***
Стоя перед статуей Девы Марии, Ванесса пыталась вспомнить хоть одну молитву, но величественный лик Мадонны боле не наполнял её душу умиротворением, и не способные сложиться в единую цепочку, мысли растекались, подобно часам на картинах Дали, а воспоминания то и дело возвращались к прошлой ночи. Тяжело вздохнув, Салливан нерешительно коснулась пальцами губ. — Почему?.. — едва слышно прошептала она, не в силах определить, к чему именно относился этот вопрос. Почему Эвелин поцеловала её? Почему она извинялась? И почему ей приснился этот странный сон, где Эвелин предстала перед ней, как приспешница Дьявола? Этот сон пугал, но вместе с тем завораживал, словно само подсознание захотело сыграть с ней злую шутку. Множество предположений, проносясь за долю секунды, тут же разбивались о рамки неизвестности. Лишь смутные эмоции продолжали терзать изнутри. Эти чувства противоречили здравому смыслу. Она не могла принять их. Не она ли выбрала путь служения Господу? Не она ли скрылась от мира в святой обители, прекрасно понимая, что этот выбор не допускает романтических связей и плотского влечения? Не греховность собственных мыслей приводила в смятение, а омерзительное осознание собственной слабости. Будь она сильнее, разве поддалась бы мыслям и фантазиям, резко противоречащим осознанно принятому решению? Ещё давно она отреклась от желания близости с другим человеком. И мотив был далёк от возвышенного. В нём не было стремления достичь некой высшей духовности или посвятить себя чему-то особенному. Нет, причина заключалась в банальном разочаровании. «У тебя нет права любить,» — она повторяла себе снова и снова, точно пытаясь клеймом выжечь в душе это неискоренимое правило. Одёргивала себя всякий раз, стоило зародиться смутным зачаткам симпатии, и проклинала собственную слабость, как только интерес перерастал в привязанность. — Прости, я был занят, — слова, ставшие столь привычными за последний месяц, в очередной раз сорвались с губ Стивена. Но Ванесса не могла, как раньше, натянуть фальшивую улыбку и сделать вид, что её не беспокоят перемены в их отношениях. Не волнует его отстранённость, постоянная нехватка времени для встреч, и телефон, всё чаще отвечающий долгими гудками и равнодушными словами автоответчика. «Занят», «нет времени» — лишь вежливый синоним прямолинейного «иди к чёрту». Его голос был холоден, хоть прежде он всегда говорил с теплотой. Хоть прежде всегда стремился провести с ней как можно больше свободного времени. Держал за руку, говорил обо всём на свете. Обещал, что так будет всегда, но… — Мне хотелось побыть одному. Понимаешь, бывают такие периоды, когда вообще ни с кем не хочется общаться. Ну конечно. У Стивена эти периоды случались с завидной регулярностью. «Лжец». Всё повторялось. Снова и снова. Точно замкнутый круг, из которого не находилось выхода. Какое-то время Стивен был добр к ней, окружал бесконечной теплотой и вниманием, а потом отстранялся, придумывая всё новые и новые отговорки, отказывался поддерживать связь, выкидывал её из своей жизни, точно никчёмный мусор. И пока Ванесса ждала его звонков, писала, так и не получая ответов, или короткие, сухие сообщения, словно намекающие на её ненужность, Стивен проводил время с другими людьми, среди которых, возможно, были и другие девушки. Периоды счастья длились едва ли больше недели, сменяясь долгими периодами пустоты. Многократно Ванесса пыталась оборвать эту связь. Спасти себя от болезненных, сокрушающих эмоций. Вырваться из деструктивных, разрушающих саму её суть, отношений. Но Стивен всегда возвращался. Стоило ему наверное уже в сотый раз сказать привычное: «прости» — и Ванесса не находила в себе сил отказать ему в прощении. Его слова звучали