Coffee & Lies

             — Имя.              — Грэг.              Правда.              — Имя.              — Кристина.              Правда.              — Имя.              — Кэрол.              Еще одна правда. Вероятно, для лжецов было еще слишком рано.              — Имя.              — Гарри.              Правда. Воскресенье было самым ленивым днем недели, когда дело доходило до утра, — большинство студентов любили время от времени поспать больше трех часов.              — Имя.              — Все еще Мэтт, — сказал Мэтт. — Кстати, ты видел сегодня Нила?              Возможно, для лжецов было еще слишком рано, но, очевидно, для идиотов не было. Семь часов и восемь минут утра, едва начались часы работы, и Мэтт Бойд спрашивал, не видел ли он Нила.              — Нет, — сказал ему Эндрю. Было не так уж и сложно предположить, что Нил мог прийти ранним утром, но он не собирался думать об этом. Уильям уже был в прошлом.              — О, хорошо. Его не было в нашей комнате, когда я проснулся, поэтому я подумал, что спрошу, — сказал Мэтт. — Может быть, он на пробежке.              Он сказал это не слишком убедительно. Эндрю сделал его заказ и постарался не вдаваться в подробности. «Постарался» было ключевым словом — забавно было думать, что все должно было вот так закончиться.              Он не думал об этом.              — Имя.              — Ной.              Правда. Но он видел его издалека, неизбежный конец. Натаниэль был последней частью загадки, единственной, которую он еще не разгадал. И после встречи с этим человеком, завязав последние ниточки в красивый бантик, тайна будет разгадана, его любопытство удовлетворено.              И Нил уйдет.              — Имя.              — Тим.              Еще одна правда. В любом случае игра в правду и ложь стала бессмысленным времяпрепровождением. Не было лжеца, который мог бы сравниться с тем, кто сумел пройти через двадцать одно имя, и ни одно из них не звучало как откровенная ложь.              Нил и Абрам, поцелуй под дождем, обмен шрамами при свете луны. Натаниэль. Последний. Что скрывалось за масками? Последняя тайна, оставшаяся нераскрытой, кто-то, кто должен был остаться в тени, спрятанным от мира.              Ради самого Натаниэля или ради всего мира?              Кофейня была пустой.              Эндрю старался не обращать внимания на сопровождавший его гул холодильника, тихий шум, заполнявший всю комнату.              Минуты тянулись мучительно медленно, и, возможно, суета четверга была бы лучше, чем мирная тишина воскресного утра. Он чувствовал беспокойство, его разум был острым, как бритва, сосредоточенным на всем и ни на чем одновременно.              Это была пустая трата времени — стоять там в своем дурацком фартуке, выполняя свою дурацкую работу.              — Извините, я опоздал! — Ники вбежал через двери, опоздав на тридцать минут, и, возможно, отсутствие развлечений было бы лучше, чем любые проблемы, которые Ники тащил с собой.              Эндрю ничего не ответил. Это было не в первый раз, и уж точно не в последний. У него не было такой веры в безнадежные дела.              — Эй, ты не видел мой бейджик? — донеслось из подсобки. О, проблемы людей, у которых в голове был только воздух, точно как у его кузена. Потеря бейджа перестала быть забавной два года назад, на самом деле.              — Нет.              — Правда? Клянусь, я оставил его здесь, — причитал Ники, разрушая при этом комнату, судя по звуку. Он, наверное, просто вышел из своей смены с бейджиком, все еще прикрепленным к его свитеру или что-то в этом роде. Такой он идиот.              Что-то тяжелое упало на пол, в то время как Ники ругался на довольно креативной смеси немецкого и английского, вероятно, заставив своих старых христианских родителей испытать заслуженный сердечный приступ от этого богохульства.              Может быть, он все-таки сможет как-то отвлечь внимание. Прыгая на одной ноге и клянясь выебать Иисуса различными неподходящими для этого предметами, он занимал довольно высокое место в трагикомическом спектре.              — Эндрю? Где новые бейджики?              — Их нет.              — Да ладно! Если это все еще о том разе, когда я написал на нем твой номер, — Ники просунул голову в дверь, чтобы посмотреть на него щенячьими глазами, — или о том, что однажды моя рука соскользнула-              — Твоя рука соскользнула, и написала «Я люблю член», — заявил Эндрю. Щенячьи глаза Ники не действовали ни на кого, кроме Эрика, и Ники это очень хорошо знал. — На этот раз моя рука может соскользнуть и отрезать тебе член.              — Ладно, ладно, ты победил. И я извинился за тот раз.              — Гм.              — Но если ты не скажешь мне, где они, я буду без бейджика! И это противоречит политике Старбакс! — победоносно сказал Ники, как будто кого-то волновали бейджи, фартуки или эти дурацкие шапочки, которые они единогласно отменили в первый же день.              — Мне плевать.              — Ты такой злой, мой дорогой кузен.              Поскольку не было буквально ничего, что могло бы остановить Ники от нытья до конца их смены, и это просто продлевало его собственные страдания, Эндрю направился в подсобку. Ники обрадовался и выбежал в зал, оставив хаос в комнате.              Бейджики находились в самом нижнем ящике под календарем, в месте, которое высокие люди удобно не замечали.              Он достал два из коробки, белый маркер из соседнего ящика и написал имя Ники на первом.              — Доброе утро, Ники.              — Привет, Рене!              Эндрю после секундного раздумья маркировал второй и сунул его в карман.              — Есть ли шанс, что ты видел Нила? — спросила Рене. Вопрос начал казаться подозрительным.              — Вообще никаких, — засмеялся Ники. — Я здесь примерно три минуты. Но ты можешь спросить Эндрю.              Эндрю бросил ему в голову новый бейджик, успешно ударив его, прежде чем он успел среагировать.              — Привет, Эндрю.              — Нет, — сказал ей Эндрю. —Сегодня международный день «В поисках Нила Джостена»? Боюсь, я не присоединюсь к празднованию.              — Мэтт опередил меня, да? — догадалась Рене.              Ники прикрепил свой бейдж к фартуку, и Эндрю позволил тишине ответить за него. Второй человек, разыскивающий Нила за два часа, — это было не то поведение, которого он ожидал от Натаниэля.              Избегать его, убегать.              — Почему ты ищешь Нила? — спросил Ники.              — Я видела, как он выходил из общежития сразу после полуночи, и не похоже, что он вернулся. Мэтт запаниковал.              Сразу после полуночи. Это означало семь часов пустого пространства, человека, потерянного между временем и пространством.              Может быть, Нил никогда не планировал появляться в последний день, может быть, Абрам был последним разом, когда они встретились на крыше. Он мог бы уже быть в другом штате, с новым именем в удостоверении личности, с новым цветом глаз.              Зеленый? Серый?              Эндрю отказывался в это верить. Это не должно было закончиться так, без завершения. Слова Абрама прозвучали как прощание, но в этом не было необходимости. Это мог быть просто Абрам, прощающийся, зная, что они, скорее всего, никогда больше не встретятся.              Не как Эндрю и Абрам. Как Эндрю и Натаниэль.              В словах Абрама, когда он говорил о Натаниэле, было сопротивление, как будто он не соглашался с ним. Он сказал, что без Натаниэля они не были бы живы, не только Нил, не только Абрам. Они все.              Натаниэль сохранил жизнь себе; себе и всем остальным в целом. Может быть, он решил, что появление на пороге Эндрю было ошибкой, глупой ошибкой с его стороны, несмотря на все, что он уже знал.              Все это было гребаным безумием.              Рене наблюдала за ним с любопытством в глазах, а Эндрю напустил на себя свой лучший бесстрастный вид. Ей не нужно было знать больше, чем то, о чем она уже догадалась.              — Я уверен, что он вернется, — сказал Ники с ноткой сомнения в голосе. — В любом случае, хочешь чего-нибудь?              — Только чаю, спасибо.              Эндрю вбил это в систему, Ники наполнил стакан горячей водой. До окончания его смены оставалось четыре часа.              ***              Осталось два часа, а Нила все еще не было видно.              Просто Элисон и Дэн решили заскочить, чтобы задать тот же вопрос, что и Мэтт с Рене. С теми же результатами.              Ответы Эндрю стали короче и агрессивнее, вплоть до того, что Ники взял разговор в свои руки. Нет, они не видели Нила. Да, он скажет им, если узнает. Нет, да, нет.              Эндрю сомневался, он сомневался, что Нил вернется.              Единственным, кто вернулся, был Мэтт, через четыре с половиной часа после своего первого визита, явно обеспокоенный. Тринадцать часов с тех пор, как кто-то из них видел Нила; он впервые никому не сказал, куда направляется, его телефон был недоступен.              Ники крикнул ему вслед «пока», и это слово отозвалось эхом в почти пустой кофейне.              — Как ты думаешь, у него неприятности? — спросил он, коллективное беспокойство передалось ему. Он нервно постукивал ногой по полу, его жизнерадостность была подавлена.              Эндрю пожал плечами, прижимая все свои эмоции к груди, запирая их в его собственной тюрьме.              — Надеюсь, с ним все в порядке, — сказал Ники.              ***              До окончания смены Эндрю оставалось пятнадцать минут, солнце стояло высоко в небе.              По-прежнему никаких признаков Нила.              Это не имело значения. Он был временным развлечением, недолгой иллюзией. Он исчез.              Именно так, как и ожидалось.              — Вы слышали новости? — Аарон вошел в Старбакс, готовый к своей смене, с дерьмовой ухмылкой на лице. Подозрительное поведение.              — Нил вернулся? — спросил Ники. Эндрю ненавидел ожидание, которое бурлило внутри него, это чувство, резонирующее во всем его теле, отвратительно близкое к надежде. Надеяться было не на что. Это так не работало.              — Джостен? Нет, у меня есть кое-что получше, — гордо объявил Аарон, затягивая момент.              — Говори, — сказал Эндрю.              — Подожди. Я наслаждаюсь моментом.              — Аарон! — протянул Ники. — Клянусь, ты самый мелодраматичный человек, которого я знаю.              — Я приму это как комплимент.              — Хм!              Ники буквально вибрировал от предвкушения, в то время как ухмылка Аарона только росла на его лице, обещая либо отличные новости, либо абсолютный абсурд. Эндрю послал ему непроницаемый для абсурда взгляд, на всякий случай.              — Рико мертв, — выпалил Аарон, когда их глаза встретились.              — Мне очень жаль, — спокойно сказал Ники. — Что?              — Рико Морияма, — повторил он. — Он мертв.              Ники начал смеяться, что, вероятно, было не лучшей реакцией на чью-то внезапную смерть.              — Как? — спросил Эндрю, и его разум заработал.              Рико был мертв, Рико был мертв, Рико был мертв.              — Самоубийство. Они нашли его два часа назад с пистолетом в руке, его мозг на стене.              Рико был мертв, а Нил исчез.              — Мило! — воскликнул Ники.              Только не Нил. Натаниэль. Рико по той или иной причине боялся Натаниэля. Он дал ему номер под глазом и пришел за ним первым делом, как только вышел из тюрьмы.              Рико отчаянно хотел, чтобы Натаниэль был на его стороне. Он не пытался заставить Генри надеть маску Луи, он пытался вернуть Натаниэля к жизни, по той или иной причине.              Но он не мог. Луи стоял на своем, он отказался и послал его, а Рико сказал ему, что он превратит его жизнь в ад. Он сказал ему, что встретил в тюрьме вдохновляющих людей.              На следующей неделе было открыто холодное, мертвое дело Мясника из Балтимора.              Совпадение? Может быть.              В тот день, когда Итан зашел в Старбакс, люди искали Нила Джостена. Итан. Злой и вспыльчивый. Он пытался отдалиться, потому что за ним охотились люди, Спецагенты.              Не люди Мориямы, а офицеры. Они были там не по приказу Рико, они были там не за ним, а из-за него.              Закон защищал Нила, в то время как Рико вмешивался в дело Натана Веснински.              