***
По выложенной белыми камнями тропинке шла молодая послушница, облачённая в длинный чёрный холщовый балахон и апостольник, представляющий собой льняное покрывало, накинутое на голову, обрамляющее лицо и складками спускающееся на шею. Её стремительный, бодрый шаг сильно контрастировал со спокойной и медленной походкой других монахинь, выдавая энергию юности и не погасший за долгие месяцы затворничества задорный пыл. Захватив из библиотеки пару книг, девушка направлялась обратно в монастырь, задержавшись возле церкви. Вот уже год прошёл с тех пор, как Сестра Ванесса, в миру известная, как Ванесса Салливан, стала послушницей в монастыре. С обретением новой жизни, она могла окончательно похоронить прошлую себя — стереть её с лица Земли. Забыть о ней, словно её и вовсе никогда не существовало. Но привыкнуть к строгому распорядку монашеских будней оказалось отнюдь не просто. Прежде и в мирской жизни Ванессе приходилось вставать с восходом солнца и изо дня в день работать не покладая рук, но на выходных она не упускала возможности отдохнуть. Однако здесь такой шанс выпадал крайне редко. После раннего пробуждения, монахини вместе с послушницами отправлялись на утреннюю молитву, после которой следовал скудный завтрак, чаще всего состоявший из каши и овощей. Впрочем, и эта еда казалась роскошью, учитывая общую нехватку ресурсов. Трапеза проходила в длинной и строгой столовой, окна которой всегда были закрыты ставнями и занавешены. Лишь мягкие блики свечей озаряли помещение и бледные, отрешённые лица сестёр. В обители имелся большой запас свеч, потому, когда электростанции перестали функционировать, решение проблемы нашлось быстро. Но поскольку никто не знал, как долго продлится такая ситуация, то и к свечам и к другим ресурсам подходили с максимальной экономией. Благо, за долгие годы жизни в монастыре, сёстры привыкли к аскетичному образу жизни. Днями напролёт монахини трудились на огороде, другие ухаживали за садом или работали на кухне, самые везучие заведовали церковной библиотекой. Также они занимались вязанием и хлебопечением. Лишь когда сумерки спускались на штат Мэриленд, освещая округу золотисто-багряными красками, после ужина и завершения ночного богослужения, женщины отправлялись в свои одинокие кельи и забывались крепким сном. А Ванесса погружалась в чтение книг при тусклом свете свечи, отводя этому, любимому с детства занятию, не больше часа. Проведи она больше времени за чтением, и пробуждение поутру превратилось бы в сущую муку. Расточительно было тратить свечи для собственного развлечения, но Салливан не могла отказать себе в этой единственной радости. Первое время она едва ли не постоянно жалела о принятом решении. Но, стоило задуматься о будущем, и мысли об уходе из монастыря быстро покидали её. Это был лучший выход. Или, пожалуй, единственно возможный. Отворив тяжёлые дубовые двери, Сестра Ванесса зашла в храм. Атмосфера церкви завораживала девушку с того самого дня, как она впервые здесь побывала. Запах воска навечно впитался в эти стены, он обволакивал всё вокруг, а лики святых смотрели на послушницу с икон, словно погружённые в свой одухотворённый мир, такой далёкий от смуты мира реального. Ванесса знала, что у неё нет права находиться здесь. Она обманывала Господа уже тем, что пришла в святую обитель не с целью служить Ему, а лишь желая скрыться от жизни. И не обладая никакой верой, она усердно притворялась праведницей. А во время утренних и вечерних богослужений, пока монахини читали молитвы, мысли Ванессы пребывали далеко отсюда. Но не с Богом, а с прошлым, от которого она отреклась. И куда не могла вернуться. Тяжело вздохнув, послушница отвела взгляд от икон. И только тогда заметила среди скамей высокую фигуру монахини, стоявшей перед распятием. Присмотревшись, она поняла, что уже видела эту женщину. Ванесса не знала её имени, но помнила проникновенную мелодию, которую незнакомка играла на органе несколько месяцев назад. Звуки спускались по мраморным стенам, обвивали гладкие колонны и арки, поглощая в себя любой шорох, затмевая его своим величием. Волной накатывали на каменные изваяния святых, разбиваясь о них и рассеиваясь в воздухе. Переплетались, смешивались между собой, и уносились ввысь, подобно неистовому вихрю. Исполненные скорбью, они срывались с органа, и, казалось, воплощали все ужасы истории человеческой, скопившиеся и оборвавшиеся в единой точке на