так искренне, словно ему и правда было больно, словно он и правда её любил. Она хотела в это верить. Но спустя несколько дней после слёзных извинений и обещаний измениться, Стивен вновь уходил. Трещины всё расползались по поверхности тонкой, бессмысленной связи. Трещины заполняли её мир, пока тот не раскололся вдребезги. Лимит близости исчерпан за неделю. Лимит ненависти бесконечен, словно оплачен за все годы вперёд. Салливан стиснула зубы и сжала руку в кулак так сильно, что длинные ногти почти до крови вонзились в ладонь. Она хотела ударить его. Обложить последними ругательствами. Закричать. Как можно громче, пока голос не сорвётся до хрипа. Но лишь горько усмехнулась, бросив на Стивена презрительный взгляд. — Да пошёл ты, — сдавленно ответила Ванесса, пытаясь унять предательскую дрожь, — у меня тоже нет желания тратить на тебя своё время. Мы расстаёмся. Она не могла дать волю эмоциям. Не могла позволить себе показать слабость тому, кто в одночасье стал врагом. Не потерять лицо. Сохранить свою гордость. И не дать проклятому, совершенно неуместному чувству вины вырваться наружу. Сколь иронично было признавать смутное чувство облегчения после расставания со Стивеном. Как будто давящий груз разом упал с плеч, вместе с болью даровав свободу.***
Поговорив с матерью настоятельницей, Ванесса убедила женщину поручить ей другую работу. Вскоре послушницу перевели на кухню, и с того дня у Салливан больше не было необходимости ежедневно навещать прежде любимый ею сад. Всё вернулось в прежнее русло. Проходя по коридорам обители, Ванесса порой замечала Сестру Эвелин среди других монахинь, но стоило заприметить её взглядом, как Салливан тут же пыталась скрыться, уйти в другую сторону или ускорить шаг, прикрыв лицо, в надежде остаться незамеченной. Отстраниться. Сбежать. Закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было. Только память о днях, проведённых за разговорами с Сестрой, никуда не исчезла, продолжая снова и снова обрывками до боли ярких образов возникать в голове. Весёлый смех Эвелин, её бодрый, уверенный голос и тёплая рука, в которой монахиня держала её руку. Рядом с ней время словно бежало быстрее, унося Ванессу в животворящем потоке ярких, насыщенных дней. Но вместе с этими воспоминаниями приходили и воспоминания о ночи, когда Эвелин пришла в её келью. «Хватит думать об этом,» — в очередной раз одёрнула себя Ванесса и открыв дверь библиотеки, зашла внутрь. Вернув на место прочитанные книги, Салливан прошлась вдоль стеллажей в поисках романов, которые могли её заинтересовать. Взяв несколько книг, она собиралась покинуть это место, когда услышала рядом до боли знакомый голос. — Ты давно не появлялась в саду, но я была уверена, что рано или поздно встречу тебя здесь. Ванесса вздрогнула и резко обернулась, крепче прижав книги к груди. Звук размеренных шагов Эвелин, приближавшейся к ней, казался слишком громким в некогда уютной тишине библиотечных стен. Девушка хотела сбежать, но ноги словно приросли к полу, не давая сделать и шагу назад. — Вот уже неделю ты избегаешь меня. Салливан испуганно вжалась спиной в стеллаж, больше всего желая стать невидимой и исчезнуть отсюда как можно дальше, когда Сестра, подойдя к ней почти вплотную, резко облокотилась рукой о книжную полку, сбоку от головы Ванессы, тем самым преграждая дорогу к выходу. Вопрос, который девушка больше всего боялась услышать, точно гулкий колокольный звон, сорвался с губ Эвелин: — Ты не спала в ту ночь, так ведь? Ванесса отвернулась, точно пытаясь защититься, но монахиня, сжав пальцами её подбородок, подняла лицо девушки, пристально глядя в её глаза. Столкнувшись взглядом с Эвелин, Ванесса ожидала, что та будет смотреть на неё с