Натан. Не так далеко от Натаниэля, немного слишком близко, чтобы быть совпадением. Когда у Нила была маска Джона, он сократил имя Джонатан, опустив вторую часть. Джон-Натан.              Он отвлекал достаточно, чтобы Эндрю почти не уловил этого.              Фотографий Мясника не было, полиции пришлось потратить чертову уйму денег только для того, чтобы замести следы в Интернете. Они бы не сделали этого, если бы не защищали свидетеля — возможно, кого-то, кто был слишком похожим.              Возможно, его собственного сына.              Жена Натана погибла при попытке бегства, а их ребенок, Натаниэль, конечно же, это был Натаниэль, был объявлен мертвым задолго до этого.              Но если он не был мертв? Если бы он и его мать провели годы в бегах, убегая из одной страны в другую, меняя свою личность и изучая языки? Австрия, Германия, Франция, Великобритания.              Немецкий, французский. Британский акцент.              Нил говорил на всех этих языках бегло, на уровне, которого можно достичь только при правильной мотивации. Иметь Мясника из Балтимора за спиной считается одной из них.              Балтимор. Балтимор-Мэриленд, Абрам уже сказал ему. Некоторые из его шрамов были из Мэриленда, он был скрытен в своих истинах. Технически, они считались. Они должны были, должны были, потому что Абрам не лгал ему.              Он мог бы назвать США за такое же упущение.              — Эндрю? — спросил Ники, и Эндрю понял, что впился ногтями в ладонь, костяшки его пальцев совершенно побелели. Он не ответил.              Ему захотелось рассмеяться. Рико был мертв, и он был почти уверен, что Нил виноват в этом, не было слов, которые могли бы объяснить это Ники, потому что Ники не обращал внимания.              Но Эндрю делал это, он обратил внимание на все неправильные причины, на все неправильные истины и всю тривиальную ложь, изучая детали и упуская из виду реальную опасность, стоящую за ними. Но он сделал это. У него были кусочки, он держал их в руках — ему просто нужна была другая перспектива, перевернув их горизонтально.              Ники и Аарон посмотрели на него, как на сумасшедшего, как будто он снова подсел на наркотики, в их глазах смешались подозрения и тревога.              Эндрю не настолько заботился, чтобы сказать им об этом. Он снял фартук, до конца его смены оставалось десять минут, ему было все равно, это не имело значения.              Конечно, у Натана Веснински были свои люди на границах даже после смерти его жены. Это было не просто для удобных целей, для их потенциала; они остались там по той причине, по которой они были изначально внедрены.              Чтобы искать людей, чтобы найти его сына.              Эндрю вылетел из Старбакса, оставив позади кофейню, смену, глупую маленькую работу, которую он взял в начале своей жизни в университете Пальметто.              Он оставил позади своего сбитого с толку близнеца и не менее испуганного кузена, потому что знал, что Нил Джостен не сбежал.              Как он узнал? Это было неважно. Может быть, он был сумасшедшим. Но он знал это с бесповоротной уверенностью, потому что Рико был мертв, и Нил сказал ему, что собирается убить его.              Эндрю повернулся к лестнице, ведущей на крышу.              Фотографий Натана не было, но были фотографии Лолы и Ромеро Малкольм, и Эндрю видел их на занятиях профессора Каца. Конечно, он видел их, конечно, Бенджамин запаниковал, когда он упомянул о своей специальности в области уголовного правосудия.              Лола была подозрительно похожа на женщину, которая заставила Айзека схватиться за свои шрамы и облиться стаканом кофе; ярко-красная помада и резкая улыбка. И Ромеро, Ромеро был в той же тюрьме, куда отправили Рико.              Непременно вдохновляющий человек.              Рико пригрозил Нилу, что откроет старый след, установит связь между его новой личностью и очень, очень старой. Он играл грязно, но Луи не позволил этому сломить себя; он был либо совершенно глуп, либо у него был план.              Эндрю еще не был уверен.              Он отпер двери, яркое солнце почти идеально освещало его голову. Контраст с Нилом, контраст с Абрамом.              