***
Повсюду стелилась темнота. Бескрайнее пространство, лишённое даже линии горизонта, казалось находилось за пределами внешнего мира. Слова, сорвавшиеся с губ Ванессы, потонули в беззвучии. Точно вакуум, это место затягивало в себя любые звуки, сдавливало их, обращая в ничто. Салливан посмотрела на свои руки и в ужасе распахнула глаза. Пальцы покрылись трещинами, что медленно расползались, точно паучья сеть, по обеим рукам, и вскоре те рассыпались на песчинки. Она обратила взгляд вниз, к ногам, но и те рассыпались, превращаясь в сероватую пыль. «Не больно, » — коротким осознанием пронеслось в голове, отчего-то не вызывая тревоги. Она смотрела, как крошились её кости и плоть, исчезая вникуда, словно унесённые порывом ветра, но почему-то не испытывала ничего, кроме смутной грусти. Ванесса распахнула глаза и резко села, обняв себя за плечи. Липкая испарина покрыла лоб, а картина из сна всё так же отчётливо стояла перед глазами. Девушка посмотрела на свои пальцы, судорожно сглотнула, ощупывая свою руку. Все пальцы были на месте. Замёрзшие, но мягкие, живые, совсем не похожие на песчинки из сна. Столь безумного и вместе с тем невероятно реалистичного сна. Поднявшись с земли, Ванесса устало потёрла лоб и заспанные глаза, после чего осмотрелась. Эвелин не было рядом. Женщина оставила ей тёплую шаль, кинжал… и просто ушла? Ванесса попыталась отогнать эту пугающую мысль. Тишина вокруг точно сомкнулась кольцом, сжимаясь вокруг горла, как удавка, сдерживая крик. Ни единого звука: ни шума ветра, ни пения птиц. Лишь давящее серое небо над головой, что словно надгробная плита, да голые деревья повсюду, напоминающие иссохшие скелеты. Некоторые философы сравнивали лес с храмом — обителью, не созданной руками человека, но сотворённой самой природой. Однако сейчас он казался Ванессе гробницей. Девушка закрыла глаза, попыталась успокоить тревожно колотящееся сердце, но внезапный шорох пожухлой травы заставил Салливан резко обернуться. — Как спалось? — Лицо Эвелин светилось довольной улыбкой, а в руках она держала тушку подстреленного зайца и пакет с несколькими бутылками, полными воды. Заметив замешательство подруги, женщина протянула ей пакет и уложила добычу возле потухшего костра. — Я нашла речку здесь неподалёку, а ещё подумала, что нам не помешает подкрепиться: мы ничего не ели вчера. Но не хотела тебя будить, — пожав плечами, объяснила она. Ванесса судорожно сглотнула и натянуто улыбнулась, наконец, успокоившись. «Я рада, что ты здесь. Рада, что ты вернулась, » — хотела сказать она, но что-то не давало ей произнести вслух эти слова. Она не хотела признаваться даже себе самой в собственной беспомощности, в обуревавшем её ещё минутой назад страхе остаться здесь в одиночестве. Салливан слишком отчётливо понимала — без Эвелин ей не выжить. Но именно это осознание угнетало больше всего. Ненавистная, омерзительная до тошноты слабость. То, что порождает зависимость. То, что порождает никчёмность. — Здорово, что удалось добыть воды, — кивнула Ванесса, — давай я помогу разделать наш завтрак, — предложила она, но Эвелин покачала головой. — Не стоит, я сама с этим справлюсь, — ответила Роббинс и, заметив помрачневшее лицо девушки, добавила: — Лучше разведи снова костёр, пока я буду с нашей дичью разбираться.***
К вечеру монахини добрались до посёлка, который, как и рассказывала Оливия, оказался давно заброшен. Печальная сцена новой реальности предстала перед девушками. Обвалившиеся дома с торчащей из стен арматурой; тёмные провалы окон, словно застывшие в немом крике рты с острыми стеклянными зубами; обломки бетонных плит, усеивающие холодный, растрескавшийся асфальт, такой же мёртвый, как земля под ним. Города и посёлки, подобные этому, населены лишь призраками прошлого — размытыми воспоминаниями о былом величии. С пронзительной ясностью приходило понимание, что сейчас практически все населённые пункты ничем не отличаются от этого Богом забытого уголка. — Не отходи от меня, — распорядилась Эвелин и, достав пистолет, прислушалась. Оставалось неясным, есть в поселении живые люди или нет. Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь порывами ветра и скрипом сломаного, покачивающегося окна в одном из домов. Оно едва держалось на петлях и, казалось, вот-вот упадёт наземь. Но даже в этом «городе-призраке» могли скрываться мародёры, нищие или другие опасные субъекты, только и ждущие незадачливых странников, решивших заглянуть к ним. Не теряя бдительности, Роббинс пошла вперёд, держа наготове пистолет и не выпуская из поля зрения Ванессу, идущую за ней. По пути им встречались всё новые разрушенные дома, кое-где в стенах виднелись вмятины от пуль, а на асфальте можно было разглядеть потемневшие следы крови. Подхваченный порывом ветра, к ногам Эвелин подлетел лист бумаги, и женщина с любопытством подняла его. — Уже дошло и до такого?.. — раздражённо пробормотала монахиня, прочитав содержание старой