раздражением и злостью, но единственным, что читалось на дне серебристой, точно лунный свет, радужки, было сожаление. — Если ты не хочешь меня видеть, мне следовало просто отступить. Оставить тебя в покое. Но я не могла смириться с возникшей недосказанностью. Подумала, что будет разумней напрямую всё выяснить, — объяснила Эвелин, пожав плечами с наигранным спокойствием, хоть каждый её жест выдавал напряжение. — Скажи, я… вызвала в тебе отвращение тем поцелуем? Рваный выдох сорвался с губ Ванессы, она судорожно сглотнула, стиснув подрагивающими пальцами длинную юбку. — Н-нет, — девушка поспешно помотала головой, — я никогда бы не смогла возненавидеть тебя… Это… Дело совсем в другом, — сбивчиво, не в силах собрать обрывки ускользающих мыслей воедино, пробормотала Салливан. — Я нарушила один из строжайших запретов, недозволенным образом коснувшись человека одного со мной пола, — слова Эвелин звучали с едва заметной иронией, словно она пересказывала строчку из учебника, при том не разделяя мнения, выраженного в нём, — и ты отвергаешь такие отношения, — точно констатируя факт, добавила она, — подобное противоречит твоим моральным принципам или же вызывает физическую неприязнь, или… — Да нет же, чёрт возьми! — воскликнула Ванесса, резко оттолкнув руку Сестры, и отошла от монахини, увеличив физическую дистанцию между ними. — Может, прежде чем что-то выдумывать, выслушаешь моё объяснение? — девушка не знала, отчего голос её звучал столь раздражённо. Она хотела выплеснуть все свои мысли и чувства, рассказать Эвелин о том, что терзало её на протяжении стольких дней. Сказать, как рада была в ту ночь. И как напугана. Счастье сливалось со смятением, заставляя воскресать давно отброшенные и, казалось, истлевшие страхи. Эвелин усмехнулась и сложив руки на груди, медленно кивнула. — Что ж, рассказывай, я слушаю. — Я больше не хочу связывать себя какими-либо отношениями. Итог любых связей заранее предрешён. И мне это не нужно. Я думала мы останемся просто хорошими знакомыми, но… Полагаю, уже не получится. И лучше закончить всё сейчас, — на последних словах голос дрогнул, но Ванесса быстро взяла себя в руки, ничем не выдав бушующих в ней эмоций. Не было необходимости искать пустые отговорки. Не было необходимости во лжи. А может, Салливан просто не умела лгать рядом с этой женщиной, зная, что Эвелин запросто распознает любую фальшь. — Ты боишься привязываться к людям из-за вероятности расставания? — предположила сестра. Ванесса нахмурилась. Она не понимала, почему Эвелин так спокойна. Другие проявили бы больший напор или, напротив, почувствовали обиду. Но монахиня терпеливо пыталась разобраться со сложившейся ситуацией, пыталась понять чувства той, что отвергала её. «Как это похоже на неё,» — пронеслось в голове, а губы послушницы скривились в язвительной ухмылке. Это чёртово спокойствие на грани равнодушия выводило из себя. — Разве я понравилась тебе не только лишь потому, что здесь, в этом замкнутом мирке, не нашлось более интересных людей? За стенами монастыря ты запросто нашла бы себе кого получше, — бросив испепеляющий взгляд на женщину, стоящую перед ней, произнесла Ванесса. Быть может, причиной тому был спёртый воздух в постоянно закрытом помещении библиотеки, но что-то сдавило горло Ванессы и до боли стиснуло лёгкие, от чего каждый вздох давался с трудом. — Да и что значит простое расставание в сравнении со смертью? Все люди умирают. Особенно сейчас, — она пыталась говорить холодно и сухо, но горечь, кою она не в силах была скрыть, слишком ясно звучала в тихом, надломленном голосе. — Так что… Где гарантия, что ты меня не бросишь? Где гарантия, что ты не умрёшь? — Резонно, — согласилась Эвелин, — значит, тебе нужна