Наркотики подводят к вратам рая, чтобы закрыть их перед тобою навеки. Мейсон Кули
Никогда не думал, что Хогвартс станет моей темницей. От мысли, что за мной будут наблюдать, словно за диким зверем, который вот-вот может наброситься и показать свою «истинную суть», хотелось биться о стены. Или начать убивать, ведь именно этого они и ждут. Ставят в такие условия, что ты, хочешь того или нет, свихнешься. Проклянешь весь мир и бросишь в лоб Аваду случайному прохожему. Ибо какого чёрта он улыбается, а ты должен стискивать зубы, не позволяя вырваться ни одному слову, что обернётся против тебя. Хочешь жить — играй по их правилам. И я играю, по крайней мере создаю правдоподобную видимость этого. Мой обязательный психотерапевт любила повторять своим тошнотворно вкрадчивым голосом, что я слишком равнодушен к миру. Будто я не видел, что её раздражает одно моё присутствие в помещении. До сих пор не понимаю, чего она хотела больше: чтобы я показал, насколько меня всё заебало, или раскаялся в своём бездействии на войне. В любом случае я сидел и терпел её речи, а она по указу Министерства продолжала втолковывать, что есть хорошо, а что плохо, дёргаясь от каждого моего случайного движения. Спустя месяц я начал делать их специально, уж слишком это было забавно. Вся новая политика магического Лондона вызывала у меня лишь злобную усмешку. Под раздачу попали все, кто был не за Орден. Особенно слизеринцы. Моя мать не была причастна к делам Тёмного Лорда, но я же носитель зелёной формы. Получай, Блейз, как и все дети Пожирателей. Это даже не психотерапия, а промывка мозгов, которая заставляла ненавидеть этот мир ещё больше. Но на этом они не остановились, принудительно заслав всех слизеринцев на повторный седьмой курс. Были элитой, а превратились в неугодный скот, который в случае неповиновения легче изловить в загоне. Мне же Макгонагалл отвела роль «вожака стаи», с лёгкой руки назначив старостой школы, напарником Грейнджер, аргументировав это моей рассудительностью. Наигранное примирение, которое загонит меня под полный контроль «золотой» девочки. У Грейнджер, по слухам, посттравматическое расстройство. Слабо верю в то, что эту упертую девчонку могло хоть что-то подкосить. Я никогда не питал симпатии к ней, а к слетевшей с катушек Грейнджер не буду и подавно. Но я сидел в вагоне Хогвартс-экспресса и в добровольно-принудительном порядке ехал навстречу своему личному аду. В тот момент я хотел находиться где угодно: у могилы матери, в баре, на краю света, но не здесь. Все наши семьи буквально обобрали в качестве штрафов. Мне нужны деньги, иначе отберут и дом, а мама его так любила. Я ненавидел то, чем занимался, но другого способа достать деньги здесь и сейчас для меня просто не было. Я не мог позволить забрать у меня последнее, что ещё напоминало о том, кто я такой. Напоминало о той, кого я собственноручно погубил. — Избавь меня от своей кислой мины. Драко сидел напротив меня и морщился со своим блядски-наигранным пренебрежительным взглядом, который я научился распознавать ещё на первом курсе. Ведь я знаю, сука, вижу, что ему тоже хреново. И бутылка огневиски в его руке тому прямое доказательство. Но он же истинный Малфой, который пытался наебать всех вокруг, но никогда не покажет свою слабость. Хоть что-то в этом мире не меняется. — Мы только тронулись, а ты уже подшофе. Я осуждающе покачал головой и прикрыл глаза ладонью. Видимо, этот год так и пройдет: в постоянном запое из страха оказаться в Азкабане и наших пиздостраданиях на потеху защитникам грязнокровок. — Что, снимешь баллы, гла-авный ста-ароста? И тут же приложился к горлу