листовки. Такие же листовки висели на столбах и покрывали стену автобусной остановки. Ванесса с любопытством склонила голову к плечу. Потускневшая золотистая прядь волос упала на глаза, и девушка, хмурясь, убрала её за ухо, с досадой вспоминая, что не расчёсывалась вот уже несколько дней. — Что там? — спросила она, и Эвелин протянула ей помятую бумажку, прочитав содержание которой, Салливан застыла в оцепенении. «Дорогие соплеменники! Вот уже долгие годы наши поколения живут на этой земле, но настали трудные времена, и теперь пришёл наш час защитить родную деревню. Ради борьбы с пришедшей в наш край заразой, мы должны избавиться от всех заражённых и тех, кто контактировал с ними, » — гласили полные пафоса и совершенно неуместной торжественности строки. Ниже были перечислены имена тех, кого следовало уничтожить по мнению властей, в то время управлявших поселением. — «… вне зависимости от возраста, заражённые, угрожающие безопасности нашей территории, должны быть казнены, » — голос девушки дрогнул на этих строках. Ванесса судорожно сжала лист в побледневших от холода пальцах — и разорвала его. — Эти ублюдки… Они убивали даже детей?! — Совсем как я вчера, верно? Вопрос Эвелин прозвучал слишком неожиданно. Ванесса не была готова к тому, что женщина поднимет эту тему. И она никоим образом не ожидала услышать от неё такие слова. Сказанные в циничной, равнодушной манере, они вызывали странные ощущения, которым Салливан не могла дать определения. Однако сейчас противоречия, раздирающие её ещё с момента смерти Оливии, стали намного более отчётливыми. — Не сравнивай себя с ними, — глухо пробормотала она. В ответ Роббинс лишь холодно усмехнулась. — Ты не такая, как они! Эти нелюди… они были ведомы лишь жаждой убийства! — воскликнула Ванесса, с яростью глядя на обрывки листовки у своих ног. — Довольно лицемерия и двойных стандартов, — категорично оборвала её Эвелин. С губ женщины не спадала ироничная ухмылка, казалось, её веселила горькая абсурдность ситуации. Казалось, она смеялась над самой собой. — Не исключено, что среди них были те, кто получал удовольствие от насилия, и убивал, удовлетворяя свои жестокие желания, а так же люди, ведомые некой личной выгодой. Например, они получили возможность безнаказанно отомстить кому-то из своих врагов. Ведь как это приятно — уничтожить на глазах самого ненавистного человека нечто дорогое ему, а после отнять и его собственную жизнь. Но большинство селян попросту настиг страх. Они хотели защитить себя и свои семьи, и были убеждены, что не существует иного выхода, кроме убийства заражённых. Перед ними стоял очевидный выбор: пожертвовать своей жизнью и жизнями близких или же отнять жизни у посторонних людей ради собственного выживания. Было ли верным их решение? Сложно сказать. Не думаю, что в таких ситуациях вообще может быть единственный правильный ответ. Люди — трусы, и ведомые страхом за свою безопасность, мы пойдём на что угодно. Большинство из нас. Она замолчала на мгновение, вглядываясь куда-то вдаль, а после перевела взгляд к Ванессе. — Тем не менее, вне зависимости от причин, убийству не может быть оправданий. Я понимала это, когда приняла решение убить Оливию. И если бы время обернулось вспять, если бы мы вернулись к тому самому моменту, я поступила бы так же. Ванесса неотрывно смотрела на подругу. Ей хотелось сказать столь многое, но чувства, сдавливающие грудь, не могли сложиться в фразы, способные передать всё, что она испытывала. — Нет различий между мной и жителями этого посёлка, — покачала головой Эвелин, — но если ты ждёшь, что я буду раскаиваться и говорить о том, как сожалею, то твои ожидания напрасны, — Роббинс раздражённо скривила тонкие губы. — Подобные слова — самое омерзительное, самое пошлое лицемерие. Потому я не хочу, чтобы ты оправдывала меня. Не хочу, чтобы прощала. Салливан опустила голову. Эвелин была честна с собой, но Ванесса не могла похвастаться такой же честностью. Она хотела сказать, хотела открыться ей, но страх сдерживал это стремление. Снова и снова девушка представляла, с какой ненавистью посмотрит на неё монахиня, узнав её постыдный секрет. «Ты права. Между нами нет разницы.» Хотелось смеяться, но губы дрожали, и сорвались с них совсем не те слова, что так отчаянно хотелось сказать: — А если… если я заражусь, ты убьёшь и меня? — спросила она. Гнетущая тишина повисла меж ними. Наконец, Роббинс оборвала тяжёлое безмолвие: — Полагаю, что да. Я не хочу, чтобы ты умирала в мучениях. Но и я умру вместе с тобой. Без тебя у меня нет причин оставаться здесь. Эвелин подошла ближе к девушке и с нежностью, столь резко контрастирующей с её холодными словами, коснулась спутанных волос Ванессы, а после погладила её по щеке и грустно улыбнулась: — Зря я завела этот разговор, — призналась она, — не в самый подходящий момент, не так ли? Женщина вновь прислушалась, а после обхватила пальцами замёрзшую кисть возлюбленной, в