***
Ванесса стояла перед ней, застыв в оцепенении. Казалось, лишь стена, о которую она опиралась спиной, не давала монахине упасть, удерживая в шатком равновесии. Платье Салливан, её побелевшее лицо с влажными дорожками от слёз на щеках — всё было забрызгано кровью. Послушница смотрела на подругу с паническим ужасом, словно зверь, загнанный в капкан и разодравший тело в клочья в тщетных попытках выбраться. В этот миг в памяти Эвелин столь живо и ненавистно воскресали образы прошлого. Перед глазами снова и снова вставал лик юной девушки, которую она давно похоронила заживо. Тяжело дыша, Ванесса опустила взгляд, вздрогнула, точно ледяное дыхание внезапно коснулось плеч, и стиснула дрожащими пальцами ткань порванной монашеской рясы, прикрывая обнажённую грудь. Она смотрела на труп насильника, распростёршийся у её ног. — Не ранена? — опустив большую дорожную сумку на пол, Эвелин взволнованно дотронулась до плеча девушки, пытаясь привести её в чувство. Ванесса перевела к ней уже осмысленный, хоть и по-прежнему испуганный взгляд. — В порядке, — кивнув, тихо, чуть хрипло ответила девушка, глядя то на Эвелин, то на пистолет, зажатый в её руке. — Держи, — женщина протянула подруге сумку, — у меня нет третьей руки, а выбираться надо и побыстрее, — не вдаваясь в подробности, пояснила она и, перезарядив оружие, другой рукой крепко сжала ладонь Ванессы. Ничего не спрашивая, Салливан молча выполнила распоряжение монахини. И не успела она схватить сумку, оказавшуюся куда тяжелее, чем ожидалось, как Эвелин резко притянула девушку к себе, отлепив её от стены и вырвав из оцепенения. Ванесса едва не споткнулась о труп, но удержалась на ногах, когда монахиня крепко, почти до хруста в рёбрах, обняла её, уткнувшись носом в светлую макушку, некогда прикрытую апостольником. Руки Эвелин дрожали, а с губ срывалось судорожное дыхание. — Прости, что не успела раньше, — сдавленно пробормотала она. — Ты жива… — едва слышно прошептала Салливан, сгибая губы в дрожащей, нервной улыбке, и прижалась сильнее, стиснув заляпанную кровью ткань платья на груди женщины. Она хотела ещё хоть одно короткое мгновение насладиться теплом и эфемерным покоем в объятиях Эвелин, но та отпустила её и схватив за руку, помчалась вперёд по охваченному огнём коридору. Сердце отбивало бешенный ритм. А они продолжали бежать, то и дело натыкаясь на окровавленные тела, грудой искорёженной плоти и костей усыпавших пол обители Господа. Крики боли и отчаяния, заглушаемые безумным смехом и выстрелами, что, казалось, звучали отовсюду, гремели в ушах. Ноги скользили в бесчисленных лужах крови. Дыхание сбивалось, и в груди всё сильнее кололо. Ванесса видела перед собой лишь спину Эвелин, стремительно несущейся к выходу из монастыря, и старалась не отставать от неё, из последних сил поднимая отяжелевшие от долгого бега ноги. Внезапно, Эвелин остановилась и выпустила руку девушки из крепкой хватки. Не успев понять, что случилось, Салливан поскользнулась и рухнула на колени, оперевшись ладонями о что-то твёрдое и липкое. Девушка сфокусировала взгляд и дрогнула, увидев, что опорой ей послужил труп одной из монахинь. Возможно, они были знакомы. Но Ванесса не могла знать наверняка. И даже желай она того, не смогла бы узнать женщину, лежавшую перед ней, чьё лицо представляло собой кровавое месиво: склизские сгустки глазных яблок свисали из её пустых глазниц, что словно две большие дыры выделялись на фоне алой плоти, лишённой кожи. Ванесса поднялась, не в силах унять дрожь. За эту ночь она увидела немало того, что некогда оставалось лишь омерзительной частью ночных кошмаров, но вид обезображенного тела и лица монахини стал последней каплей. На месте этой несчастной женщины могла оказаться она сама. — Эвелин, — хотела воскликнуть девушка, но имя подруги сорвалось с губ сиплым, обессиленным шёпотом. В панике, Салливан подняла голову, но успокоилась, увидев женщину, закрывшую её спиной. Перед монахиней стояли двое крепких мужчин с ружьями наготове. Один из них, усмехаясь, направил оружие на Эвелин, почти прислонив дуло к груди женщины. Они ведь были так близко… Так близко к выходу из этого ада. Казалось, стоит пробежать ещё совсем немного, и они вырвутся из ловушки стен, что из прибежища превратились в оскалившуюся клыками пасть дикого зверя, готовую захлопнуться в любую секунду. Но теперь, словно смеясь над их беспомощным трепыханием, судьба распахнула врата могилы. Ванесса хотела броситься к Эвелин, попытаться защитить её, но, внезапно, женщина ловким, отточенным ударом выбила ружьё из