промежутке последних двух лет. Тревожная, пронизанная отчаянием песнь, причиняла боль и в то же время завораживала. Словно открывала истинный лик реальности, созданной людьми. Уродливый. Зловонный. Абсурдный. Войны, насилие, бедность, голод, несправедливость… Миллионы, миллиарды смертей, бесчисленные людские страдания чередой образов проносились перед глазами Ванессы — и она умирала, снова и снова, окутанная мирской агонией. Слушая игру Сестры, Ванесса задалась вопросом: о чём она думала? Какие чувства испытывала? Какие мольбы устремляла к небесам? … но сейчас незнакомка стояла со смиренно опущенной головой, судорожно сомкнув поднесённые к лицу в молитве руки в замок. Губы её сжались в тонкую полоску и чуть подрагивали, и во всей позе чувствовалось напряжение, словно она пыталась пробиться сквозь тысячи стен, разделявших её с Богом. Не желая отвлекать женщину своим присутствием, Ванесса хотела уйти, но некий неведомый импульс не позволил ей двинуться с места. И она, точно окаменев, продолжала смотреть на незнакомку. С губ молящейся сорвался прерывистый вздох. Женщина горько усмехнулась, бросив короткий взгляд на распятие. Морщинка залегла меж напряжённо сведённых бровей, на дне серебристо-серых глаз притаилась тихая печаль. Только сейчас Ванесса заметила дорожки от слёз на её щеках. И когда монахиня обернулась к ней, девушка почувствовала неловкость, словно поступила кощунственно, нарушив уединение Сестры. — Я не хотела Вам помешать, — растеряно пробормотала Салливан, напряжённо прижимая к груди книги, то и дело бросая взгляд к дверям, но женщина лишь покачала головой. — Всё в порядке, — ответила она, с натянутой улыбкой на тонких губах. Достав платок, Сестра торопливо вытерла покрасневшие от слёз глаза.***
Рядом с монастырём располагалось поле, где сёстры выращивали пшеницу, из которой пекли хлеб, а на самой территории обители имелся большой огород и сад со множеством цветов и лекарственных трав. Казалось, этот сад был единственным ярким пятном на фоне монохромного серого пейзажа монастырских стен. Ванессе было приказано ухаживать за ним, и она любила время, проводимое в этом цветущем месте, своими яркими красками и свежим запахом напоминающем о светлых временах. Салливан пропалывала рассадник и не услышала тихих, словно у бесплотной тени, шагов. И когда внезапно чья-то рука легла на её плечо, девушка вздрогнула и резко обернулась, удивлённо воззрившись на женщину, с которой встретилась в церкви прошлым днём. — Кажется, я напугала тебя. Но ты была так увлечена работой, что, видимо, не заметила моего присутствия, — пожала плечами монахиня, лукаво улыбнувшись. — А что Вы здесь делаете? — с некоторой настороженностью поинтересовалась послушница. — Мать-настоятельница велела мне помогать тебе с садом, — объяснила женщина и протянула Ванессе руку: — Сестра Эвелин, — представилась она. — Сестра Ванесса, — девушка нерешительно пожала руку монахини. — Рада знакомству, — не теряя понапрасну время, Эвелин взяла маленькую тяпку и опустилась к другой грядке. — Значит, тебе нравятся психология и детективы? — неожиданно спросила она, бросив короткий взгляд на Ванессу. — Книги, с которыми ты приходила вчера. «Сознание и бессознательное» Юнга и «Десять негритят» Агаты Кристи. Удивительно, что в нашей библиотеке есть что-то помимо церковной литературы. — Куда удивительней, что Вы завели эту тему, — с улыбкой заметила Ванесса, искренне радуясь общительному нраву Сестры, столь отличному от привычной молчаливости других монахинь. — Я думаю, религия и психология имеют нечто общее, — минутой погодя, отозвалась Сестра Эвелин. Сосредоточенно глядя перед собой, она продолжала неспешно пропалывать рассадник. — Люди обращаются к религии или психологии, когда хотят познать глубины своего я, или, может, смысл своего существования. Потеряв нечто ценное — фундаментальную основу, поддерживающую их личность, — они пытаются вновь её обрести. А что до детективов, — она обернулась к Ванессе и улыбнулась, внимательно глядя на девушку, — то нет ничего интереснее разгадывания преступлений. — Вы хотели сказать «расследования»? — поправила её Ванесса, отвлекшись от своей работы. — Нет-нет, именно разгадывания. Ведь, при чтении книги, ты не участвуешь в настоящем расследовании, а только пытаешься угадать, кто же преступник, — ответила монахиня. — Кстати, а тебе интересна криминальная психология? — Если честно, в этой теме я