Спите спокойно, хозяйка

Прохладная вода, омывающая десятки едва заживших шрамов на крепком теле, стала самым приятным событием для Эклиса за весь день, но, увы, на расслабление времени не было: пятнадцатью минутами ранее тренировку прервал внезапно заявившийся младший сводный брат его госпожи - Рейнольд Эккарт, который приказал Эклису немедля собираться, так как хозяйка отправляется в город, и именно он должен ее сопровождать, а значит ему следовало бы поторопиться. То, что пришел именно Рейнольд, сильно удивило юношу, хотя в глубине души он догадывался о причине: похоже, что тявкающий (старший) щенок Эккартов все же слетел с катушек из-за той ведьмы Ивонн и, видимо, совсем забросил свои обязанности. - Жалкий дурак. – Он хмыкнул своим мыслям, нехотя закрутил кран и вышел из душевой. Где-то внутри он даже злорадствовал: конечно, у него не получилось совсем оградиться от влияния Ивонн, но этот его провал неожиданно обернулся невероятным успехом, ведь Пенелопа наконец-то стала принадлежать ему, и от этой мысли его сердце непроизвольно забилось сильнее. Да. Сейчас надо торопиться. Она ждет его. Путь до ворот герцогства был недолгим, однако по мере приближения к ним лицо Эклиса постепенно приобретало все более хмурый вид. Сперва он увидел горничную, летящую к карете со стоявшим подле нее молодым господином, а затем - как тот рванул в сторону поместья, пока горничная, до смерти напуганная, судя по ее лицу, беззвучно плакала. - Эмили! - Эклис! – Девушка обернулась на зов и немедля рванулась к уже бежавшему эскорту госпожи. – Эклис! – Повторила она, отчаянно вцепившись в воротник его плаща. – Госпожа! Она в опасности! – Сердце мужчины тотчас камнем упало куда-то вниз. Отставить панику - Что случилось? - Господин Деррик вел себя странно! Он схватил ее, и… Дальше Эклис уже не слушал. Деликатно отцепив от себя служанку, он ринулся вслед за Рейнольдом к поместью. - Комната! Он потащил госпожу к ее комнате! – Прокричала Эмили вдогонку удаляющейся фигуре, и та немного изменила направление, двинувшись по аккуратно выстриженным газонам в сторону стены с каскадом витиеватых окон, выходящих из жилых комнат. Он пришел первым. Стекло, разлетевшееся на тысячи мелких осколков, нисколько не отвлекло обезумевшего Деррика, с предвкушением расположившегося у ног его женщины для предстоящего соития: он жутко хихикал и что-то шептал про исключительность Пенелопы, с предвкушением поглаживая головкой члена такой манящий, но чужой для этого ублюдка, бутон госпожи. Невыносимо. Как же страшно и больно видеть этот кошмар наяву: заплаканное и застывшее в ужасе лицо его женщины, тело его хозяйки., подрагивающее в безмолвных рыданиях, россыпь синяков и укусов на молочной коже его принцессы, невидящие и мертвые глаза его Пенелопы, которые хоть и были направлены на замершего у окна Эклиса, но не видели его, просто потому что уже потеряли всякую надежду увидеть. Тело двинулось само. Отточенные с раннего детства навыки бесшумного боя в комплексе с врожденной аурой сработали мгновенно, на долю секунды он остановил время, и с нескрываемым, почти кровожадным наслаждением одним молниеносным движением руки Эклис перерезал глотку герцогскому щенку, предотвратив вторжение в свою женщину.