рук убийцы. Её лицо сохраняло сосредоточенное выражение, ледяной взгляд устремлён к мародёрам, а палец легко нажал на спусковой крючок, за долю секунды лишив одного из мужчин жизни. Лицо другого скривилось в злобе, зубы сжались и под щеками заходили желваки. Он громко выругался — и загремели выстрелы. Пули попадали в стены, оставляя на них отчётливые вмятины. И лишь одна из них оцарапала щёку Эвелин, успевшей вовремя уклониться. Когда Ванесса наблюдала за действиями монахини, в голове её мелькнула мысль, что движения Эвелин были слишком выверенными, профессиональными, как будто прежде той уже доводилось участвовать в боевых действиях. Как будто прежде ей уже доводилось убивать. — Бежим отсюда. Голос Эвелин вывел из замешательства, и мир, что прежде плыл перед глазами, вновь предстал в отчётливых красках. В бесконечном алом цвете, накрывшем всё пространство и брызгами усыпавшими лицо монахини, стоящей перед ней, рядом с трупом второго мужчины. А потом были ступени. Множество ступеней, скользких от крови. И она бежала вслед за Эвелин, оглушённая расколотой реальностью. Первый этаж застилала пелена густого дыма. Он просачивался в лёгкие, каждый вздох вызывал боль в горле. Ванесса часто моргала и пыталась как можно сильнее зажмурить глаза, что казалось, вот-вот вытекут из глазниц от невыносимого жжения. Она почти ничего не видела перед собой. Жар пламени, охватившего коридор, опалял, и девушке казалось, словно она ступает по застывшей, раскалённой лаве. Послышался громкий треск — и что-то огромное упало наземь. Возможно, обрушился потолок или одна из стен, — Ванесса не могла сказать наверняка, ведомая одним лишь только слухом. — Чёрт, — послышался сдавленный голос Эвелин. — Что случилось? — встревоженно спросила Салливан, непроизвольно сильнее стиснув руку монахини. — Дверь к выходу завалило, — сухо ответила женщина. Ледяная дрожь прошла по позвоночнику Ванессы. Она судорожно сглотнула, хоть в пересохшем горле совсем не осталось слюны. — Всё нормально, — заверила её Эвелин и попыталась натянуть улыбку, — отойди и прикрой лицо от стекла, — распорядилась она, забрав сумку из рук девушки, — попробуем выбраться через окно. Схватив сумку, Эвелин размахнулась и со всей силы ударила по окну. С дребезгом тонкое стекло раскололось, мелким крошевом осыпавшись на пол. Из образовавшейся дыры торчали крупные осколки. Сняв туфлю, Эвелин с помощью подошвы избавилась от самых больших кусков стекла. — Ты первая, — коротко велела она, подтолкнув Салливан к окну. Пальцы девушки дрожали, когда она, стараясь не поранить руки о куски стекла, торчащие из оконной рамы, пыталась выбраться. Оказавшись снаружи, Ванесса бросила встревоженный взгляд на Эвелин, всё ещё находящуюся в монастыре. Но монахиня лишь молча кивнула и бросила подруге сумку, после чего перебралась сама. Лишь долю секунды Ванесса могла лицезреть оранжевые сполохи пламени, пожирающие обитель. Даже снаружи был ясно слышен треск ломающихся под напором огня стен и приглушённые крики монахинь. Оказавшись на земле, Эвелин тот час схватила девушку за руку, и они помчались к воротам, за которыми стелился густой лес, где они могли скрыться. Салливан не знала, как долго они бежали и не чувствовала боли от жёстких веток, то и дело хлеставших по лицу, оставляя на щеках кровоточащие царапины. Даже холод осенней ночи практически не ощущался, приглушённый шоком и адреналином, кипящим в крови. Она слышала шаги позади, шорох травы и листвы, сминаемой тяжёлыми подошвами, и в каждом даже самом тихом звуке чувствовала затаившуюся угрозу. «Они бегут за нами, » — то и дело проносилось в голове, и Ванесса ускоряла шаг, намертво вцепившись в руку Эвелин, не видя перед собой ничего, кроме бездыханной тьмы, укрывшей лес. Спустя какое-то время ноги Салливан, отяжелев, подкосились, и девушка рухнула на колени, хрипло, судорожно дыша, точно весь кислород разом выбило из лёгких. Оперевшись руками о холодную, мокрую после недавнего дождя землю, Ванесса пыталась отдышаться и прийти в себя. Мозг, будто обратившись в вату, отказывался осмысливать происходящее, а тело казалось неподъёмным валуном, и девушка из последних сил удерживала себя, чтобы не упасть прямо на землю. — Сделаем привал, — голос Эвелин, склонившейся над ней с маленькой бутылкой воды в руках, звучал приглушённо, точно их разделяла стена. Ванесса молча кивнула в ответ, не в силах произнести ни слова. Роббинс опустилась на корточки рядом с подругой, открыла бутылку и осторожно поднесла горлышко к губам Ванессы. Салливан жадно припала к