* * *
– Ты только послушай, Игорёш, – сказал Андрей и с шумом отхлебнул кофе, держа в руках телефон. – Цитирую, между прочим: «Эта выставка порождена грубым, вульгарным и банальным умом; работа человека, стремящегося выделиться с помощью низкопробных уловок. Никуда не годится с любой точки зрения, в том числе и по мнению самого автора»… Нет, ну каков же мудила, а?! – Это кто написал? – нахмурившись, спросил Гром и разложил по двум тарелкам омлет, одну из тарелок поставив перед Андрюшей. – Боросковский, кто ж ещё? – проворчал Костецкий и фыркнул. – Мудак же, говорю, нихрена не понимает в современном искусстве. Каждый раз пытается меня засрать своими статейками, и каждый раз у него это не получается, и мои выставки производят фурор. Ну правильно, это ж я! У меня по-другому и быть не может! Гром только головой покачал. Он всё ещё достаточно хреново разбирался в искусстве, но работы Андрея нравились ему априори. В конце концов, они уже почти семь лет жили вместе, Андрюша работал и творил свои шедевры тут, в квартире, потому что большое окно позволяло превратить полкомнаты в мастерскую; вдвоём, в четыре руки, сделали ремонт, чтобы освежить квартиру, превратив её в модный лофт. Одним словом, даже если бы Костецкий сделал выставку, состоящую исключительно из кусков заборов, на которых написано «хуй», а то и нарисовано, Игорь бы всё равно его поддержал, похвалил и с удовольствием посмотрел бы на этакую красоту. – А хочешь, я с ним, ну… поговорю? – предложил Игорь. – С кем? – нахмурившись, переспросил Андрей, который уже успел отвлечься на омлет и на переписку с кем-то в мессенджере, явно на тему сегодняшнего дебюта. – С Боросковским твоим, – пожал плечами Гром. – А… зачем?.. Погоди, ты его бить собрался?! – почти восхищённо воскликнул Андрюша, но потом взял себя в руки и отрицательно помотал головой. – Даже не смей пробивать его адрес! Я сам эту консервативную морду уничтожу и растопчу. Игорь, вздохнув, мог только согласиться. Нет так нет, если что, он всегда тут, под рукой. – Так, давай-ка вставай, нужно ещё раз померить, как на тебе сидит смокинг, – бодро скомандовал Андрей и, допив кофе, спрыгнул со стула у барной стойки.* * *
– А как тебе вон та мадемуазель, Игорёк? В красном платье, – тихо сказал Фёдор Иванович и указал бокалом шампанского куда-то в сторону. «Мадемуазелей в красном платье» Игорь сходу смог назвать штуки три в том направлении, поэтому только закатил глаза. – Дядь Федь, ну реально, не смешно уже. Не нужны мне никакие мадамы. Ни в красном, ни в синем, ни в серо-буро-малиновом платье. – Да знаю, знаю, – беззлобно проворчал Прокопенко. – В курсе же, что этот твой бешеный нам всем головы оторвёт, если вдруг что… Бешеный, словно почуяв, что говорят именно о нём, сразу же показался на горизонте. Чёрный смокинг – такой же, как и у Игоря – смотрелся на нём просто идеально, и Гром невольно залюбовался тем, какой Андрюша стал красивый. И был-то красивый, но каждый новый день Гром в него влюблялся только больше. – Здрасьте, Фёдор Иваныч! Как вам шампусик? Пойдёт? – широко улыбнувшись, Костецкий выхватил бокал того самого шампусика из рук Игоря и почти залпом выпил. И красивые вечерние платья у женщин, и фраки и смокинги у мужчин, и дорогое шампанское, и бутерброды с икрой были идеей Андрюши. Он ужасно хотел этакий контраст создать, ведь на стенах всюду висели чёрно-белые картины со скелетиками-человечками, точно такие же, какие он рисовал, ещё будучи в Тряпичном союзе. Да и портрет Тряпичного союза в полный рост, друг на дружке, тоже тут был, и уже был продан, как слышал краем уха Игорь, за какие-то баснословные деньги. Уж что Андрей умел, так это наводить суету и вокруг себя, и вокруг своих работ. – Прекрасное шампанское, Андрюш… Ладно, пойду я Лену найду, – сказал Прокопенко и бросил сочувственный взгляд на Игоря. Иногда Игорю