***
С чего я взял, будто самое страшное в моей жизни случается в коридорах, уже второй раз за последний месяц подумал Чжань Чжэнси, сидя за партой и пялясь невидящим взглядом в сторону доски. Ни в каких коридорах и даже не в кухне. Кухня, оказывается, было еще ерундой. Самое страшное случилось на школьном дворе, на виду у всех. Спасибо, что хотя бы в кустах, но все и так все поняли. Щеки жгло стыдом до сих пор. Стыдом — и еще чем-то таким, от чего перехватывало дыхание. Стул под ним будто раскалился или оброс кнопками: усидеть на нем неподвижно не было никаких сил. Чжань вот уже в который раз за урок поерзал и перекинул ноги. Украдкой обернулся назад, мазнул взглядом по пустому месту. Сердце снова екнуло обжигающе и почти больно. Вот это еще. Второй урок подряд, и на некоторых переменах тоже уходит. Я бы тоже пошел, подумал Чжэнси, облизывая пересохшие губы. Но тогда стало бы еще хуже. Когда Цзянь поднял руку посреди предыдущего урока и выскочил, сгорбившись, будто от боли, в ту же секунду, как учитель позволил выйти, еще можно было связать это с чем-то другим. И Чжэнси старательно связывал, пытаясь отвлечься этим от собственной проблемы. Но когда всю перемену между прошлым уроком и теперешним Цзянь пролежал на парте, не вставая, а десять минут назад снова попросился выйти, ни с чем другим это уже не вязалось. И делало самому Чжэнси только хуже. И хотя по классу прокатилась волна смешков, а одна девчонка со второго ряда шепнула, что Цзянь И, наверное, позавтракал чем-то несвежим, Чжань Чжэнси весь передернулся, потому что знал наверняка: завтрак у Цзяня был этим утром более чем свежим. С пылу с жару, можно сказать. Спину снова будто окатило ледяной волной. Чжань приказал себе успокоиться, тут же проигнорировал собственный приказ и торопливо переложил ноги под партой. Уставился на доску, бесполезно силясь обнаружить размякшим мозгом хоть какую-то логику в записях. Дверь в кабинет тихонько открылась. Чжэнси рывком повернул голову, поймал на себе обжигающий взгляд светлых глаз и тут же отвернулся обратно к доске. Сердце подпрыгнуло прямо под язык и судорожно заколотилось, отбивая ударами нижнюю челюсть. Как это пережить, подумал Чжань, вслушиваясь в негромкие шаги между рядами. По полу в полуметре от него протащился ножками стул. Этот звук отдался в напряженной спине так, будто борозды прочертили прямо на коже. Чжэнси дернулся и глубоко вздохнул. А все так хорошо начиналось. — …Неужели тебе нужно будет напоминать об этом каждый раз, — с нескрываемым удовольствием протянул Хэ Тянь, подталкивая борзого в сторону Цзяня. — Ты ведь знаешь, что такое вежливость. Я же знаю. Ты хорошо умеешь просить. Цзянь с ошарашенным видом обернулся к Чжэнси, спросил: ты это слышал?? Чжэнси покачал головой, поднял ладони и брови, показывая: разбирайтесь сами. Я умываю руки. Со мной рыжий поздоровался кивком, и я ему ответил. Ко мне никаких претензий. А о чем там они с Хэ Тянем друг друга просят, меня вообще не касается. — Ты специально меня дразнишь, Малыш Мо? Чжань рывком поднял голову, посмотрел на Цзяня. Тот заморгал часто-часто и мелко потряс головой. Чжань отвел глаза, подумал: да знаю я, что ты не рассказывал, успокойся. Мы что, и правда такие одинаковые с этой парочкой извращенцев? Или это у всех, кто в отношениях, приколы одинаковые? Они же в отношениях? Тоже, додумал Чжэнси с замиранием сердца. Встряхнулся. — Ты тут занимайся вымогательством приветствий, если тебе хочется, — сказал Чжэнси вместо того, о чем думал, — а я пойду за пирожками. — Да больно нужны мне приветствия от рыжей буки, — тут же передумал Цзянь, подскакивая поближе, — и правда, пойдем лучше за люшабао, иначе все раскупят, как всегда! Сладкий запах пирожков уже разносился по всему двору. Цзянь пристроился рядом и даже закинул руку на плечо, ничем не намекая на вчерашний обмен фотографиями. Если не считать намеком улыбку, способную по яркости свечения посоревноваться с утренним солнцем, но такое с Цзянем случалось и раньше. Хорошо, подумал Чжань, правильно, молодец. Давай оставим личное за запертой дверью. Пусть это не будет видно никому, кроме нас. Да уж, подумал Чжань Чжэнси, напряженно сидящий за партой, как под прицелом, вот как раз так все и вышло. Что за ирония. Пирожки удалось выхватить едва не последние: пышные, ароматные и горячие. По расписанию этот день начинался с самостоятельного чтения, стоящего нулевым уроком почти у всей средней школы, поэтому Чжань подозревал с полным на то основанием, что завтрак дома проигнорировал не только он, но и большая часть учеников. Желудок отозвался на запах люшабао громким урчанием, и рука сама сунула в рот исходящий жаром пирожок. На язык тут же хлынула обжигающая начинка. Чжэнси хекнул, выплюнул ее, остановился и вывалил обожженный кончик языка на воздух. Во рту пульсировало, на глаза тут же набежали слезы, и Цзянь, вышагивающий рядом со своим пирожком в руке, в страхе вскрикнул и схватился за плечо, когда Чжань со злостью на себя самого застонал от боли. — Что такое, Чжэнси? Что случилось? Ты обжегся? — Угу, — кивнул Чжэнси, смаргивая слезы. Попытался подуть на собственный язык. От теплого дыхания обожженное место тут же стало жечь еще сильнее, и Чжань бросил эту дурацкую затею, принимаясь помахивать вместо этого рукой прямо у открытого рта. — Блин, ну как ты так? — раздалось сверху. Уже через секунду лица мягко коснулись, приподнимая, и Чжэнси увидел сквозь пелену слез, как к нему приближается Цзянь со сложенными в трубочку губами с явным намерением подуть на ожог. Прямо посреди двора, с отчаянием подумал Чжэнси, сидя за партой. На виду у всей школы. Мама бы оценила. Нужно было вырваться из его ладоней еще тогда. Шагнуть в кусты сразу, или вывернуться и посмотреть за его спину, или