другой руке по-прежнему держа пистолет. — Для начала осмотрим все магазины на наличие съестных припасов, а после… — монахиня хитро прищурилась, растягивая губы в лукавой улыбке, и глядя на неё сейчас, Салливан казалось, что она видит перед собой ту же Эвелин, которой она из раза в раз проигрывала в карты во время их безмятежных посиделок в монастырском саду. Весёлую и жизнерадостную, сияющую, словно солнце. Та Эвелин излучала свет. Но теперь Ванесса знала о тени, скрывающейся за этим светом. — Как насчёт шоппинга? — подмигнула Роббинс. — Шоппинг — лучшее развлечение для девушек, верно? — Шоппинг в разрушенном городе-призраке. Что может быть лучше? — саркастично усмехнулась Ванесса, сжимая руку подруги. Весёлый настрой Эвелин был не более, чем притворством. Салливан понимала это, как и то, что сейчас лучше поддержать её игру. Сделать вид, что всё в порядке, надеть сочащуюся фальшью маску безмятежности. Чтобы прожить ещё один день. Чтобы выдержать будущее, туманной дорогой стелющееся перед ними. И избежать вопросов, на которые совсем не хотелось отвечать. Вскоре девушки поняли, что поселение давно заброшено. Вероятно, вот уже год здесь последний раз ступала нога человека, о чём ясно свидетельствовали опустевшие полки продуктовых магазинов, а в местах, где ещё оставалась еда, искать припасы было бесполезно: продукты давно сгнили, и глазам монахинь предстали лишь покрытые плесенью куски хлеба и испорченные фрукты, в которых копошились личинки. Всё, что странницам удалось раздобыть — это несколько банок с консервированными овощами и рыбой, найденные на складе. Удручённые неудачными поисками, девушки решили заглянуть в покинутые жителями жилища. Ванесса помнила, что и по заповедям господним, и по законодательству США подобный промысел считается преступлением, обыкновенным воровством, однако сейчас это не имело значения. — Посмотрим, что тут интересного? — предложила Эвелин, кивнув в сторону магазина одежды, мимо которого пролегал их путь. Ванесса не стала возражать. За несколько дней пути их монашеские рясы покрылись грязью, а засохшие пятна крови, оставшиеся с момента побега из монастыря, не представлялось возможным отмыть. Этот запах днём и ночью преследовал Салливан вместе с фантомным металлическим привкусом, вместе с ночными кошмарами, алым безумием напоминающими о безжалостной резне в обители Господа. Только тёплая шаль, держащаяся на булавке, прикрывала порванное на груди платье. Её одежда превратилась в лохмотья, но это не было единственной причиной, почему девушка хотела её сменить. Она не могла забыть грубые руки насильника, шарящие по её телу, треск рвущейся ткани, мерзкий смрад пота, крови и алкоголя, исходящий от того мужчины. Как бы сильно она не желала, эти воспоминания раскалённым клеймом отпечатались в её сознании. Дверь скрипела и едва держалась на петлях, большая табличка с надписью «закрыто» сорвалась и с глухим ударом упала на грязный, потрескавшийся пол, когда девушки ступили в магазин. Замок оказался давно сломан, потому они с лёгкостью зашли в помещение. Некогда большой, известный на весь посёлок торговый пункт, где кипела жизнь и каждые выходные собиралось множество людей, теперь представлял собой жалкое зрелище. Повсюду скопилась пыль, она покрывала толстым слоем окна, стеллажи, выставленную на обозрение покупателям обувь и одежду, окрашивая всё вокруг мрачными серыми оттенками. На нескольких стеллажах висели таблички с объявлениями о скидках, смотревшиеся совсем абсурдно на фоне царящего запустения. — Ну что, воспользуемся специальной постапокалиптической акцией? — усмехнулась Эвелин, положив руку на плечо подруги. — Стопроцентные скидки на все товары! Нельзя упускать такой редкий шанс! — Вообще-то только пятидесятипроцентные, — поправила её Ванесса, указывая на табличку. — Так это было до того, как мир рухнул, а с ним и экономика, — возразила Роббинс, рассматривая товары, а после, уже серьёзно обратилась к спутнице: — Много вещей не будем брать — только самое необходимое. Лишний груз нам ни к чему. Пару тёплых курток, свитеров, брюки и обувь. Что-нибудь лёгкое тоже не помешает, — женщина нахмурилась, задумчиво оглядывая одежду, — чёрт, всё же необходимо добыть машину, тащить всё на себе — не лучшее решение, — тихо пробормотала она. — Тогда, может, пока просто переоденемся здесь, а остальные вещи возьмём, когда получится найти автомобиль? — предложила Салливан, и женщина согласно кивнула. Ванесса направилась в примерочную. Она почувствовала себя легче, скинув изорванные лохмотья, оставшиеся от платья. Используя его в качестве тряпки, девушка вытерла пыль с джинсов и рубашки, и вскоре переоделась. Вот уже год ей не доводилось носить обычную одежду, что прежде была столь привычна, и даже сейчас, в простых узких джинсах, свободной белой рубашке и вязаном тёмно-синем свитере поверх, она чувствовала себя куда комфортнее, чем в монашеской сутане. Салливан