Почернеют снега к весне

      Сначала было темно, затем через эту темноту постепенно начали просачиваться смутные звуки и ощущения, постепенно нарастая, как далекий шум. А потом все внезапно обрушилось лавиной — в ушах зазвенело, глаза заслезились, и, не успела она опомниться, как резко почувствовала себя телесной. Информация приходила с запозданием, но первыми вернулись чувства, и она ощутила страх. Вернее, это следовало бы назвать животным ужасом — так верно чувствуют себя загнанные в ловушку звери в миг перед самой смертью. Затем она ощутила, что сидит на чем-то твердом и холодном, что не может пошевелить даже пальцем, что она, кажется, испачкана чем-то липким и скользким, во рту у нее привкус железа, а в ушах звенит громкий хлопок. Недалеко что-то шлепнулось на землю с мерзким чавкающим звуком, а потом зрение наконец вернулось, и она закричала. Вернее, она открыла рот, но издала только тонкий сипящий звук, не в силах выдать что-то большее. А закричать было от чего. Она находилась в маленьком грязном тупичке — три стороны загораживали каменные стены каких-то зданий, все грязные и закопченные. Было темно, и единственным источником света была луна, наполовину выглядывающая из-за облаков. Само по себе такое глухое место выглядело как декорация к фильму ужасов, но теперь оно и вовсе выглядело как ночной кошмар. Тем липким и скользким, испачкавшим ее, оказалась кровь. Тупичок больше походил на скотобойню — она и представить не могла, что где-то может быть столько крови. Неподалеку валялся какой-то грязный ком тряпок, видимо, это он недавно упал с таким мерзким звуком. Больше в этом жутком месте не было ни души. Ни одно окно не выходило в тупик, а сами дома выглядели заброшенными. Не похоже было, чтобы здесь жил хоть кто-то. Она наконец перестала сипеть от страха, и решила, что необходимо срочно убираться из этого места. Она медленно встала, облокотившись на стенку, и тут же осела обратно на подкосившихся нетвердых ногах. Тело не слушалось и чувствовалось странно и чужеродно, словно что-то было не так. Наверное, это просто кошмарный сон, и я скоро проснусь, — решила она. Сперва следовало выбраться из этого жуткого места, подальше от всей этой крови. Поэтому она заковыляла на негнущихся ногах. Нет, все же, что-то было не так, но что именно — эта мысль ускользала от неясного сознания. Она дошла до конца тупика, свернула за угол и оказалась в не менее мрачном переулке. Тут она наконец смогла вздохнуть свободнее и пошла вперед чуть бодрее. Вдруг послышался негромкий голос, показавшийся смутно знакомым, и он звучал все громче и громче, словно бы его обладатель приближался. — Кэрри! Кэрри! Да это же ребенок! — наконец пришла к ней мысль. Нет, там, впереди, явно не то зрелище, которое должен видеть ребенок. Она быстрее пошла по направлению к голосу, и вот уже смогла видеть, как из-за угла ей навстречу бежит мальчик лет восьми на вид. Увидев ее, он ускорился, и, подбежав вплотную, схватил ее за плечи. — Кэрри, Мэрлин великий, вот ты где! Я чуть с ума не… Что это? Кэрри, ты цела? Наверное, следовало бы что-то ответить, чтобы не пугать ребенка, а еще лучше увести его подальше, но слишком много вещей её смущали. Почему этот ребенок так странно одет? Почему бродит ночью один по таким опасным местам, почему называет её Кэрри? И почему, ради всего святого, этот малыш одного с ней роста? Эта мысль заставила её наконец опустить глаза и внимательнее присмотреться к себе. В самом деле, проблема заключалась в том, что она была не в своем теле. — Кэрри! Ответь мне! — ребенок напротив выглядел очень испуганным, и тряс ее за плечи. — Я цела…кажется, — она наконец сказала хоть что-то, впервые за все это время. — Но там… Она показала рукой туда, откуда только что вышла. — Надо вызвать полицию, там… — Вызвать кого? Кэрри, что там? Вместо ответа она решила задать встречный вопрос. — Прости, но кто ты? И почему называешь меня Кэрри? Мальчик резко отпрянул, но руки с ее плеч не убрал. — Что ты такое говоришь? Ты меня не узнаешь? — Да я и себя не узнаю, если честно. Извини, но по-моему это все просто страшный сон, и я вот-вот проснусь в своей постели. — Как…как не узнаешь? Я же твой брат, ты же, мы же!.. Что случилось? Нет, проще самому пойти посмотреть! — с этими словами мальчик схватил ее за руку и побежал в сторону тупика, не обращая внимания на ее слабые возражения. — Мэрлинова мать! — было первым, что он произнес, когда они вернулись на место, где она пришла в себя. Луна полностью вышла из-за облаков, и теперь она увидела что то, что она поначалу приняла за странный тряпичный сверток, оказалось трупом мужчины неопределенных лет, который выглядел как человек, которого следовало бы обходить на улице, а глубокая рана, пересекающая его шею, только дополняла жуткую картину. К горлу медленно подкатила тошнота. Она обернулась и увидела бледного как мел ребенка, дрожащего и обхватившего себя руками. Похоже, теперь у него будет травма. Не следовало ему видеть это. Она решила подойти к нему, но когда сделала шаг в сторону, то ногой задела что-то, что со стуком покатилось по камням переулка. Она нагнулась, и странный предмет показался ей похожим на дирижерскую палочку. Разумеется, нельзя ничего трогать на месте преступления, но эта палочка почему-то манила её к себе. Как завороженная, она взяла в руки странный предмет. Ладонь тотчас кольнуло, будто по ней прошелся разряд тока, палочка задрожала, словно пытаясь вырваться у нее из рук, но пальцы рефлекторно крепко сжали рукоять, и вдруг с кончика палочки посыпались золотые искры. Она отпрянула, не веря своим глазам, и испуганно повернулась к мальчику, словно ища подтверждение тому, что он тоже это видел. Да, видел, поняла она по его удивленному лицу. — Его палочка! Похоже, она признала тебя, а это значит… — он посмотрел на нее, как на инопланетянина, — ты ничего не помнишь, так? — Нет, конечно, свою жизнь я помню…наверное. Но я не помню тебя, и это место, и уверяю, я не ребенок! Совершенно ничего не понимаю, хочу просто проснуться наконец! — Ты не моя сестра, — с мрачно решимостью кивнул мальчик. На его детском лице вдруг отразилась тень напряженной мысленной работы. — И ты не помнишь, как здесь оказалась. Ты его убила? — Что ты, нет! Когда я очнулась, он уже был мертв! Вернее, сначала я услышала громкий хлопок, а потом его, похоже отбросило назад и он упал, это я точно видела. Но я не убивала его! Надо вызвать полицию, они и выяснят, что тут произошло, в конце концов! — Хлопок? Так, ясно. Спонтанный магический выброс, самозащита. Поэтому его палочка признала тебя — ты убила ее хозяина и теперь являешься ее новой владелицей. Раз она отозвалась на тебя, значит и магия твоя. Но что же с Кэрри? Черт, для этого пока не время. — Погоди, какая еще палочка, какой магический выброс? Что ты такое говоришь? — Значит, этот ублюдок все-таки пошел за ней. Напал на нее, а потом случился выброс, и теперь ты, или она, ладно, потом… Сейчас куда важнее, что нам делать с трупом. — О чем ты говоришь? Надо скорее уходить отсюда, и пусть полиция разбирается со всем этим. — Полиция? Опять это слово. Похоже, ты так называешь авроров. Но уверяю, они сюда не сунуться. А если кто-то узнает, что ты убила его магией, ничего хорошего из этого не выйдет. Лучше бы вообще никому не знать, что у тебя был выброс. Значит, надо обставить все так, как будто его убил кто-то другой. Подобные слова, сказанные ребенком, стоящим