***
— Цзянь И, немедленно в учительскую! Цзянь подпрыгнул на месте, крутанулся вполоборота и пробормотал себе под нос: мне конец. В шуме полного народа коридоре Чжэнси разобрал эти слова с большим трудом. Ненавижу обманывать, подумал он, раздумывая, что ответить. Но когда Цзянь вот так трясется, я уже и соврать готов. — Никакой не конец, — твердо и быстро сказал он, хватая Цзяня за запястье. — Ты все запомнил? Сразу же как заходишь, говоришь, что ни в чем не виноват. Тяни время. Мама вот-вот должна приехать. Я постою под дверью. Если будет совсем плохо… — То ты тоже придешь и ворвешься меня спасать, я понял, — торопливо кивнул Цзянь, глядя, как к ним приближается учитель, — только, Чжэнси, мне кажется, нам нужен чуть более реальный план. А то я не знаю, мысленно возмутился Чжэнси. Только где его взять? — Все будет нормально, — уверенно ответил Чжань, слегка подталкивая этого придурка в спину. — Давай, вперед. Ты не виноват, мы это докажем. — Ага, — нервно пискнул Цзянь. — Докажем. Он сгорбился, сунул руки в карманы и поплелся в сторону учительской под пристальным и строгим взглядом учителя. Чжань нащупал в кармане телефон, попятился, пока учитель не заметил и его тоже, свернул за угол — и налетел на кого-то спиной. В ноздри ударил приторно-сладкий запах газировки. И хотя газировкой после обеда несло почти от каждого, кто уже успел заглянуть за половину перерыва в столовую, Чжэнси почему-то знал, кого увидит, обернувшись. Может быть, подсказало вспыхнувшее отвращение. — Ах ты тварь. Змей сверкнул злыми глазами. Знакомое обманчиво-мягкое выражение исчезло с его лица, и то, что осталось на месте напускного дружелюбия, заставляло что-то внутри подобраться, как перед клеткой со зверем. Только клетки не было. — Чжань Чжэнси, — зло и остро пропел Шэ Ли. — Кажется, тебе нравятся наши небольшие свидания в коридорах? Выглядел он по меньшей мере странно. Влажные волосы липли к лицу и шее, а из уже свежей раны в углу рта медленно сочилась кровь. Людей в коридоре как-то разом стало меньше, будто все, кто увидел Змея, да еще и такого, благоразумно решали изменить маршрут. — Твоих рук дело, — полувопросительно сказал Чжэнси, напряженно дернув головой в сторону учительской. Руки сжались в кулаки и начали мелко подрагивать. Змей осклабился. Трещина в углу рта расползлась сильнее. — У твоей принцессы неприятности? Какая жалость. — Он придвинулся ближе, поблескивая зубами, и добавил негромко: — А ведь я предупреждал. На Чжэнси пахнуло тонким и знакомым сладким душком. Размышлять, что это, было некогда: Шэ Ли облизал губы и сказал: — Ты же знаешь, что принцесса может все исправить? Достаточно только извиниться передо мной как следует, и ребята в учительской скажут, что обознались. Что-то внутри у Чжэнси вспыхнуло и обожгло до самого горла. Он сжал зубы, спружинил, коротко размахнулся и въехал кулаком в челюсть Змея. Змей запрокинул голову, хрипло засмеялся и сказал: — Что же вы все в одно и то же место целитесь? — Сейчас в другое прицелюсь, — выплюнул Чжань и снова замахнулся. Но больше никуда попасть он не успел: перед глазами мелькнуло сразу две руки, и кулак Змея со сверкающим на костяшках кастетом завис в опасной близости от лица, а его самого что-то потянуло назад. — Нет-нет-нет, — холодно сказали из-за спины, и в поле зрения вдвинулся Хэ Тянь. Он быстро шагнул за спину Змея, не выпуская его запястья из своей ладони, и заломал руку с кастетом так, что Змей оскалился. — Вот это — тоже нет. Чжэнси, скрипнув зубами, замахнулся снова, но за локоть опять дернуло. Он обернулся и встретился взглядом с ощеренным борзым. — Не лезь, — рыкнул борзый, оттягивая Чжаня в сторону. — Ты башкой долбанулся? Посреди коридора, учительская за поворотом! Да даже я тут никогда не махался! — Как интересно, — протянул Шэ Ли, и Чжэнси снова рывком обернулся, дернулся было к нему — и снова шарахнулся назад, потому что на этот раз борзый схватил его за одежду, и она впилась в горло. Чжэнси попытался вырваться, но побитые шрамами кулаки борзого держали неожиданно крепко. Чжань тоже рыкнул, опять отвернулся от Змея и шагнул уже к рыжему. В ушах стучало. — Мне тебя, что ли, двинуть? — выплюнул Чжань прямо в ожесточенное лицо напротив. Схватился за застиранную ветровку. — И за тот раз заодно. Пусти. У меня со Змеем свои дела. — Я в курсе, — отрывисто бросил борзый. Коротко взглянул ему за спину, туда, где Хэ Тянь держал Шэ Ли уже за обе руки и что-то негромко говорил ему на ухо. — Это не твое дело. Не лезь. Будет хуже. А хочешь со мной помахаться — давай не в школе. — Он Цзяня подставил, — процедил Чжань, выпуская из кулака одежду борзого. — Предлагаешь мне это так оставить? — А ты хочешь тоже подставиться? — съязвил борзый. Завертел головой по сторонам, с подозрением высматривая что-то за углом. Крикнул кому-то: да не ссы, иди давай, нормально тут все! Докинул, обращаясь уже к Чжаню: — Каким хером ты тогда своему дружку поможешь? Нарушителям порядка права голоса не дают, ты в курсах? Че, молитвами будешь его спасать? Чжэнси шумно выдохнул, дернул головой в сторону Шэ Ли и Хэ Тяня. Мимо прошмыгнула девчонка, и Чжань только сейчас осознал, что им несказанно повезло не напороться со своим кружком дзюдо ни на одного учителя или дежурного. Перед глазами слегка прояснилось, и хотя челюсть все еще сводило от напряжения, а в затылке пульсировало от злости, он шагнул в сторону и сказал: ладно, пусти, я все. Борзый, высверливая глазами дыру на Хэ Тяне, выпустил Чжаня, и он сразу же развернулся. Сквозь гул крови в ушах до него долетали только обрывки того, что говорил стоящий к ним спиной Хэ Тянь. Зато шипящий голос Змея, почти полностью скрытого за плечами Хэ Тяня, Чжэнси различал отлично. —... из нашей милой беседы? — В самом деле? А что следовало? — Что все то… — Хэ Тянь понизил голос и придвинулся к Шэ Ли ближе, и тот слегка дернулся, как от короткого тычка, — … и на этих ребят тоже. Коридор постепенно заполнялся людьми. Парочка девиц из фан-клуба Хэ Тяня уже заинтересованно пялилась в его спину, и Чжэнси подумал, что это представление пора заканчивать, пока они не достали телефоны. — Вот как, — прошипел Змей, пытаясь вывернуться, — а ты тут у нас, значит, самый главный? — Рад, что ты это понял, — отчеканил Хэ Тянь и выпустил руки Змея, слегка подтолкнув его в спину. Тот споткнулся, выровнялся, быстро перетек в сторону, обернулся и, потирая запястья, улыбнулся неестественно широко. — Понял-понял. Наслаждайся этим ощущением, пока можешь. Это будет недолго. Я тебе обещаю. Хэ Тянь холодно фыркнул, дернул плечом, словно отгоняя назойливое насекомое, и выбросил что-то уж совсем непонятное: щелкнул языком, будто откупоривая что-то, а потом сложил губы в трубочку и сказал: п–ш-ш-ш. Змей растянул губы в улыбке еще сильнее. Чжэнси невольно передернул плечами, глядя на этот оскал. Хэ Тянь тоже холодно улыбнулся. Чжэнси передернул плечами второй раз. — Проваливай, — четко проговаривая каждую букву, сказал Хэ Тянь. — Ты больше не станешь создавать проблем никому из моих друзей. И склонился к полу, подобрал с него сумку — Чжэнси с удивлением узнал в ней свою собственную. Змей склонил голову набок, изучая лицо Хэ Тяня с неподдельным интересом. Чжань внезапно подумал, что не может вспомнить, когда Шэ Ли в последний раз моргал. — Ты занимательный, — сказал Змей, кивнув каким-то своим мыслям. Хэ Тянь слегка повернул голову, будто удивившись, что Шэ Ли еще здесь, и бросил через плечо: — А ты — нет. Протянул сумку Чжаню. Чжань на автомате взял ее и закинул на плечо. — Молодые люди, — донеслось до них откуда-то издалека, — что здесь происходит? — О, Ядохимикат прется, — сказал вполголоса борзый, подхватил с пола сумку Цзяня и сунул Чжэнси и ее тоже. — Страж порядка, тоже мне. Этот мудозвон мог тут своим кастетом тебе всю пачку сломать, пока она тащилась. — Мо Гуаньшань! — строго прикрикнула химичка, стремительно приближаясь к ним из-за угла, — что ты снова здесь устроил? — Что вы, учитель! — с искренним удивлением и даже трагизмом в голосе воскликнул Хэ Тянь. — Мо Гуаньшань не делал ничего плохого — наоборот, он помог мне разобраться, чью это сумку так неосторожно бросили прямо посреди коридора! Ядохимикат подлетела к борзому и остановилась прямо перед ним — так близко, что Чжэнси на мгновение показалось, будто она сейчас поцелует это выражающее отвращение лицо. От этого Чжаня разобрал смех, он подумал — должно быть, нервное, и торопливо кашлянул. Химичка перевела было недовольный взгляд на него, и Чжань выпрямился, расправляя плечи сразу с двумя сумками, но перед ним тут же возник Хэ Тянь. Он встал рядом с борзым, почти касаясь того плечом, и сказал убедительным голосом: — Я так благодарен Мо Гуаньшаню. Большая удача, что он узнал сумку! Теперь ни один учебник не потеряется, а их владелец обязательно выучит все, что ему задали. Ядохимикат перевела взгляд на борзого, а потом снова на Хэ Тяня, а затем повторила это снова и снова. Помолчала, поджав тонкие синеватые губы, и спросила с недоверием: н-да? — Да, учитель! — с жаром заверил Хэ Тянь. — Как видите, на сегодня Мо Гуаньшань загладил всю свою вину за инцидент с окном. Это кроме того, что он полностью компенсирует его стоимость. — Мо Гуаньшань, это так? Борзый скрипнул зубами. Хэ Тянь медленно завел руку за спину борзого, и Чжэнси с изумлением проследил, как ладонь скользнула под край поношенной одежды и скрылась там по самое запястье. Прямо посреди коридора, подумал Чжань. Этому человеку вообще знакомо понятие приличий? Борзый дернулся, шумно сглотнул и сказал неразборчиво: — Да, учитель. Хэ Тянь говорит правду. Химичка посверлила их обоих пронизывающим взглядом еще несколько секунд, а потом сказала: — Неужели ты наконец соизволил взяться за ум и не влезать в каждую неприятность в этой школе. Впрочем, на этот раз не твоя очередь. Ты, — внезапно выдвинулась она из-за Хэ Тяня, ткнув пальцем в Чжэнси, — Чжань Чжэнси, отправляешься за мной. Безотлагательно. В животе неприятно заворочалось. Вес телефона в кармане вдруг стал ощущаться так отчетливо, будто он разом потяжелел на килограмм. Так и не успел еще раз позвонить маме, подумал Чжань. А Цзянь там только на нее и надеется. Что мне делать?.. — Да, учитель, — сказал Чжэнси уважительно-ровно. Склонил голову, скосил глаза. Борзый следил за ним из-под бровей. Сосредоточенно и едва заметно кивнул. Чжэнси быстро и мелко кивнул ему в ответ. Хэ Тянь коротко подмигнул ему, и Чжань кивнул и ему тоже. Внутри почему-то стало спокойнее, будто кто-то пообещал ему, что все будет хорошо. Да они и пообещали, вдруг понял Чжань. Вот эти переглядки и ужимки — это и было обещание, что нас с Цзянем подстрахуют. Ввяжутся, может быть, сами в какую-нибудь неприятность, — что там, кстати, за инцидент с окном у них? — но вытащить Цзяня помогут. А я еще вмазать борзому хотел. Еще и за тот раз. Нужно будет поблагодарить их потом, подумал Чжэнси. Юбка Ядохимиката колыхалась на каждом шагу. Сумки оттягивали плечи и невпопад били бока с обеих сторон. Так, история про маму, еще раз: это она попросила нас с Цзянем срочно уйти из школы, потому что… Почему она попросила их с Цзянем уйти из школы, мама, видимо, решила рассказать сама. Или решила рассказывать не об этом, а поведать учителям совсем другую историю. Чжань не успел понять: один только вид мамы, замершей у дверей в учительскую, будто разом вынул у него из тела все кости. Лицо бросило в жар, и Чжэнси, сухо сглатывая сжатым горлом, вдруг затормозил. Ноги стали будто ватными, а пальцы рук одеревенели, и он, бестолково цепляясь этими самыми пальцами за оба ремня сумок, с неимоверным усилием заставил себя подобраться к учительской еще на несколько шагов. Мама стояла у входа с таким видом, что Чжэнси показалось, будто он разбил все вазы мира разом или разорвал совершенно новые штаны по всем швам. Штаны, сказал себе Чжэнси, и это слово с неприятным скользким холодом скользнуло в живот. Она же заметит. И сразу все поймет. И будто подслушав мысли Чжаня, мама медленно опустила глаза на его ноги и уставилась на слишком узкие штаны, в которые он с таким трудом втиснулся еще влажными ногами. Сердце трепыхнулось, оборвалось и скатилось вниз еще одним холодным комком. Чжэнси прочистил горло и сказал срывающимся от волнения голосом: — Мам. Рот онемел, как от анестезии, и чуть было не сорвавшееся с языка «А я тебе звонил» так и не сорвалось, будто слова прилипли к губам намертво. Что там по благоразумию, обреченно прочитал Чжэнси в ее взгляде, и из груди сам собой вырвался тяжелый, полный отчаяния вздох. Помоги мне, мысленно попросил он, пожалуйста, мама, помоги мне. Помоги Цзяню. Он не заслужил этого. Он не виноват. А я? Мама медленно, будто через силу, подняла взгляд, закусила край губы и опустила плечи. Что-то внутри Чжэнси вместе с этим жестом опустилось тоже. — Прошу, госпожа Чжань, — сказала Ядохимикат, распахивая дверь в учительскую. Мама, посмотрев на Чжэнси еще несколько мгновений, кивнула учителю и молча прошла мимо. Чжэнси шагнул было за ней, но химичка уже втиснулась в учительскую вслед за мамой, преграждая ему путь. За ее плечом мелькнуло бледное испуганное лицо Цзяня. Ядохимикат обернулась в проходе, подняла брови и сказала так, словно обещала ему долгую и мучительную смерть: — А вы, молодой человек, ожидайте своей очереди здесь. И закрыла дверь, оставив Чжэнси, медленно леденеющего изнутри, пялиться на запертую учительскую в одиночестве.***
— Подождем еще пять минут, и если не выйдут, отправим мажора. Пусть заливает. Он это умеет. Чжэнси отстраненно угукнул. Отвечать борзому не хотелось, да и нечего было. Цзянь с химичкой, еще парой учителей и обвинителями торчал в учительской уже больше двадцати минут. А еще там моя мама, повторял себе Чжань, и на этой мысли сердце всегда спотыкалось и замирало, чтобы потом начать отчаянно выламывать ребра изнутри. Она поможет, твердо говорил он себе под это колотящееся сердце. Наверное. Должна помочь. Что из этого можно было озвучить борзому? — Ты чет бледный. Чжэнси молча бросил на него красноречивый взгляд. Посылать борзого при всем желании было нельзя: по непонятным причинам этот человек уже как минимум дважды не дал Чжаню вляпаться в то, что обошлось бы себе дороже. Вот только он какого-то черта никак не унимался. — И че, у вас всегда так? — Слушай, отвали, — вырвалось у Чжэнси быстро и само собой, и он тут же глубоко вздохнул, помотав головой. Добавил, глядя на борзого исподлобья: — Без обид. Не до разговоров. Борзый дернул одновременно плечом и бровью, как бы говоря: больно надо. Да ему и правда больно надо, понял Чжань. Торчит тут со мной, пока Хэ Тянь потащился в другой конец коридора купить еще колы. Так и сказал: купить еще колы, будто она у него и до этого была, и Чжэнси равнодушно кивнул, гипнотизируя взглядом дверь в учительскую. А борзый зачем-то остался. Не пошел вслед за Хэ Тянем, не махнул рукой со словами «Сами разбирайтесь со своим дерьмом». И даже не стоял истуканом молча, а пытался как-то отвлечь Чжэнси от растянувшегося в резину ожидания приговора. Чжань шумно выдохнул, сунул руки в карманы и заставил себя повернуться к борзому лицом. — Как? — спросил он, едва разжимая напряженные челюсти. Борзый нахмурился сильнее, чем обычно, скривил рот и спросил: че? — Как у нас всегда? — проговорил Чжэнси, глядя на него точно так же хмуро. — А. — Рыжая макушка кивнула в сторону двери в учительскую. — Ну вот так. Ты за него вечно вписываешься. — Вообще-то я по эту сторону двери, а не он, — заметил Чжань, приподнимая брови. — Да уж я вижу, — мрачно хмыкнул борзый. — Чуть не липнешь к этой двери. Мог бы пойти туда вместо него — поскакал бы впереди планеты всей. Нет, что ли? Чжэнси смотрел на него, не мигая. Сказал, помолчав немного: — Такое у нас первый раз. Проглотил острое «до тебя такого не бывало». — Такое, может, и первый. Но подставляешься ты за него постоянно. Ага, подумал Чжэнси, давай мы сейчас еще нашу первую встречу вспомним. За ухом тут же зачесалось, но Чжань заставил руку не дергаться и оставил ее в кармане. — Он мой друг. Глаза напротив мазнули по тому же месту, которое так некстати начало зудеть. — И че? Своей башки не жалко? — У нас с Цзянем типа договор. — Брат за брата? — фыркнул борзый. — Вроде того. Да и к тому же, — едко добавил Чжэнси, повинуясь какому-то порыву, — раньше мне за него башку еще не проламывали. Борзый опустил голову, неловко переступил с ноги на ногу, а потом распрямился, как пружина, и сказал с вызовом: — Так я и не проломил. — Помялся еще немного, хрустнул шеей и добавил, то и дело перебегая глазами со стены на лицо Чжэнси: — Ну сорян. Не рассчитал малость. Ты вообще случайно попался. Замес должен был быть с Хэ Тянем. Изначально. — Да я уже понял, — хмуро ответил Чжань. — Порядок. Забыли. Кстати, ты тоже… Я в коридоре там… — Да забей, — перебил борзый, — на эмоциях бывает. Оба неловко замолчали. Чжань подумал: провалился там что ли Хэ Тянь со своей колой. Провалился там что ли Цзянь. И моя мама. И пока все внутри не начало опять трястись, как желе, он быстро добавил: — Мы с Цзянем с детского сада дружим. Борзый удивленно поднял брови, наморщив лоб, и сказал почти восхищенно: — Фигасе у тебя нервишки. Чжэнси усмехнулся, нервно дернул плечом. — Он нормальный, если к нему привыкнуть. Борзый покачал головой, вздернул брови, кажется, еще выше. — Да я верю, но я не то чтоб собираюсь привыкать. Чжань уже открыл рот, чтобы лишить борзого иллюзий относительно наличия у него хоть какого-то выбора в этом вопросе, но тут дверь учительской распахнулась, и все внутренности у Чжэнси рухнули куда-то вниз, сначала на пол, а потом и вовсе под землю. Из-за открытой двери медленно выглянул совершенно ошалевший Цзянь, и то из внутренностей, что каким-то чудом не покинуло Чжэнси в первый заход, тут же попросилось