совсем не разбираюсь, — смутилась Ванесса, опуская взгляд, но на губах непроизвольно появилась улыбка. — Но хотела бы почитать об этом. Только вряд ли в церковной библиотеке найдутся нужные книги. Сомневаюсь, что среди служителей Господа найдутся любители исследовать психику маньяков, — пожала плечами она. Эвелин приглушённо рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Её смех был подобен мелодичному звону колокольчиков, столь несоответствующему этому месту, где, казалось, застыло время и остановилось течение жизни. — Ну почему же? Двое таких любителей уже нашлись, — весело заметила она, глядя на Ванессу. — У меня есть пара книг по этой теме, я сегодня дам тебе почитать. Пока Ванесса заканчивала прополку, Сестра взяла большие ножницы и направилась к кусту роз, обрезать засохшие бутоны. Чаще всего живущие в обители говорили либо на духовные, религиозные темы, либо о постигшей мир катастрофе, затронувшей каждого. Словно пытались вести беседу в соответствии со своими ролями, тем самым сильнее сковывая себя рамками заданного сценария. Наверняка были и другие темы, на которые им хотелось пообщаться, но они не могли. И чем чаще они говорили в рамках своих образов, тем сильнее складывалось ощущение, что судьба взяла верх и их словно сбросили куда-то, где воля человека утратила своё значение. За прошедший год, Ванессе впервые довелось пообщаться с кем-то о своих интересах. И пусть разговор продлился совсем недолго, Салливан показалось, что дышать стало немного легче. Сестра Эвелин ежедневно помогала Ванессе в саду и неожиданно для себя, Салливан начала по-особенному ценить эти короткие часы непринуждённых разговоров обо всём на свете. Простые дискуссии между ними нередко переходили в оживлённые споры, но даже споры с Сестрой доставляли небывалое удовольствие, и Ванесса отчётливо понимала, как не хватало ей такого общения в монастыре и даже за его стенами. Она впервые встретила кого-то, с кем могла открыто выражать свои мысли, не боясь быть осуждённой или непонятой. В противоположность Ванессе, Сестра Эвелин отличалась выраженной экстравертированностью, и общение с ней напоминало танец, в котором Эвелин, точно умелый, элегантный танцор, вела Ванессу, своего неуклюжего партнёра за собой. Но некоторые действия Сестры изрядно смущали Ванессу. Когда Эвелин предложила партию в карты, Салливан лишь озадаченно посмотрела на монахиню, то и дело переводя взгляд на колоду игральных карт, которую та держала в руке. — Но ведь азартные игры запрещены церковью и религией… — неуверенно пробормотала девушка, отводя взгляд, лишь бы только Сестра не заметила вспыхнувшие в глазах огоньки, словно выдающие её истинную натуру. — Так никто же не узнает, — лукаво улыбнулась Эвелин. — Это будет наш с тобой секрет, — подмигнула она. И Ванесса не смогла отказаться. Торопливо перемешивая карты, она настороженно осматривалась вокруг, в страхе быть застигнутой врасплох, точно преступник, впервые совершающий своё греховное деяние. Но как приятно было держать в руках колоду, играть с Сестрой, как прежде она играла со знакомыми в те далёкие, почти позабытые времена. И часто одерживала победу, заставляя приятелей расчехлять свои кошельки. Не смотря на умелую игру, страх поражения удерживал Ванессу от крупных ставок. Даже будучи азартной по своей натуре, девушка старалась избегать риска. — В этой партии тебе не повезло, — с хитрой усмешкой, Эвелин выложила перед растерявшейся Ванессой четырёх тузов. — Побить их ты не сможешь, так что моя победа очевидна. — Я впервые играю, ничего удивительного, что ты меня одолела. Могла бы и поддаться новичку, — нахмурившись, с досадой солгала Ванесса. Эвелин была первой, кому она проиграла с такой лёгкостью, и это не могло не злить. — Никогда, — Эвелин покачала головой, с укором глядя на девушку. — В играх нельзя поддаваться. Такими действиями ты только покажешь своё неуважение к сопернику. Как будто смотришь на него свысока, как на какого-то жалкого слабака. Это оскорбительно. Ванесса удивлённо посмотрела на Сестру. Прежде она не рассматривала этот вопрос под таким углом, и слова Эвелин заставили её задуматься. — То есть, даже если соперник и правда слаб и неумел, всё равно бороться с ним нужно в полную силу? — спросила она чуть погодя. — Да. По крайней мере я так считаю, — пожала плечами Эвелин. — Игра — это то же сражение. Человек, не воспринимающий своего противника всерьёз, не