возле окровавленного трупа, вызвали у нее дрожь. Но что-то такое было в тоне голоса и выражении его лица, что она не стала спорить с ним и поняла — она совершенно ничего здесь не знает, и лучше ей довериться этому мальчику. Так что она просто кивнула. — Как тебя зовут? — спросил он. — Боюсь, что этого вспомнить я не могу. — Пока не вспомнишь, будет Кэролайн. Это полное имя моей сестры, но я обычно называю ее Кэрри. Меня зовут Гарольд. Пусть она не могла вспомнить ничего конкретного про себя или свою жизнь, но в одном была точно уверена — более жуткого знакомства у нее никогда не было. — Палочку оставь себе, она теперь твоя, да и пригодиться еще. Так, надо обшарить его карманы. С этими словами мальчик наклонился к телу и лихо обшарил карманы мертвеца, достав из них мятый сверток, моток бечевки, изогнутый ржавый нож, какой-то потрепанный мешочек, звякнувший на лету, и что-то похожее на замызганный табачный кисет. — Один мусор, — констатировал мальчик, с видом знатока осмотрев невеликую добычу, — но вот денежки надо пересчитать. Они сегодня за какое-то дельце свою долю получили, хвастались этим в кабаке, упились вусмерть. Вместе с нашими родителями, — последнюю фразу он почти выплюнул, — видимо, так сильно выпил, что и увязался за тобой, у трезвого бы смелости не хватило пристать к ребенку. Не ожидал, ублюдок, что произойдет выброс. Да, жизнь конечно не справедлива, но правду говорят — детей магия бережет. Вот и оказалась ты все-таки не сквибкой. Новоиспеченная Кэролайн почти ничего не поняла из речи мальчика, но слушала внимательно. Сам он тем временем развязал мешочек и принялся считать тяжелые монеты, блестевшие в свете луны. — И в самом деле этот человек был каким-то бандитом. А дети, похоже, живут в неблагополучном районе, и их родители якшаются с такими вот типами. Да и одеты тут все в какие-то потертые балахоны… Не удивительно, что мальчик…что Гарольд такой взрослый. Он, наверное, и труп не в первый раз видит. Да где же это я оказалась? — Надо же, целых два галеона, четырнадцать сиклей и двадцать кнатов! Кэролайн опять ничего не поняла, но догадалась, что это была кругленькая сумма. — И что, за такие деньги его могли зарезать? — Еще как! В Лютном и за сикль зарежут! А он трепался на весь кабак. Не ты, так другие бы порешали. Значит так, забираем все это с собой, хламье выкинем в любую кучу по дороге, а деньги и палочку берем себе. А теперь живо домой отсюда, пока не увидел никто! Вот же, ты же в крови вся! Ну ладно, вот, накинь мантию, — с этими словами Гарольд снял с себя балахон, оставшись под ним в рубашке и штанах, в которые мог бы поместиться еще один такой Гарольд. Она накинула на себя этот балахон, мешочек и палочку они сунули в один из его глубоких карманов. Затем почти бегом выбрались из переулка, оказавшись на не менее мрачного вида улочке, по счастью пустой в такой час. Они еще петляли по всяким закоулкам, в одном из них выкинули хлам в большую мусорную кучу и прикрыли сверху каким-то тряпьем. Спустя некоторое время они вышли на чуть более широкую улицу, на которой горели тусклым светом фонари в засаленных колпаках. — Это таверна, где родители работают, — кивнул Гарольд в сторону ярко освещенного здания такого же злачного вида, как остальные. Изнутри слышался громкий разнузданный смех и пьяные голоса. — Мне надо бы заглянуть, узнать, там ли родители, и ошиваются ли еще внутри дружки этого отброса. А ты тут стой, за углом, и не суйся никуда! Ни на шаг отсюда, а я быстро — поняла? Она кивнула, и мальчик исчез внутри здания. Отойдя за угол, она встала так, чтобы на нее не попадал свет. Ночь выдалась промозглой, но только сейчас она наконец смогла почувствовать холод. Её все еще