бутылки. И с каких пор мы настолько привыкли ко вкусу алкоголя, что пьём его как воду? Удручающее зрелище. Хогвартс, встречай учеников. Я закатил глаза и уставился в окно. Мы оба знали, что моя роль старосты настолько же фиктивная, как браки в чистокровных семьях. Он бы не хотел быть на моём месте, никто бы не захотел. — Кстати об этом, — я потёр подбородок, задумываясь. — Там ведь наверняка есть какие-то списки, надо показаться, обойти первокурсников и проверить… — Драко залился смехом, выплевывая на меня несколько капель огневиски. — Прекрати ржать, — цокнул я, проводя рукой по мантии. — Брось, мисс я-в-каждой-жопе-анальная-пробка сделает всё сама. — И всё же пойду, создам имитацию бурной деятельности, — хмыкнул я, вставая с сиденья. — Всяко лучше, чем смотреть, как ты надираешься. И тут я не слукавил, зрелище действительно было отстойным. Драко сейчас больше напоминал пьянчугу, вечно обитающего за барной стойкой, нежели аристократа, с достоинством принимающего все наказания судьбы. Неизменную укладку сменили неопрятные сальные пряди, а когда он последний раз брился, сложно даже предположить: весь подбородок усеивали светлые волосы. Не обременяя себя ношением школьной формы, он сидел в мятой чёрной футболке явно не первой свежести. Весь его внешний вид и стеклянный пьяный взгляд, равнодушно окидывающий леса за окном, — демонстрация того, как новая система прогнула нас под себя. Сломала и проглотила, не жуя. Словно мы лишь куклы в спектакле, который давно закончился, и вот-вот настанет час, когда нас выкинут на помойку, с улыбкой отметив, что мы хорошо сыграли роли в этом никчемном представлении. Любая светлая сторона становится серой после победы в войне. А мы оказались ей неугодны, вот и результат. Но я вытерплю. Скользким змеем или упрямым бараном я пробьюсь к месту под солнцем. Любыми грязными путями, отбросив всё человечное. Ради неё. Я уже собирался выйти в коридор, как у двери услышал тихое: — Стой, — и звон монет о столешницу, давящий на мои перепонки получше любой мандрагоры. Блять, нет, только не это. — Мне нужно ещё, — со сталью в голосе. Драко прекрасно знал, что я не хочу ему продавать, что он уже давно вышел за рамки «я только попробовать». Знал, насколько тяжело для меня продавать именно ему — одному из оставшихся дорогих мне людей. Его слова — как оплеуха. Ещё-ещё-ещё. А когда будет достаточно, Драко? Он каждый раз сыпет обещаниями, что сможет прекратить в любой момент. Но я не поверю. Уже нет. Жизнь тычет меня в моё же дерьмо. Сначала мать, затем лучший друг. И все они берут путевку в один конец прямиком с моих рук. С дрожащих, не желающих этого, но отдающих. А остановить не в моих силах. Моя мама преподала мне этот урок, и его я запомню навсегда. Ведь иногда принудительная остановка и ломка приравнивались к такой желанной и манящей смерти. — Повторю ещё раз, — Драко начинал злиться. Ну, конечно, на кого ещё выплеснуть свою агрессию, если не на друга-дилера? — Мне нужен датур[1]. Сразу три дозы. Не хочу в ближайшую неделю смотреть на тебя и видеть обеспокоенную мамочку, — на последней фразе он скривился, но продолжил настойчиво смотреть на меня, в нетерпении постукивая фамильным перстнем по бутылке. — Не думаю, что это лучшая затея на первой неделе учебы, — процедил я, глядя ему в глаза. Когда он злился, они всегда темнеют. Сейчас там разразился если не ураган, то полноценная буря, готовая прогнуть тысячи моих «нет» под себя. — А ты не думай за меня, — отрезал он. — Драко… — Блять, я заплатил! Он вскочил с места и вплотную приблизился ко мне, прожигая взглядом, заставив вжаться в дверь