хотя бы просто отступить на один шажок вправо или влево. Что, сложно было? И не было бы ничего из того, что случилось дальше. Потерпел бы жжение на языке еще немного, отдышался бы, ответил на какой-нибудь подкол Хэ Тяня и пошел себе спокойно на самостоятельное чтение. И не пришлось бы торчать за партой несколько уроков и перемен подряд, а Цзяню не пришлось бы бегать в туалет вот уже который раз непонятно зачем. То есть понятно зачем вообще-то. Я бы и сам сбегал, если бы это не было так подозрительно. И если бы не рисковал встретиться с ним прямо там, наедине. Что может случиться теперь, когда мы окажемся наедине, подумал Чжэнси. Медленно выдохнул, опустил глаза. Обнаружил, что скомкал в кулаке край тетради, с усилием разжал ладонь, разгладил измятую бумагу. Снова выдохнул до сих пор горящим ртом, стараясь успокоиться. Ничего не получалось. Мысли бегали по кругу, снова возвращая его в те злосчастные секунды, когда все случилось. Неожиданно и пугающе, а потом… А потом лучше не вспоминать. По крайней мере, не на уроке. Но вспоминалось даже против воли. Как из-за спины Цзяня донесся негромкий голос Хэ Тяня, как Цзяня резко бросило вперед, на Чжэнси, и Чжэнси успел разглядеть, как глаза у этого балбеса расширились от неожиданности. А потом Цзянь упал на него, и они оба рухнули в кусты, и Цзянь въехал сложенными как для поцелуя губами в приоткрытый обожженный рот Чжэнси. У всех на виду. Все это видели. Все видели наш первый настоящий поцелуй. Потому что это был именно он: Цзянь, испугавшись, попытался ойкнуть прямо Чжаню в рот, а сам Чжань попытался этот самый рот закрыть, и вдруг за одну секунду случилось слишком многое сразу. По лицу скользнули мягкие волосы, и это как по щелчку парализовало тело. Все вокруг стало плоским и словно картонным, когда знакомый запах окружил Чжаня со всех сторон сразу. Как удушающий газ. Как сахарный сироп. Он замер и вдохнул полной грудью. И выдохнул. Выдохнул прямо в рот этому придурку. На этом все могло бы и закончиться, должно было закончиться, но Цзянь в ответ охнул и легко, почти незаметно шевельнул губами. По спине пробежал разряд тока. Чжэнси дернулся — как-то так вышло, что не назад, а навстречу Цзяню, и вместо того, чтобы убраться куда подальше, этот придурок невесомо и жарко провел языком по краешку рта Чжэнси. И все. И как будто погасло солнце. Чжэнси не хотел отвечать, не планировал, не собирался, но рот у Цзяня был горячим и настойчивым, и влажным, и сладким, и дыхание сорвалось будто само собой. Вместо того чтобы оттолкнуть Цзяня, руки сами собой вцепились в него, скользнули в волосы, прижали ближе. Обожженный и без того язык вдруг обожгло еще большим жаром, и тот же жар пронзил все тело сразу, и Чжэнси быстро, сходу и как-то разом крупно затрясло. А потом Цзянь пошевелился, потерся об него всем телом, и Чжаня натурально подбросило, когда этот придурок, этот ерзающий на нем сверху придурок вдруг негромко и мягко застонал. Застонал — и будто сам испугался, распахнул глаза, и Чжэнси распахнул свои тоже, и в ту же секунду, в которую их глаза встретились, Чжань осознал: мы в школьном дворе, полном народу. Мы целуемся в кустах почти под кабинетом физики, и неясно, сколько глаз уже могло увидеть нас, и Цзянь стонал, и все случилось так быстро, и у меня, черт возьми, все просто окаменело внизу. И — глаза скользнули вниз против воли, почти сами собой, независимо от мозга — у Цзяня, который стонал буквально секунду назад, в штанах точно так же топорщилось. Как он стонет, подумал Чжэнси с горячей дрожью. Снова закрыл глаза и поерзал на стуле. Вздрогнул, когда услышал сзади негромкий вздох. Как же ты стонешь. Как мне это пережить, как дожить до конца дня, до конца хотя бы этого урока. Или тоже попроситься выйти в туалет, как ты уже который раз делаешь. Я знаю, зачем ты туда бегаешь. Я сам еле выдерживаю. И то только потому, что боюсь, что ты выскочишь за мной и поймаешь меня там, пока никого нет. Если поймаешь, я первый начну. Не знаю пока, что именно. Все. И как, не знаю тоже. И это вообще неважно. Как-то, как и то, что случилось утром, само собой. К черту благоразумие и постепенность, к черту все то, чем я уговаривал себя не торопиться. То, что мы оба ничего не знаем и не умеем. Главное — начать. И я уже еле держусь, чтобы не сгрести тебя за шкирку и не утащить туда, где я смогу это все начать. И не факт, что смогу остановиться. Как выбирались из кустов и дошли до кабинета, Чжэнси не понял или не запомнил. Как в тумане. Что-то рассказывал о какой-то выходке Змея Хэ Тянь. О чем-то спрашивали одноклассники и говорили учителя. Менялись предметы, звучали вопросы, кто-то говорил о каком-то разбитом окне и двух наказанных учениках. Чжань не слышал и не понимал. Кровь отлила от головы так сильно, что сместился центр тяжести, оставив в черепушке ровно столько, сколько нужно было для элементарной работы мозга. Хорошо, что этой самой работы хватило на простое осознание: вставать из-за парты нельзя. Иначе новый центр тяжести тут же станет достоянием общешкольной группы и нескольких десятков приватных чатов. А впереди большая перемена, подумал Чжэнси, похолодев. Обед. А перед ним физкультура. Прыжки, отжимания, бег, вот это все. Или снова скажут становиться спиной к спине и сцепляться локтями. И мне придется прижиматься к нему всем телом и бороться со страшным, невыносимым желанием повернуться лицом и сделать то же самое, что мы сделали утром. От этой мысли тело снова будто шарахнули током, и на затылке встали дыбом короткие волоски. Нет уж, нельзя этого допустить. Чжэнси вскинул руку и сказал, не давая себе времени на раздумья: — Учитель, можно выйти? Учитель обернулся, придавил очки к переносице одним резким движением и пробормотал: что за