усмехнулась. Это было столь иронично: она спряталась в монастыре, желая сбежать от пугающего будущего, но, получается, она скорее бежала от самой себя. Однако, так и не смогла измениться. Не смогла посвятить себя Богу. Это с самого начала было невозможно. Но тем не менее, она обманывала себя в глупых попытках стать другим человеком. Отбросив эти мысли, девушка продолжила осматривать товары, пытаясь подобрать себе подходящую обувь и куртку. Хоть Эвелин и назвала шоппинг лучшим развлечением для девушек, Ванесса никогда не испытывала влечения к этому занятию. Долгие походы по магазинам утомляли, и она всякий раз поторапливала мать, когда та в очередной раз увлекалась, рассматривая вещи, которые даже не собиралась покупать. Сама же Салливан предпочитала делать покупки как можно быстрее и строго следуя составленному списку. Потому и сейчас она не стала задерживаться, торопливо подобрав себе все нужные вещи. Удобные утеплённые полусапожки на толстой подошве замечательно подходили для долгого путешествия, завершал образ чёрный плащ, почти доходящий длиной до колена. Закончив с переодеванием, девушка ненароком заглянула в соседнюю примерочную. — Эвелин, ты скоро? — сорвался с губ легкомысленный вопрос, но бодрое настроение Салливан вскоре сменилось смутным беспокойством, когда её взгляд упал на фигуру подруги. — Да, уже сейчас, подожди минутку, — спокойно ответила Роббинс, застёгивая новый бюстгалтер, после чего потянулась к чёрной водолазке, лежащей на пуфике. На Эвелин были только обтягивающие чёрные джинсы, бюстгалтер и католический серебряный крестик на шее, и сейчас ничто не скрывало мелких шрамов, усеивающих тело женщины, особенно выделялся среди них широкий бледный шрам на рёбрах. Возможно, он был оставлен кинжалом, а может, и другим оружием — Ванесса не могла сказать наверняка, — но глядя на эти отметины прошлого, она почувствовала смятение и растерянность, как если бы увидела то, чего не следовало видеть. И когда Эвелин заметила её замешательство, девушка торопливо отвела взгляд. — Откуда он? — наконец, нерешительно спросила Салливан. Обув практичные утеплённые ботинки и накинув кожаную куртку поверх водолазки, Эвелин удовлетворённо улыбнулась, после чего посмотрела на подругу. — Ты о шраме? — уточнила Роббинс. — Это долгая история, — натянуто улыбнулась женщина, — чем больше мы рассказываем о себе, тем более неловко себя чувствуем. Так не лучше ли оставить всё как есть — мило, спокойно и без лишних подробностей?***
Разрушенное поселение было совсем небольшим. Можно было без усилий пройти его вдоль и поперёк за несколько часов. И хотя местные пейзажи представляли собой лишь разорванный холст мрачного запустения, даже среди безмолвных улиц можно было найти следы жизни. Совсем крошечные, но в то же время вселяющие смутные светлые чувства. Так подумала Ванесса, увидев голубя, пролетевшего над их головами и опустившегося на крышу автомобиля, стоящего у столба с оборванными проводами. — Похоже, Фортуна нам благоволит. Или, как сказали бы в церкви: сам посланник Господа привёл нас сюда, — заметила Роббинс, торопливо направляясь к машине. Ванесса пошла следом за подругой, пока та осматривала их находку. Помятый джип был далеко не в лучшем состоянии: двигатель заглох, одна из шин оказалась проколота, пара стёкол со стороны водителя разбито. Но глядя на довольное лицо монахини, Салливан догадалась, что эти проблемы решаемы и, похоже, сейчас Эвелин обдумывала, как скорее отремонтировать машину. — Мы проходили мимо бензоколонки, там же сможем достать шины и заменить двигатель, а что до стёкол… В принципе и так сойдёт, — объяснила Роббинс. — Но вот с этим стоит разобраться сейчас… Она направила взгляд к трупу мужчины на водительском сидении. В затылке мертвеца явственно виднелась дырка от пули, из чего можно было сделать предположение, что незнакомца застрелили, пока он пытался скрыться от кого-то на машине. Возможно, подобно Оливии и её подруге, мужчина бежал от безумия, царящего в посёлке, но так и не успел покинуть это место. Судьба пошутила над несчастным — и он оказался убит у самой границы поселения. Буквально на шаг от выхода. На трупе не было следов заражения. Будь он одним из инфицированных, то от него осталась бы лишь груда размолотых костей, да липкая, зловонная гниль внутренних органов, впитавшаяся в кресло. Мертвец давно разлагался, и сейчас на его лице, руках и ногах почти не осталось кожи, глаза вытекли из глазниц, оставив за собой пустые дыры. Трупный смрад всецело заполонил автомобиль, и девушки не знали, смогут ли избавиться от этого запаха, смогут ли перебить его одеколоном или освежителем воздуха. Без лишних раздумий, Эвелин надела перчатки, взятые в магазине, и открыла дверцу автомобиля. Казалось, она не чувствовала отвращения, когда пыталась вытащить труп, но Ванесса заметила, как на короткое мгновение её подруга сморщила губы и напряжённо нахмурилась от неприязни, но тут