купе, потому что никогда не угадаешь, на что способен наркоман ради дозы. Даже если это твой друг. Я невольно напрягся, готовясь отразить его внезапный гнев, если до этого дойдет. На душе скребли кошки. Насколько убога моя жизнь, если я жду удара от лучшего друга. Кому я тогда вообще могу доверять? Дыхание участилось, и расслабиться не получалось. Я смотрел на Драко одновременно со злостью и жалостью, надеясь, что он не оправдает моих худших ожиданий. Потому что вся его агрессия — это моя вина. Драко сжал губы и резко выдохнул, видимо мысленно останавливая себя, заметив мой хмурый взгляд, и отступил на шаг. — Не еби мне мозг, — он выжидающе приподнял брови и раскрыл ладонь. — Датур, Блейз. Я жалок. Но все мои слова абсолютно бесполезны. А если не дам порошок, так он украдет или найдет другого поставщика. Как дважды два. Это лишь вопрос времени. Иногда я задумываюсь сдать Драко на лечение, но тогда я раскрою себя и нас упекут не в Азкабан, а в какую-нибудь психушку. И еще непонятно, что из этого хуже. Будто мы и так не цеплялись за остатки здравого смысла в попытках жить нормальной жизнью. Я достал три пакетика из внутреннего кармана мантии и шлёпнул ими по протянутой ладони. — На здоровье, — бросил я и пулей вылетел из купе. Я ужасный друг. Отвратительный сын. И хреновый парень. Ненавижу то, чем занимаюсь. Самое хреновое, что у каждого моего клиента есть тот, кому он дорог. Тот, кто обливается слезами, глядя на происходящее. И даже разовое употребление дозы на какой-то вечеринке может выйти боком, потому что датур вызывает сильнейшее сексуальное желание. Скольких девушек оттрахали из-за того, что я продал им пару пакетиков? Что, если кто-то втюхает датур моей Дафне? Когда думаю об этом, хочется кожу с себя содрать. Успокаивает лишь то, что если не я, то продал бы кто-то другой. Ничего бы ведь не изменилось, да? В вагоне было на удивление пусто. За окном мелькали дубовые леса, освещённые полуденным солнцем. Как бы я хотел сейчас сойти с поезда и вдохнуть этот аромат свободы. Отбросить все разрушающие, прожигающие изнутри мысли и просто, блять, жить. Радоваться рассвету, с умиротворением слушать шум дождя. Не оглядываться по сторонам, продавая очередной билет в один конец, в страхе, что кто-то станет свидетелем сделки. Сколько ещё продлится это сумасшествие? Через застекленные купе я видел радостные лица волшебников и чувствовал себя белой вороной. Потому что не хочу здесь быть. Не хочу сидеть на занятиях или греться у камина в общей гостиной. Не хочу играть в алкогольные игры после матча по квиддичу. Я тут лишний. Сорняк в поле ромашек. В конце следующего вагона я заметил Аббот с пергаментами в руках. Она заглядывала в каждое купе, что-то ежесекундно помечая пером. На её лице застыла натянутая улыбка, словно уголки губ привязали к ушам. Мерзкое зрелище. Типичный Пуффендуй. — Эй, Аббот, — я окликнул её, как только она захлопнула дверь очередного купе. — Ты ведь в курсе, что тебе необязательно улыбаться каждому ученику? Скулы не сводит? Я растянул губы в самодовольной ухмылке. Препираться с пуффендуйцами скучнее, чем с гриффиндорцами, но тоже сойдет. Что угодно, но не думать о друге, который сейчас нюхал датур. — Если не помогаешь, то хотя бы не мешайся, — огрызнулась она, но тень улыбки осталась на лице. Видимо, мышцы лица всё же свело. — А где же умница Грейнджер? Я горю желанием получить от неё и свою порцию пергаментов. — Я уже почти закончила, — пробурчала она, отводя взгляд. — Отдыхай, Забини. Аббот демонстративно отвернулась и открыла следующее купе, начиная спрашивать имена сидящих там первокурсников и как-то