Молодое зло скулит и дышит На педали жмёт вперёд и ввысь Молодое зло подъезды крыши Маркеры и кровь рисуем жизнь
Пионерлагерь Пыльная Радуга – Молодое Зло
– Игорь, ты должен отдохнуть. – Знаете, сколько килограмм картошки могут вместить мешки под глазами Грома? – Нет, Игорёк, спать в моём кабинете нельзя! Всё это Гром слышал за последнюю неделю раз сто, наверное, не меньше, и в целом был согласен. Ему определённо нужно отдохнуть, но как тут отдохнёшь, когда дел по горло, и все не закрыты, и висяки ещё за половину отдела подчищать, ёпт вашу мать, и когда тут мало того, что жить, когда тут спать вообще? Конец квартала близко, и слава богу, что теперь за бюрократическую писанину можно Дубина засадить. Не за спасибо, понятное дело, теперь уже от него не получится так просто отмахнуться и послать делать скучную работу просто потому что злой дядя майор сказал. Но это уже что-то. Сегодня, впрочем, был очень хороший день. За раз удалось закрыть целых три дела, потому что они оказались, пусть и косвенно, но связаны между собой, но два из них висели мёртвым грузом уже два месяца, а потому Игорь чувствовал такое облегчение, которое в принципе было сложно с чем-то сравнить. Бальзам на израненную душу. Сметанка для котика. Шаверма для майора Грома. Вот шавермой он и пытался насладиться, и в целом этой прекрасной тихой ночью. Белые ночи пошли на спад, так что уже было достаточно темно, горели фонари, уютно горела вывеска над нежно любимым ларьком Игоря. Гром успел сделать всего пару укусов, когда в стороне, за углом, раздался оглушительный грохот разбиваемого стекла, затем – нечленораздельные крики и как будто бы какие-то футбольные кричалки. Футбольных фанатов Гром очень не любил. И, может быть, было проще сделать вид, что это как бы и не про него? Как бы он же ничего не видит? Слышит. Да. Так это, может, просто слуховые галлюцинации от усталости, стрессов и недосыпа. Кажется, о чём-то таком Игорь точно читал… Майор почти убедил себя и почти договорился с совестью. И договорился бы обязательно, если бы эти малолетние дебилы – одного взгляда на шайку хватило, чтобы это понять – не вырулили из угла и не помчались мимо него по своим делам дальше. И одним «думай, думай» тут не обошлось. Один из шайки, подняв руки над головой, тащил, как флаг, баннер с предвыборными агитками какого-то местного чиновника. – А ну стоять! Как ни удивительно – остановились все, метрах в пятнадцати, и дружно повернулись в сторону Грома. Гром удивился, малолетние вандалы, кажется, тоже. – Полиция! Второй выкрик вырвался сам собой, мгновенно спугнув четвёрку ночных мстителей. Зло сплюнув, Игорь вручил едва надкусанную шаверму хорошо знакомому повару, буркнул «вернусь» и, надвинув кепку пониже, побежал задерживать этих идиотов. Обычно Игорю не составляло никаких проблем догнать кого бы то ни было. Один раз догнал инкассаторский фургон, а это что-то да значило. Но догнать эту четвёрку оказалось совсем не так просто. Мало того, что они были действительно шустрые, так они явно занимались паркуром, и спасло их то, что район этот они знали плохо. И, пожалуй, то, что совсем рядом раздался сигнал патрульной машины, и мир на секунду окрасился не в жёлтый свет редких фонарей, а в сине-красные цвета проблесковых маячков. Неужели хоть раз вовремя?.. Спас отряд мстителей отогнутый край забора из сетки-рабицы. Как-то быстро и незаметно трое прошмыгнули туда, и запыхавшемуся Игорю удалось поймать за капюшон серой толстовки только одного, который бежал последним и тащил дурацкий баннер – непонятно зачем. По инерции от бега и резкого торможения Гром резко прижимает мелкого – во всех смыслах – вандала к сетке забора и дёргает за плечо, разворачивая к себе. – Добегался, засранец... Андрей? Откуда здесь, в Петербурге, взялась эта лисья морда с теми же хитрыми тёмными глазами, Гром не знал. Нечего было этой морде здесь делать, она ведь там должна была быть, в Москве. По крайней мере, год назад, мотаясь в столицу, Игорь видел лисью морду там. – О, товарищ начальник! А я всё думал и гадал, когда же встретимся? Поцелуй в щёку прилетает за секунду до того, как их освещают фары патрульной машины, и Игорь тяжело вздыхает: то ли от того, что понимает, какая весёлая жизнь его ждёт, то ли от того, что не успел отпустить Андрея, чтобы он сбежал с дружками, то ли из-за того, что их прервали… Ситуация была неоднозначная. И задержать Андрея всё-таки пришлось. Но сначала – забрать шаверму.* * *
