Между тремя мирами

Джисон морщится от яркого света, бьющего в глаза, и переворачивается на другой бок. Правда уснуть уже не получается. Он вновь клянет тот момент, когда решил, что ставить кровать напротив окна — хорошая идея, тонкие занавески совсем не спасают от солнечного света. Хан поднимается на кровати и зевает, мысленно решая передвинуть наконец спальное место к другой стене. Хоть и понимает, что думает об этом уже в сотый раз, но так и ничего не сделает. Дома непривычно тихо. На секунду эта тишина пугает, пока Джисон не вспоминает какой сегодня день. Ну, конечно. Вся его семья еще несколько часов назад ушла в церковь. Он выглядывает в окно, которое выходит прямиком на улицу, и хмыкает. Там тоже пустота. Нет привычного гула и смеха резвящихся детей. Словно все вымерли. Но нет, все они на молитвенном служении. Их общество было религиозным. Джисон бы сказал, что оно слишком религиозное. Вера в целый пантеон богов, множество храмов и небольших церквушек по всему небольшому городу, религиозные праздники — полный набор. И каким-то образом, несмотря на все влияние окружения, Джисон в богов не верил. Не сложилось. Даже лучшему другу, Феликсу, переубедить его не удалось. Сам же Феликс еще в младенчестве со своей семьей переехал в их город откуда-то издалека. От того и имя имел немного не местное. И Джисона на самом деле сильно удивлял тот факт, что и Феликс, и его семья исправно посещают храмы. Ладно Ликс, он вырос в этом окружении, но для его родителей эта религия изначально чуждая. Хан не понимает, как можно так просто сменить одну веру на другую. Он честно пытался верить. Пытался ходить в храм, молиться, как и все, особенно в детские годы. Но не складывалось. Молитвы оставались без ответа. В те времена ему периодически казалось, что боги действительно есть, и все молитвы они слышат, только исполняют их наоборот. Ты просишь выздоровления для близкого человека, а они убивают его. Просишь урожайного года, а они насылают засуху. Наверное тогда он для себя решил, что лучше он будет считать, что богов не существует. О, сколько всего он стал слышать в свой адрес, когда отказался от посещения храма. И проклятия, и призывы к покаянию, и обещания вечных мук после смерти. Конечно, он был такой не один. Но многие люди просто умалчивали об этом, продолжая ходить в храмы, чтобы быть как все. И историю другого такого парня, что в богов открыто не верил, он хорошо знал, слишком часто ее рассказывали. Как бы в наставление, намекая, что с ним будет, если Хан не изменит взгляды, каждый стремился упомянуть о парне по имени Минхо, что умер еще до рождения Джисона, больше двадцати лет назад. Все считали, что боги наказали его за неверие, оборвав жизнь в самом рассвете. Джисон на это лишь плечами пожимал и указывал, что от болезней и иных причин и верующие люди умирают. Вся его семья пыталась вернуть его на «путь истинный», но в какой-то момент и они сдались. Даже перестали будить его по утрам, чтобы в очередной раз предложить сходить на молитву. День закручивается привычной рутиной. Умывание, завтрак. Вскоре домой возвращается семья. Они рассказывают про прошедшую службу в храме и спрашивают, собирается ли Джисон вечером посетить праздник. Его утвердительный ответ их сильно удивляет. Все же это ежегодное торжество, посвященное богам. На это Джисон лишь пожимает плечами и объясняет, что обещал Феликсу сходить с ним на мероприятие. Мать смотрит на него долго и пронзительно, после чего просит заглянуть в таверну, что служила еще и местным почтовым отделением, и передать письмо хозяину. Джисон молча соглашается и возвращается в свою комнату. До встречи с Феликсом еще несколько часов. Но сидеть без дела это время никто ему не дает. Поняв, что сын уходить пока не собирается, мать нагружает Хана домашними делами. За работой во дворе время проходит стремительно. Джисон насвистывает известную только ему мелодию, когда подходит Феликс. Ли подкрадывается со спины, пугая Хана до полусмерти.  — Феликс! — восклицает Джисон, обернувшись. — Грешновато так друзей пугать! А если бы я умер?  — Не драматизируй, тебе ли о грехах говорить, — отмахивается Феликс. — Ты забыл о наших планах? — тут же перескакивает на другую тему он.  — Что? Нет конечно! Просто заработался… Сейчас я быстро соберусь и пойдем! — кидает он и забегает в дом, оставляя друга ждать на улице. Феликс со своего места видит, как Джисон носится по комнате на втором этаже, и посмеивается. Хан выбегает спустя минут пять, крича что-то напоследок матери. В руках у него конверт из желтоватой бумаги. — Надо заглянуть в таверну, передать, — сообщает Джисон, указывая на письмо и убирая его в сумку, перекинутую через плечо.  — Пошли уже, — нетерпеливо произносит Феликс и тянет Джисона за руку. Путь до главной площади города, где должно проходить празднование, не самый близкий. Но дорога не казалась ощутимо долгой, наполненная непринужденной беседой. Феликс, переполненный предвкушением, шел вприпрыжку, постоянно немного опережая Джисона и останавливаясь посреди дороги, чтобы друг мог его нагнать. Хан старательно делал вид, что не слышит перешептываний за своей спиной. Все же город не такой большой, почти все друг друга знают, а следовательно знают и про него. И местным странно видеть столь неверующего человека, идущего на праздник богов.  — Все же странный ты, Джисон, — начинает Феликс, чуть склонив голову на бок. Видимо и он услышал перешептывания. — Почему согласился пойти со мной?  — Потому что ты мой друг? — неуверенно отвечает Хан. Вопрос кажется ему по меньшей мере глупым. — И я может тоже хочу повеселиться, я не считаю, что я не имею на это права, если пропустил утреннюю молитву.  — Да, но… Просто для всех это праздник почтения к богам, это наша благодарность им за урожайный год, а для тебя, получается, просто повод повеселиться?  — Получается так, — пожимает плечами Джисон. — Я тоже могу сказать, что ты странный. Ты родился не здесь, но почему-то веришь в местных богов. Почему не в тех, что на твоей родине? И к тому же, там верят в других богов, так кто прав, а кто поклоняется самозванцам?  — Ну… Я… — начинает Феликс. Хан видит по тому, как начинают бегать глаза Ли, как он заламывает пальцы, что ему нечего ответить на это.  — Ладно, неважно, — вздыхает Джисон. — Давай не будем портить себе настроение этими разговорами, мы почти пришли.  — И точно. — Феликс поднимает голову и смотрит вперед. Уже видна ярмарка и слышны музыка и людской смех. — Побежали! — Ли срывается вперед.  — Но нам сначала надо… — возражает Хан, но Феликс его перебивает:  — Потом, успеем еще! Джисон призадумывается. Времени еще достаточно, так что он соглашается с Ли, решив оставить передачу письма до вечера. Он бежит вслед за Феликсом, весело смеясь. Праздничное веселье утягивает с головой. Следующие часы они тратят на обход площади, останавливаясь почти у каждой палатки торговцев, что привезли на ярмарку различные диковинности из-за границы. К вечеру, когда солнце начало скатываться за горизонт, Джисон вспомнил о поручении матери. Феликс, весь увешанный различными бусами, купленными на ярмарке, соглашается, что пора бы выполнить дело, и направляется к выходу с площади. До таверны они добираются без приключений, все же находится она не так далеко. Джисон толкает массивную деревянную дверь и первым проходит внутрь. В помещении царит полумрак, в воздухе витает запах еды и хмеля. Атмосфера была бы приятной, если бы не раздающиеся с разных сторон голоса и пьяный смех. Все же каждый выбрал свой способ празднования. Джисон проходит вперед к стойке, за которой должен быть хозяин таверны. Феликс идет следом, жмется к нему