поветрие. Можно. Чжань вскочил с места, сунул в карманы школьных штанов сжатые кулаки, чтобы натянуть ткань над смещенным центром тяжести, и рванул к выходу, не глядя по сторонам. Между лопатками жгло от пристального взгляда. У самой двери не выдержал и украдкой обернулся. Поймал на себе голодный горящий взгляд, вздрогнул. Цзянь сидел за партой, съежившись, и смотрел в сторону выхода из-под свесившихся на лицо волос. Чжэнси вспомнил, как эти волосы щекотали ему лицо, пока Цзянь нависал над ним сверху, и быстро закрыл дверь дрожащей рукой. Подумал, перескакивая по две ступеньки за раз: драли бы черти эти горячие пирожки вместе с их продавцом, и с Хэ Тянем, и со мной самим, и с Цзянем в том числе. Хотя нет уж, с Цзянем никаких чертей. Не надо, чтобы его драли черти. Его буду… Чжань остановился, прижал ладонью сотрясающее грудь сердце и помотал головой, сам испугавшись того, что чуть было не подумал. Что я за животное, спросил он у себя. Это же мой друг. Все еще лучший. Немного всего лишь больше, а у меня тут уже в голове какая-то катастрофа. От одного только поцелуя. И от того, как он стонет. По спине опять продрало дрожью. Чжэнси сухо сглотнул, огибая последний коридорный поворот — и тут же шагнул назад, почти лоб в лоб столкнувшись с тем, кого чертям подрать позволил бы с радостью. — Чжань Чжэнси, — сладко растягивая гласные, пропело это существо. — Какая приятная встреча. — Не вижу ничего приятного, — сухо ответил Чжэнси, сжимая кулаки в карманах. Шагнул вперед и в сторону, надеясь не коснуться плечом плеча, но тут же убедился в том, что известное всей школе прозвище было получено не зря. Змей плавно шагнул в сторону и снова оказался нос к носу с Чжэнси. — Как поживает наша принцесса? — Проваливай, — сцепив зубы, ответил Чжань. Отступил уже в другую сторону, но Шэ Ли то ли предвидел это, то ли успел среагировать раньше Чжэнси и шагнул ровно на то же место. Рывком приблизился, вдохнул и прикрыл ядовитые глаза. — Ммм, чувствую знакомый аромат. Чжэнси с омерзением отступил назад, сказал напряженно: что ты несешь. — Я думаю, ты прекрасно понимаешь, о чем я, — сально усмехнувшись, ответил Змей. Припухлость в углу рта у него уже спала, а рана на ее месте покрылась сухой коркой. — Этот запах нравится мне до зуда в ладонях. Уверен, тебе это чувство тоже знакомо. — Иди к черту, — с отвращением выдавил Чжань, перебегая взглядом из одного ядовитого глаза в другой. Внутри уже все клокотало. И без того взведенный Чжэнси зачем-то представил Цзяня рядом с этой тварью, и кончики пальцев закололо от желания вцепиться ему в глотку. — Ты же передал ему привет от меня, правда? — покачиваясь на носках обуви, почти беззаботно спросил Шэ Ли. — Я все еще жду, когда он придет ко мне отрабатывать свой небольшой должок. Возможно, я даже позволю ему вымолить прощение. Если он хорошенько попросит. Перед глазами полыхнуло алым. Чжэнси, задыхаясь, шагнул вперед, схватил Змея за грудки и прижал к стене, почти ничего не видя. Бросил, встряхнув его: — Тронешь его хоть пальцем — я тебя прикончу. Змей усмехнулся, облизал губы и сказал, неожиданно подавшись вперед: — Зачем же пальцем? У меня для него заготовлено кое-что поинтереснее. Чжэнси замахнулся. Змей, извернувшись, выскользнул из-под занесенной руки так легко, будто проделывал подобное ежедневно, невесомо отступил в сторону и почесал за ухом. В ладони блеснуло металлическое острие. Шэ Ли отследил взгляд Чжэнси и удовлетворенно кивнул. — Правильно, Чжань Чжэнси. Благоразумный мальчик. Не стоит пытаться изменить то, что изменить нельзя. Твоя принцесса явится порадовать меня добровольно. А если ты прекратишь дерзить, возможно, я даже позволю тебе посмотреть на то, как он будет извиняться. Чжань, зарычав, шагнул вперед. Змей широко ухмыльнулся, отступил назад и покачал ладонью с лезвием. — Не думаю, что ты действительно хочешь мне навредить. Это все только эмоции, правда? — Какого черта ты к нему привязался? — выдавил Чжэнси, сжимая кулаки. Змей прищурился, показательно призадумавшись, а потом доверительно сообщил: — Мне нравится он и не нравится его выбор друзей. И легко коснулся кончиком языка заживающей корки в углу рта. — Твои дела с этим рыжим и Хэ Тянем его не касаются, — процедил Чжань. Перед глазами все скакало от злости. — Конечно, касаются, — сказал Змей таким тоном, будто соглашался со словами Чжэнси. — Вы четверо теперь так много времени проводите вместе. Нельзя ожидать, что проблемы друзей не бросят на вас тень. Дверь соседнего кабинета открылась, и оттуда выглянул учитель биологии. Лезвие из ладони Шэ Ли исчезло за секунду. — Молодые люди, — строго сказал биолог, — вы забыли дорогу в свои классы? Вам нужно сопровождение? — Нет, учитель, — скромно ответил Змей и направился к лестнице, ведущей на верхний этаж. Обернулся, подмигнул Чжаню и ухмыльнулся. Чжань, стоящий в паре метров от туалета, молча развернулся и толкнул плечом дверь. Руки трясло. В голове пусто гудело. Зачем пришел-то, подумал Чжэнси. Вспомнил, нервно усмехнулся. Опустил взгляд вниз, достал руки из карманов. Всего-то надо было встретить Змея, чтобы отпустило. Змея, который явно хочет отыграться на Хэ Тяне и его рыжем дружке за счет Цзяня. Каким-то образом. Нужно сказать ему об этом, подумал Чжэнси, бестолково откручивая кран. Всем им сказать. Умылся, стряхнул с лица лишнюю влагу. То, зачем он сюда пришел, явно уже не понадобится: мысли о Шэ Ли и его словах вымели из головы почти все, чем она была забита. Нужно всего-то не напоминать себе о том, что случилось утром, и не будет никаких проблем. Просто смотреть на Цзяня как раньше, как на друга. Как на человека, который может попасть в беду. Как на человека, который… …каким-то образом умудрился отпроситься у учителя второй раз за урок, подумал