воде, подрагивающими от напряжения пальцами выхватив бутылку из рук Эвелин, и большими, торопливыми глотками утоляя жажду, пока не закашлялась. — Нам надо идти, — чуть придя в себя, тихо сказала Ванесса, — здесь они найдут нас. — Не найдут, — покачала головой Эвелин и устало прижалась спиной к высокому, толстому стволу дерева, — мы ушли достаточно далеко, да и им нет никакого резона намеренно искать двух сбежавших монахинь. — Но всё же… Если они придут сюда, что мы будем делать? — Во-первых, у меня отличный слух, и я смогу вовремя услышать их шаги и голоса. Во-вторых, нам есть чем обороняться. Женщина раскрыла дорожную сумку. И Салливан застыла в замешательстве, увидев её содержимое. Помимо аптечки и каких-то свёртков ткани, видневшихся внизу, сумка была заполнена оружием: сверху лежало несколько пистолетов и патронниц, а также небольшой алюминиевый кейс, в котором Эвелин хранила коллекцию кинжалов. — Умеешь стрелять? — секундой погодя, поинтересовалась монахиня, на что Ванесса лишь помотала головой. — Плохо, — нахмурилась Роббинс и достала из кейса нож, рукоять которого была украшена изящным тонким золотым орнаментом, складывающимся в геометричный узор в виде зигзагов и ломаных линий, после чего протянула его Ванессе. — Возьми на всякий случай. Но не переживай, я смогу защитить тебя. Салливан устремила взгляд к кинжалу, зажатому в своей руке, а после с подозрением посмотрела на Эвелин: — Что ты сделаешь, если я буду задавать «лишние» вопросы? — А ты как думаешь? — прищурилась Эвелин, лукаво улыбнувшись. — Убивать меня точно не станешь. Ведь ты с самого начала знала, что я спрошу, откуда у тебя столько оружия и, что ещё важнее, откуда навыки владения им? Ты за несколько минут убила тех мародёров, а такое далеко не каждой женщине под силу. И это тоже вызывает очевидные подозрения. Но если бы ты собиралась убить меня за любопытство, то с самого начала не стала спасать. — Справедливо, — усмехнулась монахиня. Ванесса молчала, глядя в сторону. Хитрая усмешка медленно сошла с губ Эвелин и лицо женщины вновь приняло серьёзное, сосредоточенное выражение. Если бы Салливан посмотрела на неё, то заметила тревогу, застывшую на дне серебристо-серых глаз. — Так ты расскажешь мне?.. — Не сейчас, — покачала головой Эвелин, отведя взгляд, — отложим все вопросы на завтра. Пальцы, напряжённо сомкнутые в замок. Натянутая грустная улыбка. Зыбкий барьер, таящий за собой нечто, что Салливан не могла разгадать. Но глядя на подругу, она вспоминала день, когда увидела её, молящейся у статуи Девы Марии. До сего момента у Ванессы не было возможности спросить, о чём или о ком проливала слёзы Эвелин, и даже сейчас она не находила в себе решимости задать этот вопрос. — У всех есть что-то, о чём не хочется говорить. События, которые мы предпочли бы забыть, — сдавленно произнесла Ванесса, с трудом подбирая слова, и подошла ближе к Эвелин, неуверенно протянув руку к её плечу. — Мне и правда любопытно, но я пойму, если ты откажешься рассказать. — Тебе страшно? — губы Эвелин согнулись в кривой ухмылке, длинные, давно не стриженные смолисто-чёрные пряди чёлки упали на глаза, скрывая взгляд. — Ты увидела содержимое сумки. Увидела, как я убиваю людей. Логично предположить, что теперь ты меня боишься. В застывшем безмолвии лишь шорох пожухлой травы под касаниями ветра нарушал тишину. Послышался треск, с которым качнулась ветвь высокого дуба, и громкое карканье ворона, что дав отдых своим крыльям, вновь отправился в черноту небес. — Посмотри на меня, — нарушила тишину Ванесса и, схватив руку Эвелин, прижала её ладонь к своей груди, тут же столкнувшись с удивлённым взглядом подруги. — Чувствуешь? Оно всё ещё бьётся. Я стою здесь только благодаря тебе. — Значит, не боишься? — Я не знаю, — точно кукла, чьи нити подрезали, Ванесса обессиленно опустилась на землю. Рваный выдох сорвался с губ, согнувшихся в горькой усмешке. — Я бежала по коридорам, повсюду искала тебя. Среди огня и криков, то и дело поскальзываясь на крови… Думала, что увижу тебя среди искорёженных трупов. Я отгоняла эту мысль как можно дальше, но в голове то и дело возникала картина твоей смерти. Представляя тебя мёртвой, я поняла, что боюсь только этого. Всё это Салливан говорила спокойным, ровным голосом, лишь мгновениями прерываясь, вздыхая глубже, точно кислорода каждую секунду становилось всё меньше. Точно в любой миг она могла задохнуться. Лицо застыло, словно восковая маска. Но слёзы бесконечным потоком текли по её щекам. — Всё хорошо, — притянув к себе, обняв как можно крепче, точно боялась отпустить, повторяла Эвелин, пока Ванесса безмолвно плакала, прижавшись к её телу. — Я не умру, обещаю. Я никогда больше не допущу, чтобы ты снова испытала этот страх.***