гарантия, так?.. — заметила монахиня, задумчиво приложив палец к губам, — что ж, думаю я смогу найти решение этой проблемы, — довольно прищурилась она. — В конце концов, ты не сказала, что не любишь меня или что не сможешь полюбить, — Эвелин хитро улыбнулась. Было что-то надменное в её улыбке, но в то же время эта самоуверенность вызывала трепет в груди Ванессы. — Прекрати, — Салливан отвернулась и сделала шаг назад, руки непроизвольно дрогнули, от чего книги, что она держала, упали на пол. Девушка хотела ринуться прочь из библиотеки, когда Эвелин резко перехватила её запястье. От этого движения широкий рукав монашеского одеяния Ванессы упал к локтю, обнажив едва заметные белесые следы старых шрамов. Увидев их, монахиня ничего не сказала — лишь нахмурилась, глядя на Салливан непривычно серьёзным взглядом. Но в её глазах не было и малой толики осуждения или неприязни. В отличие от других, кому доводилось увидеть неровные, грубые отметины прошлого на её руках, Эвелин не собиралась читать мораль и укорять за неуважение к бесценному дару жизни. — Почему?.. — слабо пробормотала Ванесса, опустив голову. Её рука безвольно повисла в хватке сестры, но мелкая дрожь всё ещё сотрясала тело. — Почему ты извинялась в ту ночь? На лице Эвелин отразилось изумление и нечто, напоминающее страх. Одно мгновение, продлившееся едва ли больше секунды, казалось, приоткрыло завесу, за которой монахиня скрывала нечто, оставленное в прошлом. Но тут же губы женщины скривились в горькой ухмылке. — Потому что список моих грехов пополнился, — ответила она.***
Прошло несколько дней с того разговора в библиотеке. Как и прежде, Ванесса старалась избегать сестру Эвелин, но та, казалось, и вовсе не обращала внимания на холодность Салливан и её попытки оттолкнуть. С той же приветливой улыбкой, она навещала подругу, заводила разговоры на самые разные темы, ни разу не касаясь перемен в их ставших такими неловкими, отношениях. Приносила настольные игры, развлекая Ванессу в короткие моменты отдыха от работы. Всякий раз, когда послушница спрашивала, зачем она продолжает приходить к ней, Эвелин, самодовольно ухмыляясь, отвечала: — Ты не говорила, что моя компания тебе противна. Скажи прямо, глядя мне в глаза, что ты меня ненавидишь и не желаешь видеть, и я уйду. Ванесса едва не захлёбывалась гневом, но тут же смущённо отворачивалась. Ей было нечем крыть. Их встречи напоминали карточную партию, в которой Салливан то и дело проигрывала. Устало вытянувшись на кровати, отбросив подальше беспокойные мысли о событиях последних дней, девушка погрузилась в сон, надеясь хотя бы в нём сбежать от реальности, вцепившейся острыми клыками в горло. Но даже во снах покой ускользал от неё, показывая события прошлого, напоминая об ошибках, которые уже не исправить. Будь это возможно, Ванесса предпочла бы и вовсе никогда не видеть снов. Но ночные грёзы разбил внезапный шум из коридора. Запах гари просачивался в ноздри. За закрытой дверью раздался громкий треск, как от ломающегося древесного ствола. Ванесса неуверенно поднялась с постели, потёрла заспанные глаза, с недоумением глядя в темноту перед собой. Треск раздался снова, вместе с глухим ударом, как если бы что-то тяжёлое упало на пол. Желая узнать, в чём дело, Салливан торопливо оделась, накинув тёплую шаль поверх чёрного холщового балахона, зажгла свечу и подошла к двери, протянула ладонь к холодной металлической ручке — но тут же отдёрнула, словно пальцы ударило током. Неясное предчувствие поселилось в сердце, что испуганно билось в груди. Казалось, стоит покинуть комнату, и там, за её пределами случится что-то плохое. Ванесса не понимала природу этого страха, но он медленно оплетал каждую частицу её естества, связывал, не