, и пошёл к выходу вслед за другом.
Хината не понимал, мягко говоря, ничего, а грубо говоря, — нихуя, поэтому он, конечно, рассчитывал выяснить суть проблемы, пообщавшись с Нагито.
И да, у двери парень ожидал встретить спокойное и собранное — прямо как в стенах здания — лицо одногруппника. Ожидания его, увы, не оправдались.
Весь юноша был истинным воплощением нервозности: его нога быстро стучала по каменной плитке, а пальцы лихорадочно били экран телефона, набирая какой-то текст.
— Что происходит?
— Мне... Мне нужно сказать маме, чтобы она не приезжала домой. Не знаю, что она натворила, но отцу это явно не понравилось, — он продолжил печатать.
— Такое часто случается? — почувствовав в действиях друга некий профессионализм, спросил Хаджиме.
— Впервые, — коротко ответил парень, наконец закончив своё дело.
— Сам что планируешь делать?
А ведь и правда... Домой возвращаться было не слишком приятно и, возможно, даже опасно: состояние отца Нагито можно было назвать несколько неадекватным, а оттого идеи, способные посетить его голову, могли выходить за границы абсурда.
— Понятия не имею, — выдохнув через нос, почти обречённо сообщил парень.
Хината помедлил: нет, он не сомневался, просто... Неважно.
— Можешь переночевать у меня, — предложил Хината, взглянув на, пожалуй, слишком ясное небо. — Не смотри на меня так, — он затылком чувствовал пронзительное серебро чужих глаз. — Не хочу, чтобы в следующий раз тот бокал приземлился тебе на голову.
Комаэда хмыкнул.
— От меня одни неприятности, да? — в глубине души он боялся положительного ответа.
— Вокруг тебя одни неприятности, Нагито. Вокруг... — юноша на секунду прикрыл свои веки, а после, резко их распахнув, устремил взор на своего друга. — Пошли? — беловолосый замер. Ему было действительно сложно поверить в то, что забота, исходившая от одногруппника, не была очередной ложью.
Жизнь сейчас не казалась прекрасным сном, и от этого было немного легче: просыпаться обычно слишком больно.
Маленький кролик, который должен был сформироваться из глины, стал знаком мира, что мельтешил вдалеке — за самой линией горизонта.