слишком нервно ставить галочки, словно эти пергаменты виноваты во всех её невзгодах. Я прищурился, пытаясь понять, с чего она так завелась. Оперся на дверцу следующего купе плечом и скрестил руки на груди, не давая ей пройти дальше. — Чего тебе надо? — вздохнула она, всплеснув руками. Мазнула по моему лицу недовольным взглядом и уставилась в пергаменты, создавая видимость чертовской занятости. Но от меня не так просто отделаться. — Где Грейнджер? Она чуть вздрогнула, но продолжила просматривать записи. — Я тоже главный староста, — никогда не думал, что стану давить на кого-то этим паршивым положением. — У меня к ней дело, — спокойно продолжил я. — Ты же понимаешь, что я найду её рано или поздно. Хотелось бы рано. — Мерлин, — она опять вздохнула и потёрла нос тыльной стороной ладони. — Гермиона плохо себя чувствует, последнее, что ей сейчас нужно, — это ты и твои шуточки. Даже обидно. Чем этой блондиночке не угодили мои шутки? Я присвистнул. Однако если Грейнджер отлынивает от обязанностей старосты, то, скорее всего, она сейчас при смерти. Или… — Так слухи — правда? Ханна попыталась меня обойти, но я не дал ей этого сделать, шагнув в сторону. Было забавно наблюдать, как её глаза бегали по вагону в поисках спасения. Но мы здесь были совершенно одни, что, несомненно, мне на руку. Уж очень хотелось выбить правду касательно состояния Грейнджер. От этого напрямую зависело моё спокойное заточение в этой псевдотемнице. — Я не знаю, ясно?! — не выдержала Ханна, наконец посмотрев мне в глаза. — Я отобрала у неё пергаменты, когда она упала с ними в обморок прямо в коридоре. Она словно всё лето провела с дементорами, выглядит жутко. Не лезь к ней! — её нервы были явно на пределе. Видимо, самочувствие Грейнджер доставило ей немало хлопот. Чувствую себя как в сказке. Чтобы добраться до принцессы, нужно победить дракона. Аббот с её внешностью вполне сгодится на подобную роль. Сейчас ещё Уизли с Поттером должны примчать на всех парах прямиком из Аврората и заступиться за свою любимую подружку. Слышал, Поттер получал повышение стабильно раз в неделю. Избранный мальчик купался в лучах заслуженной славы, как иначе. Я вновь пресек попытку Аббот проскочить мимо меня, уперев левую руку в стену. Эта игра в кошки-мышки становилась все более надоедливой. — Ты ведь не отстанешь? — В ответ я лишь качнул головой, понимая, что мне вот-вот дадут в руки ниточку, ведущую к «золотой» девочке. — Следующий вагон, первое купе, — усталый вздох с таким взглядом, будто я распотрошил её любимую игрушку детства. — Благодарю сердечно, — я отсалютовал ей и хотел было уйти, но Аббот нагло схватила меня за руку. — Не доставай её, слышишь? — она пыталась выглядеть дерзко, но в голосе сплошная грусть. — Слушаюсь и повинуюсь. Скучная Ханна. До боли очевидная в своих действиях. Не удивительно, что они с Долгопупсом — парочка года. Как удивителен этот мир. Бедняга Грейнджер, даже её чудесная живучесть дала сбой. И зачем она вообще поехала в Хогвартс, если всё настолько плохо? Глупое упрямство гриффиндорцев не знает границ. Ханна отпустила мою руку, и я направился в указанном направлении. На пути мне встретилась продавщица сладостей со своей тележкой. Меня всегда пугал её взгляд, будто сканирующий тебя вдоль и поперек. Купив пару сэндвичей и пытаясь сократить время зрительного контакта к минимуму, я вжался в стену, прошмыгивая мимо неё. Не замедляя шага, я быстро достиг нужного купе и на секунду замер у двери. Вот сейчас и станет ясно, насколько мы сможем поладить с этой зазнайкой. Внутренне ставя ограничитель на уровень своего негатива в её сторону, я толкнул