***

По извилистой лесной дороге, размытой непрекращающимся в течение нескольких часов ливнем, ехал верхом одинокий путник, сжимая в своих объятиях ценнейшую из возможных для него во всем в мире ношу: девушка, потерявшая сознание, так и не пришла в себя за четыре долгих часа пути. После того, как на глазах убили ее брата, Пенелопа лишилась чувств прямо на месте, а ее спаситель, воспользовавшись врожденным навыком замедления времени, укутал ее в свой плащ и сбежал с ней на руках тем же способом, что и пришел – через окно. По пути к конюшням убийце, не жалея сил, пришлось применять ауру еще шесть раз, дабы проникнуть в рыцарские казармы и захватить все необходимое: еще один плащ, медикаменты и оставшиеся деньги. Но самое важное - при помощи своей магии он смог избежать погони и лишних вопросов: все-таки вряд ли бывший раб с бессознательной хозяйкой на руках и в дорожной одежде мог просто так прогуливаться по территории герцогства. Переутомление давало о себе знать, и Эклис держался в сознании из последних сил. - Еще немного. Терпи. Уже виднеются очертания города. – Чувствуя, как его веки уже перестают поддаваться контролю, а тело начинает предательски неметь, Эклис потянулся ко внутреннему карману плаща, вытащил небольшой кинжал и, используя последние крупицы энергии, всадил острое лезвие в бедро собственной левой ноги. Сон отступил, и на замену ему пришла пронзающая боль. Он даже негромко вскрикнул, но лишь прижал безвольно лежащее на его груди тело к себе плотнее. Быть может, затея, пришедшая в голову принцу, и была не самой лучшей, но это все же позвонило ему не лишиться чувств в пути и, тем самым, не обречь уже и так тяжело дышавшую девушку, как минимум, на воспаление легких, а, может быть, даже и на смерть. На окраине густонаселенного поселения стоял охотничий дом. Совсем новый, он только неделю назад нашел своего владельца – один миллион герцогских золотых, предусмотрительно захваченный перед отбытием, отлично пригодился. Сразу после их побега Эклис принялся старательно искать место подальше от герцогства, куда он мог бы привозить Пенелопу для совместного времяпрепровождения. Очень вовремя, надо сказать. Кровь из раны уже не хлестала, еще на въезде в жилой район мужчина успел ее остановить, перевязав лоскутами одежды. Стараясь не опираться на раненую ногу, он слез с лошади, отвел ее под навес, привязал, после чего нежно стянул с седла все еще бесчувственную девушку и перенес ее в дом, где немедленно разжег камин и принялся готовить воду для купания продрогшей от холода Пенелопы: он просто обязан отмыть ее от крови и отогреть. Лежащая неподалеку девушка скорее походила на труп, чем на госпожу, которую он помнил, лишь медленное размеренное дыхание выдавало в ней еще не до конца угасший огонь. Эклис, действуя аккуратно, стараясь не злиться на каждое увечье на ее теле, снял с девушки плащ и, бережно подняв на руки, опустил в деревянную бочку с подогретой водой. Он омывал ее тело деликатно, слово фарфоровую куклу, полностью игнорируя возвращающуюся усталость. В момент, когда его взгляд задержался на окровавленной губе, он стиснул зубы, сдерживая рык, чтобы не разбудить и не напугать ее. Безмолвная ярость все еще пылала внутри него, он вспомнил все причины, по которым ненавидел этих чертовых аристократов из Инка. Дельман называли варварами, но такие ли они на самом деле варвары, если смогли найти общий язык с монстрами и подчинить их? Можно ли считать варварством умение приспособиться к любой ситуации? Истина же не соответствовала слухам: жители его королевства были дружны между собой и преданы своим близким. Даже если этот брат не был ей родным, страшно было представить какую травму Пенелопе нанесло подобное предательство. Эклис до боли в висках сжал челюсть, проводя пальцами по следу зубов, оставленному на бледной коже такого хрупкого тела. Ей наверняка было больно, и уж, без сомнения, чертовски страшно. И она, скорее всего, его звала. А он не слышал. - Прости меня… - еле слышно шепнул он, отчаянно стараясь не дрожать. - Прости. – Он обнял находящуюся в теплой воде девушку и уткнулся лицом в ее мягкие волосы. – Пожалуйста, прости… - он шептал извинения, словно мантру, вбирая в себя исходящее от нее тепло, будто это было последним, что его принцесса могла бы ему дать. Он