на второй. Горло будто сжала жесткая рука, и дышать разом стало тяжелее. Вслед за Цзянем из учительской вышла мама, и на лице у нее застыла доброжелательная улыбка — вполне сносная для окружающих, но не для ее сына. Ничего от настоящих веселья или радости в этой улыбке не было. В ногах что-то дрогнуло. Чжэнси привалился плечом к стене. Мама шагнула вперед, схватила его повыше локтя и громко сказала чужим голосом: — Я надеюсь, ты больше не намерен меня позорить. Потому что я тебя предупреждала. Чжань отшатнулся. Ни этот голос, ни это лицо не было ему знакомо. Он молча нахмурился, отмечая краем внимания, как отчаянно пытается прочистить горло Цзянь за маминой спиной. Погоди, подумал Чжэнси, не помирай первым, я сейчас вот тоже задохнусь, и будет как в сказках. Мы уже как в сказке. Сначала про сахарный сироп, а теперь про «умерли в один день». Исключая, правда, «долго и счастливо». — Ну, госпожа Чжань, — примирительно ввернулся между ними учитель, с урока которого Чжэнси с Цзянем сбежали, — пожалейте юношу. Он и так уже сел в лужу. То есть… э… получил… свое. К тому же, насколько я понимаю, в этом есть доля вашей вины. И придавил очки к переносице, с некоторой опаской рассматривая надетые на Чжэнси штаны. Мама выдохнула носом, кивнула и стала чуть больше похожей на себя. Взгляд у нее смягчился, но Чжэнси прекрасно видел, что она все еще нервничает — возможно, сильнее, чем когда-либо до этого на его памяти. За спинами мамы и учителя продолжал надрываться Цзянь, издавая такие звуки, будто пытался завести у себя в горле мотор. Я либо сейчас сойду с ума, подумал Чжань, нащупывая ладонью стену, либо уже сошел. Изо всех сил сжал кулак. Ногти больно врезались в кожу. Ничего не изменилось. Перед ним все так же стояла мама с тревожным лицом, а рядом с ней неловко переминался с ноги на ногу учитель, словно стыдно было почему-то ему, хотя должно было быть — Чжэнси. А хотя почему Чжэнси? Проблемы-то по идее у Цзяня. Это его мама должна была спасать, раз уж приехала. Только почему тогда с расспросами пристают ко мне?.. Она рассказала, подумал он и обомлел. Раз уж Цзяня больше никто ни в чем не винит. И спасла, и наказала, совсем как я предложил. Или это учитель видел нас утром под кабинетом физики, или… ну нет, у Цзяня нас видеть никто не мог, а вне квартиры мы ничего такого не делали. Мама рассказала учителю — а вместе с ней и тем, кто обвинял Цзяня в нападении — о том, чем на самом деле занимался ее сын со своим другом вместо того, чтобы изучать литературу и что там еще по расписанию было дальше. Твою мать, подумал Чжань. Она всем рассказала. Она не одобряла, конечно, это Чжэнси понимал прекрасно, но чтобы вот так… Не могла же она… сама… — Вы правы, учитель. Я тоже виновата. Я должна была быть внимательнее, и тогда, может быть, с мальчиками было бы все в порядке. Так, Чжань Чжэнси? В голове стало пусто. И слегка зазвенело. Чжань перебегал глазами с маминого лица на лицо учителя. Между их лицами выпрыгивал Цзянь, отчаянно размахивая руками. — Э-э-э… — сподобился выдавить Чжэнси пересохшим ртом. — Я что-то… как-то… — Опять? — спросил учитель, тут же отступив на шаг назад и чуть не врезавшись в скачущего позади него Цзяня. — Нужно в уборную? — Н-нет, — растерянно ответил Чжань, бегая взглядом по всем трем лицам. Цзянь корчил непередаваемые рожи. Что он хотел ими сказать, было неясно. Что хотели сказать остальные участники этого сюрреалистичного представления, было неясно тоже. Что должен был сказать сам Чжэнси — тем более. Мама выглядела так, будто готова была упасть в обморок от волнения. Чжэнси подозревал, что выглядел примерно так же. — Ну, — сказал учитель, нерешительно подступая на полшажочка ближе и неловко похлопывая Чжэнси по плечу, — не стоит стесняться, юноша. С кем не бывает. Сейчас получше самочувствие? Цзянь из-за спины закивал так, будто мотор у него в горле все-таки завелся. — Да, — осторожно сказал Чжань. — А вот мне, если честно, не очень, — сообщила мама слабым голосом, поворачиваясь к учителю. — Учитель, не могли бы вы… — Да-да, конечно, — закивал учитель, показывая рукой в сторону коридора, — пойдемте, я вас провожу. — Я прощу прощения, — добавила мама, отправляясь вместе с учителем и не глядя в сторону Чжэнси, — мне так неловко… — Что вы, госпожа Чжань, это и в самом деле может случиться с каждым. Могу взять на себя смелость сказать, что вам еще повезло! В прошлом году у нас с женой случилось почти то же самое… Чжань тупо смотрел им вслед, не понимая, что только что случилось. Первым свое недоумение высказал борзый. Чжань от души понадеялся, что мама с учителем удалились на достаточное расстояние, чтобы не расслышать эту версию вопроса, звучащую у него самого в голове немного приличнее. Ее он и озвучил. — Какого… — Чжань Чжэнси, твоя мама — это лучшее, что случалось со мной за весь этот год! — воскликнул Цзянь, налетая на Чжэнси и продолжая подпрыгивать на месте. — Кроме, конечно, горячих люшабао, нового фильма со Скалой и того, что мы делали сегодня вместо литературы. Чжань ощутимо пихнул Цзяня в бок, чувствуя, как к щекам моментально приливает. Цзянь охнул и согнулся, и Чжэнси с ужасом обнаружил прямо за спиной этого придурка Ядохимикат. — Отвратительно, — наморщив нос, сказала она, — они этим еще и хвастают. Цзянь открыл рот и набрал в грудь воздуха. Чжэнси с замиранием сердца подумал: уймись, слабоумный, и ущипнул его за предплечье. Цзянь подпрыгнул, зашипел и смолчал. Ядохимикат окинула их еще одним презрительным взглядом, подобрала синеватые губы и вернулась назад в учительскую, хлопнув дверью. — Так что там о том, чем вы занимались вместо литературы? — раздался над ухом голос Хэ Тяня, и Чжэнси шарахнулся в сторону, снова толкнув Цзяня в тощий бок. — Официальную версию или нет? — спросил этот балбес, потирая то место ушиба, то место щипка. — А можно и неофициальную? — подергал бровями Хэ Тянь. — Избавьте меня от этого дерьма, — тут же отреагировал борзый, скривившись так, будто это не к нему под футболку лазил другой парень на виду у всего коридора каких-то двадцать минут назад. — Цзянь, — коротко сказал Чжэнси, стараясь, чтобы голос трясся поменьше. — Ой, да пожалуйста! — обиженно заявил Цзянь, глядя в сторону борзого. — Можно подумать, я не видел, как вы друг друга щипали у всех на виду! И где щипали! — Ты мне тут хер с пальцем не равняй! — рявкнул борзый, тут же вспыхнув. — Цзянь! — тоже рявкнул Чжань, хватая эту бестолочь за локоть. — Ты мне можешь объяснить, что там случилось? — Да, Сиси, — закивал Цзянь, оттаскивая Чжэнси в сторону от учительской. Вслед за ними подались и Хэ Тянь с борзым. Цзянь свернул за угол, резво вскочил на подоконник и заявил с сияющим видом, пристраивая поудобнее свою тощую задницу: — Ты обделался! И замолчал, взирая на всех со своего трона так, будто только что рассказал обо всем, что произошло за закрытой дверью учительской, в деталях. Борзый поинтересовался, не изменяя своему стилю, что именно Цзянь имеет в виду. Чжань по инерции опять подумал: хорошо, что мама уже достаточно далеко. Решила бы еще чего доброго, что и Цзянь выражается так же. — Вот вечно ты такой напряженный, Рыжик, — заботливо заметил Цзянь, — тебе, может, на прием к психологу записаться? — Я тебя сейчас к травматологу на прием запишу, — мрачно ответил борзый, — без очереди причем. Не видишь, что у человека нервы сейчас сдадут? Долго тянуть будешь? — Ты такой заботливый, Малыш Мо, — вставил Хэ Тянь, — и когда вы только успели так сдружиться с Чжанем Чжэнси? Борзый набрал в грудь воздуха, чтобы что-то ответить. Чжэнси с трудом сдержал желание врезать хорошенько этой парочке одновременно, шагнул вперед, вцепился взглядом в лицо Цзяня и сказал: — Рассказывай. Быстро. — Да, да! — поерзал Цзянь, согласно кивая. —Твоя мама — это нечто, Чжань Чжэнси! Я рассчитываю, что в старшей школе ты будешь обманывать учителей хотя бы с половиной того же мастерства, как это делает тетушка Чжань, а иначе я заподозрю, что ты приемный! Он оглянулся по сторонам, понизил голос и принялся рассказывать восторженным полушепотом: — Стою я, значит, посреди учительской и уже мысленно прощаюсь с этой школой — и должен сказать, я прямо-таки расчувствовался, потому что оказалось, что я ее люблю! Эти уродцы что-то блеют про то, что видели, как я нападал на девчонку. Говорят такие: и тут он ее как схватил, как заломал ей руки! Ха! Я моментально подумал, что все будет нормально, потому что я — и заломал? Нашли тоже бодибилдера! Я уже расслабился, как вдруг один из них достает телефон и тычет Терминатору под нос. А эта карга же слепая! Да, говорит, вижу сходство! Ну я-то сразу понял, что она это сходство увидела исключительно из-за того случая с жвачкой на стуле в прошлом году, помнишь, Чжэнси?.. Ну так вот. Я опять приуныл, она на меня после того раза взъелась, просто повода не было отомстить, а тут такое. Все, думаю, теперь мне точно конец. Как