же собралась с силами и продолжила тянуть окоченевшее тело из джипа. — Твою мать, — раздражённо пробормотала женщина. Труп намертво вцепился в руль, его руки застыли на нём, сжимая так крепко, что не представлялось возможным их отцепить. Эвелин попыталась разжать пальцы мертвеца, но те не поддавались. Тогда женщина отошла от машины и открыла дорожную сумку, пытаясь что-то найти в ней, после чего обратилась к Ванессе: — Подожди меня там, — указала она на лавочку неподалёку, но девушка покачала головой. — Я останусь здесь. Раньше ты сама сказала, чтобы я не отходила от тебя. — Мы осмотрели город. Здесь чисто, — возразила Эвелин, нахмурившись. — Всё равно я хочу остаться, — не допуская возражений, заявила девушка, уверено глядя в глаза подруги. Она опустила голову и раздражённо сжала кулаки. — Не держи меня за никчёмную белоручку! По-твоему я способна только читать книжки, молиться и ухаживать за садом?! Или ты думаешь, что я анемичная слабачка, падающая в обморок от вида крови и трупов? Роббинс удивлённо смотрела на возлюбленную. Никогда прежде ей не доводилось слышать, как та кричит с досадой и злостью. Казалось, Ванесса, всегда спокойная и уравновешенная, просто не способна повышать на кого-то голос. — Я так не думаю, — мягко улыбнулась Эвелин, — просто не хочу, чтобы тебе пришлось пачкать руки, — пожала плечами она. — Я не боюсь испачкаться, — сдавленно пробормотала Ванесса. — Почему ты не хочешь понять?.. Я хочу, чтобы ты признала во мне равную, а не просто… какое-то ничтожество, нуждающееся в защите! — воскликнула она. — Ведь если мы будем на равных, тогда ты сможешь… — Смогу что? — непонимающе спросила Роббинс, когда девушка внезапно замолчала. — Сможешь доверять мне, — тихо ответила Салливан, серьёзно глядя на подругу. — Помнишь, что ты сказала, когда впервые обыграла меня в карты? — вдруг спросила Ванесса. — Те, кто поддаются, смотрят свысока на противников, тем самым унижая их своей оскорбительной снисходительностью. Но тоже самое касается и дружбы, и любви. Если ты оставляешь всю грязную работу себе, значит, смотришь свысока на меня, как на человека, неспособного справиться с тем же самым. Разве это справедливо? Роббинс промолчала и отвела взгляд, продолжив поиски в сумке. Наконец, Эвелин извлекла из неё плоскогубцы. — Сейчас я отцеплю его пальцы и ты поможешь убрать тело, — сухо распорядилась она. Ванесса, по-прежнему хмурясь, кивнула в ответ. Салливан наблюдала, ни на миг не отводя взгляда. В её глазах плескалось отвращение, но она продолжала смотреть. Плоскогубцы сомкнулись на большом пальце мертвеца. Раздался отчётливый треск ломающейся кости, раздрабливающейся под напором сжимающего металла. Из обрубка брызнула желтоватая гниль, пачкая перчатки Эвелин — и указательный палец с глухим шлепком упал на пол. Роббинс принялась отрезать следующие пальцы, пока руки трупа не превратились в жалкие синеватые культи. Закончив ампутацию, женщина, напряжённо морщась, вытащила тяжёлое тело из автомобиля и бросила на тротуар. Ванесса в это время вытащила из сумки три пакета, два из которых натянула на руки вместо перчаток, и начала собирать отрезанные пальцы в третий пакет. Если бы прежде кто-то сказал, что ей придётся избавляться от чьих-то отрезанных пальцев, Салливан лишь поморщилась бы в отвращении и скептически покачала головой, но сейчас, то, о чём в прошлом она не могла и подумать, стало частью реальности. Тело мужчины осталось лежать на земле. Починив автомобиль, девушки отправились в путь. В какой-то момент Эвелин порадовалась отсутствию стёкол — отвратительный трупный смрад повис в машине и казалось маловероятным, что он развеется в ближайшее время. Но несмотря на вонь, монахини могли по крайней мере дать отдых ногам и сложить в джипе одежду вместе со скудными запасами еды. — Куда теперь? — спросила Ванесса, раскрыв карту. Роббинс задумалась. — Либертитаун — ближайший город на пути, так что туда и заглянем, — решила она.***
Закат окрасил небо ржавыми красками. Бескрайняя пустошь простёрлась перед странницами. Лишь гул мотора нарушал царящую тишину, а они продолжали ехать, наблюдая перед собой однообразный пейзаж из заброшенных полей и голых деревьев. За всё время поездки им не встретилось ни одной другой машины. Казалось, мир застыл, погрузился в кому, готовый умереть окончательно. — На просёлочных дорогах всегда так. Уверена, когда доберёмся до Либертитауна, там будут люди, — оптимистично заверяла Эвелин, на что Ванесса лишь скептически вздыхала, не решаясь озвучить до боли очевидную мысль. Оставалось неясным, стоит ли вообще искать людей или, напротив, безопасней было найти спокойное безлюдное место и обосноваться там. Время близилось к ночи, и Роббинс остановила машину, припарковавшись рядом с высоким деревом. — Будем ночевать прямо посреди дороги? — иронически приподняла бровь Ванесса. Эвелин с улыбкой кивнула в ответ и потянулась за сумкой с припасами. — Предлагаю