Утро встретило пробирающим до дрожи холодом, и Ванесса сильнее закуталась в шерстяную шаль, которая тем не менее никак не спасала. Девушка едва могла разогнуть побелевшие, замерзшие пальцы, и почти не чувствовала ног, точно те покрылись толстой коркой льда. Удивительно, как ей удалось погрузиться в мирный сон на всю ночь при таком холоде, впрочем, вспомнила Ванесса, ночь она провела в объятиях Эвелин, согревавших до самого утра. И эта мысль заставила окончательно проснуться. Разомкнув веки, девушка медленно поднялась, внутренне сжимаясь и содрогаясь от холода, и осмотрелась вокруг. Белесый туман накрыл весь лес густой пеленой. Высокие тонкие стволы деревьев, уходя ввысь, казалось, тонули в серой небесной мгле. Эвелин, погружённая в свои мысли, сидела у потухшего костра, задумчиво прикусив ноготь на большом пальце, и рассматривала карту местности. Периодически она поднимала голову и глядя куда-то вдаль, сквозь лесные заросли, молча кивала себе. Закутавшись в шаль, Ванесса подошла к подруге. — Ты проснулась, — Эвелин подняла голову и слабо улыбнулась, — хотела бы я сказать «доброе утро», но, полагаю, в нашей ситуации эти слова будут не слишком уместны, — она перевела взгляд к карте и показала пальцем точку координат, где они находились. — Мы в шести киллометрах от Либертитауна и в трёх — от ближайшего посёлка. Сначала направимся туда. Пополним запасы провизии и добудем одежду, а если повезёт, возьмём машину. Пешком долго не протянем, да и ночевать постоянно на улице не лучший вариант. — То есть… мы отправимся во внешний мир? — неуверенно поинтересовалась Ванесса. — А ничего, что там эпидемия? И мы даже не знаем, во что превратился наш мир за время, что мы провели в монастыре. — У тебя есть другие варианты? — Эвелин саркастично подняла бровь, внимательно глядя на подругу. — Да, — нахмурилась Ванесса, — я хочу вернуться в монастырь. Возможно там остались выжившие. Мы не можем просто бросить их! Те бандиты наверняка ушли. Если вернёмся, вновь отстроим обитель и всё будет как прежде. — Как прежде ничего не будет, — прервала её Эвелин. На миг в глазах монахини мелькнуло сочувствие, она покачала головой и, свернув карту, положила её в сумку. — Напавшие на монастырь ещё могут быть там. Возвращаться рисковано. — Я не могу, — Салливан опустила голову. Скрестив руки на груди, она судорожно стиснула пальцами ткань накидки. — Монастырь… это ведь наш дом. Я не хочу снова лишиться дома.***
Звенящая тишина сомкнулась кольцом, точно удавка вокруг беззащитного горла. Ни шума ветра, ни пения птиц — лишь давящее серое небо над головой, что словно надгробная плита, нависло над руинами церкви, укрытой пеплом. В воздухе повис плотный запах горелого мяса и древесины, тонкие струи дыма медленно поднимались ввысь от почерневших досок и закоптелых разбитых каменных плит, из-под которых виднелись посиневшие окоченевшие кисти мертвецов. Эвелин прошла вперёд, крепко сжав в руке пистолет и осторожно озираясь по сторонам. Ванесса стояла у проёма, где прежде находилась дверь, и оцепенев, взирала на выжженный дотла монастырь. Утренний разговор то и дело проносился в голове, но поначалу Ванесса искренне верила, что ещё есть шанс вернуться к привычной жизни. Только теперь слова Эвелин воплотились жестокой правдой, представшей перед её глазами. Куски гравия и щебня устилали расколотый пол, покрытый глубокими трещинами, сквозь широкие дыры в крыше виднелось небо, затянутое тучами. Рухнули полы верхних этажей, оставив за собой лишь высокие голые стены и груду плит, под которыми оказались погребены трупы монахинь. Посреди разрушенной церкви, над заваленным камнями алтарём, возвышался, треща и покосившись набок, огромный почерневший от копоти и покрытый засохшими брызгами крови крест. Точно памятник, воздвигнутый для всех погибших прошлой ночью. Столовая, где ужинали монахини, холодные, но такие привычные за годы жизни, кельи, церковь — за одну ночь превратились в бесформенную груду плит. Навеки утихли голоса, запечатлевшись в памяти лишь в форме отчаянных криков. Библиотека, где Ванесса проводила дни, не избежала той же участи. Часть книг разграбили, а оставшиеся, ненужные — сожгли вместе со зданием. Лишь несколько почерневших, обуглившихся страниц Салливан нашла у входа, но и те рассыпались, обратившись в пепел, стоило их поднять. — Удивительно. А здесь совсем ничего не