Чжэнси под звук закрывающейся двери. Посмотрел в зеркало на этого запыхавшегося придурка. Во рту моментально пересохло. Медленно, как во сне, Чжэнси закрутил кран, отер лицо и повернулся лицом к стоящему у двери Цзяню. — Я так и думал, что ты сюда пойдешь, — криво усмехнувшись, сказал этот балбес. Дышал он тяжело и быстро. И не сводил с Чжэнси горящих глаз. — Еле уломал учителя выпустить меня еще раз. Мысли о Змее вынесло из головы со скоростью света. В животе что-то заворочалось тяжело и вязко, будто облитое сахарным сиропом. Сердце колотилось в самом горле, мешая дышать. — Зачем? — коротко спросил Чжэнси и не узнал собственный голос. Прочистил горло, переспросил, тоже уже начиная задыхаться: — Зачем уломал? Цзянь постоял у двери еще секунду, молча вцепившись в края школьной рубашки. Та самая, отметил Чжэнси с горячим ужасом. Под которой я уже бывал. Снова сухо сглотнул — и ошалело распахнул глаза, когда Цзянь быстро прошелся мимо кабинок, приседая у каждой и заглядывая под дверь. Тело прошило страхом и сладкой дрожью. От понимания того, что Цзянь делает и зачем. От непреодолимой жажды удовольствий. Какие там месяцы, подумал Чжань, глядя, как ссыпаются на порозовевшее лицо белобрысые волосы. Вцепился руками в подпирающую поясницу раковину. Какие там недели. Я его прямо сейчас схвачу, прямо здесь, и прижму к стенке. Затолкаю его в узкую кабинку и расстегну на нем рубашку. И все. И будь что будет. — Никого, — хрипло сказал Цзянь, выпрямляясь у последней кабинки. Подошел ближе. — Мы одни. Чжань попятился бы, но пятиться было некуда. Руки сильнее сжали края раковины. — Я помню, мы договаривались… Я не буду больше, Чжэнси, ничего такого, честно! — сказал Цзянь, судорожно приглаживая волосы. Его тоже отчаянно колотило. От одного взгляда на него такого подгибались ноги. — Я просто хочу… ну, все же нормально, да? Ты на меня не злишься за утро? Футболка под ветровкой прилипла к спине. Чжань молча покачал головой, не сводя глаз с его раскрасневшихся щек. Цзянь переступил с ноги на ногу и сунул руки в карманы. Что-то звякнуло. Возможно, это был воздух — он так и звенел вокруг. И зазвенел еще сильнее, когда Цзянь подступил ближе, еще и еще. — Все нормально, да? — переспросил он опять, только уже шепотом. Соскользнул взглядом на губы, тут же добавил, не дожидаясь ответа: — Не жжется уже? Жжется, подумал Чжэнси, ты себе даже не представляешь, как сильно. И где. Попытался шарахнуться назад, когда Цзянь сделал еще один шаг вперед, вжался поясницей в гладкую керамику. Сказал хрипло: — Стой где стоишь. Не подходи ближе. — Почему? — спросил Цзянь снова шепотом. Облизал губы, не отрывая взгляда от рта Чжэнси. — Потому что я и так себя еле в руках держу, — выдавил Чжань, сжимая раковину, чтобы не вцепиться в него прямо сейчас. Цзянь наконец поднял глаза, нервно усмехнулся и сказал: — Так не держи. И шагнул ближе. И тут же отскочил назад на добрый метр, когда дверь в туалет открылась и на кафельный пол шагнул Хэ Тянь. Чжэнси тоже отскочил в сторону, одернул футболку под ветровкой, подумал с горячим стыдом: проходной двор, а не школа. Кто знал, что здесь во время уроков такое оживленное движение в коридорах и туалетах? Хэ Тянь обвел взглядом переминающегося с ноги на ногу Цзяня, одергивающего одежду Чжэнси, поднял брови и понятливо хмыкнул. Покачал головой. — Хотя бы в кабинке заперлись. — Иди куда шел, — огрызнулся Цзянь, нахохлившись, — не то… — Не то вас поймают и устроят вам такие проблемы, которые вы будете до окончания старшей школы расхлебывать, — спокойно ответил Хэ Тянь, переводя взгляд с одного лица на другое. Добавил: — Кстати, неизвестно, дадут ли вам вообще в эту старшую школу поступить, если вас застукает кто-то из учителей. — Не за чем застукивать, — ровно сказал Чжэнси. Постарался ровно. Получилось плохо. Цзянь кашлянул и опять переступил с ноги на ногу. Пригладил волосы. — Ну да. Конечно. Думаете, у вас на лицах не написано, что вам нужно уединиться, а, друзяшки? Чжань нахмурился. В голове что-то зудело, не давая покоя. Что-то еще, кроме стыда. Что-то важное. Взбудораженное перепадами эмоций тело звенело. — Да что ты пристал, — взвился Цзянь, — засунь себе свои грязные намеки в… Хэ Тянь спокойно выслушал все указания Цзяня насчет того, что ему следует сделать и куда пойти. И ничего не ответил. Не язвил, не подкалывал и не грозился растрепать об увиденном всей школе. Чжэнси уперся глазами в лицо Хэ Тяня так, будто видел его впервые. Самовлюбленный пижон, не так давно показательно вынюхивавший Цзяня, смотрел на них со снисходительным пониманием и легким весельем, но уж никак не с издевкой. И говорил, кажется, вполне серьезно, с полным знанием дела. От этого было странно и неловко, но почему-то уже не стыдно. Не так, как могло бы. — Скажи ему, Чжань Чжэнси! — Цзянь под боком старательно возмущался. Подскочил поближе, ткнулся плечом в плечо. Чжань дернулся всем телом. — Это школа, и мы ничего такого… Да его можно даже не пытаться обманывать, подумал Чжэнси, глядя, как Хэ Тянь легко усмехается. Что толку-то, когда тут и слепой бы все понял. И ведь он прав. Уединиться. Какое хорошее, полное обещаний слово. Сладкое. Как у Цзяня во рту. От этой мысли тело прошило жаром, и Чжэнси снова сухо сглотнул, едва не оцарапав себе горло. — Вот именно, — сказал Чжань уже спокойнее, — это школа. Здесь негде уединиться. Цзянь, бесконечно тараторящий рядом, резко замолчал и уставился на Чжэнси круглыми, как две монеты, глазами. — Так свалите из школы, — сказал Хэ Тянь так, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся. Стоял вот так перед ними двумя, будто не застукал их за секунду до катастрофы, а просто вошел в полный народу класс, и заявлял очень просто, что им лучше свалить из школы. Чтобы