Брошенные

Небольшая пещера с каменными стенами и земляным полом, где вход закрыт с одной стороны большим камнем, а с другой плющом, рюкзак с вещами, спальник, вода и одеяло — всё, что у неё сейчас есть. Всё, что ей оставили «дорогие» товарищи. С одной стороны Арси их понимает — у них нет нужных ингредиентов для лекарства, они не знают формулу, болезнь смертельная, а после своей смерти она заразит остальных, и автоботам придёт конец. А с другой — какого чёрта?! Её оставили, бросили, даже не пытаясь бороться за её жизнь. Когда был болен Оптимус, она и Бамблби весь Немезис перерыли, а парень даже в голову Мегатрона забрался, чтобы найти формулу. Её же... «— Арси, извини, но мы все здесь бессильны... Ради безопасности...» Спасибо хотя бы за то, что еду приносят. Ставят у входа — и отходят подальше, дожидаясь, пока она поест. И еда горячая, вкусная. Грустно осознавать, что в этой пещере её потребности сузились до банальных питания и жизни. Возможно ещё до жилья и защищённости, но... О какой защите может вообще идти речь? В случае опасности она не успеет выхватить бластер, не схватит клинок. А что касается общения и... И чего-то ещё... Арси тяжело выдыхает, зажимая себе рот почти сразу, будто давя приступ — на самом же деле пытаясь не дать себе возможности развивать мысль дальше. Не нужно ей общение. Справится с одиночеством сама. Глотку снова дерёт, но кашля нет. Ничего нет, кроме боли. Она обжигает лёгкие, грудь, Искру , не даёт дышать, проникает едкой кислотой в тело, сковывая движения. Арси... Не может сказать, что привыкла к этой боли — как вообще можно привыкнуть к тому, что приносит неприятности? И пусть говорят, что ко всему рано или поздно привыкаешь... Арси делает глубокий вдох — и начинает задыхаться, царапая ногтями землю и дрожа от бессилия. Если кто-то из десептиконов найдёт её — она будет лёгкой добычей. Тяжело думать о чём-то, кроме того, что её оставили. О смерти она пока не думает — об этом думать поздно. На войне Арси в любой момент могла погибнуть, и усвоила это давно. Никто не вечен — когда под ударом меча упал её соотрядник. Никто не вечен — когда выстрел из бластера пробил броню на груди другого насквозь, поразив Искру. Никто не вечен — когда часть её соотрядников не вернулась с миссии — попали в засаду десептиконов. Никто не вечен — когда командир отряда заболел кибонной чумой и умер. Никто не вечен — когда погиб человек, который был с ней дружен. Никто не вечен — когда её соотрядника убили в плену. Никто не вечен — когда был убит Тейлгейт. Никто не вечен — когда погиб Клиффджампер. И она тоже не вечна — везение имеет свойство заканчиваться, как и живучесть. Слишком много рисковала собой — и к чему это привело в итоге? Поначалу Арси не хотела принимать то, что сейчас происходит с ней. Болезнь — да, она узнала от Ретчета, что она смертельна, если не лечить, что разрушает внутренние органы. Но у неё была уверенность, что он сумеет её вылечить. Что найдёт лекарство, что она сможет снова обмануть смерть. Но нет. И металлические стены сменились каменными. Проклинать смысла не было. Хотя очень хотелось; самыми грязными словами. Она сражалась за них, была верна им до последнего... И в ответ получила вот это. Это предательство, отзывается горечью в груди и на языке, это предательство — бросить так, без защиты, зная, что если придут десептиконы, она не сможет защитить себя. Это предательство — и Искру сжимает до боли и дрожи во всем теле. От отчаяния горло режет до крика, до хрипа, до сипения — почему? Разумом она понимает, почему, но Искрой и чувствами понять не может. Она чувствует себя преданной и брошенной, и смаргивает редкие слезинки, безуспешно прогоняя эти мысли и игнорируя то, что они который раз идут по кругу. Или по всем кругам ада, неважно. Ей нужно что-то делать, что-то менять, а не лежать и страдать, мелькает в голове, но поток боли смывает всё. Остаётся лишь одно... Просто бороться. Плевать, какой ценой, но попытаться пробраться на корабль десептиконов, узнать формулу лекарства... А что дальше? Наступить на горло гордости и боли и вернуться к автоботам с нужными ингредиентами? Остаться с ними, не имея больше уверенности в том, что она может им доверять? Чёрта с два. Это будет глупо и неразумно. Смысл оставаться с теми, кто уже предал доверие однажды? И нет, Арси не считает, что десептиконы лучше, но они хотя бы не прикрываются высшей целью, когда вышвыривают кого-то. Просто стал по их мнению бесполезным — только и всего. А здесь... Здесь ещё хуже. Здесь благими намерениями вымощена дорога в ад. К Юникрону, если уж на то пошло. Хуже всего разочаровываться в том, во что она верила столько солнциклов . В том, что автоботы за честь и за справедливость, за верность и за правду... На поверхности всё так и есть, но если смотреть глубже — всё раскрывается не с самой приятной стороны. Справедливости нет, честь порой пустой звук, а правда у каждого своя, и «верной» нет. А верность... Об этом даже думать не хочется. Боль во всем теле усиливается. С каждым кликом дышать всё труднее. И лишь кажется, что ещё несколько нанокликов — и она задохнется, тяжесть и боль медленно отступают, чтобы потом вновь появиться. И снова, и снова, и снова, пока всё тело не затрясёт и не придётся сплевывать на землю кровь. Арси медленно устаёт. Она из солцикла в солцикл борется с болезнью, борется с собой, повторяя из раза в раз одно и то же, но понимает, что сдаёт позиции. Понимает, что мысли о том, что нужно пробраться на корабль десептиконов, прекрасны... В своём безрассудстве. Это опасно. Как она узнает о том, какие ингредиенты нужны для лекарства? Угрожать... Шарк подери, она сейчас даже спарка не испугает, не то что вражеского солдата. Единственное, что она может — изредка выбираться в лес в поисках ягод. Или для того, чтобы поохотиться, подстрелить зайца или какую-нибудь птичку из бластера. И каждый раз Арси замирает, осматриваясь — вдруг в лесу она не одна? А потом с трудом добирается до пещеры с добычей, чтобы разделать её и пожарить мясо на костре. Бамблби постоянно говорит о том, что Ретчет ищет лекарство. Но он не приближается к ней, оставаясь за пределами пещеры. Знает же, что Арси пока не заразна, что ей ещё почти два орбитальных цикла осталось, так почему не подходит ближе? Стыдно? Или страшно? Так проходит одна кибер-неделя , начинается вторая... И как же хочется всё же взять и сдаться. Но она не может. И смиряться не желает — да, скручивает постоянно боль до дрожи, да крови больше. Но сдаться так просто — нет, ни за что! Не для того она прошла столько солнциклов войны, чтобы какая-то болезнь заставила её лежать и плакать о своей судьбе. К концу второй кибер-недели она думает о том, что лекарство всё же смогут найти. А то, что её отправили подальше — просто мера предосторожности. Вдруг она умрёт неожиданно и всех заразит? Внутри медленно пробуждается надежда, которая гаснет с очередным приходом одного из бывших товарищей. Бамблби. Он выглядит виноватым. И не только он. Каждый из тех, кто приходит... Балкхед, Бамблби... Арси видит вину в их глазах. Может быть они просто так же отчаялись, как и она?.. — «Арси, Ретчет не может никак найти лекарство. Но не отчаивайся, всё будет в порядке, мы тебя обязательно вылечим!» Трели двоичного кода гулом отдаются в голове и в ушах шумит. Перед глазами всё плывёт: но это не слёзы. Гнев. «Легко говорить — не отчаивайся! Я не отчаивалась все прошлые солнциклы. Я устала...» Она устала быть сильной. Эта мысль привкусом крови на языке отдаёт: прикусила, чтобы не наговорить лишнего. Она может, знает, понимает, что не удержится, если начнёт говорить. А потом приходит странное спокойствие, и не хочется уже ничего. Даже смерть воспринимается чем-то абстрактным, и то, что ей остаётся меньше полутора орбитальных циклов , принимается как нечто само собой разумеющееся. И вести борьбу уже не хочется. Просто осознать судьбу и то, что она оказалась в очередной раз ненужной. Двигаться она уже всё равно почти не может, не может даже встать. Почти не пытается, не видя смысла — опять упадёт, в кровь раздерет ладонь. Она уже не находит сил, чтобы выбраться на поиски еды — и зависит от автоботов, ненавидя себя за слабость. Но спустя несколько солциклов к ней вдруг приходит принятие, когда она бинтует поврежденную руку, ругаясь сквозь зубы. Да, бросили, да, оставили. Да, больно, тоскливо, неприятно. Но она есть у себя — и если ей суждено умереть... Она умрёт. И в этот солцикл сон приходит к ней быстро. Арси снова снится Тейлгейт, куда-то зовущий её. Они снова поднимаются по выжженному склону, на котором ковром осел пепел, останавливаются у края — а внизу полыхает пламя, сжигая всё на своём пути. Оно пожирает дома, кричащих от страха и боли людей, и ревёт, ревёт, ревёт. Треск оглушает, но Арси заставляет себя не зажимать уши — не первый раз такое видит. Сколько раз она видела это в реальности? Сколько раз на её глазах гибли другие? «А сколько раз они гибли из-за меня?». Арси замирает каждый раз как в первый, глядя в огонь с трепетом и ужасом. На поле боя пламя несло смерть. Где огонь — там были взрывы. Где были взрывы — там были десептиконы или рекеры. Пепел поднимается в воздух и забивает нос. Арси закрывает лицо ладонью, закусывая губу. — Зачем ты мне это показываешь? — один и тот же вопрос. Каждый раз. В ответ тишина, а когда Арси поворачивает голову — рядом нет никого. И склон рушится с оглушительным грохотом. Земля проваливается под ногами. Арси вскрикивает и падает в ревущее пламя. Оно баюкает её, сжигая и напевая свою песню смерти. Ей не больно. Страшно. Она осталась без опоры, её сны — яркое тому подтверждение, от которого рыдать хочется, но нельзя, чтобы ещё больше слабость не показывать. Жаль, что эта бравада ничего не поменяет в её жизни. И когда Арси просыпается, в ушах звенит собственный крик. А вокруг — пустота. И дрожь в пальцах мешает сделать глоток воды, она обливается и оставляет жалкие попытки, вновь укрываясь одеялом и глядя в потолок пещеры. Крупная дрожь сотрясает тело, Арси цепляется пальцами за одеяло, закрывает глаза. Дыхание сбивается. Что страшнее — тишина или пустота? Арси не знает, но если бы ей дали выбор, она бы предпочла тишину.