имеет права на победу. А его жалость по отношению к оппоненту не более, чем высокомерная снисходительность, порождённая чувством собственного превосходства. Я презираю таких людей, — сложив колоду, Эвелин перевела задумчивый взгляд к Ванессе. Её губы вновь растянулись в привычной лукавой ухмылке. — Но не волнуйся, ко лжецам я более милостива. — Что ты имеешь в виду? — настороженно спросила Салливан, пристально глядя в серебристые глаза Сестры. — Для новичка ты слишком хорошо играешь, — заметила монахиня. Потянувшись, она легла в тени розового куста на пригретую солнцем землю и положила руку под голову. Ванесса нерешительно подвинулась ближе, сев рядом с Сестрой. — Почему ты здесь? — вдруг спросила Эвелин, и добавила, уловив непонимание в глазах подруги: — Я имею в виду, почему ты пришла в монастырь? Не похоже, чтобы ты была шибко верующей. — Ну почему же? Я верю… — начала было Ванесса, но Эвелин перебила её. — Неужели? — саркастично приподнятая бровь выдавала скептический настрой Сестры, и Ванесса поняла, что любые её отговорки окажутся бессмысленными. — Из-за эпидемии, — прямо ответила она чуть погодя. — Нет, по правде, ещё до того, как всё это началось, я часто думала об уходе в монастырь. Я хотела куда-то убежать. — Убежать? Но от кого? — От жизни, — тихо ответила Салливан. — Знаешь, а ведь я атеистка, — горько усмехнувшись, призналась она. — Интересно, если Бог существует, он возненавидит меня за то, что я пришла сюда? — Зависит от того, каков он, твой Бог, — Эвелин осторожно положила руку на ладонь Ванессы, и сплела свои пальцы с чуть подрагивающими, точно от холода, пальцами девушки. — Люди сами создают свой образ Господа. Потому кого-то он наказывает, а кого-то благославляет, в зависимости от того, какие черты ему приписывает сам человек. — Когда ты так говоришь, кажется, что ты и сама не веришь… — заметила Ванесса, пока спокойствие медленно растекалось по её венам от ощущения теплоты руки Сестры, в которой та держала её руку. — Я скорее агностик. — Тогда почему ты пришла сюда? — Я тоже хотела убежать, — ответила Эвелин.***
Она тонула в размеренном течении одноликих тихих дней. И больше всего хотела сохранить покой, ставший почти родным за последние три года. Но тяжкое предчувствие всё сильнее тревожило с каждым днём. Что-то приближалось. Что-то неотвратимое. Наблюдая за жизнью сестёр из маленького окошка своей одинокой кельи, Эвелин понимала, сколь эфемерно умиротворение этого крошечного мирка. Там, за стенами монастыря, существовал реальный мир, о котором все монахини, казалось, забыли. И тот мир, потеряв опору из незыблемых правил, стал куда опаснее, чем прежде. Опустившись на корточки возле своей кровати, она достала из-под неё большую дорожную сумку. Помедлив, вынула из внешнего кармана сумки маленький чёрный мешочек и вытряхнула перед собой его содержимое: две тысячи долларов могли пригодиться, как и серебряное кольцо на тонкой цепочке. Возможно, сейчас ей удалось бы найти в себе решимость продать его. Сумерки давно окутали чернотой замкнутый мир обители. Тихо шагая по коридору монастыря, Эвелин направилась к келье одной из монахинь. Ванесса читала роман, когда услышала звук неторопливых, осторожных шагов из коридора. Кто-то приближался к её комнате. Не желая попасться за нарушением графика и бесполезной тратой церковных ресурсов, девушка быстро захлопнула книгу и потушила свечу, спрятала их под кроватью и притворилась спящей. Дверь открылась. Но в темноте, Ванесса не могла увидеть незваную гостью. А та подошла совсем близко и, едва ощутимо, одними кончиками прохладных пальцев коснулась её щеки. Ванесса не решилась открыть глаза, только сильнее стиснула пальцами простынь, и хотела было закричать и оттолкнуть неизвестного, когда услышала тихий шёпот: — Прости меня. Салливан вздрогнула, услышав знакомый голос. Она не понимала, за что Сестра Эвелин извиняется перед ней, как и не понимала причины, по которой та пришла к ней поздней ночью. Ванесса могла лишь ощущать — так близко — тёплое дыхание Сестры, — слышать, как скрипнула старая кровать под рукой Эвелин, и как неистовый гул собственного бьющегося сердца, словно готового выскочить из груди, затмевает все прочие звуки. Вскоре монахиня покинула её комнату. Широко распахнув глаза, Ванесса смотрела в потолок. Она медленно провела указательным пальцем по губам, всё ещё ощущая лёгкое, почти невинное прикосновение губ Эвелин.