сделать то, что они собирались. — Куда? — спросил Чжань прямо, не увиливая. Бессмысленно потому что увиливать. — Вы что, на улице живете? — поинтересовался Хэ Тянь, подпирая плечом входную дверь. — К тому, у кого дома никого. Цзянь ошалело молчал, переводя взгляд с Хэ Тяня на Чжэнси. Чжэнси тщательно не смотрел в его сторону, чтобы держать голову холодной, насколько это было возможно. — Тебе нужно напоминать, что на воротах школы стоит охранник? — ровно глядя на Хэ Тяня, спросил Чжань. — О, — сказал Хэ Тянь легким голосом, — об этом можешь не беспокоиться. Тебе покажут, как пробраться мимо охранника. Длинный палец указал обличающим жестом на Цзяня. Ладно, подумал Чжэнси, об этом я расспрошу эту бестолочь подробнее. Но позже. — Допустим, — сказал Чжань как можно спокойнее, — мы свалим и прогуляем уроки. Но сумки и учителя?.. — Думаю, Малыш Мо согласится помочь мне с этим. Нам уже все равно нечего терять, — невпопад добавил Хэ Тянь, усмехнувшись сильнее. Чжань нахмурился и тут же решил: не мое дело. Потом. Все потом. Повернулся к Цзяню, стараясь не смотреть ему в глаза. Спросил, уткнувшись взглядом куда-то под кадык: — Мама дома? Цзянь молча покачал головой, таращась на Чжэнси. Глаза как блюдца. Сказал дрожащим голосом, косясь в сторону Хэ Тяня: — Вернется только часам к шести. Я на метро добираюсь за час, так что еще часа четыре точно… — Вас что, вообще всему учить нужно? — вклинился Хэ Тянь, глядя на них обоих разом. — Какое метро? Такси вызывайте. Быстрее, — с убедительностью добавил он, глядя, как Цзянь с надеждой смотрит на Чжаня. — Урок заканчивается. Сюда сейчас толпа людей завалится. И нас запалят все, кому не лень, додумал Чжэнси про себя. Опустил голову, посмотрел в пол. А потом еще будет физра. Всякие упражнения, тысяча касаний, белобрысые волосы все время рядом. И сотни глаз вокруг. Некоторые, конечно, и так уже видели, что случилось утром, и легко смогут сложить один плюс один, если мы оба исчезнем из школы после такого. Только если не исчезнем, в арифметике преуспеет еще большее число очевидцев. И ведь потом уроки закончатся. И у Цзяня дома будет мама, и у меня тоже дом полон народу будет. И когда еще мы сможем. И сможем ли. И о чем я вообще раздумываю, спросил у себя Чжэнси, когда Цзянь рядом точно так же трясется. Почему тогда так страшно? Потому что решать приходится мне. Будто только от меня одного все зависит. Пусть Цзянь решает, подумал Чжань. Сколько я должен отвечать за нас двоих. Может, он вообще не о том думает. Может, это я со своим безумием совсем ослеп и вижу только то, что хочу видеть. Пусть он тоже согласится, а то только таращится. Я ему столько про благоразумие затирал. Будет смешно, если он меня сейчас обломает. Чжань Чжэнси поднял голову, посмотрел наконец в светлые глаза. Спросил негромко, чувствуя, как внутри все замирает: ну что? Да? Цзянь смотрел в ответ, не мигая. Сказал с недоверием, прожигая лицо взглядом: Чжэнси, ты прикалываешься? Внутри что-то оборвалось, опалив одновременно страхом и радостью. Подумалось: ничего я не ослеп. Он тоже. Мы вместе, оба, как и всегда раньше. Даже сейчас. Даже в этом. — Вот только кому-то придется вернуться в класс за ключами, — снова встрял Хэ Тянь, и Чжэнси с неожиданным облегчением услышал в его голосе привычную издевку. — Не забудьте об этом в порыве страсти, дети мои. Будет обидно после всего этого оказаться под запертой дверью. Чжань закатил глаза, подумал: ч-черт, еще ключи. Идти в класс, забирать. Дожидаться перемены, чтобы снова уйти из кабинета. Терять время, терять возможности. И иметь шанс еще передумать. Быть благоразумным. Рядом звякнуло, и Цзянь с каким-то отчаянным весельем достал из кармана ключи. Или не быть. Не был я благоразумным, с острым смешком подумал Чжань, нечего и начинать. Прости, мам. — Ты зачем их в кармане таскаешь? — спросил Чжэнси, покачав головой. Ладони зудели от желания прижать его к себе. — Нервничал, — торопливо усмехнулся этот придурок. — Чтобы в руках было что вертеть. Оба замерли, уставившись друг на друга. Синхронно сглотнули. — Шевелитесь, — посоветовал Хэ Тянь, отлипая наконец от двери, — мне при такой концентрации сексуального напряжения неловко лезть к себе в штаны только затем, чтобы отлить. Или вам и дальше нужна будет моя помощь? Без наставника не разберетесь? Цзянь развернулся на пятках и уже открыл было рот, но Чжэнси схватил его за шиворот и быстро вытолкал за дверь. Вышел было и сам — и вдруг замер, вспомнив, с какими мыслями переступал этот порог. Обернулся, торопливо шагнул к Хэ Тяню, начал: — Змей… — Со Змеем я разберусь сам, — отрезал Хэ Тянь, холодно улыбаясь. — Не трать время. У вас его и так немного. Снова накатила неловкость. Чжань посмотрел на Хэ Тяня, помедлил всего секунду и кивнул. Сказал негромко: спасибо. Сумки там. — Я разберусь, — повторил Хэ Тянь и махнул рукой в сторону выхода. — Давай. Не хочу видеть, как с тебя прямо здесь одежду срывают. Я и сам этого видеть не хочу, подумал Чжэнси, догоняя крадущегося по коридору Цзяня. Посмотрел на вертящуюся по сторонам белобрысую голову, сухо сглотнул. Хотя кого я обманываю. Цзянь обернулся, сверкнул шальной улыбкой. Кого я обманываю.***