давая двинуться с места. Громкий женский крик разбил минутное безмолвие. Ванесса застыла у двери, широко распахнув глаза. … кто кричал там, за дверью? Помещение медленно окутывал запах горелого мяса, а шум снаружи становился всё громче. Там что-то происходило. Ванесса точно знала это, но не могла заставить себя открыть дверь. Юная монахиня потеплее закуталась в шаль, точно этот жалкий, тонкий кусок ткани мог спасти от холода, дрожью разлившегося по венам, замораживая изнутри. Бросив взгляд на крошечное окошко, девушка судорожно сглотнула и крепко сжала серебряный крест, висящий на груди, с болезненной ясностью осознавая всю тщетность мимолётно проскользнувшей идеи: третий этаж — невозможно выбраться наружу через окно. Если бы она и попыталась, то с её хилыми силами, в лучшем случае отделалась бы множественными переломами при падении. А в худшем — всё закончилось бы неминуемой смертью. Взяв подсвечник, инстинктивно оценив его вес и подумав, как лучше ударить этим предметом, если придётся, Ванесса покинула комнату. Тусклого сияния свечи хватало лишь на то, чтобы осветить ближайшее пространство перед собой, и в этой сгустившейся тьме коридор обители казался совсем пустым. Но сделав пару шагов, Ванесса столкнулась с одной из монахинь, что, дрожа, стояла рядом с группой других сестёр, так же не понимающих, что произошло. Напуганные, девушки жались друг к дружке, кто-то из них, склонив голову, шёпотом молился. Двое послушниц — сестра Патриция, с которой Ванесса работала на кухне в последние дни, и ещё одна женщина, имени которой Салливан не знала, — посмотрели на неё, точно безмолвно спрашивая, как им следует поступить. Ванесса отвела взгляд. Она не любила, когда кто-то полагался на неё, особенно в таких ситуациях. Эта непрошенная, взваленная ответственность за других, тяготила. «Если б только Эвелин была здесь…» — ненароком подумала Ванесса, но тут же помотала головой, отгоняя эту мысль. Комната сестры Эвелин располагалась в противоположной части монастыря. Салливан могла лишь бессильно молиться о том, чтобы с сестрой ничего не случилось, не понимая, отчего в такой момент её мысли устремлены именно к ней. — Идёмте. Надо узнать, что случилось, — предложила сестра София, старшая из собравшихся в коридоре монахинь. Голос её звучал сдавленно и тихо, но в то же время в нём чувствовалась уверенность. Женщина мягко улыбнулась своим спутницам и сказала уже громче, пытаясь взбодрить испуганных сестёр: — Всё будет хорошо. Господь не оставит нас. Вдали, со стороны лестницы, виднелись золотистые сполохи, оттуда же шёл густой дым. Но это был единственный путь к выходу на первый этаж, и ступая как можно тише, словно в страхе выдать себя лишним шумом, монахини направились туда, держась как можно ближе друг к другу. Впереди группы ступала сестра София, Ванесса держалась вместе с остальными, и, стиснув подрагивающими пальцами подсвечник, внимательно прислушивалась к звукам вокруг. Послышался странный свист, удар, что-то с грохотом разбилось, и вспышка рыжего огненного света со стороны лестницы озарила часть коридора, к которой приблизились монахини. Чей-то крик был заглушён внезапно раздавшимся выстрелом. На секунду, что показалась сёстрам долгой, точно вечность, воцарилась звенящая тишина. Женщины молчали, застыв, окружённые лишь холодными стенами, что на протяжении стольких лет служили им верным убежищем. То и дело переглядываясь, они не решались шагнуть вперёд, и даже сестра София, оцепенев, лишь смотрела себе под ноги, мелко дрожа. Шаг. Ещё один. Громкий, отчётливый, тяжёлый. Кто-то шёл по лестнице. Приближался к группе монахинь, застрявших на перепутье и не способных определить, в какую сторону им идти, куда