вдруг заходит Ядохимикат, а с ней тетушка Чжань! Бледная такая, явно нервничает, и с порога попросила присесть, а то ей нехорошо. Ну дали ей стульчик, она присела, и с таким настоящим страданием смотрит на меня и говорит: Цзянь И, милый, тебе тоже до сих пор нехорошо? Я решил не уточнять особо, почему это вдруг до сих пор, скорчил рожу и киваю. И тут тетушка Чжань как понеслась! Ах, говорит, дорогой, прости, это моя вина, я ведь подозревала, что не нужно покупать мясо у этого продавца! И начинает рассказывать учителям, в какой лавке всегда покупает говядину, и что в этот раз там была какая-то проверка, а она торопилась и решила купить в той, где никогда до этого не покупала. А мясцо-то оказалось с сюрпризом! И наелись этого сюрприза мы все, и ты, и я, потому что я вчера вечером был у вас в гостях, и твоя мама, и уже к ночи стало ясно, уважаемые учителя, что в этой лавке больше никогда и ничего покупать не стоит! И я хотела отправить Чжэнси к врачу, — завел этот придурок неожиданно высоким голосом, — и ведь я предупреждала его, что в школе его может ждать конфуз, но он ни за что не захотел пропускать уроки! Чжэнси вдруг понял, что и этот тон, и эти слова должны были в представлении Цзяня принадлежать его маме, и отвесил этой бестолочи подзатыльник. Борзый рядом хмыкнул. Чжань сказал: прекрати пародировать мою мать и рассказывай нормально. Цзянь зашипел, обиженно потер затылок, тут же о своей обиде забыл и продолжил тем же восторженным шепотом: — Замут, короче говоря, такой: на литературе Чжэнси внезапно стало плохо, он с горем пополам донес страдания организма до туалета, а в самом туалете обделался! Ну, не буквально… Как там тетушка Чжань сказала? Что-то вроде: я не уверена, чем именно, но чем-то из того, что Чжэнси донес до уборной, он испачкал брюки. А ведь я его предупреждала! — снова запищал Цзянь. Чжэнси молчал, ошалев от этой истории настолько, что даже забыл снова пихнуть его или дать ему по затылку. — Ну а я, как настоящий друг, пошел тебе навстречу, ради чего даже решился пропустить урок, и прикрыл твой позорный побег из школы. Хотя вообще-то я очень стремлюсь к учебе и все такое. Потому что не мог же я позволить тебе ходить по школе в уделанных штанах! И не только по школе, а где мы еще там ходили или ездили. Чтобы никто не заметил, что у тебя штаны хорошенько так испачканы дерь… — Я понял, — оборвал его Чжэнси, потирая переносицу. — Значит, мама сказала, что я попросил тебя сбежать, чтобы ты меня прикрыл. И поэтому напасть на девчонку ты не мог. А почему, кстати говоря, ты не мог? Где доказательства, что ты был со мной, а не там, где на нее напали? — Потому что тетушка Чжань сама видела нас у вас дома, когда ты переодевался. Ей тоже стало нехорошо на работе, и она вернулась домой раньше, чем обычно. А тут мы! Но мы-то, конечно, сразу вернулись в школу, а твоя мама задержалась. Ну, какие-то свои дела у нее там были. Может, тоже переодеться! Этого она уже не уточняла. А тут ей позвонили, и она сразу выехала вслед за нами! — А твоей маме че, не звонили? — спросил борзый, непонимающе нахмурившись. Цзянь на мгновение потускнел, наморщил лоб и сказал: — Да звонили, конечно. Она просто недоступна. Ну, как и обычно, в принципе. И хмыкнул. Повисла неловкая тишина. Борзый промычал что-то невнятное и прочистил горло. — И твои обвинители тут же заюлили и сказали, что могли ошибиться, — с уверенностью заключил Хэ Тянь, отвлекая внимание от внезапной неуютной паузы. — Именно! — сказал Цзянь, указывая на него пальцем. Перевел палец на Чжэнси и сказал с нажимом: — Сиси, я настоятельно рекомендую тебе поучиться у своей мамы искусству адаптироваться в сложных ситуациях! Да, подумал Чжэнси, прямо-таки чувствуя, как голова пухнет от всей этой истории, я бы и сам не отказался так ориентироваться. Потому что что-то я сейчас вообще ни в чем сориентироваться не могу. — И что учителя? — Ну, господин Синь Ву такой: и в самом деле, они оба по очереди просились выйти прямо посреди урока, а Цзянь И даже несколько раз, и сначала вышел Чжань Чжэнси, а Цзянь И так настойчиво просился вслед за ним… ну и все в таком духе. И твоя мама, главное, так правдоподобно изобразила страдания на лице, я прям проникся, Сиси! Терминатор, конечно, начала бубнить, пыталась еще что-то вытащить из этих двоих, которые обо мне сочиняли, но у них как-то сразу все аргументы закончились. Так она от злости вместо меня им по выговору впаяла! А еще по сорок часов дежурств каждому! А я такой весь в чистеньком, а Ядохимикат губы поджала и не знает, кого бы отравить! Ну а Синь Ву давай цитировать сразу что-то там из своего древнего про наказание для тех, кто клевещет… а тетушка Чжань еще взяла и продолжила, растопила, короче, сердечко нашего господина Я-помню-наизусть-всю древнюю-фигню. Вот это, кстати, тоже надо взять на заметку, Чжань Чжэнси! Говорю тебе, у тебя лучшая мама на свете! Да, подумал Чжэнси, чувствуя, как с плеч скатывается огромная тяжесть, надо взять на заметку, как мама умудрилась одновременно и спасти, и наказать. Потому что слухи об уделанных штанах будут летать по школе явно дольше, чем о письме с любовными признаниями. Да и греметь будут поярче. Но зато этот балбес в безопасности, додумал он, глядя, как Цзянь ерзает своей тощей, но такой приятной на ощупь задницей по подоконнику. А ради этого я бы и вправду штаны уделал, если бы понадобилось. В любом из страданий организма, которое помогло бы делу. Он обернулся, глядя на полный народу коридор — туда, куда мама позволила увести себя господину Синь Ву. Внутри тяжело ухало от облегчения, смешанного пополам с виной. Может, ты и стыдишься меня, мам, подумал Чжэнси, потирая дрожащей рукой колотящееся сердце, но вот я тобой горжусь. И я сделаю все, чтобы ты ни на секунду не пожалела о том, как поступила сегодня. Все — и, может быть, даже немного больше. Если это не будет значить отказаться от этого придурка. Хотя это, подумал Чжань Чжэнси, слабо ухмыляясь, мама, наверное, и так уже поняла. Еще бы нет. Лучшие мамы на свете понимают некоторые вещи быстрее и глубже их неидеальных детей. И все равно не дают им упасть лицом в грязь. Разве что в страдания организма, и то даже не совсем лицом. Но такое падение, сказал себе Чжэнси, закусывая ползущую в улыбку губу, мы уж как-нибудь переживем.***
— А если ей не понравится? — Ей понравится. Вот так ноги расставь, и руку одну освободи, чтобы за косяк держаться, если что. Она может с ногами на тебя запрыгнуть, и тогда вы оба свалитесь. Повредит еще себе голову. Тебе-то не страшно, у тебя и так уже… Чжэнси хмыкнул в ответ на тычок под ребра и тут же вернул такой же Цзяню. — А если она все еще дуется на меня? — Не дуется. А даже если и дуется, то сразу перестанет, как только увидит подарок. Цзянь сунул коробку с подарком в подмышку, нервно поправил воротник рубашки и лихорадочно зашептал, вытаращив глаза: — Смотри мне! Если что не так, вся ответственность на тебе! Я впервые знакомлюсь с сестренкой своего парня, и я должен произвести на нее хорошее впечатление! За грудиной что-то тепло трепыхнулось. Чжэнси отвесил этому придурку легкий подзатыльник — совсем слабенький, так, чтобы слегка привести его в чувство. Сказал: — Ты с ней уже знаком, бестолочь. И у нее о тебе уже есть впечатление, она тебя в прошлый раз раскатала в игре так, что твой позор теперь до конца времен ничем не смыть. Вот разве что этим. — Он ткнул пальцем в прижатую к тощему боку коробку. — Только на это и надежда. Так что давай уже. Цзянь вдохнул и выдохнул, как перед поединком. Чжань заставил себя удержать на лице серьезное выражение, глядя на то, как это несчастье в очередной раз дергает воротник рубашки, будто если у него пуговица будет криво застегнута, Цзы отшвырнет его подарок, не распаковывая, и велит убираться со своего праздника. Чжэнси привалился плечом к стене. Из-за закрытой двери в комнату сестренки раздавались приглушенные девичьи смешки и вскрики. Подаренный им самим геймпад был уже распакован и установлен на самое почетное место — у зеркала на тумбочке, а Чжэнси был обнят и зацелован с таким энтузиазмом, что давал совет стоять на ногах покрепче без капли иронии. Особенно учитывая, какой именно подарок Цзянь ей подготовил. Ну как Цзянь, подумал Чжэнси, мысленно ухмыляясь. Вспомнил нечаянно подслушанный диалог — и ухмыльнулся уже по-настоящему. Цзы, конечно, сначала упиралась, ни в какую не желая видеть на празднике того, из-за кого ее братец пусть и ненадолго, но загремел в больницу. Но стоило маме напомнить будто между прочим, что еще один гость значит еще один подарок, как сестренка сменила гнев на милость. И должна будет сменить еще больше, когда этот балбес вручит ей набор косметики, название которого мама отправила Чжэнси в чат тем же вечером, как Цзы, все еще слегка хмуря брови, сказала: передай этому своему другу со свитером, пусть тоже приходит ко мне на день рождения. Только