изменилось, — глухо пробормотала Ванесса, коснувшись едва начавшего расцветать бутона розы. Эвелин кивнула, ничего не ответив, удручённо глядя на сад, вытоптанный тяжёлыми подошвами. Убийцы не тронули его, и растения продолжали цвести, радуя глаз зелёными красками, столь сильно контрастирующими с пепелищем, оставшемся от обители. Как много дней они вдвоём провели здесь, в этом саду, беседуя на самые разные темы, безмятежно играя в карты и наслаждаясь тихим течением времени. Но теперь, без должного ухода, цветы, заросли шиповника, овощи, на выращивание которых ушло столько труда, вскоре погибнут. И в смерти воссоединятся с теми, кто заботился о них. Достав кинжал, Эвелин с ловкостью умелого садовника срезала розы и, собрав достаточно большой букет, крепко перевязала стебли длинным куском ткани, отрезанной от балахона. Покинув сад, монахини вернулись к руинам церкви и возложили цветы на алтарь у покосившегося креста. Ванесса сложила ладони в молитве за упокой душ, но не успела произнести ни слова, как услышала доносящийся издалека тихий болезненный стон. Девушка резко обернулась, пытаясь понять, откуда исходил этот звук, и бросила короткий взгляд на Эвелин, которая уже направлялась в сторону едва слышного плача. Подойдя к груде досок в углу, Роббинс прислушалась, вскоре уловив тихое, прерывистое дыхание, и не теряя понапрасну время, начала быстро убирать камни, рассыпавшиеся поверх досок. Хоть те и были небольшого размера, но своим количеством тяжело придавливали древесину, создавая подобие гроба для несчастной, попавшей в плен образовавшейся ловушки. Убрав камни, женщина схватилась за одну сторону доски, а вовремя подоспевшая Ванесса — за другую, и совместными усилиями вскоре смогли поднять её и сбросить на пол, после чего принялись за следующую. Спустя несколько минут они разобрали завал и тяжело дыша, взирали на спасённую девушку на вид лет пятнадцати, что дрожа и точно обезумев, не прекращала что-то шептать, невидящим взором глядя сквозь монахинь, стоящих перед ней. Ребёнок кого-то из беженцев, догадалась Эвелин, глядя на разорванную футболку и запачканные кровью брюки, совсем не походившие на наряды, что носили монахини в обители. Глаза девушки покраснели от слёз, короткие каштановые волосы, подстриженные под карэ, разметались по плитам, а левая рука безвольной плетью висела вдоль тела и была неестественным образом вывернута в другую сторону. Эвелин остановила взгляд на другой руке, в которой незнакомка держала, прижимая к боку какой-то круглый предмет, издалека напоминающий мяч, обёрнутый курткой. Ванесса спустилась к раненой и осторожно удерживая, стараясь не задеть сломанную руку, помогла ей выбраться наружу. Девушка крепче прижала к груди свою ношу и что-то пробормотала, обрывисто дыша, то и дело морщась и сжимая зубы от боли в руке, когда Салливан усадила её на пол, и та едва удержала равновесие, облокотившись спиной об одну из плит. Предмет, что она держала, выскользнул из ослабевших пальцев. Старая куртка бесформенной кучей упала на пол и из-под неё выкатилась отрубленная голова, оставляя на плитах кровавый след. Ванесса отшатнулась, застыв в оцепенении, глядя на голову, подкатившуюся к ногам Эвелин. — Дженни, — послышался охрипший голос раненой. Девушка протянула здоровую руку. Пустыми глазами, она смотрела перед собой, и подрагивающими, точно от судорог, пальцами хватаясь за воздух. Роббинс не казалась удивлённой или растерянной. Спокойно, словно в этом не было ничего особенного, она подняла отрубленную голову и подошла к незнакомке. — Это был кто-то важный для тебя? Девушка дёрнулась вперёд, нервно выхватила голову из рук Эвелин и прижала к груди. — Дженни… всё, что у меня осталось, — пробормотала она, дрожащей рукой перебирая длинные, некогда золотистые пряди, покрытые засохшей кровью. — Они изнасиловали её, а меня заставили смотреть. Резали её, а потом… потом… — Достаточно, — Эвелин положила руку на плечо незнакомки, — не обязательно сейчас вспоминать об этом. Как тебя зовут? — Оливия, — тихо, словно листья, шелестящие на ветру, ответила девушка, и Эвелин кивнула в ответ, мягко улыбнувшись. Взяв аптечку из рук подруги, Ванесса опустилась к раненой. Отрезав рукав, она принялась осматривать перелом, после чего, покопавшись в лекарствах, нашла обезболивающее и протянула девушке таблетку. — Ты знаешь, что делаешь? — неуверенно спросила Эвелин, наблюдая за действиями подруги. — Приблизительно, — призналась Салливан, — я только читала о том, как оказывать первую помощь при переломах, — Ванесса судорожно