Страницы ненаписанных историй

Струны лиры больше не саднят пальцы. Те привыкли, научились играть так легко, непринуждённо. Не задумываясь рождать мелодию, напевать тихо, отдавая переливы голоса ветрам, позволяя тем унести, растворить в себе строчки, которые, быть может, однажды услышит случайный путешественник. Запишет в блокнот, путевые заметки, а после прочтёт их в одной из таверн, уверяя всех, что слышал их в тёплых порывах воздуха. Венти никогда не споёт эту песню людям. Она будет отдана ветрам, которые заберут его секрет с собой, пряча их ото всех, унося в море. Он будет петь о янтарных глазах, взгляд которых может умертвить даже самих богов. И воскресить одного-единственного, который никогда не посмеет посмотреть в ответ открыто. Венти будет петь о жизни и смерти, о силе и слабости. О несовместимом, в надежде, что однажды долг и свободу тоже можно будет совместить не только в строчках ветряной баллады. Он чувствует себя слабее, ниже рангом, но ближе к людям. В нём от великих божеств лишь сила, которая позволит защитить то, что дорого. Но он никогда не посмеет использовать её против. Это делает его собой. Венти с улыбкой вновь начнёт петь только одному ему слышимое, не замечая, что ветер не всегда слушался его как надо. Моракс слышал. Ветра несли ему обрывки, которые завораживали, заставляли немного отвлечься, прислушаться. И восхититься. Чжун Ли был другим. Он мог связать, обязать, буквально запереть, но не мог дать свободу. Не мог сложить балладу о том, что внутри, но строго под контролем. Мог даровать словам силу, но не мог подарить легкость. И это восхищало его в божестве, что могло отдать ветру свои чувства, не стыдясь ничего. Венти ощущал, как внутри всё сжималось от обращённого к нему взгляда. Он старался беззаботно смеяться, улыбаться так ярко, без лжи, без забот. Но чувствовал, насколько тяжело было обращенное на него внимание, которое будто ломало ему крылья. Тех же давно в его оболочке нет, но спину пронзало фантомной болью. Моракс же ловил этот взгляд украдкой. Читал то, что заставляло его и самого потеряться в ощущениях, но при этом прекрасно считывая настолько знакомое ему за тысячу лет. Страх. И восхищение. Венти боялся его. Гео архонт лишал свободы даже так. — Почему я вижу страх в твоём взгляде? — спросил Моракс, когда бард беззаботно улыбнулся ему в приветствие. Барбатос знал, что это очевидно, не понимал, к чему этот вопрос. Но он был задан, а гео архонт ждал ответ. — Трепещу пред твоей мощью, — ответил Венти, но настолько легко, будто он не вытащил это признание из себя тисками. — Ведь что может обычный бард перед великим Рекс Ляписом?.. Чжун Ли не слышал издёвки. Он чувствовал, что Барбатос не лукавит, не пытается задеть. Искренность в его словах была нежным теплом в приносимых в Ли Юэ ветрах. — Сила твоего слова сильнее контрактов, Барбатос, — ответил Моракс, а собеседник чуть ссутулился, будто эти слова ударили его. — И разве мощь твоих ветров слабее? Разве то, что несут они, не ценнее? Венти хотелось смеяться. Впервые с неким облегчением. Ведь собеседник говорит это так легко, будто не было всех тех тысячелетий, не было войн и сражений, в которых гибли люди, боги. Как будто ветер действительно что-то значил. — Люди любят прохладу, что несет тебе ветер. Любят ощущение свободы, легкости, — Барбатос вновь провёл пальцами по натянутым струнам, рождая мелодию. — Но любят ли они сам ветер?.. Моракс не мог говорить о людях. Не мог сказать, действительно ли они ценили ветра именно за это. Но он мог говорить за себя. — Ветер люблю я, — ответил Чжун Ли. И эти слова впервые несли в себе свободу, а не долг.