дверь, громко ударяя ей о стенку, и прошёл внутрь. Сердце тут же сжалось при виде того, что осталось от героини войны, и я застыл на несколько мгновений, не до конца веря своим глазам. Передо мной словно сидел труп, она даже голову в мою сторону не повернула. Сидела с полузакрытыми глазами, обмякнув на сидении. Я тихо выдохнул, не находя ни единого слова для приветствия. Да и не уверен, что она услышит меня. Я захлопнул дверь купе, отгораживая нас от нарастающего шума голосов в коридоре, и сел напротив, не отводя глаз от Грейнджер. Когда она последний раз ела? Или спала? Она так сильно исхудала, что, как кажется, от её тела остались лишь скелет и кожа. Будто Грейнджер вот-вот сломается, стоит до неё дотронуться. Это пиздец. Хоть какой-то стороне живётся по-настоящему хорошо в этом ебаном «новом» мире? Её волосы были слишком растрепаны даже для своего обычного состояния, под глазами — огромные тёмные круги, лицо имело выраженный серый оттенок. Она выглядела так, словно провела всё лето в компании дементоров — тут Аббот была абсолютно права. Грейнджер была бесцветным пятном посреди яркого мира. Сгустком пепла, который вот-вот рассыплется. Её руки, лежащие на коленях, так сильно дрожали, что хотелось сжать её кисти и остановить эти бесконечные подёргивания. Я уже видел подобное состояние, но мой мозг откидывал эти глупые предположения. Потому что это просто невозможно. Это ведь Грейнджер. — Хреново выглядишь, — наконец произнес я, пытаясь хоть как-то вывести её из этого транса. Надеясь, что она отреагирует. Но ответная тишина давила, отбивая неслышный для остальных ритм в моей голове. Словно удары в гонг, от которых хотелось спрятаться, сжаться, закрыть уши. — Я уже семь лет слышу это, — спустя несколько секунд хрипло проговорила девушка. Её голос напоминал скрип ногтя по доске, когда пишешь мелом. Словно все её голосовые связки хорошенько натёрли наждачкой. — Сейчас особенно, — с облегчением выдохнул я. Она с явным усилием открыла глаза и проследила за моим обеспокоенным взглядом. Тень грустной улыбки пробежала по мертвенно-бледным губам. Ей бы лечь в Мунго… — Тогда может оставишь меня в покое? Иди куда шёл, — устало протянула Грейнджер, закрывая глаза. Я видел, как царство Морфея вновь забирает её в свои заботливые сети. Я пристально наблюдал за гриффиндоркой, всё ещё пытаясь зацепиться за что-то, что бы опровергло мои доводы. Я не хотел верить в то, что Грейнджер скатилась до этого. Она просто не могла. Это же до тошноты правильная заучка, которая скорее сожрёт книгу, чем попробует наркотики. Вот только её голова, все больше и больше наклоняющаяся к плечу, нездоровая бледность и впалые щёки заставляли меня сомневаться в этих предположениях. Она слишком похожа на человека с длительной ломкой. Когда наркотики — уже необходимость. — Вообще-то, я шёл сюда, — громче, чем нужно, ответил я, продолжая разглядывать девушку. — Я твой напарник, если ты не в курсе. Никакой реакции. Я ждал, что она откроет глаза и отпустит колкие комментарии по поводу моего назначения на должность старосты школы, но ответом была тишина. Будто кто-то нажал на кнопку выключения, и Грейнджер заглохла, потеряв единственный источник питания. Её исхудавшие руки продолжали дрожать. Она явно не была человеком, который удовлетворял очевидные физиологические потребности. — Блять, нет… Я не верил своим глазам, но всё больше убеждался в том, что у Грейнджер ломка. Я слишком часто видел последствия, продолжая продавать датур, и хорошо знал, как выглядит недостаток эндорфинов в организме. Слишком хорошо, чтобы списать состояние Гермионы на болезнь. Какое