сглотнула, пытаясь унять дрожь в пальцах, и, отыскав ёмкость со спиртом, смочила им бинт. Кровь всё сочилась из раны, алыми каплями стекая по запястью, обломок кости торчал из вывернутого наружу локтя. То и дело с губ Оливии срывались болезненные стоны, но она сжимала зубы и глубоко дышала, пытаясь удержать отчаянный крик, застрявший в пересохшем горле. В голове Ванессы проносились строчки из медицинского справочника и, следуя части информации, отложившейся в памяти, девушка прижала артерию выше локтя, откуда, точно из губки, обильно лилась кровь, наложила давящую повязку и принялась туго перебинтовывать руку девушки. Окинув быстрым взглядом помещение, Салливан указала пальцем на небольшую доску, и поняв безмолвную просьбу, Эвелин быстро принесла её. Используя доску в качестве шины, Ванесса зафиксировала руку и устало опустилась на корточки, мелко дрожа. Она не знала, правильно ли всё сделала, не допустила ли где-то ошибку. Прежде Салливан не интересовалась медициной и некогда прочитанная от скуки статья осталась в памяти лишь в виде смутных, обрывочных сведений. — Ты отлично справилась, — улыбнулась Эвелин, — но нам в любом случае нужно найти врача. Без операции она долго не протянет. Позади возвышались омертвевшие от беспощадных объятий пламени руины монастыря. Обуглившиеся, почерневшие, они напоминали о прошлом, так же сгоревшем в безжалостном натиске времени. Эти пейзажи казались такими знакомыми… А впереди пролегала непроторенная дорога. Неизвестность, от которой Салливан стремилась убежать. Почва под ногами утратила твёрдость, вновь обратившись зыбким болотом. Ванесса не стала оборачиваться. Торопливыми шагами она шла вслед за Эвелин, навеки покидая место, что на протяжении года служило ей домом, и вспоминала далёкий день, когда испытывала схожее чувство утраты. Десять лет назад, покидая родной город, ныне охваченный гражданской войной, Салливан так же не могла смириться с тем, что больше не увидит дорогие сердцу пейзажи, не ощутит вновь родные запахи сосновой рощи, где так любила гулять, не сможет прийти в любимое кафе, куда так часто заглядывала после школы, не увидит такой привычный вид двора из окна. Прошлое останется позади, и она не сможет за него ухватиться, не сможет уберечь эту связь и окажется поглощена безбрежной тьмой неясного, пугающего будущего. Втроём они пробирались сквозь лесные дебри, направляясь к небольшому посёлку. Роббинс рассчитывала добраться туда за трое суток, потому они лишь дважды за весь путь сделали привал. И только к вечеру Ванесса и юная Оливия смогли устало опуститься на землю, пока Эвелин разводила костёр. Используя длинный нож с узким лезвием в качестве шампура, женщина поджарила на нём несколько картофелин и протянула своим спутницам. Незатейливый ужин состоял из жареной картошки с помидорами, которые монахиня собрала с огорода, и хоть этой еды не хватало на то, чтобы удовлетворить голод, скопившейся за целый день пути на пустой желудок, привыкшие к аскетизму за годы жизни в монастыре, девушки были довольны и этой скудной пище. В ночном небе, затянутом тяжёлыми тучами, не видно было ни одной звезды, и даже слабый свет Луны, казалось, не достигал забытой Богом планеты. — Зря вы решили идти в тот посёлок, — внезапно подала голос молчавшая на протяжении всего дня Оливия. Доев ужин, девушка подняла с земли голову Дженни, вновь крепко прижав её к груди. — Нет там врача. Там вообще никого нет, — она горько усмехнулась, глядя куда-то в сторону. — Откуда ты знаешь? Ты была там? — нахмурившись, спросила Эвелин. Ванесса судорожно сглотнула, столкнувшись взглядом с глазами Оливии. Казалось, в её пронзительно прищуренных глазах кипит лава, укрытая толстой коркой льда. — Я жила там с детства. До того, как все передохли. — Оливия положила останки подруги рядом с собой. Поморщившись от боли в сломанной руке, девушка наклонилась и беспардонно выхватила из рук Эвелин бутылку с водой. Жадными глотками утолив жажду, она вернула бутылку монахине. Роббинс нервно прикусила ноготь на большом пальце, глядя в раскрытую сумку — запасы воды подходили к концу, у них оставалось всего две бутылки, которые следовало растянуть ещё как минимум на двое суток. Впрочем, подумала она, всё не так плохо: если на пути встретится река или ручей, то проблема с нехваткой воды временно разрешится. Куда большую важность представляла сейчас информация о происходящем во внешнем мире. Монастырь оставался замкнутой территорией, закрытым оплотом эфемерной безопасности, куда не доходили известия о смуте, творящейся за его