бежать, если внизу творилось что-то страшное, если все дороги к выходу в один миг оказались отрезаны. Вскоре их взглядам предстал высокий, плотно сложенный мужчина, чья одежда, от грязной серой футболки до кончиков брюк, была забрызгана кровью. В руках варвар держал автомат. С кривой ухмылкой на мясистых губах, он оглядел монахинь, делая ещё шаг по направлению к ним. Несколько девушек попытались сбежать, но мужчина, не раздумывая, начал стрелять по ним. Он стрелял без разбора, без цели убить, оттого пули попадали куда придётся. Одна из сестёр упала замертво. Кровь из крошечной, едва заметной дырки на затылке женщины залила пол. Всё текла и текла, скапливаясь у ступней Ванессы, что стояла, не шевелясь и точно не осознавая происходящего прямо перед ней. Её разум отказывался принимать такую реальность. Сестра Патриция, бежавшая вместе с остальными, кричала от боли, прижимая руку к ране на животе. Она уже не могла подняться, не могла вновь побежать, и не чувствовала изрешечённых пулями ног. Другая монахиня, задыхаясь, лежала на спине, то и дело отхаркивая тёмные сгустки крови, пока багряная жидкость фонтаном струилась из её простреленного горла. Мужчина, ухмыляясь, подошёл к застывшей Ванессе и протянул руку к её плечу, но не успел дотронуться, как девушку закрыла собой сестра София, становясь на пути убийцы. Губы женщины дрожали, она пыталась что-то сказать, но не успела произнести ни слова, как мужчина отбросил её к стене грубым ударом. Ванесса не знала, что двигало её рукой, что направляло её тело в неумелой попытке защититься: инстинкт самосохранения или некий божественный голос свыше? Она была не в состоянии думать — лишь действовала, как могла, цеплялась за жизнь, что хотели отнять у неё в любую секунду. Салливан резко взмахнула подсвечником и ударила мужчину в висок, после чего сразу кинулась к лестнице, не глядя назад, не думая о пулях, что могли вот-вот вонзиться в её тело, не думая о сёстрах, оставшихся позади. Когда послушница спустилась на второй этаж, пред взором её распростёрлась преисподняя. Врата ада распахнулись, являя все лики агонии. Фантасмагория новой реальности в одно мгновение разорвала нить здравого рассудка, повергая в безумие. Огонь охватил половину коридора, от густого дыма в глазах щипало и дышать становилось всё тяжелей; и тут и там раздавались отчаянные крики сестёр и приглушённый смех мародёров, ворвавшихся в обитель. Они оскверняли пристанище господа, забирали ценности, хранимые в монастыре, врывались в кельи, хватали приглянувшихся им монахинь, и насиловали их, других без тени сожаления убивали. В оцепенении, на дрожащих ногах, Ванесса двинулась вперёд. Пред глазами её стояла пелена и девушка точно не видела ничего перед собой. Её сознание, пытаясь защитить хрупкую психику, отвергало картину рухнувшей реальности. Короткий вздох сорвался с губ девушки, когда она обо что-то споткнулась, поскользнулась и упала наземь. Оперевшись рукой о пол, она почувствовала что-то липкое. Ванесса поднесла запачканную кровью ладонь к лицу. Рот скривился в болезненной, дрожащей улыбке. Алые капли медленно стекали по пальцам, капая на одежду девушки и пол, залитый кровью. Рядом с монахиней, по всему коридору лежали обезображенные трупы сестёр, в крови плавали отрезанные куски плоти и внутренностей. Посмотрев перед собой, Салливан поняла, что споткнулась об отрубленную голову матери настоятельницы, что словно мяч, откатилась к стене. К горлу подкатила тошнота, и Ванесса зажала рот дрожащей рукой, но не сдержалась, и её вырвало прямо возле обезглавленного тела монахини. — Почему?.. Почему это случилось? — всхлипнула девушка, с трудом поднимаясь на несгибающихся от страха ногах. Слёзы ручьём текли по