Ну и зачем, подумал Чжань, ерзая по заднему сиденью такси. Посмотрел в окно, не выдержал, скосил глаза вправо. Зачем мы вообще согласились на все это. Цзянь сидел рядом как на иголках, и на лице у него читалось то же смятение, которым был по самое горло полон сам Чжэнси. Теперь, когда до дома Цзяня осталось всего несколько кварталов, вся эта затея с побегом показалась глупой и стыдной. Подумалось: мы серьезно перемахнули через школьный забор с одними только ключами и телефонами по указанию Хэ Тяня? Чтобы что? В животе гулко ухнуло, и Чжань снова поерзал на сиденье. Тихо вздохнул. Стыд и неловкость, казалось, заполнили салон так плотно, что даже водитель в какой-то момент не выдержал и молча открыл окно, чтобы впустить внутрь немного воздуха и выпустить наружу эту вязкую тишину. Там, в туалете, все казалось простым и логичным даже под проницательным взглядом Хэ Тяня. А может, именно из-за этого взгляда и казалось. Но потом энтузиазм по крупице рассеивался — немного просыпалось в коридоре, пока они с Цзянем крались мимо кабинетов, в которых ученики прилежно сидели за партами, не расплескивая свои желания. В отличие от некоторых, подумал Чжань, поджав губы. Еще немного жара поутихло, пока они прятались между деревьями на территории школы и искали нужное место у забора. Коротнуло, когда Цзянь, взобравшийся на забор первым, протянул руку и крепко вцепился в запястье. Дыхание сбилось, и совсем не от подъема на высоту — но это быстро прошло за время, которое им пришлось ждать такси в двух кварталах от школьных ворот. И окончательно неловкостью придавило еще там, пока они оба мялись на расстоянии не меньше метра друг от друга, глядя в разные стороны. А в такси стало еще хуже. Чжань ждал с какой-то даже надеждой, что водитель поинтересуется, почему два школьника решили прогулять уроки. Чтобы им отказали в поездке и пришлось тащиться назад в класс. Или еще что-нибудь в этом роде. Только бы больше не оставаться наедине. Но водитель подъехал к нужному месту молча, коротко поздоровался и впустил их в салон с вежливым молчанием, которое продолжал хранить всю дорогу. Чжэнси то и дело бросал в зеркало заднего вида быстрые взгляды, пытаясь понять, заподозрили их в чем-то или нет. И только когда водитель, нахмурившись, стал ловить эти самые взгляды в зеркале, Чжань окончательно прилип к окну и замер. Что тут заподозривать, подумал он, два школьника просто едут по делам. Мало ли зачем. У них на лицах уж точно уже не было написано, что всего каких-то полчаса назад они топтались в сортире друг напротив друга с диким желанием броситься навстречу и… Да. И не быть благоразумными. В присутствии водителя вспоминать об этом не хотелось. Вообще не хотелось об этом вспоминать, особенно теперь, когда бурлящая в течение всего дня страсть наконец поугасла, уступив место смущению и странному чувству вины. Впрочем, долго предаваться им Чжэнси не удалось: такси подкатило к воротам жилого комплекса, и угроза остаться наедине превратилась во вполне реальную реальность, с которой непонятно что нужно было делать. Цзянь, хлопнувший дверцей машины, повернулся как-то вполоборота и, помявшись, сказал: пойдем, что ли. Два кретина, подумал Чжэнси, стоя на первом этаже в ожидании лифта. Пара кедов рядом неловко переминалась с носков на пятки. Мы два самых настоящих кретина. И поцелуй у нас первый случился дурацкий, и до поцелуя все тоже по-дурацки было, и чем я вообще думал, когда соглашался свалить из школы? Ясно, чем. Тем, что для раздумий никак не приспособлено. Что я за человек, подумал Чжань, шагая в тесную коробку лифта вслед за Цзянем. Сначала уговаривал его не торопиться, потом сам раз за разом нарушал свои же запреты, а теперь и вовсе согласился… уединиться. И уже через полчаса передумал. Что делать, говорить Цзяню, что ничего не выйдет? А что должно было выйти? Мы что, серьезно собирались… ну нет. Не собирались же?.. Чжань бросил один короткий взгляд в сторону Цзяня и замер. Белобрысая бестолочь вжималась ссутуленной спиной в угол лифта, опустив взгляд в пол, и только многолетний опыт разглядывания этого лица позволял Чжэнси понять, что брови под свесившимися волосами сошлись в мучительном противостоянии. Такое лицо у Цзяня было в те редкие моменты, когда ему было настолько плохо, что он даже не мог заставить себя улыбнуться. — Тупо, да? — с грустным смешком спросил Цзянь, будто почувствовав на себе взгляд Чжэнси. Слабо помахал рукой, указывая на себя и Чжаня. — Идиотский Хэ Тянь. Только все испортил. Да, подумал Чжэнси, идиотский Хэ Тянь. Сказал: — Ничего не тупо. Все нормально. Цзянь вскинул глаза, резанул проницательным взглядом. Усмехнулся с той же грустью, отвел глаза в сторону. — Да ладно тебе, Чжань Чжэнси. Ты жалеешь, что мы сбежали. Что поддался на мое желание. — Это вообще-то было мое собственное желание, — ответил Чжань. Подумал: где-то у нас это уже было. И что-то пока каждый раз с этим его желанием какая-то ерунда получается. — Вот именно что было, — криво усмехнулся Цзянь под звонкий сигнал разъезжающихся дверей. Протиснулся мимо Чжаня и шагнул в сторону своей квартиры — расстроенный, какой-то словно пристыженный и медленный. И это уже был совсем не тот человек, что вчера прислал фотку своего голого живота, а следом за ней это свое «Специально». Воспоминание о гладком животе, расчерченном мягкими тенями, плеснуло в лицо жаром, а вслед за этим — опять стыдом. Он думает, я его обманул, сказал себе Чжэнси с горечью. Шагнул вслед за Цзянем. Или что я пошутил над ним. Закусил щеку изнутри, глядя, как тонкая рука ковыряет ключом в замке. И все у нас по-дурацки. Не как у нормальных людей. Наверное, и правда нужно было брать с собой Хэ Тяня. А то без наставника как-то плохо выходит. Например, совершенно неясно, что же теперь все-таки делать в этой пустой квартире наедине. Чжэнси смотрел, как двигаются лопатки под школьной рубашкой — той самой — и зачем-то повторил про себя: в пустой квартире наедине. В пустой. В которой отдается эхом звон ключей, брошенных на высокую тумбу у входа. Здесь, наверное, любой громкий звук будет отдаваться эхом, подумал Чжэнси как-то заторможенно. Например, стоны. По спине прокатилась волна жара. Ни о чем не подозревающий Цзянь повернул голову в его сторону, но не стал смотреть в лицо, а сказал показательно беззаботным голосом: — Ладно, раз