на этот раз чтобы без шоколадного молока. И вот он, этот друг со свитером, стоит и без свитера, и без шоколадного молока, и никак не может наконец собраться, чтобы постучаться в комнату к одиннадцатилетней девочке! Чжань вздохнул, протянул руку и дважды коротко стукнул костяшками в дверь. В комнате тут же стихли все звуки. — Ты что творишь, Сиси?! — испуганно зашипел Цзянь, одергивая рубашку в тысячный раз и вытягивая перед собой коробку с праздничным бантом. — Ты бы тут стоял до самой старости, — невозмутимо заметил Чжэнси, складывая руки на груди. — Потому что я еще не-и-и-икогда не был так готов поздравлять кого-то, как сейчас! — вскрикнул этот балбес, подпрыгивая на месте с коробкой в руках. — С днем рождения, сестренка! Желаю тебе всегда-всегда быть самой лучшей во всем и очень надеюсь, что тебе понравится мой подарок! А если нет, мы с твоим братиком можем станцевать, и тогда тебе точно понравится! Наверное! Но лучше, чтоб обошлось без этого! Цзы зыркнула на них в щелочку, выдернула подарок из рук и захлопнула дверь, оставив беспорядочно тараторящего Цзяня посреди пустого коридора. Цзянь замолчал, повернулся к Чжэнси и с силой пихнул его в плечо. — Чжань Чжэнси, я возмущен твоим безрассудством! А если бы я не нашел нужных слов? Ты должен благодарить мою природную харизму за то, что она никогда не оставляет меня молчащим! — Он снова подергал ворот рубашки, но на этот раз так, будто пробежал перед этим пару километров. — Фух, какое же это волнительное дельце! Я прямо весь вспотел! Чжэнси приложил палец к губам. Кивнул на дверь. Цзянь весь замер, вцепившись в рубашку, и стал похож на памятник волнению. В комнате Цзы было тихо, и во всей квартире воцарилась гробовая тишина, только мама стучала чем-то в кухне, заканчивая последние приготовления. Через секунду за дверью раздался многоголосый девчачий писк. Чжань отошел на пару шагов назад и сказал Цзяню: ноги. — Что — ноги? — с недоумением спросил Цзянь, и Чжэнси уже открыл было рот, чтобы объяснить, что имеет в виду, но тут дверь в комнату сестренки распахнулась, и необходимость в пояснениях отпала сама собой. Цзы вылетела из комнаты, сжимая в руках какие-то коробочки и бутылочки, и бросилась на шею Цзяню, как Чжэнси и предсказывал, всем своим одиннадцатилетним весом. Цзянь пошатнулся, но устоял, обхватил сестренку руками и растерянно взглянул поверх ее головы на Чжаня. Чжань коротко усмехнулся и кивнул. Ультразвук из комнаты Цзы перетек наружу, и к Цзяню тут же прилепились еще три девчонки, которых сестренка пригласила отпраздновать свой день рождения. — Мы тоже хотим с тобой дружить! — закричали они наперебой. Цзянь округлил глаза, расплылся в улыбке и подергал бровями. Чжэнси показательно закатил глаза. Внутри что-то мягко ворочалось с боку на бок, и он подумал, глядя, как этот балбес купается в восхищении одиннадцатилеток: давай, Господин Косметика, сияй. И Господин Косметика сиял: и когда вместе с Чжэнси помогал маме накрыть в гостиной большой стол на семерых, и за самим столом, когда Цзы вместе со всеми тремя своими подружками покатывалась со смеху над его историями, и даже когда Чжань попросил его передать блюдо с рисовыми блинчиками, а этот болван уронил половину из них себе в тарелку. Чжэнси прыснул. Цзянь замер с полупустым блюдом на вытянутой руке. — Да поставь ты их, пока остальные не вывалил, — пытаясь не рассмеяться, сказал Чжань сдавленным голосом. — Откуда у тебя только руки растут. Я у тебя из тарелки возьму. Все равно ты столько не съешь. — А вот зря ты во мне сомневаешься, Чжань Чжэнси, — с упреком ответил Цзянь, осторожно возвращая блюдо с блинчиками на место. — Эти блинчики такие вкусные, тетушка Чжань! Я готов был бы есть только их до конца своих дней! — Урони еще что-нибудь, и конец твоих дней приблизится быстрее, чем ты думаешь, — нахмурившись для вида, пробурчал Чжань. Принялся перекладывать блинчики себе на тарелку с тарелки Цзяня. Цзянь пихнул его коленом под столом. Чжань уронил один из блинчиков на скатерть. — Какой кошмар! — вскрикнул этот придурок, тыча в его сторону палочками, — Чжань Чжэнси, и откуда у тебя только руки растут! Чжэнси красноречиво промолчал, уставившись на Цзяня. Цзянь с невинным видом уставился на него в ответ. А уже через пару секунд прыснули они оба, а вместе с ними рассмеялись все, кто сидел за столом. Чжань неловко подхватил блинчик палочками, все еще посмеиваясь, и вдруг поднял глаза, будто кто-то заставил его это сделать. Мама сидела прямо напротив, и она тоже улыбалась, но было при этом что-то такое в ее взгляде… Улыбка тут же угасла сама собой, пальцы внезапно тоже превратились в негнущиеся палки, и Чжэнси, кое-как уложив злосчастный рулет из блина на свою тарелку, спросил одними губами: что, мам? Мама молча покачала головой, все еще улыбаясь, и сказала тоже одними губами: ничего. Подперла рукой подбородок, спрятав рот — и без улыбки сразу стало ясно, что на лице у нее была написана грусть. Сердце у Чжэнси привычно сжалось. В тот самый день они с мамой больше не виделись в школе, а когда он вернулся домой, она вела себя так, будто ничего не случилось. Спросила, будет ли он ужинать прямо сейчас или дождется Цзы. Чжань помялся, стоя у входа в кухню, покатал на языке слова благодарности, открыл рот, чтобы сказать их… и вдруг выпалил: д-дождусь. Вместе уже поедим. Мама кивнула, не глядя на него, и отвернулась к раковине. И с тех пор к инциденту того дня они не возвращались. Дома повисло что-то тугое, будто резиновое, и оно преследовало Чжэнси в каждом уголке квартиры, и он не знал, что должен сделать, чтобы избавиться от этого отвратительного чувства. Пару раз он порывался заговорить с мамой о случившемся, но нужный момент был упущен, и теперь, когда мамино лицо вот так внезапно грустнело без причины, Чжаня будто кто-то мимоходом хлестал по голой коже тонкой и гибкой лозой. Мама разочарована. И еще, должно быть, обижена. Или даже немного злится. А я — трус, сказал себе Чжэнси, опуская взгляд в тарелку. Я ведь так хотел ее отблагодарить. Сказать ей, как сильно она помогла Цзяню — и мне заодно. А вместо этого хожу вот молча. Делаю вид, будто не сел и в самом деле в лужу, а она будто бы не переступила через себя и не позволила мне быть тем, кем я, оказывается, являюсь, пусть это и не нравится ей самой. Ей ведь одной приходится это переживать. Опять одной, как и почти все, что случалось в наших жизнях, пока папа зарабатывает где-то там в своем мире, отдельном от нашего, нам на жизнь. Она ему ничего не рассказала, и не расскажет, наверное, еще долго. Что бы со мной было, если бы у меня происходило что-то сложное и значимое, а я не мог бы рассказать об этом Цзяню?.. Мама тем временем поднялась со своего места, хлопнула в ладоши и сказала: сладкое! Сначала — борода дракона. Девочки, освободите пока место на столе! Девочки принялись делить между собой оставшиеся рисовые блинчики, а Цзянь подтянул поближе лепешки с грибами и мясом. Чжэнси длинно выдохнул, подхватил со стола опустевшее блюдо, сказал: пойду помогу, и отправился в кухню. Блюдо подрагивало у него в руках. Он подышал еще немного, стоя за углом, и переступил порог. Мама стояла у стола, накладывая в пиалу с загнутыми краями сладкое. Обернулась, услышав шаги, легко улыбнулась и вернулась назад к десерту. Чжань стоял в пороге, переминаясь с ноги на ногу, и наблюдал за мамиными руками. Сердце почему-то заколотилось, и Чжэнси, сам не зная, с чего это пришло ему в голову, вдруг осознал с потрясающей ясностью, что когда-нибудь мамы не станет. Не станет вместе с ней и ее неодобрения, и того резинового, что повисло между ними. И у него, конечно, появится право быть тем, кем хочется, но… неужели это единственный способ избавиться от этого душащего молчания? О чем я думаю, сказал себе Чжань, отгоняя подальше эти мысли. Что за глупости. Мама будет жить до старости, и уж как-нибудь все это замнется и пройдет, и через несколько лет об этом глупом случае никто и не вспомнит. Но, может, в этом-то и смысл — не забывать о том, на что мама ради него пошла? Чжэнси прочистил горло и сказал примирительным тоном: — Мам… Мама снова обернулась, посмотрела на него через плечо и сказала, опуская плечи: — Да, милый, хорошо. Пусть остается. — Кто остается? — спросил Чжань с недоумением, сжимая выскальзывающее из влажных пальцев блюдо. — Цзянь И, — ответила мама показательно-легко, не глядя в его сторону. — Девочкам я уже тоже позволила остаться. — Да я не… — начал Чжэнси внезапно севшим голосом, и слова вдруг закончились. — Мам… я не поэтому. Я хотел… мам, спасибо. Мама оставила в покое сладости и медленно обернулась. Чжань шагнул вперед и заговорил решительно и быстро. — Ты его спасла. И меня спасла. Ты очень помогла, и я не знаю, как тебя благодарить. Я должен был сразу сказать, еще в тот день, я просто не знал, как. Мама, спасибо. Я не буду тебя позорить. Я обещаю. Я буду осторожен, ты