поужинать на свежем воздухе, — сказала женщина, и покинув провонявший автомобиль, глубоко вздохнула. Она раскинула руки, потягиваясь после долгого пребывания за рулём и весело рассмеялась. — Да, так однозначно лучше! Который день подряд они ночевали под открытым небом, но в эту ночь всё чувствовалось по-особенному, не так, как обычно. Возможно, причиной тому послужила возможность прервать путешествие пешком, а может, на настроении благостно сказался дорогой коньяк многолетней выдержки, обнаруженный Эвелин в одном из заброшенных домов. Сидя у костра, Ванесса пыталась расчесать волосы найденной в магазине расчёской. За несколько дней пряди столь сильно спутались, что зубцы расчёски то и дело застревали в волосах, и девушка всякий раз болезненно щурилась, с трудом справляясь с образовавшимся беспорядком на голове. Эвелин с улыбкой наблюдала за ней, ненароком проводя ладонью по собственной короткой стрижке, и Ванесса ясно видела в её насмешливом взгляде мысль о том, сколь много проблем могут доставлять длинные волосы. — Как насчёт забавной алкогольной игры? — предложила Роббинс, наливая коньяк в пластиковый стаканчик и протягивая его подруге, когда та смогла привести волосы в порядок. — Что за игра? — с любопытством приподняла бровь Ванесса — Игра, помогающая лучше узнать друг друга. Называется: «я никогда этого не делал». Правила просты: одна из нас говорит, например, «я никогда не ела брокколи», а другая пьёт коньяк, если тоже не делала этого. Или же, если такие действия имели место быть, рассказывает о них. И так по очереди. — Звучит любопытно, — ответила Салливан, принимая стаканчик из рук спутницы. — Давай я начну, — Эвелин расслаблено откинулась спиной на ствол дуба. Она задумалась ненадолго и вскоре её глаза зажглись озорным огоньком, а губы растянулись в лукавой ухмылке. — Я никогда не влюблялась в священников. Спустя несколько секунд молчания, Ванесса смогла выдавить из себя лишь один сдавленный звук: — Эм… — Подожди, что? Неужели ты?.. — Роббинс хлопнула ладонью о ладонь и рассмеялась. — Так вот она настоящая причина, почему ты заинтересовалась религией! Дай угадаю, в твоём городе был симпатичный священник? — Нет! Ничего подобного! Я не влюблялась в настоящих священников! — поведясь на подначивания подруги, Ванесса смущённо замотала головой. — Только… как бы сказать?.. — девушка смущённо покрутила в пальцах прядь волос. — В общем как-то я смотрела один сериал и мне очень приглянулся актёр, играющий священника. Поверь, он реально был красавчиком, к тому же чертовски харизматичным, — призналась она. — Вот оно как… — с лисьей ухмылкой протянула Роббинс. — Так, всё, моя очередь, — оборвала её Ванесса, желая скорее сменить тему, тем самым избежав новых шуток, непременно последовавших бы от Эвелин, — Я никогда не… не спала с женщиной. И только произнеся эту короткую фразу, девушка поняла, что завела разговор на куда более неловкую тему. Однако она не могла отрицать, что как бы её не вгонял в краску данный вопрос, ей хотелось поговорить об этом. Тревога, стыд и другое, неясное чувство смешивались между собой. Салливан впервые испытывала подобное. Эвелин сделала глоток. И коротко усмехнулась, заметив как широко распахнулись глаза Ванессы. — Не смотри так удивлённо, — мягко произнесла она. — Прости, я думала, ты… — Нет, у меня тоже нет такого опыта. До встречи с тобой я никогда не интересовалась девушками. Может, по мне и не скажешь, но я вообще редко испытываю интерес к людям, — пожала плечами Роббинс. Ванесса судорожно сглотнула. Её пальцы крепче стиснули стакан с коньяком. Девушка смотрела в землю перед собой, не решаясь поднять взгляд на подругу. Собственное ускоренное сердцебиение отдавалось гулом в ушах. Она едва сдержала желание осушить разом весь стакан, дабы алкоголь придал хоть немного смелости. Успокоиться. Не волноваться. Этот вопрос вполне нормален. Нет ничего постыдного в том, чтобы спросить об этом у той, кого любишь. — Ты бы хотела… со мной?.. Салливан не решилась взглянуть в лицо подруги, и вздрогнула, когда почувствовала тепло пальцев Эвелин, ласково переплетающихся с её собственными, поглаживающих, словно успокаивая. — Я никогда не спешила в отношениях, — в знак продолжения игры, призналась Роббинс. Ванесса коротко усмехнулась и сделала глоток. — Я никогда… … не была столь откровенной с кем-то. Столь близкой и вместе с тем столь далёкой. Монахиня крепче сжала руку подруги. Внезапное чувство спокойствия окутало её. Она знала, чувствовала, что вот он — тот самый момент. Идеально подходящий, чтобы сделать этот шаг. И теперь — теперь — они станут ближе. — … не убивала людей. Эвелин молчала. Но сейчас её молчание не казалось давящим, как прежде. В нём ясно сквозила тревога и неуверенность. Ванесса знала — именно это чувствует сейчас Эвелин, — тогда как она сама отбросила последние сомнения. В глубине души девушка догадывалась — Роббинс ждала от неё этого вопроса. Она