пределами. — Когда эпидемия добралась до нашего посёлка и люди стали дохнуть, как мухи, все с ума посходили. Выжившие начали убивать друг друга. Убивать любого, кто казался им заражённым. Мы с Дженни с трудом сбежали оттуда, — рассказала Оливия. — Это было полгода назад. Думаете, спустя столько времени там ещё остались люди? Она хотела ещё что-то добавить, но замолчала, раздражённо вздохнув и отведя взгляд. Однако, несказанные слова повисли в воздухе, отчётливо отдаваясь в мыслях каждой: если люди в посёлке обезумели и перерезали друг друга в страхе перед болезнью, то не творилось ли подобное сейчас во всех городах? Но никто из них не решился сказать это вслух. Всякий раз, когда Ванесса смотрела на Оливию, вид их спутницы, не выпускающей из рук свой неизменный атрибут, казался фантасмагоричным. Словно причудливое ночное видение, внезапно ввергнувшееся в реальный мир. Салливан не могла не заметить проблесков безумия в этой странной девушке и не знала чего от неё ждать — что может внезапно вытворить человек, спокойно таскающий повсюду отрубленную голову подруги? Что до Эвелин, та, казалось, и вовсе не обращала внимания на странности Оливии. Лишь днём позже, когда они похоронили останки Дженни, Ванесса, наконец, почувствовала облегчение. Эвелин перевела дыхание и отложила длинную деревянную палку, которую использовала в качестве лопаты. Не проронив ни звука, точно призрак, Оливия тихо подошла к могиле и опустила завёрнутую в лоскут ткани голову в яму. — Дженни верила в судьбу, в некое высшее предназначение, — вдруг сказала она, неподвижным взглядом уставившись в черноту могилы. — Она считала, раз человек родился с особенным талантом, значит, и судьба его ждёт особенная. Нельзя позволить дару напрасно пропасть — его необходимо использовать, показать миру. Она потрясающе пела, а я играла на гитаре. Мы хотели создать свою группу. Думали однажды покинуть эту чёртову дыру, уехать в большой город и жить музыкой. Пробиться в шоу бизнесе, обрести славу, поклонников. Дженни верила, что у нас получится, но… Облажалась она со своей верой. — … жаль, что так случилось. Это всё, что Ванесса смогла из себя выдавить. Она даже не ждала ответа. Слова сами сорвались с языка. Оливия молчала, долго молчала, прежде чем, наконец, сказать: — Может, Дженни была счастлива. По крайней мере она верила, что даже в смерти есть смысл.***
— Сначала тебя будут мучить острые боли во всём теле. Они будут длиться всего один день, сопровождаясь кашлем с кровью. Но проснёшься следующим днём — и болей, как не бывало. Ты встанешь позавтракать, но не почувствуешь вкуса пищи. Нет, более того, само ощущение тела станет неясным и смутным. Ты перестанешь чувствовать тепло и холод, боль и удовольствие, пропадут вкусы, запахи — всё, что составляет саму жизнь. С каждым днём твои кости, внутренние органы, кровеносные сосуды будут становиться всё тоньше и слабее. Представь, что будет, если твои ноги обратятся в хрупкие древесные веточки. Смогут ли они выдержать сам вес твоего тела, если ты попробуешь подняться и стоять на них? Нет. Веточки просто сломаются. И ты ведь знаешь, что происходит с хрустальными вазами, когда они падают на пол? Так вот, всего за шесть дней твоя плоть обратится в нечто подобное хрусталю. Нечто такое же хрупкое и ломкое. Кожа покроется трещинами и из них будет медленно вытекать твоя кровь и остатки органов. Ты не сможешь ничего сделать, не сможешь даже осознавать, что с тобой происходит. Ведь где-то на пятый день твой мозг начнёт разрушаться. А на седьмой день ты превратишься либо в куски мяса, разбросанные по полу, либо в рваный мешок из кожи, заполненный склизскими, жидкими остатками внутренностей и раздробленных костей. Завершив свою речь, Жаклин замолчала, с ядовитой ухмылкой глядя на подруг. В свете последних событий её любовь к страшным историям обретала новые оттенки, и если прежде она пугала друзей городскими легендами о призраках и маньяках, теперь её любимой темой стала эпидемия. Ванесса и ещё двое девушек, ютившихся в рабочем общежитии, испуганно смотрели на подругу. Вот уже месяц по миру шла молва о неизвестной болезни, распространявшейся со стремительной скоростью. Никто не знал, откуда она пришла: одни говорили, что зараза возникла в неком африканском племени на фоне антисанитарии и употреблении в пищу мяса животных или насекомых, от которых и передался этот вирус, другие винили США, утверждая, что те создали биологическое оружие и решили испытать его на простых гражданских. У каждого информационного источника была своя правда, а