уж мы все-таки прогуляли эту дурацкую литературу, давай хотя бы поедим нормально. И можем посмотреть обзор на концовку Бладборна, если хочешь. Цзы еще не разнесла Германа или как там его? Ответить Чжань так и не успел: этот придурок поднял одну ногу, все так же глядя в сторону, и попытался уцепиться за шнурки школьных кедов, но промахнулся. Скрюченное тело качнуло в сторону, и Цзянь с размаху впечатался бедром в ту самую тумбу, на которую бросил ключи парой секунд раньше, а его белобрысая голова крепко приложилась к стене. Чжэнси бросился вперед, рефлекторно втянул воздух сквозь сжатые зубы одновременно с Цзянем. Схватился за эту бестолковую башку, растер макушку в том месте, где она соприкоснулась со стеной. Цзянь зажмурился, с натугой выдохнул, привалился к тумбе боком и сказал, не открывая глаз: блин, который раз уже. Надо эту дебильную тумбочку дальше отодвинуть. — Отодвинешь — будешь в следующие разы прямо на пол валиться, — сердито сказал Чжань, продолжая растирать ушибленное место, чтобы разогнать боль. Опустил вторую руку вниз, потер ему бедро в том месте, где оно гулко стукнулось о тумбу. Подумал: будет синяк. Синячище. Катастрофа, а не человек. Катастрофа тем временем медленно открыла слезящиеся глаза и уставилась прямо перед собой. Прямо в лицо Чжэнси. Светлые глаза моргнули раз, второй, сгоняя набежавшие слезы. Под этим взглядом Чжэнси вдруг некстати подумал: а я ведь его почти что лапаю. Движение руки на бедре замедлилось, и сердце почему-то вдруг подскочило к горлу. — Я чтобы больно не было, — неловко сказал Чжэнси, опуская взгляд на свою ладонь, лежащую на школьных штанах Цзяня. Вторая рука запуталась у него в волосах. Чжань подумал сначала убрать ее, но тут же решил: ни к чему дергать волосы на ушибленном месте. И убрал вместо этого руку с бедра. Цзянь, быстро поморгав, перехватил его руку за запястье и вернул назад. Прижал. Прошептал: — А сделай так еще. Еще болит. Рубашка на его груди вздымалась часто-часто. Чжэнси, завороженно глядя ему в глаза, снова провел ладонью по бедру. Медленно, легко, осторожно. Сглотнул, спросил, перепрыгивая взглядом из зрачка в зрачок: — Вот так? Так лучше? Цзянь закусил губу и медленно покивал. И с какой-то безнадежностью еле слышно потерся макушкой о вторую ладонь Чжэнси. Придурки мы, снова подумал Чжань, и все у нас по-дурацки. А и пусть. Кто бросился вперед первым, было неясно, да и неважно. Неважным стало вообще все, кроме Цзяня, его мягких волос у Чжэнси в кулаке, ощущения твердого бедра в другой ладони и жара сладкого рта. Обруч благоразумия, сковывающий потаенные и не очень желания до этой самой секунды, лопнул с оглушительным треском, и Чжэнси вдохнул полной грудью будоражащий запах свободы. Стыд, данные маме обещания не торопиться, все сомнения и страхи, все, что отделяло его от Цзяня, будто растворилось, стерлось движениями тонких и горячих губ. Чжань успел подумать, что у него должен болеть обожженный язык, а потом думать стало некогда. И нечем. Все внимание, чувства и желания сконцентрировались на этом придурке. Испуганном, горячем и сладком, на придурке, который то крепко зажмуривался, то распахивал свои ошалевшие глаза, который прижимался ближе всем телом, будто пытаясь впаяться собой в Чжэнси, пока Чжэнси не втиснул его в угол между тумбой и стеной так тесно, что стало нечем дышать. Который хватался руками то за плечи Чжаня, то за лицо, и отвечал на поцелуй так глубоко и жарко, что ноги стали трястись и подкашиваться. Вдыхать получалось только рывками, и пару раз они крепко приложились зубами друг о друга, но все это потеряло всякое значение, потому что в перерывах между жадными, влажными и какими-то даже отчаянными поцелуями Цзянь выдыхал так тонко и рвано, на грани стона, что Чжэнси хотелось дожать сильнее, сделать все ярче, чтобы снова наконец услышать, как этот придурок, тот самый, что сунул свое печенье в трусы в детском саду, только теперь уже совершенно выросший и дрожащий в его собственных руках, — как этот самый придурок стонет, запрокидывая голову, пока Чжань впивается ему в беззащитное горло голодным ртом. Он мой, пронеслось у Чжэнси в мутной, залитой тугим возбуждением голове. Он мой. Всегда был моим, а сейчас — совсем, окончательно, с этим своим запахом и вкусом, я теперь знаю его, этот вкус, и никогда, ни за что не забуду и не лишусь его. Он мой, и я могу делать с ним что захочу. Рука отцепилась от ушибленного бедра и жадно смяла что придется. Глаза зашарили по запрокинутому порозовевшему лицу, по выступающему, ходящему вверх и вниз кадыку, по яростно вздымающейся груди. Мой, подумал Чжань. Делаю, что хочу. Хочу, подумал Чжэнси, сильнее впечатывая дрожащего Цзяня в стену, хочу, не знаю чего, но хочу. Его, всего что можно, этих стонов и дрожи, этих бесстыжих поцелуев и сильной руки в волосах, и пусть он прижимается ко мне еще теснее, вот так… и пусть весь трясется, и запускает ладонь под мою одежду, и выдыхает приоткрытым ртом, как сейчас… Это Цзянь, и он мой, а я — его, и я не хочу быть чьим-то еще и никогда не отдам его никому другому. Рука скользнула дальше, и в ладонь как влитая легла напряженная ягодица. Внизу дернуло сладкой судорогой, и Чжань с рычанием подался навстречу собственной руке, а Цзянь наконец застонал во весь голос. Позвоночник будто скосили опасной бритвой, и Чжэнси, не примериваясь, повторил движение, вглядываясь в распахнутые глаза. Тело колотило, возбуждение мешалось со страхом, но Чжань все-таки просунул дрожащую руку сначала под знакомую рубашку, скользнув по самому низу живота, а потом под резинку школьных штанов. И дальше. Цзяня тряхнуло так, будто он схватился за электрический провод. Где-то рядом зажужжал вибрацией телефон, и Чжэнси не успел и не захотел понять, это Цзяня