трясло, и к горлу подкатывала тошнота, стоило вспомнить картины залитой кровью брусчатки и безжизненных остановившихся глаз. Еще больше не давал покоя вопрос, где же она черт возьми оказалась, и как ей отсюда выбраться. Наконец, дверь таверны снова хлопнула, и оттуда вышел мальчик. Они наконец пошли дальше, и он быстрым шепотом объяснил, что их родители «сквибы разнесчастные, вот и работают тут, подносят напитки, да только что получают, тут же и пропивают» и что «ублюдки так перепились, что себя не помнят, но нам же и лучше, не скоро дружка хватятся». Так они дошли до дома, который, к большому удивлению, представлял собой добротный кирпичный двухэтажный домик, невозможно грязный и запущенный снаружи, но, тем не менее выглядящий намного презентабельнее досчатых покосившихся развалюх, которые она видела по дороге. — Прадед наш построил, пока в своем уме был, — с этими словами Гарольд открыл дверь, впуская ее в темный коридор, — толковый он был, пока не спился в конец. Он последним волшебником был, после него все — сплошь сквибы. Вот он когда большой дом продал, он часть денег все же на строительство этого домишки потратил, а в завещании указал, что им распоряжаться может только волшебник, так что его потомки и не смогли продать, а то жить бы нам с тобой в сточной канаве, а так хоть комнатушка есть. С этими пояснениями они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и вошли в маленькую комнату и двумя кроватями по обе стены. — Свет жечь не будем, не к чему, — мальчик задернул занавески, перед этим деловито поглядев по сторонам в окно. Все было тихо. — Смотри, я тут хлеба с мясом стащил у этих пьяниц, поедим сегодня и на завтра останется. — Послушай, — сказала она, жуя свой бутерброд, — спасибо тебе. Я совсем ничего не понимаю, а ты такой спокойный и собранный. Если, в общем, если это все же не сон и не галлюцинация, я очень постараюсь как можно быстрее во всем разобраться и помочь тебе. — Доела? Лучше спать пока ложись. Я и сам ничего не понимаю. Но если поживешь с моё в этаком местечке, научишься быстро думать и быстро бегать, коли жить хочешь. Так вот я не хочу, чтобы нас пришили какие-то ублюдки из мести за такого подонка, которому самое место в аду. Вот и приходиться выкручиваться. С этими словами он завалился на постель и отвернулся к стенке, показывая, что разговор окончен. Она последовала его примеру, и, хотя была уверена, что и глаза не сомкнет, почти сразу провалилась в сон, и, засыпая, услышала приглушенные звуки рыданий, но не смогла открыть глаза и вскоре крепко уснула. Кэролайн — так ее теперь звали, и так теперь она называла себя — стояла на скамейке за высоким дубовым столом, и старательно нарезала какой-то корешок. Рядом с ней стоял теперь ее брат, Гарольд, и занимался тем же делом. С того момента, как она очутилась в этом странном месте, прошла неделя. Стало немного легче. Когда первый ступор прошел, она наконец стала соображать быстрее и оказалась способна анализировать ситуацию самостоятельно, а не только полагаться на брата, который, будучи не по годам разумным, все еще оставался ребенком, чья любимая сестра внезапно исчезла, а ее место заняла пришелица из другого мира. На другой день ранним утром Гарольд разбудил ее, и с явным разочарованием убедился, что она все еще не его сестра. Кэролайн стало до слез жаль его, но она ничем не могла помочь, хотя и отдала бы все, лишь бы вернуться обратно, хотя она и не помнила точно, куда имено обратно. Позавтракать пришлось вчерашним хлебом, а потом красться по скрипучим половицам, чтобы не разбудить родителей, по всей видимости вернувшихся под утро. — Кричать станут, а они как начнут, так еще долго не остановятся, это дело они