боялся. Боялся быть отвергнутым своей госпожой за убийство члена ее семьи, или что она возненавидит его за опоздание, или еще бог знает чего, но как бы он ни старался пересилить себя, липкий страх противно разливался по его телу, бросая с головой в пучину отчаяния. - Нет… - Глаза, полные ужаса, широко раскрылись. – Нет… - Он стянул с себя одежду и погрузился в воду к объекту своей безумной любви. – Я не отдам тебя… - Бессознательная или нет – ему было наплевать, Пенелопа есть Пенелопа. Он всегда будет любить ее, живую или мертвую, бодрствующую или спящую, навсегда останется предан, как пес. Если она отвергнет его, он приползет опять, если откажется от него - будет жить идеей снова заслужить ее благосклонность, а если не позволит касаться себя - сделает это насильно. - Насильно?... - Ты же моя, да? – Всматриваясь в расслабленное женское лицо безумным взглядом, прошептал он, после чего прильнул к ее лицу губами. – Моя, ты же так сказала! – Он добрался до ее губ своими и принялся мять их, стараясь не сорваться. – Ответь мне, Пенелопа. – Сталкиваясь с оставленными ранее другим мужчиной засосами и укусами, он принялся садистски преобразовывать кровоподтеки в еще более зверские и насыщенные. Никто не может оставлять на ней подобного, только он один! Он мял ее кожу губами, кусал и зализывал, будто хотел насытиться ею, поглотить ее всю. Он понимал того ублюдка, ведь невозможно не желать ее! Ее вкус, ее восхитительный запах дурманили, провоцировали на грех, сводили с ума. Она была настолько величественной и притягательной, что даже странно, как он смог стать первым мужчиной в ее жизни. Во время очередного укуса, девушка болезненно простонала, вызвав очередную волну страха у озверевшего мужчины. Он не смотрел ей в глаза, продолжая свирепо мять руками ее грудь и напористо целовать молочную кожу, не жалея сил на очередной кроваво-красный засос. Чего он хотел добиться этим – Эклис и сам не знал. Но он хотел оставить след… хоть какой-то, до того, как его выбросят на улицу, как ненужную и бесполезную псину. - Нет, не просыпайся! Останься такой еще! Останься моей еще немного! - Где я… - Прошептала очнувшаяся девушка, но вместо ответа получила руку, накрывшую и плотно зажавшую ее рот и укус кожи в районе ложбинки, отчего еще вяло соображающая леди замычала и попыталась дернуться. Ее взгляд опустился на вытворявшего с ней подобное и ей начало казаться, что происходящее сейчас – это тоже страшный сон. Рука мужчины скользнула под воду и проникла в девушку также внезапно, как и язык в ее рот. Она была ошарашена насколько, что не успевала следить за событиями: вот он жестко, почти больно тянет ее язык, словно дикий зверь прокусывает ее истерзанные губы, вот он неистово двигает в ней уже двумя пальцами, а сейчас, абсолютно никак не подготавливая, всаживает свой набухший член до самого основания. Она кричит ему в губы, которые никак не желают ее отпускать, каждый толчок дается ей тяжело, тело вздрагивает от каждого его движения. Он не просто заполняет, а разрывает ее изнутри, а она плачет и зажмуривает слезящиеся глаза, но отвечает на поцелуй… отвечает. Он мнет ее кожу, словно глину, будто специально оставляет на ее теле побольше следов, отметин того, что он тоже был частью ее жизни. Эклис целует ее жадно, вгрызаясь зубами в кожу нежной шеи, не прекращая мощных рывков, каждый сильнее предыдущего: словно вот этот, именно этот может стать последним и он больше никогда не почувствует это приятное тепло и влагу внутри нее. Она совершенно не сопротивляется, когда он с рыком выходит из нее, разворачивает как тряпичную куклу и входит снова, прижав к бортику самодельной ванны лицом, когда ставит на четвереньки. Она вскрикивает уже в голос, ощущая глубокие и размашистые толчки, боль от каждого отдается в ее ушах, нутро словно горит в необузданном пожаре. Кажется, что он рвет ее на части, когда впивается ногтями в оба полушария аппетитной попки, но она поддается. Поддается, подставляя ее навстречу остервенелым движениям, прогибаясь все сильнее, чем вызывает сладкий стон у мужчины, который блаженствует от открывающегося вида сзади. Он кайфует, упивается ею, испытывает настоящую эйфорию от такого грязного и похотливого сна, где она, такая беззащитная стонет под ним, но поддается, кричит, но все равно