– Фамилия, имя, отчество. Год рождения. Место прописки. – Костецкий Андрей Георгиевич. Десятое, ноль восьмое, девяносто восьмой. Москва. Ну чего ты спрашиваешь, если и так знаешь? – Ну, допустим, отчество и день твоего рождения я не знал. Что ты забыл здесь вообще, прописка-Москва? И что это за шантрапа с тобой была? Игорь отложил ручку и устало посмотрел на Андрея. Время – первый час ночи, в участке относительно пусто, не считая дежурных… А Андрюша весь светится. Грязный весь, в какой-то краске перемазанный, и понятно какой. Весь агитационный баннер они разрисовали какими-то своими агитками, рисунками, черепами, лозунгами вроде «против всех» и другими, не слишком цензурными. Просто решили порисовать. Стекло само лопнуло. И второе тоже, просто баннер решили на память забрать только один. А что там же, рядом, дорожный знак свалили… Так это не они. Как же. – Мы арт-группа. Свободные художники, – с такой улыбкой, будто сообщает прописные истины умственно-отсталому, ответило это перемазанное краской чудо… хотя скорее чудовище. – Тряпичный Союз. Приехали, вот, на лето в Питер. Открывать свою ячейку. Нас, знаешь, сколько по всей стране? Гром одарил Андрюшу очень тяжёлым взглядом, в котором читались все его мысли на этот счёт. Андрюша не смутился совершенно, закинул ногу на ногу и зацепился руками за острую коленку, торчащую в дырке на джинсах. На руках у него были наручники, но это так – чистая формальность. – Судя по всему, полтора дебила, – ответил, наконец, Игорь. – Ладно, пусть четверо. Вы нахрена баннер рекламный раз… разбили? – Потому что очень хлипкие у вас баннеры, – скривив брезгливо потрясающе неровный нос, сообщил Костецкий. – Не выдержали непобедимую силу духа тряпсоюза. Толкаем одно – падает другое. Слыхал, дядь? И весь этот бред – с таким видом, словно Игорь должен был если не знать о Тряпичном Союзе, то хотя бы, как минимум, вот прямо сейчас ему следовало проникнуться и спросить, как вступить в ряды их секты, чтобы четвёрка идиотов, самому старшему из которых вряд ли больше двадцати, пополнилась ещё и ментом, которому слегка так за тридцать. Вот тогда бы точно… непобедимая сила духа была. Гром тогда ехал, по делам ведомства, в Москву. Почему-то своим ходом, не на поезде, а на позаимствованной у Фёдора Иваныча машине. А может, это была как раз идея Прокопенко? Мол, давай, проветришься, хоть посмотришь на что-то другое, кроме Питера. Мол, Россия-то вон какая, столько там всего, а у Игоря – работа-дом-работа. Никакой смены обстановки, а в таком состоянии и до выгорания не долго. Не скажешь же Фёдору Иванычу, что он уже давным-давно выгорел, а это всё так, тащится на чистом энтузиазме и нездоровой любви к своей работе?.. Одним словом, майор тогда ехал в Москву, причём весьма странным маршрутом – почти всегда в объезд магистралей и шоссе. Ну, во-первых, там пробки – достаточно частое дело. Во-вторых, по магистралям он доехал бы куда быстрее, а в Москву, на недельную командировку, совсем не хотелось. А в-третьих… а в-третьих – просто так было интереснее. Навигатор, доставшийся ему вместе с машиной, был полезен только временами: те пути, которые обычно выбирал Гром, чаще всего имели очень хреновую связь. Вот и сейчас бедняга навигатор, показав, что майор подъезжает к деревне Бушуевка, снова ушёл в режим ожидания сигнала. Времени было – ну, от силы половина шестого утра. Туман, прохлада, красота, Игорь проспал до этого часа четыре, и ему было хорошо и спокойно, в кои-то веки. А потому майору даже в голову не пришло, что может случиться что-то плохое, если он поможет голосующему на обочине дороги мальчишке. С дискотеки сельской домой возвращался, наверное… молодёжь. Мальчишка, впрочем, оказался почему-то в одних штанах, насквозь мокрый и с безумным огнём в глазах. – Дяденька, добросьте до Москвы, дело жизни и смерти! – быстро и сбивчиво сказал парень, как только Гром опустил стекло. Делать было нечего, хотя сидения в машине было немного жаль. Но не оставлять же детей в беде, а он всё равно в