щекам, заляпанным алыми брызгами. Эвелин жива? — эта мысль наваждением билась в голове, держалась на грани ускользающего рассудка, вместе с отчётливым пониманием, что надо скорее выбираться из монастыря. Ванесса не могла допустить мысли, что сестра Эвелин тоже убита, хоть это предположение и оставалось где-то на задворках сознания. Нет. Эвелин не могла умереть. Кто угодно, только не она! Салливан молилась, даже не веря в Бога — безмолвно, отчаянно, судорожно, готовая отдать что угодно, лишь бы судьба сохранила жизнь единственному человеку, ставшему столь дорогим для неё. Кровь хлюпала под ногами, крики вокруг сводили с ума, но Ванесса продолжала идти в противоположную сторону обители, где располагалась комната сестры Эвелин. Совсем рядом раздалась череда выстрелов, холодный пот прошёл по спине, и девушка обернулась. Никого не увидев позади, она поняла, что выстрелы доносились из соседней кельи, и тут же бросилась бежать. Вперёд. Только вперёд. Не оборачиваться. Не думать. Не знать. Добраться до Эвелин, убедиться, что с ней всё в порядке. И выжить. Только это имело значение. Но буквально на полпути тяжёлый удар оглушил Ванессу, и она, не ощущая под ногами пол, упала на колени, выронив подсвечник. Тот упал с громким стуком у массивных подошв ботинок мужчины. Ванесса подняла взгляд, с ужасом воззрившись на мародёра, стоявшего перед ней. Она хотела схватить подсвечник, служивший ей единственным орудием самозащиты, но мужчина ногой оттолкнул его в сторону, так далеко, что девушка не смогла бы до него дотянуться. Прислонив дуло ружья ко лбу Ванессы, он, глумливо усмехаясь, отдал приказ: — Встань. Не в силах противостоять ему, понимая, что стоит попытаться сбежать, и её убьют на месте, девушка поднялась. Мысли судорожно роились в голове, но как бы Ванесса не пыталась, она не могла найти способ защититься. Бежать бессмысленно. Молить о пощаде — унизительно, да и Салливан не была настолько наивна, чтобы полагать, будто это разжалобит убийцу. Отнять у напавшего ружьё — невозможно: мужчина был куда сильнее неё. Не важно, что она будет делать, конец уже предрешён. В последней попытке протеста, Ванесса дёрнулась и ударила ублюдка коленом в живот, когда тот прижал её к стене, до боли сдавливая плечи. Мужчина лишь усмехнулся. Одной рукой он сжал горло девушки, другой — достал охотничий нож и, прислонив острие к груди монахини, провёл лезвием вверх, до самого ворота. Затрещала грубо раздираемая ткань балахона, и пронзительный крик раздался среди пылающего ада, но был заглушён другими криками и грохотом выстрелов, сливаясь с какофонией звуков. Убийца бесцеремонно протолкнул колено между ног девушки, пока его руки сжимали открывшиеся взору груди несчастной. Ванесса закрыла глаза, лишь бы не видеть лица нелюдя, чьё зловонное, покрытое корочкой засыхающей крови, тело, прижималось к ней, чьи руки касались её, оскверняя, убивая, разрушая. … это не могло быть реальностью. Это не могло происходить с ней. Бог предал её. Предал их всех, сбросив в пучины ада на растерзание демонам. Точно они были мусором. Безликими марионетками, лишёнными воли. Лишёнными права на спокойную и безопасную жизнь. Бог оказался глух к молитвам тех, кто посвятил ему свои жизни. Белая пелена накрыла взор, Ванесса думала, что вот-вот потеряет сознание, когда внезапно мужчина отстранился от неё. С глухим ударом, грузное тело насильника упало на пол, распростёршись у ног своей жертвы. Алое пятно медленно расползалось на фоне тёмно-русых волос на затылке мужчины. Открытые остекленевшие глаза, застыв, смотрели перед собой. Точно в замедленной съемке, Ванесса подняла голову, всё ещё не понимая, что случилось. Сестра Эвелин стояла перед ней, сжимая в руке пистолет.