позволяет ему любую грубость, любую прихоть, любую наглость. Он может коснуться ее, где хочет, целовать любое место, она простит ему укусы, не будет злиться на сжатую в ладони грудь, на следы от его ногтей на ягодицах, она полностью принадлежит ему! Он поднимает Пенелопу со дня бочки, придерживая руками ее грудь и зажимает вертикально между стенкой и собой, вгрызаясь в сладкое плечо зубами, продолжая яростно двигаться внутри, а она откидывает голову на его плечо, подставляя для поцелуев шею. Он пользуется этим, впиваясь губами в манящую кожу и дуреет, чувствуя, как внутри стало скользко, наслаждается ласкающим слух божественным хлюпаньем, ведь это может значить только одно: ей нравится. Она тоже этого хочет. А она поддается. И не сопротивляется, извиваясь и непроизвольно подстраиваясь под каждой толчок, ведь… ведь это Эклис. Он хочет ее, ему это нужно. Причина не важна. Если ему сейчас хорошо, она может это потерпеть. Тем более уже не так уж невыносимо. Это терпимо. Это никак. Это... интересно. Это… приятно? Девушка не понимает, когда эти жесткие толчки в расплескивающейся воде, когда грубые руки, прижимающие ее вплотную к мужскому телу, стали такими ласковыми. Когда его движения перестали казаться такими грубыми? Когда он… - Ах!... – Когда ее болезненный крик сменился сладкими стонами? Она ощутила приятное давление ловких мужских пальцев между ногами: он игрался с ее клитором умело, зная с какой силой надавить, когда убрать, когда провести подушечками вокруг него и когда приложить всю ладонь на промежности, когда пригладить. - Эклис… - Ее голос прозвучал так сладко, так мучительно приятно, когда она, повернув голову, показала свое прекрасное личико и затуманенный взгляд. Он потянулся и, придержав ладонью ее лицо в том же повернутом положении, словил манящие малиновые губы в очередном поцелуе, не сбавляя темпа в толчках и ласках пальцами. Приятная волна пронеслась вдоль живота принцессы, и она ухватилась за это чувство, мысленно умоляя мужчину не прекращать ничего из того, что он сейчас делал. Он заметил ее напористую жадность в поцелуе и, сложив дважды два, надавил ладонью сильнее, сжав маленькую горошинку между пальцами. Одобрительный стон и отцепившаяся от его губ девушка, которая сразу схватилась руками за бортик ванной, дали понять, что партнершу поняли правильно. Голос принцессы стал тоньше и слаще, и словно музыка раздавался при каждом толчке, когда ее бедра принялись двигаться навстречу движениям мужчины. Она забылась и растворилась в этих ощущениях. Есть его рука, ласкающая ее лоно, и член, беспрепятственно скользящий внутри нее. Она потерялась в пространстве, когда ощутила нарастающее, щекочущее низ живота чувство, которое ей удалось, наконец, догнать и закричала громче, умоляя о продолжении. Она просила, нет, молила двигаться быстрее, хотя сама же и мешала мужчине, насаживаясь на него в каком-то своем темпе. Ее голос надорвался, когда тело содрогнулось в долгожданном спазме удовольствия: она оцепенела, замерла в экстазе, наслаждаясь последними, самыми яркими толчками внутри нее. Эклис внезапно схватил ее за руки, потянув девушку на себя и, совершив еще несколько жестких рывков, излился в нее, прижав возлюбленную к себе и уткнувшись лицом ей в плечо. Приятная дрожь в теле не унималась, он тяжело дышал, придерживая девушку на весу, но в какой-то момент из-за головокружения начал терять равновесие вместе с ней. Мгновенно среагировав, мужчина схватился за бортик ванной, второй рукой придержав принцессу и попытался прийти в себя - голова нещадно кружилась, он мог отключиться в любой момент. Пенелопа вдруг вскрикнула глядя на мутную от крови воду и оглянулась: порез на бедре мужчины, наспех перемотанный какой-то тряпкой, похоже открылся и по ноге не прекращаясь стекала кровь. - Эклис, ты же ранен! - Запаниковала она, вскакивая из уже остывшей воды и озираясь по сторонам в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы помочь. Не найдя ничего полезного, она забросила руку Эклиса себе на плечо и потащила от ванны к кровати. - У входа. Черная сумка. - Слабо прошептал он, борясь с так некстати нахлынувшей слабостью. - Нет, только не сейчас... нам надо поговорить... Леди вскочила, бросилась к сумке, а когда вернулась обратно, мужчина был уже без сознания. - Эклис!