или его собственный, но это и было совсем неважным, потому что под рукой оказалось твердое и горячее, и от этого от затылка до пяток прокатилась волна нестерпимого жара. Все было так знакомо и незнакомо одновременно, и рука двигалась будто отдельно от всего тела, а тело увязло в обжигающих выдохах, как в сахарном сиропе. Чжань смотрел на распахнутые светлые глаза, на приоткрытый сладкий рот, ловил губами горячее дыхание, и где-то внутри вязкий жар туго затягивало в сжатую спираль. Цзянь стонал ему в рот, вцепившись одной рукой в бок, а второй то и дело пытаясь поймать угол тумбочки. Вибрация перебивалась шумными выдохами, и в ушах звенело, и знакомое напряжение уже начинало дрожать внизу живота, и нужно было еще совсем немного, еще чуть-чуть, всего пара движений и один глубокий поцелуй, но Цзянь вдруг замер, дернулся и вскрикнул, а потом оставил наконец в покое тумбочку и вцепился в Чжэнси и второй рукой, и в самую последнюю секунду перед тем, как вернуть назад уже ничего стало нельзя, выдохнул тряским голосом: — Чжэнси, я сейчас… я тебя… Чжэнси-и-и-и!... И никаких поцелуев не понадобилось: Чжань, прижавшись к твердому дрожащему бедру, почувствовал, как спираль надорвалась и лопнула, окатив тело судорогой удовольствия. Мир рассыпался на куски. В дрожащем калейдоскопе осколков уцелели только светлые распахнутые глаза, невидяще смотрящие куда-то в потолок над головой Чжэнси, и рваные звуки всхлипов. Вернуться в реальность оказалось почти непосильным трудом. Комната вращалась, удержаться на разом ослабевших ногах было неожиданно тяжело, а руки Цзяня соскользнули с боков медленно и осторожно. В уши, словно забитые толстым слоем ваты, стал пробиваться звук уже двойной вибрации. Чжэнси подумал с ленцой: нам конец. Наше отсутствие заметили учителя. Цзянь между стеной и Чжанем пошевелился, и Чжань тут же отодвинулся, сжал кулак и неловко достал его из штанов Цзяня. Посмотрел мельком на собственную ладонь, подумал: сахарный сироп. Сказка про дракона под этим ракурсом принимает совсем другой вид. Усмехнулся, поднял глаза. Цзянь недоверчиво усмехнулся ему в ответ. Зацелованные губы тронула такая счастливая улыбка, что Чжэнси не удержался и снова шагнул ближе, прижался к ним ртом, еще раз и еще. В собственных штанах начинало неприятно холодить, одежда прилипла к спине и в подмышках, и запах вокруг стоял резкий и терпкий, но Цзянь пах по-прежнему сладко. И на вкус тоже был сладким — настолько, что все могло бы свернуть на второй круг, если бы не настойчивая вибрация обоих сразу телефонов. — Блин, — сказал Цзянь, нехотя отрываясь от рта Чжэнси, — а ведь кто-то платит за это вот как за дополнительную стимуляцию. И кивнул на свой карман. — Вибрирует, как состав метро, — пожаловался он, поправляя на себе белье. — Хорошо, что нам такое не понадобится! Потому что то, что только что… Вот это вот, это было… Ай, ну ты понял! Тебе ведь, ну… так же, как мне было? Нормально? Хорошо? Светлые глаза напряженно уставились на него. Тонкие губы поджались, и все лицо Цзяня так быстро превратилось из счастливого в настороженное, что от этого вдруг резануло нежностью. Чжэнси молча закатил глаза. Не выдержал и снова усмехнулся. Сказал, потягиваясь расслабленным телом: а как ты думаешь, придурок? Цзянь тут же тоже расслабился и снова ослепительно улыбнулся. Добавил, смущенно глядя на ладонь Чжаня: тебе, наверное, нужно руки вымыть. Ну, одну так точно. — Да, — сказал Чжань, отступая на шаг назад, — и не только руки. — Помялся, поджал чувствительные губы, а потом все-таки выдавил: — Мне придется одолжить у тебя трусы. И штаны. И постирать испачканное. В таком виде мне домой идти нельзя. Цзянь заморгал, приоткрыл рот и бросил взгляд прямо туда, где по ощущениям Чжэнси медленно расползалось мокрое пятно. Чжэнси наставил на него палец чистой руки и сказал, перебивая восторженный вдох: — Ни слова. Просто молча дай мне переодеться и чистое полотенце. И я первый в душ. А потом поедим. Я вообще-то даже не позавтракал нормально из-за тебя. — Ты хочешь сказать!.. — Я ничего не хочу говорить, — выразительно ответил Чжань, согнувшись и пытаясь расшнуровать обувь одной рукой. Вторую завел за спину, погладил пальцами влажную ладонь. В животе слабо трепыхнулось. Чжэнси кивнул в сторону Цзяня и добавил с обреченным весельем: — Да ответь ты уже. Тебе уже раз десятый звонят. Нам, наверное, крышка. — Хэ Тянь обещал нас прикрыть, — беззаботно ответил Цзянь, все-таки извлекая из кармана жужжащий телефон. Приложил палец к губам, намекая Чжэнси молчать, и мазнул пальцем по зеленому кругляшку. — Ты не представляешь, что мы только что делали! И все у нас замечательно вышло и без твоих подсказок! Хотя, может, парочку советов я у тебя все-таки попрошу, но только если взамен… Чжань, оставивший в покое шнурки и шагнувший было вперед с четким намерением вмазать этой бестолочи (возможно, даже той самой рукой), остановился и замер, вглядываясь в разом вытянувшееся лицо. Дурным предчувствием окатило еще до того, как в кармане снова завибрировал собственный телефон. Но еще больше им затопило, когда в трубке раздался резкий голос борзого: — Слава яйцам. Я думал, вы там до смерти друг друга затрахали. Вызывай такси назад в школу. И лучше бы вам поторопиться. Ты в курсе, что твоего дружка обвиняют в нападении на девчонку? Чжэнси успел подумать: Змей. И кажется, стирка отменяется. И обед тоже. Успел подумать: я его вытащу. Не знаю, как, но вытащу. А потом прикончу Змея на том же месте, где найду. Чжэнси уставился в растерянное и испуганное лицо напротив и шагнул к нему ближе. Сказал хриплым голосом: давай в душ. Быстро. А я пока вызываю машину. И все будет хорошо. А потом все захлестнуло злостью, и больше в голове не осталось ни единой связной мысли.