к чёрту посттравматическое расстройство?! Может, оно у неё и было, вот только залечить она его решила сама. Почему, Грейнджер? Нельзя дать ей отключиться. Я рывком поднялся и схватил её за плечи. — Грейнджер! — тряс её за плечи несколько секунд, пока она не распахнула глаза и тут же закашлялась. Её трясло, как осиновый лист на ветру, глаза были абсолютно безжизненными. Как и она вся. Лишь тень, но не живой человек. Она схватилась за горло, согнувшись. Худощавое тело дёргалось в рвотных позывах, но на пол капала лишь слюна. Я прикрыл ладонью глаза, опускаясь на сиденье. Блять, и почему именно эту роль мне уготовила судьба? — Мам… Она тяжело дышала, держась за грудь, пытаясь оставить желчь желудка там, где ей положено быть. — Я не могу так жить, — прошептала она, а по щекам текли слёзы. Женщина опустилась на пол, и я тут же присел рядом, обхватывая её дрожащие плечи. — Всё будет хорошо, ты справишься. Подожди ещё немного, — я гладил её по спине, а сердце сжималось от каждого её всхлипа. Но я не мог в очередной раз пойти у неё на поводу. Я зашёл слишком далеко. Она не принимала датур вот уже три недели, сидя взаперти в своей комнате. По-другому нельзя. Без домовых и любых встреч, кроме меня. Иначе все будет напрасным, она обманет при первом удобном случае. — Блейз, мальчик мой, — она улыбалась так грустно, что хотелось рвать волосы на голове. — Я умираю, разве ты не видишь? — Мам, нет! — прижимаю её крепче к себе. — Я не могу есть. Она положила костлявую руку на мою и попыталась сжать. Вышло так слабо, что я почти не почувствовал давления. — Мне нужен датур, — шептала она. — Я знаю, ты можешь достать ещё… — Я сказал «нет»! — выкрикнул я, резко вставая и направляясь к двери. Я был уверен, что это скоро закончится. Нужно это пережить. И пусть я стану её врагом. Пусть она ненавидит собственного сына. Но я не буду продолжать убивать мать. Мерлин, сколько ещё ждать?! Она сидела на полу в неестественной скрюченной позе и смотрела мне вслед. Слёзы продолжали капать на пол. Я сжал губы, внутренне пресекая свой порыв подойти и утешить её. Всё бесполезно. Бесконечное ещё-ещё-ещё. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но я развернулся и тут же покинул её комнату. На сегодня с меня хватит. — Как давно? — со сталью в голосе спросил я, видя, что дыхание Грейнджер стало приходить в норму. Я постукивал пальцами по поверхности столика в ожидании ответа. Зачем она вообще решила вернуться в Хогвартс в таком состоянии. Где были её герои-дружки, когда она долбилась наркотой?! Это ведь просто бред, блять. Чёртово сумасшествие. Несовместимые вещи — Грейнджер и наркотики. — Уйди отсюда, — прохрипела она, все ещё опираясь на свои колени. Я раздражённо цокнул и заставил поднять голову, схватив её за подбородок. — Ещё раз, — процедил я, уже не в силах сдерживать свой гнев даже не на неё, а на эту ебаную жизнь. — Сколько времени ты страдаешь этой хуйнёй? Грейнджер тяжело сглотнула, окончательно приходя в себя. Смотрела на меня непонимающим взглядом, а после рвано выдохнула и еле слышно ответила: — Несколько месяцев. — Блять, Грейнджер, — покачал головой, убирая руку от её подбородка. Я тяжело вздохнул, вглядываясь в потускневшие карие глаза. Она не заслуживала этого, никто не заслуживал. Но я не повторю своей ошибки. Грейнджер не закончит так же, как моя мать. Она ведь умная, что-нибудь придумает. А я сделаю всё, что в моих силах. Я дам ей время. Она хотела что-то сказать, но я полез во внутренний карман мантии, заставив её закрыть рот на полуслове. Небрежно выкинул пакетик на стол, следя за её реакцией. Грейнджер с трудом подняла корпус, в ступоре глядя на датур. Туго, но до неё начало доходить, что именно я ей предложил. Она тут же уставилась на меня, округлив глаза. — Что? Я не… — она сцепила руки в замок, чтобы они не тряслись так сильно. — Нет, Забини! Следом я достал из мантии сэндвич, что только что купил, и положил рядом с порошком, пододвинув «набор чемпиона» ближе к девушке. — Я лишь хочу помочь, — почти выплюнул я на её попытки отрицать очевидное, тут же встал и покинул купе, оставляя её наедине с датуром.***