казалось, что Фёдор Иваныч до сих пор думал, что «этот бешеный» просто шантажирует его. И иногда, совсем редко, Гром был с ним почти согласен. Большую часть времени, впрочем, он был очень с Андреем счастлив. – Друзья-то твои приехали? – Конечно. В полном составе, – улыбнулся Андрей. – Попробовали бы они не приехать на выставку, которую я организовал и в их, между прочим, честь! – И как у них дела? – спросил Игорь, уцепив с подноса проходящего мимо официанта ещё два бокала шампанского. – Да вообще прекрасно. Ванька журналист, Попов в аэропорту работает. А Петя на Сашке женился, счастливый жуть. Свою качалку открыл. – А где они? Хотел бы я посмотреть в эти отлично устроившиеся рожи и напомнить, как они лагерь под стенами управления разбили, – фыркнул Игорь, но Андрей, рассмеявшись, подхватил его под локоть и, привстав на носочки, зашептал на ухо: – Успеешь ещё. Давай сбежим отсюда? Упустить такой шанс Гром просто не мог. – Давай. Но сперва допьём шампанское.* * *
Ехать в метро в костюме за почти тридцать тысяч было как минимум странно, а как максимум – страшно, пусть даже это был подарок Андрея, а не взятое напрокат сокровище. Сам Андрюша сидел рядом, выглядел пьяным и очень довольным жизнью. Куда они едут, он не говорил, но Игорь это и так прекрасно знал. Заметив идущих в их сторону полицейских, Гром только приветливо улыбнулся. Сам недавно этим двоим помог с поимкой преступника, и те, узнав майора даже в смокинге, видимо, решили поздороваться хотя бы из вежливости. Андрюша, правда, был в своём репертуаре, и едва Игорь открыл рот, а поезд затормозил, он тут же хлопнул Грома по плечу. – Бежим! Мусора!!! Пришлось виновато разводить руками – племянник шалит, пьяный, не обессудьте – и спешить за Андреем. Вроде бы двадцать пять уже, а детство в жопе как играло, так и играет. – Вот зачем ты это сделал? – спросил Игорь, догнав Костецкого. – Захотелось! – рассмеялся Андрюша и закинул на плечо тихо звякнувший рюкзак. – Я уже забыл, когда я последний раз развлекался… – Тебе напомнить? – язвительно поинтересовался Гром. – Две недели назад ты попал в отделение за хулиганство. Очередная разбитая рекламная витрина на остановке. – У меня к ним неприязнь, – невозмутимо пожал плечами Костецкий. – К здравому смыслу у тебя неприязнь, – вздохнул Игорь, но закинул руку на плечи Андрея, прижимая его к себе и целуя в висок – улица была пустой и тёмной. Белые ночи, впрочем, позволяли шариться даже по заброшкам без фонариков. На старое трамвайное депо Андрюша его и потащил, решив, что мало ему в жизни счастья, и нужно обязательно нарисовать какое-нибудь граффити. Правда, почти все кирпичные стены были уже кем-то да разрисованы, и отыскать свободный пятачок было не так-то просто. – Я пиджак порвал, – спокойно констатировал факт Костецкий, глянув на рукав. – Да я треск отсюда слышал… Андрюш, иди сюда, тут чистая стенка, кажется! Поспешивший к Игорю Андрей фонариком на телефоне и впрямь высветил свободную стену, но потом перевёл фонарик дальше. На соседней стене обнаружился какой-то старый рисунок, явно ему же и принадлежавший… Точнее, им двоим. Покачав головой, Гром встал рядом с Костецким и положил подбородок на его плечо, рассматривая их портреты в типичном Андрюшином стиле, вот только вместо привычного чёрно-белого они были раскрашены – это уже Игорь постарался, проворчав, дескать, мало цвета. Даже пронзённое молнией сердечко имелось. Красное сердечко и жёлтая молния, как и положено. – Ну что? Вандалим дальше? – спросил Игорь, прерывая затянувшееся молчание, пока каждый из них был в своих мыслях, и коснулся губами Андрюшиной щеки. – Конечно, – улыбнулся Костецкий и, обернувшись, крепко повис на Игоре, обняв его за шею. – Хочу угваздать наши смокинги вконец и припереться на следующую выставку в них! Смеясь, Гром потянул с его плеча сумку с баллончиками.