хотела его услышать, хотела, чтобы Ванесса озвучила его. Хотела. Даже если никогда не смогла бы признаться в этом вслух. Роббинс смотрела на стакан с коньяком. Свет костра отражался в янтарной жидкости, придавая напитку золотистый оттенок. Женщина поднесла стакан к губам — и тут же убрала его, горько усмехнувшись. Игра продолжалась. Правила оставались прежними. — Полагаю, ты давно догадалась, что тогда в монастыре это был не первый случай, когда мне довелось пачкать руки, — тихо ответила Эвелин. Ванесса отвела взгляд. — Я не хотела говорить тебе. Прости. Знаю, что неправильно держать подобное в тайне от тебя, просто… — Роббинс на мгновение замолчала, а после покачала головой. — Нет, неважно. Она хотела вырвать руку из хватки Ванессы, но девушка крепче сжала её ладонь. Не отпуская. Не позволяя снова притвориться, что ничего не было. Не допуская побега от ответов. — Впервые я убила, когда мне было четырнадцать лет. Я не знаю, кем был тот мужчина. Его привязали к стулу, всё его тело было покрыто синяками и порезами. В чём заключалась его вина и был ли он вообще виновен в чём-то — я не знаю. Мне отдали приказ — застрелить его. И я сделала что мне приказали. Взамен я получила работу и крышу над головой. Если ты спросишь, скольких я убила после, вряд ли я смогу назвать точное количество своих жертв. Не считала. Но их было много. Среди них были наркоторговцы, лица, связанные с мафиозными кругами, бизнесмены, политики… А также совершенно невинные люди: их жены, дети. Иногда организация приказывала вырезать целые семьи. Убийство этих людей служило наказанием для тех, кто мешал им. — Когда ты убила человека в первый раз… что ты чувствовала? — нерешительно спросила Ванесса. Будь честна. Хотя бы иногда. Хотя бы с ней. Если не хочешь потерять её. Если не хочешь совершить ещё одну ошибку. — Что я… чувствовала?.. — опустив взгляд, Эвелин смотрела на стакан коньяка, зажатый в пальцах, дрогнувших на короткое мгновение. — Сложно сказать. Наверное, неотвратимость. Я понимала, что уже не смогу повернуть назад. Понимала, что совершила то, чего никогда не должна была делать, — сдавленно призналась она, — и всё же это было лучше, чем сосать член того ублюдка за десять долларов. За убийства платили куда больше, — с горькой усмешкой призналась женщина. Рванный вздох сорвался с губ Роббинс, когда Ванесса подвинулась к ней ближе и опустила голову на её плечо. — Я понимаю, почему ты хотела сохранить своё прошлое в тайне от меня, — тихо произнесла Салливан, обхватив руку женщины, сильнее прижимаясь к ней, — ты ведь думала, что узнав правду, я стану презирать тебя, не так ли? Эвелин молча кивнула. Её ресницы дрожали, и женщина несколько раз моргнула, отгоняя непрошенные слёзы. — Но этого никогда не случится, — продолжила Ванесса, на её губах появилась мягкая улыбка. — Ты находилась в тупиковой ситуации. На карту было поставлено твоё выживание, и ты делала что могла, чтобы защитить свою жизнь. Помнишь, что я говорила сегодня? — спросила девушка, обхватив ладонями лицо Эвелин, заставляя посмотреть на себя. — Я хочу, чтобы ты признала во мне равную, — напомнила она, — потому что мы действительно равны. Пусть мне и не доводилось убивать людей, но я знаю, какого это — изо дня в день бороться за собственное выживание, не зная, сможешь ли протянуть ещё год или даже месяц. — Девушка убрала руки от лица подруги и горько усмехнулась. — Я часто встречала везунчиков, живущих спокойной, комфортной жизнью, но страдающих от безответной любви или от того, что не могут найти смысл жизни, — девушка саркастично рассмеялась, — у них были деньги, будущее, даже возможность получить образование, и всё равно они находили повод пострадать! При том, что понятия не имели, что такое настоящие проблемы. — Её губы согнулись в презрении. — Но такие люди любят поразмышлять о высоких идеалах, о морали. Вот только смысл жизни и благородные идеалы — это глупости. Когда оказываешься на обочине жизни, такие абстрактные вещи теряют значение. И остаётся один смысл, одна цель — выжить. Кто выжил — победил. Вот и всё. Эвелин судорожно сглотнула и обняв девушку за плечи, притянула её к себе. — Значит, мы победили, — тихо сказала она, осушив стакан коньяка. — Так и есть, — подтвердила Ванесса, и устало прикрыла глаза, наслаждаясь объятиями подруги. — Я долго думала об этом. Знаешь, когда ты убила Оливию, я действительно испугалась. Возможно, я отнеслась бы проще к случившемуся, если бы знала наверняка, что она заражена. Вот почему я… — Всё нормально, — прервала её Эвелин. Она задумчиво смотрела на костёр перед собой. Наблюдала за завораживающим танцем языков пламени. Но любой костёр рано или поздно погаснет, и всё, что останется от него — лишь серый пепел. Её собственное пламя давно погасло вместе с огнём, опалившим квартиру, забравшим всё, что прежде имело значение. Но ради Ванессы она должна была стать фениксом. — Расскажи мне о себе, — попросила