Москву ехал. Оказалось, что пацана зовут Андрей, что он художник, что отдыхает тут, в Бушуевке, с друзьями на даче. И что, устроив заплыв в реке, неожиданно очень ясно понял, что ему позарез нужно подготовиться к вступительным экзаменам и поступить в институт. Вот поступит сейчас – а там хоть трава не расти. В смысле, хоть сразу на дно. Рвение было похвальным, как ни посмотри, но что-то Грома очень сильно в этом Андрее напрягало. На наркомана он похож не был совсем, но при этом временами нёс такой потрясающий бред, то околополитический, то просто, об искусстве и самовыражении, и всё так красиво и грамотно у него выстраивалось… Короче говоря, Игорь сам не заметил, почему на съёмной служебной квартире он тогда жил неделю не один, а с Андрюшей – Андрюшей он стал буквально через час после знакомства, – и почему Андрюша так легко и быстро ворвался не только в его жизнь, но и в постель. Хорошо ещё, что ему уже было восемнадцать, а всю рефлексию Гром решил оставить на потом. Просто вот… так получилось. Магия. Помешательство. Бесы. Божье вмешательство. К счастью, продлилось это всё неделю. И Андрей даже честно готовился к вступительным экзаменам, пока Игорь пропадал днём на работе. И поступил же, чёрт такой! А потом всё кончилось так же внезапно и быстро, как и началось. Грому нужно было уезжать в Питер, а Андрею – возвращаться в Бушуевку, к друзьям. Безумие на двоих в служебной квартире, которая пополнилась маргинальными рисунками в самых неожиданных и беспалевных местах вроде задней стенки тумбочек и столешниц с обратной стороны, закончилось. Игорь тогда иррационально и малодушно испугался, что Андрюша напросится с ним, хотя вот же, поступил на архитектора в Москве. Но он, конечно, не попросился, а попрощался так легко, словно расставались они временно, не больше, чем на пару-тройку недель. И сказал тогда, что они обязательно встретятся ещё. Не соврал, оказывается. – Андрей, тебе грозит теперь пятнадцать суток административного ареста за мелкое хулиганство, – тяжело вздохнув, сказал Гром и поморщился: – скорее всего, в нашем спецприёмнике. И я тут тебя не отмажу, уж извини. Заслужил. – Ерунда, – отмахнулся Костецкий и улыбнулся шире. – Не выдержит ваша контора, когда за мной тряпсоюз придёт. Рухнет оплот продажности и обитель цепных псов режима! Игорь мог только посочувствовать самому себе и всем дежурным в специальном приёмнике их управления в ближайшие две недели.* * *
Утром оказалось, что Андрей нихрена не врал и не приукрашивал на счёт своего тряпсоюза и его методов борьбы с режимом, потому что с самого раннего утра около входа в управление дежурила тройка весьма маргинального вида пацанов. Грязные, местами оборванные, но явно не голодающие, и с очень дикими волчьими глазами. Сразу стало ясно, что почуяли кровь. И пришли они за одним из своих. Их гоняли – они возвращались. Им угрожали посадить в обезьянник – им было плевать, и они требовали вернуть им Андрея. Возвращать Андрея, понятное дело, им никто не собирался. Гром, стоя у окна с чашкой кофе, с интересом наблюдал за тем, как воинство союза, лишённое одного из своих членов, всё больше и больше пускает корни под стенами управления. Это ему совсем не нравилось. Результатом ночной беседы стало то, что Игорь теперь знал их по именам. Пётр – вон тот, похожий скорее на скинхеда, чем на свободного художника, их главарь. Долговязый парень с ирокезом – Попов, по тому, как Андрей хитро улыбался, совершенно по-лисьи, майор понял, что с Поповым проблем будет много. И, наконец, кудрявый парень – Ваня. Самый, казалось, адекватный и спокойный из этой дикой компании, по крайней мере на вид, однако вчера ночью он так же, как и остальные, убегал с ворованным и разрисованным баннером, и вообще был автором их то ли кодекса, то ли устава. «Толкаем одно – падает другое». Одним словом, идейные они были все, молодые тоже, сумасшедшие – абсолютно точно. Рад ли был Гром, что погнался за ними, а не стал спокойно доедать свой ужин и возвращаться домой?.. Пожалуй, жалел. Хотя не о том, что встретил Андрея, нет. – Грома ко мне! Похоже, высшему начальству доложили о готовящемся протесте под стенами участка. Этого следовало ожидать. – Вызывали, Фёдор Иваныч? – спросил Гром, постучавшись и