любят, особенно после попойки. А нам задерживаться нельзя — на работу опоздаем, — шепотом пояснил мальчик. — Погоди, какая работа, — они наконец вышли на улицу, и она смогла при утреннем свете рассмотреть улицу, — нам вообще сколько лет? Мы же дети еще! — Мне от роду десять лет, а тебе девятый год пошел, — флегматично ответил Гарольд, ведя ее по узким улочкам, выглядящим все же более приличными, чем вчерашние закоулки. — Работаем мы в лавке старухи Нэн, у нее крупнейшая в Западном Лютном зельеварня. Между прочим, она раньше наша была, целиком, но ее, как и все остальное, наши предки продали и деньги спустили на карты и выпивку. С родителей, как ты видишь, толку мало, а жить надо на что-то, вот нас Нэн к себе и взяла по старой памяти. Платит гроши, и придирается, зато работа хорошая. Ну, ты только сейчас лишнего не болтай, лучше вообще молчи, а что делать, я тебе покажу, там не трудно. Ну вот, пришли наконец. Заходи быстрее, да только не глазей ты так по сторонам, а то прямо как маггл в волшебной лавке! Но как тут было не глазеть, когда они и в самом деле вошли в волшебную лавку! Пусть и с черного хода, но все же. Они прошли через комнату, в которой на полках стояли настоящие котлы, самых разных размеров и материалов, прошли через складскую комнату, где под потолком висели пучки трав, а на полках стояли коробочки с непонятным содержимым, затем попали в каморку, где в полутьме стояли огромные дубовые бочки, с непонятными надписями вроде «Бодроперцовое», и наконец попали в меньших размеров комнату, зато чистую и с окном, выходящим почему-то на каменную стену соседнего дома. — А, явились, паршивцы! Задержись вы еще на пять минут, и не видать вам сегодня денежек, да? — в глубине каморки открылась дверь, и дети вздрогнули от неожиданности. На пороге появилась старуха, которая очень похожа была на ведьму из сказок: всклоченные седые волосы, нос крючком, странный балахон с парой заплаток. — Сегодня моете котлы, и смотрите, чтобы все блестело. А ты чего на меня уставилась, маленькая сквибка? Я что тебе, оборотень в полнолуние? Живо за работу! — Фух, котлы мыть, хорошо для первого раза, — пояснил мальчик, когда дверь за старухой закрылась. — Слушай, извини, мне надо к тебе как-нибудь обращаться, но звать тебя Кэрри, как сестру, я не могу, ты пойми! Так вот, раз ты все еще не помнишь свое имя, может я буду звать тебя полным именем, Кэролайн? А ты меня тогда зови Гарольд. — Хорошо, Гарольд. Ты прости меня, за сестру и за все… Я правда не знаю, как так вышло. — Брось, — он отвернулся в сторону, и по дрожащему голосу Кэролайн поняла, что дальше продолжать не стоит, — может все еще… Ладно, я сбегаю за грязными котлами! Затем Гарольд принес внушительную гору котлов, средних и маленьких размеров, они наполнили тазы водой и надели перчатки из странного материала, которые были велики и постоянно соскакивали. — Мыть-то хоть умеешь? — А тут что-то особенное нужно знать, или это как обычная посуда? — Как посуда, бери ершик и три, покуда все не отскоблишь. — Хорошо, тогда с этим я должна справиться. Пока они мыли котлы в холодной воде, Гарольд постепенно вводил Кэролайн в курс дела, рассказывая разрозненные подробности о лавке, работе, их семье и месте, в котором они оказались. Когда количество чистых котлов превысило количество грязных, а от долгого стояния заболела спина, Кэролайн сделала для себя однозначный вывод: это место реально, она в нем оказалась, и пока не найдет способ вернуться обратно, следует быть начеку. Как и сказал ее новоиспеченный брат: если хочешь жить в Лютном, надо бегать быстро и соображать шустро. Потому что если сложить все, что она увидела и услышала за неполные сутки, жизнь обещала быть очень тяжелой.