Роббинс, перебирая пальцами пряди волос возлюбленной. — Как ты жила раньше, до того, как пришла в монастырь? Салливан нахмурилась и опустила взгляд. Она понимала, что в эту ночь не только Эвелин придётся быть откровенной, но не была готова открыться. Девушка удивлённо посмотрела на подругу, когда та наполнила её опустевший стакан коньяком и протянула ей: — Для смелости, — усмехнулась Роббинс, точно прочитав её мысли. С ироничной улыбкой, Ванесса приняла стакан из её рук. — После того, как нас бросил отец, мы с матерью были вынуждены уехать в богом забытую глубинку. Эта деревня находилась очень далеко от города. Знаешь, жить в селе гораздо труднее, чем в городе. Дорога до ближайшего магазина составляла почти час, а единственная аптека работала всего три раза в неделю. Что до работы, её попросту не было. Точнее, все малочисленные места были уже заняты. Я хотела устроиться в городе, но путь туда и обратно обходился в круглую сумму — половина зарплаты ушла бы на одну только дорогу. Съём жилья также был мне не по карману. Поэтому, когда выдавалась такая возможность, я подрабатывала в соседних сёлах, работала на поле и в теплицах, а всю зарплату откладывала на то, чтобы выжить в период отсутствия работы. — А твой отец? Почему он не платил алименты? Неужели он никак не хотел помочь? — сжав кулаки, спросила Эвелин. Ванесса пожала плечами. — Мы полностью оборвали с ним связь. Не знаю почему, мама никогда не называла причину. Но это было как-то связано с его работой. — Работой? — Да. Деятельность отца принесла нам немало проблем, — нахмурилась Салливан. — Слухи имеют свойство очень быстро распространяться. И из-за сплетен, ходивших вокруг папы, нас с мамой тоже невзлюбили. Мы несколько раз переезжали до того, как обосновались в той деревне. Девушка замолчала и тяжело вздохнув, сделала глоток коньяка, ощутив, как крепкий напиток обжигающим теплом растекается по венам. — Мой отец был учёным, — продолжила она, — он занимался генной инженерией, разрабатывал различные бактерии. А потом что-то случилось в биолаборатории, где он работал. Тогда же и пошли эти слухи. Ванесса опустила голову, не решаясь продолжить. И всё же Эвелин смотрела на неё, ожидая продолжения её истории, и девушка понимала, что не может оборвать откровения сейчас. Это будет нечестно по отношению к подруге. — Мы с мамой всегда были близки и, несмотря на все трудности, старались не опускать руки. Но полтора года назад я уехала на заработки, а когда вернулась… было слишком поздно, — последние слова сдавленным шёпотом сорвались с губ. — Спустя полгода я хотела приехать домой вместе с заработанными на вахте деньгами, но как раз тогда началась эпидемия. Наш посёлок закрыли на карантин. Тогда же я узнала, что мама заразилась. Не могу забыть, как мы говорили по телефону в последний раз… — девушка судорожно стиснула пальцами стакан. — Когда я вернулась, мама была мертва. Эвелин не знала, что ей следует сказать, но чувствовала мелкую дрожь Ванессы, чувствовала, как напряглись её руки. Девушка застыла, точно каменное изваяние, погрузившись в прошлое, которое, — Роббинс была уверена, — она хотела забыть. — После случившегося ты не пробовала связаться с отцом? — нерешительно спросила Эвелин, на что Ванесса покачала головой. — Это невозможно, — ответила она, — папы больше нет. Он умер задолго до начала эпидемии. Его убили. Это всё, что я знаю. Лишь раз я была на его могиле, — девушка тяжело вздохнула и закрыла глаза. — После всего, что случилось, я потеряла надежду. Впрочем, — она усмехнулась, — даже не знаю, на что я надеялась раньше. Практически всю жизнь я жила в вечном паническом страхе перед будущим. Я боялась голода, боялась заражения, боялась лишиться крыши над головой, боялась всего… И ушла в монастырь, полагая, что там обрету стабильность, спокойствие за завтрашний день. Ведь лучше быть монахиней, чем нищей. Я была готова поверить в Бога, в Будду, — да в кого угодно, — лишь бы просто обрести хоть каплю покоя. Ванесса распахнула глаза, когда Эвелин обняла её, крепко прижав к себе. Она слышала, как быстро колотится сердце женщины, чувствовала дрожь её пальцев и прерывистое дыхание. И в который раз ловила себя на мысли, что только в объятиях Эвелин ощущает то, чего более нигде не могла обрести. Спокойствие. Уверенность. В руках Эвелин, привыкших держать пистолет, с ранних лет покрытых кровью убитых, она чувствовала силу. И знала — точно знала — что своей силой Эвелин защитит её. Ни на кого не полагаться. Стать опорой себе самой. Стать сильнее. Сколько раз говорила она себе. И всегда стремилась только к этому. И всё же… … разве не чувствуешь облегчение от возможности положиться на кого-то? Разве от этого груз на плечах не становится легче? — Мы с тобой и правда очень, очень похожи, — тихо прошептала Эвелин. — Обещаю, я всегда буду рядом, я создам для тебя спокойное, стабильное будущее. Я помогу тебе навсегда забыть страх.