заглянув в кабинет Прокопенко. В нём ещё теплилась надежда, что начальник просто позвал поздороваться, спросить, как дела и как здоровье, и сообщить, что тётя Лена собралась лепить на выходных пельмени, а значит, и Игорёк на них приглашён. Увы, Игорьку пельмени пока не светили. – Это что такое? – поинтересовался Фёдор Иваныч, неопределённо махнув рукой куда-то в сторону. – И почему мне говорят, что это твоя работа? Это как понимать? – Ну, как, – поправив кепку, Игорь прикрыл дверь и сел в кресло. – Задержал вандала, а товарищи из шайки пришли его вызволять. Я-то тут при чём? Не станут же они все две недели тут торчать! – Вандала, значит, – вздохнул Прокопенко и постучал пальцами по папкам, разбросанным на столе, и открыл одну из них. – Костецкий А.Г. Задержан за мелкое хулиганство, отбывает административный срок – 15 суток в спецприёмнике. Игорёк, вот скажи мне, пожалуйста, тебя в отпуск отправить или что? Гром открыл рот – и закрыл. Резкая смена темы разговора была ему откровенно непонятна, потому что связи он тут не видел совершенно. – Ты нахрена его задержал? Ладно. Задержал – молодец. Ты нахрена его не отпустил? Пацану девятнадцать лет, ты себя в его возрасте не помнишь уже, что ли? Так я напомню, если надо… А тут – ну нахулиганил, да. Так ведь безобидно! Видел я этот баннер. Красиво, кстати говоря. И со смыслом. Ну зачем ты его посадил-то на эти жалкие пятнадцать суток, Игорёк?! Игорь продолжал молчать, потому что ответа на этот простой вопрос он и сам не знал. Действительно – нахрена? Он же знает Андрея. И знает, какой он… И что там у него в голове. И проступок совсем не такой серьёзный, херня, на самом деле, а он повёл себя, как какой-то закоренелый мусор, озлобленный на весь мир, и различий совсем не способный делать. Пусть тогда роботы бы в полиции работали, одна херня ведь будет. А люди нужны для того, чтобы головой думать, а не только буквой закона, прилепляя его к тому, этому и вон тому без всякого разбора. Получалось, что Игорь превратился в такого вот робота, который не делает различий и всех гребёт под одну гребёнку? Превратился в то, чего всегда очень боялся? Таким его сейчас Прокопенко видит? А вот и нет. Всё дело было в том, что он знает Андрея. И в том, что ему не захотелось его отпускать, чтобы он растворился со своей отбитой на голову бандой в питерской ночи, как какой-то сон, а уставший и перетруженный мозг выдал только такой вариант. Не менее отбитый – запереть его тут вот, рядышком, в соседнем крыле управления, чтобы всегда был под рукой. Однако в этом Фёдору Ивановичу признаваться было никак нельзя. В таком даже самому себе очень не хотелось признаваться. – Виноват, Фёдор Иваныч, как-то я… не подумал… Прокопенко только отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и снова пробежался взглядом по делу Костецкого А.Г. – Не подумал он… Скажи-ка мне ещё, Игорёк, такой момент: почему этот самый Костецкий, – Прокопенко прервался, чтобы красноречиво ткнуть пальцем в бумажки, – всю ночь орал в спецприёмнике, как потерпевший, и требовал немедленно вызвать майора Игоря Константиновича Грома? Очень, понимаешь, странно как-то. Я бы тебе процитировал, в каких выражениях он требовал, но ты лучше дежурных поспрашивай. Угомонился, говорят, только к утру. Но, боюсь, проснётся и всё продолжится. Знаю я такую породу. Игорь почувствовал, что у него отчаянно краснеют уши. Потому что он Андрюшу, чёрт его дери, знал прекрасно, и знал, что царя в голове там никакого нет и в помине. – Я… – Сходишь-сходишь, конечно, – усмехнувшись, кивнул Фёдор Иваныч. – И с апелляцией ему поможешь, чтобы ему не пришлось кошмарить мой спецприёмник все эти две недели. И с его бандой ты разберёшься, Игорёк, сам и очень быстро, потому что мне не нужно воссоединение ребят в одной камере, они мне тут камня на камне не оставят. Ты меня понял? – Так точно, Фёдор Иванович, – кивнул Гром. – Разрешите идти? – Разрешаю. Не справишься – точно в отпуск пойдёшь! Закрыв за собой дверь в кабинет Прокопенко, Игорь надвинул кепку ещё ниже на лоб. Вот и организовал сам себе весёлую жизнь работника ПДН… и неважно, что все там были совершеннолетние, и что возиться ему придётся только с ними. Но сначала, пожалуй, следовало сходить к Андрею.