После прибытия мы с Аббот заправляли посадкой первокурсников в лодки. Из-за новолуния вокруг было слишком темно, и лишь свет из окон Хогвартса, отражающийся тысячей бликов на воде, позволял разглядеть растерянные и взволнованные лица детей. Я изо всех сил старался занять себя делом, пытаясь освободить разум от мыслей о Грейнджер, Драко и матери. О грёбаной наркоте, что до сих пор заполняла мои карманы и чемодан. Даже Аббот стала казаться менее раздражающей, быстро и четко формируя детей по группам. Она первой заметила Грейнджер, приближающуюся к нам. — Гермиона, как ты? — Аббот тут же бросилась к девушке, обнимая её. Что за тупая привычка кидаться на больных? — Я в порядке, — Грейнджер натянуто улыбнулась, отстраняясь от блондинки, и окинула меня строгим взглядом. Она выглядела гораздо бодрее, чем в поезде. На секунду мне даже показалось, что на её щеках чуть расцвел румянец, но в такой темноте могло привидеться и не такое. Но результат на лицо: доза датура определённо поставила её на ноги. Она смогла поесть. И, по всей видимости, Грейнджер окончательно отпустило, судя по её суровому взгляду. Ну вот, сейчас начнутся проповеди, что об этом никто не должен знать. Конечно, «золотая» девочка, другого я от тебя и не ждал. — Можно тебя на минутку? — прочистив горло, наконец выдала она. Я нервно усмехнулся и кивнул, отходя с ней в сторону подальше от любопытных ушей студентов. — Что ты мне дал? — вот, теперь я узнаю старую добрую Гермиону Грейнджер, готовую в любой момент начать читать нотации. — Это датур, Грейнджер. Она на секунду задумалась, словно перелистывала в своей голове огромный справочник, выуживая из него необходимую информацию. Видимо, до этого принимала что-то другое. Затем кивнула скорее себе, чем мне. — Мне нужно ещё, — наконец выдала она, потупив взгляд в землю. Ещё-ещё-ещё. Как же я ненавижу это слово. Я молчал, перебирая в голове возможные варианты. Отказаться глупо. Через пару дней её опять начнёт ломать. Просто согласиться ещё глупее, ведь в любой момент она может рассказать обо мне своей любимой Макгонагалл. В любом случае я не понимал её. Зачем так долго сдерживаться и доводить себя до полусмерти, если сейчас она стояла и так легко просила «добавки». — Ну? — она в нетерпении сжала пальцы в замок и начала перебирать ими, массируя кисти рук. — А если взамен я попрошу тебя не доносить на всех слизеринцев? — Мерлин, — она закатила глаза, а после приподняла брови и уставилась на меня. Убедившись, что я говорю абсолютно серьёзно, вздохнула, явно перебарывая всю свою гриффиндорскую суть. — Идёт. ____________________________ [1] Датур — придуманный автором вид наркотиков. Название от лат. Dature, что означает дурман. По замыслу автора датур вызывает эйфорию и выраженное возбуждение, активизируя максимальную выработку дофамина. Средство повышает настроение и эмоциональное восприятие, улучшает выносливость и работоспособность, положительно влияет на либидо, снижает враждебность и агрессию по отношению к окружающим. P.S. Напоминаю, что наркотики принимать плохо, и автор к этому ни в коем случае не призывает.