не будешь меня стыдиться. Он нормальный, ты же видишь, мы ничего такого… Никто ничего не узнает. Честное слово. Пожалуйста, не злись, мам… Все будет нормально. Честно. Мама молча слушала его сбивчивую речь, прижав испачканную сахарной пудрой руку ко рту. Вторую выбросила из-за спины и как-то отчаянно поманила Чжэнси к себе. Чжань потянулся к маме, не чувствуя под собой пола, и что-то внутри будто хрустнуло и сдвинулось с места, когда он прижал ее к себе одной рукой, второй все так же сжимая это дурацкое пустое блюдо. Мама дышала короткими рывками, и у самого Чжэнси к горлу подкатил комок, и он зачем-то подумал: какая она становится маленькая, к концу школы я ее перерасту — и дышать стало совсем сложно. Он потянулся вперед, грохнул блюдо на стол и вцепился в мамину спину и второй рукой тоже. Мама, вздрагивая, молча поглаживала ему затылок и шею. Чжань шмыгал носом. — Сын, — спросила мама, вжимаясь лицом в его плечо, — скажи мне, ты себя чувствуешь счастливым? Чжэнси дважды сглотнул, прежде чем ответить, и наконец сказал: — Да, мам. Вот теперь — точно. Мама закивала, прижала его к себе еще крепче, опять погладила затылок. Они постояли так еще немного, а потом как-то одновременно отстранились. Чжань разжал руки, потер запястьем под носом, неловко переступил с ноги на ногу. Мама вытерла мокрые щеки. Чжэнси фыркнул и сказал: — Вот это ты зря. У тебя теперь все лицо в пудре. Мама посмотрела на свои руки, тоже фыркнула и ткнула пальцем ему в шею. Сказала, что он и сам не лучше. Чжэнси коротко усмехнулся, подумал: нет уж, я лучше. Теперь-то гораздо лучше. И пока мама не передумала, Чжань смущенно спросил: а что, Цзянь и правда может остаться? Правда, сказала мама, споласкивая руки в раковине. Вытерла щеки по новой, подозвала Чжэнси к себе и негромко сказала, вытирая мокрой ладонью его затылок: — Только тихо. Девочки… и все такое. Хорошо, Чжэнси? Чжэнси кивнул, заливаясь краской. Сказал: хорошо. А про себя договорил: это не просто хорошо. Это — лучше не придумаешь.***
— Чжань Чжэнси, вот скажи мне, ты совсем с ума сошел, да? — спросил Цзянь возмущенным шепотом и схватился за край одеяла с явным намерением сдернуть его с Чжэнси и зашвырнуть куда подальше. — Да что опять не так? — тоже возмутился Чжань, хватаясь за свой край одеяла. На всякий случай дернул его на себя раньше Цзяня. — То штаны тебе велики, то фен у меня плохо работает, теперь еще что-то нашел! Я тебе даже матрас свой отдал, чтобы ты костями по полу не гремел! Тебе что, мало? Цзянь, соскочивший с этого самого матраса сразу же, как только Чжэнси улегся в постель, сверкнул глазами в лунном свете и сказал хитрым голосом: — Мало! Чжань настороженно замер, прекратив на секунду тащить одеяло в свою сторону. Подумал: да ну. Не может этого быть. Я и сам ждал, конечно, когда мы останемся наедине, и тогда я, конечно, его поцелую, но Цзянь что-то совсем не на поцелуи настроен. Не может же этот придурок думать, что мы сейчас вот так, в доме, полном девчонок, и мама тут, и мы с ней только-только все наладили… Не может он так думать. Хоть и хочется. Ничем таким они не занимались с того самого дня — по крайней мере, вместе. Целовались, конечно, и даже сегодня днем, дважды, как только Цзянь заявился с подарком, тайком и торопливо, чтобы никто ничего не заподозрил. Но ничего серьезного. А тут эта бестолочь весь вечер вертелась рядом, и эти его дурацкие шутки, и глаза у него блестели, и иногда прямо пальцы ныли от желания его коснуться, и Чжань, конечно, и сам был бы рад опять прижать его куда-нибудь к стенке и… как тогда… но сейчас, в этой домашней тишине, когда кто-то может пройти мимо комнаты и что-то услышать!.. Цзянь, воспользовавшись этим секундным замешательством, тут же выдернул одеяло из рук Чжэнси и в самом деле отшвырнул его подальше. — Мы что, каждую ночь вместе спим, Сиси? Я, по-твоему, вот так упущу этот шанс, как дурак, и позволю тебе спать спокойненько на кровати, пока я тут на полу валяюсь? — А где ты хочешь, чтобы я спал? — зашипел Чжань, отталкивая ногой этого балбеса, который уже пытался забраться к нему на кровать. — Я хочу, чтобы ты вообще не спал, — заявил Цзянь, все же пытаясь втиснуть свои телеса поближе к Чжэнси. Чжэнси не позволил. Цзянь запыхтел. — У меня есть идея получше, чем сон. Тебе тоже понравится. Вот увидишь. — Ты совсем ошалел? — строго зашептал Чжань, сталкивая этого придурка с кровати. — Мы у меня дома! А этот дом полон народу! Мама! Цзы! Ее подружки! Не хватало только, чтоб они услышали, как у меня кровать скрипит! Цзянь задумчиво нахмурился, кивнул, сказал: и правда, не годится, и тут же стащил Чжэнси с постели на матрас. Чжэнси, хорошенько шмякнувшись задницей, зашипел и ткнул Цзяня в плечо. — Я тебя сейчас прикончу. Я обещал маме, что мы будем тихонечко! Цзянь ухмыльнулся, подползая ближе. Сказал шепотом: — Так мы и будем тихонечко, Чжэнси. И облизал губы. В животе от этого жеста что-то взбрыкнуло, и Чжэнси невольно сделал то же самое. Цзянь подобрался еще ближе. — Я не это имел в виду, придурок, — ответил Чжань, выразительно округляя глаза. Попытался отпихнуть Цзяня, отползая задом к стене. Уперся спиной в подушку. Цзянь податливо отодвинулся, но стоило руке Чжэнси исчезнуть, как он тут же вернулся обратно. — А я — это, — сказал он, забираясь на Чжаня верхом. Чжань сглотнул. В низ живота медленно и лениво потекло что-то горячее. — Цзянь, — сказал он, хватая его повыше локтей, — серьезно, сейчас не тот случай, чтобы наглеть. Я обещал, что мы не издадим ни звука. — А мы и не издадим, — жарко прошептал Цзянь И, подбираясь к нему все ближе и прижимаясь наконец к его губам. На пару минут из поля зрения исчез и этот балбес, и лунная ночь, и все остальное, что их окружало. Чжань крепко закрыл глаза, стараясь дышать ровно, но ничего, конечно, не получалось: Цзянь, сидящий сверху, ерзал, жался к нему теснее, осторожно касался губ языком и тоже пытался не шуметь, жарко выдыхая носом, и в конце концов Чжэнси каким-то образом стал притискивать его к себе все ближе вместо того, чтобы удерживать подальше от себя. Цзянь обнял его за шею, съехал губами вбок и принялся рассыпать короткие поцелуи вдоль челюсти. В ушах зашумело. Чжань против воли сунул руки под собственную футболку, которой поделился на ночь с Цзянем, вцепился ладонями в горячие бока и исходил длинными дрожащими выдохами, не решаясь пошевелиться, пока горячие губы касались его лица. — Ну вот, — сказал Цзянь через какое-то время, отрываясь от него со счастливой улыбкой, — видишь, все получается! — Ну, — спросил Чжэнси, отдуваясь, — получил? Слезай. Хватит. Иначе заработаем себе проблем. А проблем я больше не хочу. — Так я тоже не хочу проблем, — невнятно прошептал Цзянь прямо ему в губы. — Я хочу кое-чего другого. И Чжань, прекрасно понимая, что его заманивают в ловушку, все же не удержался и спросил: — И чего же ты хочешь? Цзянь сверкнул очередной улыбкой, прижался к уху и обжег его одной короткой, хлесткой фразой. — Чтобы ты меня слушался. От затылка до самого копчика прокатилась горячая волна. Чжэнси неожиданно сам для себя стиснул бока Цзяня крепче. И этот придурок, довольно выдохнув, добавил: — Целую ночь. В пижамные штаны будто плеснули кипятком, и Чжань, стараясь контролировать дыхание, сказал: — Ну ты и говнюк. Это совсем против правил. — Я что-то не помню, чтобы мы еще какие-то правила обсуждали, — невинно прошептал Цзянь все так же на ухо. Чжэнси уже открыл было рот, чтобы сказать, что уговор был не на ночь, а на день, но Цзянь вдруг заговорил совсем другим голосом, жарким, жадным, и слова застряли у Чжэнси в горле. — Я знаю, Сиси, я все понимаю. Ты что, думаешь, я совсем дурак и не понимаю ничего? Я знаю все, и про маму твою, и про Цзы, и что это совсем-совсем неприлично — вот так в твоем доме… это самое. Просто, ну блин… как мне сдержаться? Ты ходишь вокруг со своим серьезным лицом, и я стараюсь, вот честное слово, стараюсь не лезть, но ничего у меня что-то не получается, а если ты меня еще и трогаешь хоть пальцем… и ты пахнешь, Чжэнси, и вот как я должен?.. Что-то внутри отчаянно колотилось от каждого слова этой катастрофы, и Чжэнси, задыхаясь, извернулся и прижался к нему губами, шепнул ему прямо в рот: замолчи. Додумал про себя: и продолжай молчать, иначе я не знаю, что с тобой сделаю. Цзянь уперся ладонями ему в плечи, оторвался от губ и добавил торопливо: — Я сколько себя помню, терплю, чтобы не перегнуть. Чтобы тебе не надоесть. Я все время хотел, а сейчас еще сильнее, вообще постоянно! И ты же сам хочешь, я вижу, Чжэнси… И тем более, — сказал он медленнее, будто держал в рукаве какой-то козырь, — я тогда победил. У меня было всего одно желание, и ты сам до сих пор не дал мне его использовать. Ты же уже тогда прекрасно понимал, что это значит. Что ты будешь мне должен. Во рту было сухо, а в голове — мутно и пусто. Ночная футболка липла к вспотевшей спине. Мы же и правда