ближе, боязливо оглядывая посетителей. В атмосфере этого заведения Ли кажется еще более маленьким и хрупким, чем есть на самом деле. Но за стойкой хозяин не обнаруживается, остается только ждать. Хан устраивается на ближайшем стуле и осматривается, Феликс садится по левую руку от него. Все остальные места, кроме еще одного, свободны. По правую сторону, через два места, сидит мужчина, облаченный в черные одежды. По фасону, сильно отличающемуся как и от одежды знатных людей, так и от их с Феликсом, Хан может сказать, что он не местный. Мужчина допивает напиток из стакана, Джисон готов спорить, что это что-то крепко-алкогольное, и хриплым голосом зовет хозяина, чтобы тот налил еще. Под ухом фыркает осмелевший Феликс.  — Боги явно такое поведение не поощряют, — негромко произносит он, осуждающе. Джисон уверен, что в шуме таверны голос Феликса был слышен только ему. Но мужчина оборачивается в их сторону и хмуро смотрит на Ли. Феликс ойкает и прячется за спину Хана. К счастью, мужчина ничего не говорит, только хмыкает и возвращается к своему стакану, уже наполненному. Хозяин таверны подходит к ним. Джисон тянется к сумке и вынимает оттуда конверт, быстро передавая его. Мужчина смотрит на написанное на самом конверте и молча убирает его к стопке таких же, что стоит чуть поодаль.  — Можем быть свободны, — обращается он к Феликсу.  — Пойдем скорее, — торопит Ли. Он все еще чувствует на себе взгляд того мужчины, хоть он давно уже отвернулся. Темные глаза смотрели, кажется, в душу. Джисон встает со стула и идет к выходу, Феликс оборачивается в последний раз, к своему ужасу, вновь встречаясь глазами с незнакомцем. По спине проносится холодок. — Быстрей-быстрей, — подталкивает он Хана.  — Иду я, иду, — шипит Джисон, чуть не запинаясь о собственную ногу. Феликс облегченно выдыхает, стоит двери за ними закрыться. На улице стало прохладней, ветерок проходится по оголенным участкам и ерошит волосы, солнце совсем скрылось за горизонтом. Опустившуюся на город тьму разбавляют висящие на домах праздничные фонари. Ли предлагает снова пройтись по ярмарке, после чего разойтись. Джисон соглашается. Людей на улице еще много. На подходе к площади раздается крик. Слышится ржание лошадей. Хан оборачивается. Феликс следует его примеру. На огромной скорости к ним приближается повозка, запряженная минимум четырьмя вороными конями. Четырьмя неуправляемыми конями. Кучера, который остановил бы их ход, нет. Люди перед ними спешно расступаются. Притягивают к себе детей и жмутся к стенам домов, чтобы эта неуправляемая процессия пронеслась мимо и не задела их. Джисон понимает, что происходит, слишком поздно. Он в панике застывает, теряя драгоценные секунды. Когда сознание проясняется, Хан понимает, что убежать он уже не успеет. Он пытается оттолкнуть с дороги Феликса и не может сказать точно, получилось ли спасти друга. Кони оказываются слишком близко, сшибая человеческое тело, как незначительное препятствие. В момент боль пронизывает все тело. Слышится хруст костей, сдавленный крик двух голосов, слившихся в один, обрывающийся слишком резко, разносится по улице. Повозка удаляется. Люди собираются вокруг тел, лежащих на земле поломанными куклами. В суматохе кто-то пытается позвать врача, проверить пульс, слышны крики женщин и плач детей.  — Такие молодые, — горестно вздыхает кто-то, понимая, что ни один из юношей уже не поднимется.  — Трагедия для семьи.  — Говорили ему, боги накажут, — шепчет какая-то бабка, постукивая тростью. — Наказали. Всех их одна судьба ждет. Еще и невинную душу с собой захватил.  — Такого хорошего мальчика с собой забрал, — вторит ей женский голос. — Но о нем там позаботятся. Голоса стихают не скоро. Пропитанные не только сожалением и сочувствием, но желчью ненависти к одному из погибших. Их семьям еще не успели сообщить о трагедии.