кому из них верить, каждый решал сам. Были и те, кто считал пандемию не более чем слухами, намеренно раздутыми прессой. В то время и Ванесса была одной из тех, кто не верил в несущуюся отовсюду пропаганду надвигающегося апокалипсиса. Но сказанное Жаклин надолго отпечаталось в её памяти. В ту ночь Салливан не могла сомкнуть глаз. Стоило заснуть — и перед взором ярко и отчётливо возникали образы нависшей над нею смерти. «Всё начнётся с кровавого кашля, » — так говорила Жаклин. И о том же писалось во всех сводках новостей — в газетах, в интернете, по телевидению. Когда те ещё существовали. Алые потёки окрасили ладонь Оливии, багрянцем падая на одежду и траву. Откашлявшись, девушка вытерла рот и в оцепенении смотрела на свою руку. Ванесса безмолвно наблюдала за Оливией, пока осознание медленно пробивалось сквозь крепкий щит неверия, нежелания признавать правду, представшую перед ней. Алые капли, одна за другой, беззвучно падали наземь. Но ведь кровавый кашель мог означать совсем другую болезнь. Или же причина заключалась в плохо обработанной ране. А может… Нет, другие причины точно были. Не могло их не быть. «Первая фаза длится лишь день. А дальше ждёт неминуемая дорога к смерти. И ты ничего не сможешь изменить. Никто не сможет.» Щёлкнул взведённый курок. Не говоря ни слова, Эвелин направила на Оливию ствол. — Н-нет, я не… Я в порядке! — надрывно воскликнула девушка, отшатнувшись, с ужасом взирая на дуло, направленное в её лоб. — Ты заражена, — сухо, почти безжизненно ответила Роббинс. — Подожди! — Ванесса закрыла собой Оливию, устремив к Эвелин испепеляющий взгляд. — Мы точно не знаем, больна она или нет! — А какие ещё доказательства тебе нужны? — Но ведь мы не заразились, хотя два дня провели бок о бок! Значит, этот кашель никак не связан с вирусом. — Ещё не факт, что мы не заражены, — возразила Эвелин, — мы можем умереть, если и дальше будем оставаться с ней. Ванесса стиснула руку в кулак, до боли впиваясь ногтями в ладони. В посёлке наверняка есть врач и у него найдётся вакцина, — хотела сказать она, но тут же поняла всю абсурдность этой мысли. Даже если бы они успели вовремя добраться до ближайшего населённого пункта, не было никаких гарантий отыскать там врача, и ещё менее вероятным представлялось наличие у него вакцины. Если и был шанс разыскать лекарство от вируса, то только в военных лабораториях и, быть может, в больницах самых крупных городов, которые могли сохраниться. Наверняка и сама вакцина стоила недёшево. Салливан не хотела признавать решение Эвелин верным. Одно дело убить врага, что собирается пустить пулю тебе в висок или разрезать твою плоть на жалкие куски мяса, и совсем другое — лишить жизни невинного человека. Даже если Оливия оказалась заражена, её вины в этом не было. Так почему?.. Почему она должна была умереть? Девушка судорожно ухватилась пальцами здоровой руки за ткань её монашеского балахона. Прежде бесцеремонная и грубая, сейчас Оливия казалась беспомощным, испуганным ребёнком. Её губы дрожали, а на ресницах застыли прозрачные капли слёз. — Если убьёшь её, ты будешь ничем не лучше тех мародёров, — сдавленно произнесла Ванесса. — Неужели? — горько усмехнулась Эвелин, но опустила пистолет. Она подошла ближе, неотрывно глядя в глаза подруги, что решительно встала на защиту Оливии. — Ты ведь сама знаешь, что ждёт заражённого после первой стадии. Медленная, мучительная и неминуемая смерть. Так и что же будет гуманнее: позволить ей сейчас умереть быстро и почти безболезненно или же заставить страдать от болезни, которая всё равно её убьёт за неделю? Подойдя к Салливан, женщина схватила её за плечо — и резко оттолкнула от Оливии. Девушка вскрикнула и, поскользнувшись на мокрой земле, упала на колени. Она тут же попыталась подняться, но холодный взгляд Роббинс точно пригвоздил её к месту, как и дуло пистолета, вплотную прижатое ко лбу дрожащей в ужасе Оливии. — Твоя жизнь принадлежит тебе. И только тебе решать, как и когда оборвать её. Так или иначе здесь наши дороги разойдутся. Мы можем оставить тебя в живых, но тогда сама понимаешь, что дальше будет. Или же я могу здесь и сейчас избавить тебя от мучений. Выбирай. Оливия опустила голову. Горячая слеза скатилась по её щеке. Безысходность тугим комком застряла в горле, не давая сказать ни слова. Она лишь безмолвно открывала рот, точно рыба, выброшенная на берег. — Я больше не хочу… страдать… — наконец, с трудом выдавила из себя девушка. И Эвелин спустила курок. Лишь отчаянный крик Ванессы потонул в шуме выстрела, разорвавшего лесную тишину.