не так уж и часто вместе ночуем, подумал Чжань. И когда еще будет возможность. И эта бестолочь прямо на мне вертится, и если очень, очень осторожно и тихонечко… Внизу сладко и волнительно екнуло. Чжань повел плечами, шумно выдохнул и спросил хриплым шепотом: — Что я там тебе должен? Цзянь просиял, усмехнулся и ответил с важным видом: — Именно то, о чем ты подумал. — А о чем я подумал? — спросил Чжэнси, тяжело дыша. Сказал себе: что-то такое у нас уже было, только уже будто тысячу лет назад, и теперь все совсем, совершенно иначе. — Ты должен делать, — протянул Цзянь мучительно-медленно, — то, что я скажу тебе делать. Чжэнси закусил изнутри щеку и снова запустил руки ему под футболку. Цзянь покачал головой, приподнялся на коленях и прошептал: — Не-а. Сначала ложись. И не шевелись, пока я не скажу, что можно. — Это еще что за команды? — спросил Чжэнси с подозрением. — Не знаю я, — быстро ответил Цзянь со смешком, — просто хотел сказать. Круто же звучит! И в фильмах так всегда говорят. — Ты каких-то неправильных фильмов насмотрелся, — сказал Чжань с возмущением, но вниз по подушке послушно сполз. Цзянь теперь стоял перед ним, и ноги его подпирали бока Чжэнси, а прямо перед его лицом, если опустить взгляд на уровень груди, на расстоянии пары десятков сантиметров… Но Чжэнси взгляд не опускал, сухо сглатывал, оцарапывая скупой слюной горящее горло, и смотрел на Цзяня, подсвеченного сбоку косыми лучами лунного света, снизу вверх. Сердце отбивало изнутри то ребра, то позвоночник, и Чжаню отчаянно хотелось то ли протянуть наконец руку вниз и избавиться от этого жара в животе, то ли протянуть руки к Цзяню, чтобы этот жар усилить. Цзянь облегчил ситуацию, избавив от необходимости выбирать: он осторожно опустился на бедра, нетерпеливо задрал на Чжэнси футболку и решительно сунул руку за резинку его пижамных штанов. Чжэнси выгнулся. — Ты что… так сразу… — задыхаясь обжигающим воздухом, выдавил он, зажмуриваясь. На изнанке век тут же вспыхнуло восторженное лицо этого придурка. — А ну-ка помолчи, Чжань Чжэнси, — донеслось до него из реальности, — это вообще-то мое желание. Как захочу, так и буду. А ты должен мне подчиниться. Хорошо, лихорадочно подумал Чжань, делай… как хочешь… только не останавливайся. Закусил губу, нащупал рукой его колено и подобрался на ощупь вверх к бедру. Цзянь наклонился, уперся одной рукой около головы Чжэнси и нашел губами губы. Чжэнси зажмурился еще крепче. Под второй рукой Цзяня накалялось все сильнее с каждой секундой, и краем сознания Чжань подумал что-то о том, что получается слишком быстро… а потом Цзянь открыл рот шире и как-то по-особенному крепко прижался к бедрам, и Чжэнси вдруг понял, что это в него упирается, и из него сам собой вырвался короткий, но выразительный стон. Чжэнси испугался сам себя, распахнул глаза и уставился ими перед собой. Цзянь отпрянул, вскинулся над ним и испуганно замер, а потом протянул свободную руку к лицу Чжаня, накрыл ею рот и сказал дрожащим шепотом: — Тише, Чжэнси. И тут же снова двинул второй рукой, мешая подчиниться своим собственным словам. Чжэнси вцепился обеими руками в ноги, обхватившие его бока, запрокинул голову и уперся ею в подушку. Перед глазами плавали искры, и казалось, что потолок дышит вместе с ним, то падая на него, то взлетая куда-то вверх. Цзянь творил у него в штанах что-то невообразимое. Я знал, подумал Чжань Чжэнси, путаясь в собственных мыслях, я знал, что у него крепкая хватка. Интересно… думал ли он… такое… обо мне… Чжэнси дернулся и с натугой выдохнул через нос. Цзянь продолжал прижимать ладонь к его рту, вздрагивал у него на бедрах вместе с ним и шептал с бесконечной нежностью в голосе в ответ на каждый шумный выдох: — Тише, А-Си. Тише. Тише. Вот так. Как же я раньше жил без твоего «А-Си», думал Чжэнси, загнанно выдыхая горячий воздух поверх его дрожащей руки. И как теперь сделать так, чтобы больше без этого жить не пришлось ни дня. Цзянь неразборчиво шептал что-то еще, не отнимая рук. Чжань молча смотрел на него, касаясь губами внутренней стороны ладони. В лунном свете, косо падающем поверх головы Цзяня на пустую постель, медленно и неторопливо кружились крошечные пылинки.***
— Если вы, ленивые жопы, так и будете там уши греть, а не мне помогать, жрать будете сырую лапшу, ясно? — Уже идем! — живо отозвался Цзянь, изворачиваясь на диване вместе с геймпадом. Сказал, даже не стараясь понизить голос: — Рыжик же не в курсе, чем мы тут на самом деле занимаемся? — Я тебе щас такого рыжика устрою, белобрысый! — с угрозой донеслось из кухни. Эхо от голоса борзого пронеслось по огромной, больше чем наполовину пустой студии. — Ого, какая акустика! — беззаботно заметил Цзянь, не отрывая взгляда от экрана. — Наверное, и звукоизоляция хорошая, да? — А ты с какой целью интересуешься? — спросил Хэ Тянь между прочим, тоже не отрываясь от экрана. — Да я без цели, — ответил Цзянь невинно, — Рыжик просто такой громкий, я вот думаю — соседи не жалуются? Хэ Тянь кликнул по клавише паузы, повернулся к Цзяню и ответил, подергав бровями: — У меня тут никто ни на что не жалуется. — Фу, — сказал Цзянь с чувством, наморщив нос, — я же не требовал подробностей! Оставь их при себе! — А я с тобой подробностями и не делился, — заметил Хэ Тянь, — и фантазировать на эту тему тебя не заставлял. Ты сам начал. — Я не начинал! — возмущенно воскликнул Цзянь, отталкивая придвинувшегося ближе Хэ Тяня. — И что, ты даже не представлял, как мы с Малышом Мо прямо вот на этом диване… — Фу-у-у-у! — закричал Цзянь, моментально вскакивая с места. — Раньше не мог сказать? Боже, у меня там на штанах ничего не осталось? Чжань Чжэнси, ну-ка проверь мой зад! — Да, — сказал Хэ Тянь с нажимом, — Чжань Чжэнси, ну-ка проверь его зад! Чжэнси закатил глаза, захлопнул тетрадь, сказал: математику сами тогда делаете, выбрался из-за тумбочки и ушел в кухню. Борзый поднял взгляд от разделочной доски и пробурчал: хоть один нормальный человек в этом дурдоме нашелся. — Давай, — сказал Чжань, закатывая рукава, — что делать надо? — Вот это, — борзый сгрузил в раковину овощи и сложил пустой бумажный пакет, — сначала вымыть, потом нарезать. Умеешь? — Что тут можно не уметь, — с недоумением сказал Чжэнси, рассматривая брокколи, перец и лук. — Пф, — фыркнул борзый, — почаще приходите — и увидишь, что тут можно не уметь. Нихрена, например! — Что, так плохо? — Наглухо, — подтвердил борзый, шлепая мясо на доску. — Даже руки мыть нормально не умеет. Я уже не говорю про остальное. Бесит, сил нет. Что тогда ты тут делаешь, хотел было спросить Чжань и не спросил. И дураку понятно, что. То же, что Цзянь все чаще делает у меня дома. Зависает, не в силах оторваться. Только борзый-то, конечно, в этом ни за что не признается. Да и кто бы признался. Мы вон тоже делаем вид, что ничего такого не происходит. Хэ Тяня, конечно, этим не обманешь, так что к его пошлым шуточкам все вокруг уже привыкли, только этот придурок раз за разом старательно изображает глубочайшую обиду, а я… а что толку мне что-то изображать, когда и так все видно. Не всем, слава богам — по крайней мере, если в школе что-то и замечают, то хотя бы с расспросами не пристают, и борзый вон даже бровью не ведет, а только глаза закатывает в ответ на тупые хэтяньские шуточки, и Цзы, кажется, еще ничего такого не учуяла, а если и учуяла, то как-то подозрительно долго молчит. Мама, конечно, все еще вздыхает иногда, но улыбается уже чаще. И жизнь все меньше кажется каким-то полутемным лабиринтом, и все больше — чем-то понятным и светлым. Пока, конечно, на горизонте не появляются эти двое. — Если что, я тебя не слушаю! Все это отвратительно от начала и до конца! — Вообще-то это ты первый спросил. Про поцелуи и все, что дальше. — Что ты несешь! — завопил Цзянь, отчаянно краснея. — Чжань Чжэнси, он все врет! — Чжань Чжэнси, — сказал Хэ Тянь многозначительно, — у нас тут соцопрос. Ты уже с кем-нибудь, гм, целовался? — Я щас прям в говядину сблевану, если вы будете такое обсуждать! — рявкнул борзый, влезая между Чжэнси и Хэ Тянем. — А что ты так заволновался, Рыжик, — с притворным удивлением завел все еще бордовый Цзянь, — мы же пока не у тебя спрашиваем! — Не хватало, чтобы вы еще у меня это спрашивали! — нервно дернув плечом, ответил медленно розовеющий борзый. — Ты! Белобрысый! Распечатай лапшу и поставь воду на газ! А ты… хрен тебя знает, просто усядься куда-нибудь и сиди! И чтоб даже рта не открывал! — добавил он с нажимом, опережая вскинувшегося Хэ Тяня. Тот пожал плечами, сел за стол и все-таки сказал тягучим голосом: — Как скажешь, Малыш Мо. Но ты же помнишь, я могу довести тебя до криков и с закрытым ртом. Ну, хотя бы технически закрытым. Борзый дернулся, развернулся и запустил в Хэ Тяня красивым и ровным куском мяса. Хэ Тянь со смехом увернулся, и мясной кубик приземлился ровнехонько по центру белой школьной футболки Цзяня. — Фу-у-у-у-у, — с отвращением протянул он, стряхивая с себя прилипшую говядину. — Посмотрите, что вы наделали! Что за мерзость! И главное — абсолютно ни за что! Чжань Сиси, ты это видел? Нет, ты видел? Я требую компенсации! Чжэнси хотел было потереть переносицу, но вспомнил, что нарезает лук, и потому просто вздохнул. Подумал: чтобы мы еще раз на это согласились. С этими двинутыми никаких компенсаций не хватит. Но компенсаций, как ни странно, хватило: в качестве одной из них вполне сгодилась приготовленная совместными попытками помешать борзому лапша с говядиной и овощами. Цзянь увлекся ею так, что даже забыл о необходимости громко выражать возмущение по поводу испорченной футболки, Хэ Тянь наворачивал с такими бесстыжими звуками, что Чжаня то и дело тянуло поморщиться, и даже борзый снисходительно сказал: норм. Не чавкали бы за столом, добавил он, покосившись на выражающего крайнюю степень наслаждения Хэ Тяня, так было бы вообще топчик. За едой практически не говорили: было и в самом деле вкусно, и Цзянь только один раз сказал о том, что, кажется, видел на днях у умывальника Змея. Чжань оторвался от тарелки, пихнул этого балбеса в бок и сказал: и почему я только сейчас об этом узнаю? Что, подходил он к тебе? Цзянь беззаботно помотал головой. Хэ Тянь прекратил похабно всасывать лапшу, поднял глаза и сказал: да он и не подойдет, пока что-то новое не придумает. Борзый коротко мотнул головой, не прекращая наматывать лапшу на палочки. Сказал: ему сейчас не до этого. Там другие дела. Цзянь тут же поинтересовался, сыто потягиваясь над тарелкой, какие такие у этого гада другие дела. Борзый уже открыл было рот, чтобы ответить, но Хэ Тянь закинул руку ему на плечо, придвинулся ближе и сказал: а Малыш Мо не знает, какие такие дела. Он больше в плохих компаниях не вращается. Да, Малыш Мо? Борзый отъехал от Хэ Тяня вместе со стулом, соскочил со своего места и подробно объяснил, не стесняя себя в выражениях, почему считает компанию Хэ Тяня еще более мерзкой, чем компанию Змея. Хэ Тянь, невинно кивая, подхватил со стола палочки, которыми ел борзый, и демонстративно облизал их. Когда крики в кухне стихли, Чжань Чжэнси сложил грязную посуду в мойку, коротко поблагодарил борзого за ужин и сказал: — Я доделывать математику. — Я помогу! — тут же подпрыгнул Цзянь, грохнул свою тарелку в раковину и выскочил из кухни быстрее Чжэнси. — Э, — дерзко крикнул борзый, — куда?! А посуду кто мыть будет? — Это не ко мне! — завопил Цзянь уже с дивана. — Вон Хэ Тянь не делал вообще ничегошеньки, а лапши умял больше всех! — Вот лентяй! — докинул борзый с возмущением. — Давай, вали и ты тоже! Давай-давай, нечего так на меня втыкать! — Боишься остаться со мной наедине, Малыш Мо? — протянул Хэ Тянь, подтягивая свой стул ближе к соседнему. Чжэнси пожал плечами и пошагал вперед. — Это тебе надо бояться! — донеслось до Чжэнси из кухни. — У меня нож! Острый! — А я, может, люблю острое, — сказал Хэ Тянь и добавил уже значительно тише: — Вот, например, как твой язык. Чжань закатил глаза, усаживаясь опять за пособие, и усилием воли заставил себя не слышать того, что происходило в кухне дальше. Математика сама себя не сделает, а промежуточный тест у них уже завтра. Не на Цзяня же рассчитывать в этом вопросе. Помогать он собрался, как же. И притих там себе под шумок. Чжэнси вслушался в знакомое сопение за спиной и недоверчиво обернулся. Так и есть: этот придурок зажал между коленями одну подушку, умостился растрепанной головой между двумя другими и отрубился, и минуты не прошло. На школьной футболке красовались уже три пятна, и какое из них было поставлено первым, наверняка сказать было уже нельзя. От вида этих пятен внутри почему-то поднялась волна удушающей нежности. Чжэнси покачал головой и вернулся глазами к математике. И тут же, не выдержав, опять обернулся и уставился на эту катастрофу. Край футболки задрался, обнажив полоску кожи на животе. Расслабленные пальцы вздрагивали, глаза под веками бегали туда-сюда, а бесцветные брови трогательно хмурились, как от обиды. Устал, подумал Чжэнси. Еще бы. Больше не будем так по полночи переписываться. Наверное. Тем более перед самостоятельным чтением. Я и сам-то утром еле глаза разлепил, а этот придурок и вовсе приперся в школу с таким видом, будто всю ночь таскал на себе мешки. Взбодрился, конечно, когда меня увидел, прошептал: привет, А-Си. Ну что ты, выспался? Чжэнси посмотрел на него с мрачностью и сказал: да. Что, не видно? Цзяню, конечно, было видно все. И по Цзяню было видно тоже. Слепым нужно быть, подумал Чжэнси, отодвигая в сторону пособие и подпирая щеку кулаком, чтобы не видеть, что с ним происходит. А ведь я был. Сколько лет я ничего не видел и не знал. Сколько раз этот балбес ко мне тянулся, по-разному, сначала, конечно, наивно, по-детски, безо всякого, пожалуй, умысла — и сколько раз уже с умыслом и надеждой. И сколько раз я его обламывал, нечаянно или специально. Мама говорила, что многие люди ищут такое всю жизнь, а я вот свое как-то в самом начале жизни и нашел. И так долго этого не понимал, что мог бы и упустить. Если бы ему однажды надоело вот так вот биться в глухую стену. Или если бы кто-то другой все-таки не был слепым. Если бы, подумал Чжэнси с холодком, даже Хэ Тянь был бы понастойчивее, а Цзянь был хотя бы вполовину не таким упертым. Чем бы все это закончилось? Уж точно не тем, что творится сейчас в кухне, пока мы с этим сопящим существом вроде как занимаемся математикой. Цзянь мог бы быть сейчас там, на месте борзого. А я бы слушал все эти звуки отсюда и умирал. Или и вовсе сидел бы дома, потому что меня бы сюда не позвали. Зачем им был бы нужен здесь кто-то еще? И уж точно не математикой бы они тут занимались. Между ребрами всколыхнулось что-то горячее и злое. Чжань решительно поднялся с места, шагнул к дивану и плюхнулся на него у Цзяня в ногах. Тот даже не пошевелился. А вместо этого с ним сейчас я, подумал Чжэнси, разглядывая острый вздернутый нос. Я, а не кто-то другой. И это я заставляю его так отчаянно улыбаться даже после почти что бессонной ночи, так отчаянно, что пришлось угрожать расправой, если он тут же не сотрет со своего лица эту улыбку, прежде чем наконец стало можно выпустить его из комнаты, чтобы у мамы от этого хлещущего через край восторга удар не случился. И это мне он шепчет свое «А-Си», так, что у меня от этого шепота подгибаются ноги, и тут же хочется схватить его и утащить куда-нибудь подальше, в совсем уж безлюдное место, чтобы он мог там не стесняться и не стискивать губы, боясь, что нас могут услышать, а мог бы делать что хочет и как хочет. И я чтобы мог делать с ним то же самое. То, чего хочется почти что постоянно. Быть рядом и ничего не бояться. Быть ненормальным и нормальным одновременно. Жить своей жизнью, на собственном месте, так, как и следует прямо в эту самую секунду. Быть не-здоровым и не-больным, быть человеком, быть Чжанем Чжэнси. А-Си. Собой. Пробовать новое, брать свое, делать то, чего хочется, пусть и как-нибудь по-дурацки. Как, например, когда я тебя целую, подумал Чжань, разглядывая это беззащитно-сонное лицо. В кухне все еще негромко возились. Слишком негромко для того, чтобы сейчас же переместиться сюда. Да и какая вообще-то разница. Чжэнси придвинулся ближе, оперся о спинку дивана рукой, наклонился и коснулся приоткрытого рта этого спящего балбеса. Цзянь пошевелился, приоткрыл глаза, сонно усмехнулся и тут же закрыл их снова. И тут же снова распахнул, изумленно заозирался и подтянул под себя ноги, придвигая Чжэнси еще ближе к себе. Чжэнси, не теряясь, тут же этим воспользовался. Сердце билось в груди горячо и почти что больно. — Ты что, А-Си, — зашептал Цзянь, вцепляясь в него руками в противовес своим же словам, — ты хотя бы понимаешь, где мы находимся? — Да, — ответил Чжэнси в ту секунду, когда губы не были заняты, и все равно невнятно, — мы находимся в правильном месте. Цзянь широко улыбнулся и приподнялся навстречу. В правильном месте, подумал Чжэнси, закрывая глаза. И с правильным человеком. Не у всех в жизни так получается, а у меня вот как-то получилось. И теперь-то уж я это точно не упущу. Ни сейчас, ни когда-то еще. — Чжэнси, — сказал Цзянь, усмехаясь, — меня прям сейчас разорвет. И это не из-за лапши. — Да рассказывай, — ответил Чжань, тоже ухмыляясь. — А то я не видел, сколько еды ты уничтожил. — Невежливо такое замечать, — поучительно сообщил этот балбес, поднимая вверх один палец. И тут же схватил Чжэнси руками за шею, придвинулся к уху и прошептал: — Но я честно не поэтому. Я тебя просто люблю. Не могу, как сильно. — Я знаю, — хмыкнул Чжэнси ему в шею. Обхватил его за бока, прижал к себе и сказал: — Я тебя тоже. Обжора. Чжань Чжэнси был намерен сказать этому балбесу про два новых пятна на футболке, но не успел, потому что Цзянь И ему не позволил. Ну и ладно, подумал Чжэнси, опять закрывая глаза. Подождет футболка со всеми своими пятнами. И весь этот мир вокруг — тоже.