Они даже не казались реальными ночью, сном, проявившимся в темноте, компанией призраков. Теперь дневной свет не оставлял тени для воображения.              Эндрю отпер двери и решительно распахнул их. Он думал, он хотел, он надеялся увидеть то, что должно было там быть.              Потому что последний ребус Нила не был трусом, он был не из тех, кто убегает от конфронтации.              Потому что Эндрю понял это, он понял его. Он сказал когда-то, давным-давно, что он его разгадает. Питер пожелал ему удачи с его дурацким акцентом.              Двери отворились.              Натаниэль сидел на краю крыши.              Эндрю выдохнул, выдох, наполненный нездоровым облегчением, прячась за своим фасадом, чтобы столкнуться с тем, что впервые не было фасадом.              — Натаниэль Веснински, — сказал он в пустоту.              — Эндрю Миньярд, — Натаниэль улыбнулся, и это было пронзительнее всего, что Эндрю видел на этом лице. Цвет его глаз, наконец, соответствовал холоду в его взгляде, льду во всем выражении его лица.              Он играл с ножом.              Натаниэль, истинный сын Мясника. Переживает собственную смерть, живет назло. Он был резким, уверенным в себе, сломленным. В нем было что-то не так. Его волосы были ярко-рыжего оттенка в лучах полуденного солнца, и Эндрю не мог отвести взгляд.              — Ты убил его.              — Это было самоубийство, разве ты не слышал?              Натаниэль небрежно подбросил нож в воздух. Кому-то с таким количеством шрамов, как у него, не нужно было беспокоиться еще об одном или двух.              — Почему?              — «Тяжела голова, что носит корону», — процитировал Натаниэль с небрежностью, подходящей для всех пьес Шекспира. Эндрю не пришлось слишком долго думать над ответом. Они могли говорить без барьера из лжи, не было причин продолжать притворяться. А Шекспир был универсальным средством общения.              — «На лице твоем начертаны правдивость, доблесть, честь», — сказал он и позволил словам пропитаться иронией и сарказмом, потому что он знал, и Натаниэль знал, что он знал.              Натаниэль улыбнулся, казалось, он часто так делал. Это ни в коем случае не была приятная улыбка. Он был всем, что было опасным в Ниле, он был Оливером, Луи и Джеймсом, Итаном и Себастьяном.              Персонажи, которых Нил не использовал в качестве настроек по умолчанию. И он не использовал их в качестве своего ядра, потому что не хотел, чтобы они были одним целым. Нил отчаянно пытался не быть похожим на Натаниэля.              — Он мертв, разве это не главное?              Эндрю демонстративно не ответил. Ему не нужно было тратить слова на что-то столь очевидное.              — Я не был тем, кто нажал на спусковой крючок, — сказал Натаниэль. — По крайней мере, не физически, — добавил он после паузы, его глаза были холодными и расчетливыми, а улыбка — еще более. — Рико превысил свои полномочия, и скромный я лишь был тем, кто указал на это.              Он повернулся с ножом в руке. Сын Мясника. Кто был более опасен для Рико, чем он?              Натаниэль посмотрел Эндрю прямо в глаза, пронзительно и напряженно, и Эндрю попытался решить задачку, у него закружилась голова. Должно было быть что-то за нереальной синевой, что-то важное, что он упустил из виду.              Так или иначе, причиной смерти Рико был не Натаниэль Веснински, не он, а собственные действия Рико. Единственное, что сделал Рико с тех пор, как вернулся в мир живых, — это устроил сердечный приступ Кевину и Жану, открыл нераскрытое дело, чтобы вывести Нила из себя.              Это ударило ему прямо в лицо.              И был только один тип людей, которые обладали властью свергнуть короля. Собственная семья Рико.              — Мой отец был сучкой Мориямы, — сказал Натаниэль без подсказки, без каких-либо других эмоций, кроме легкого веселья в его голосе.              Рико проводил связь между Натаном и Мориямами, но он не замечал опасности в этом. Или он думал, что он неприкасаемый. Результат был неизбежен, и это повлекло за собой его смерть.              — Похоже, ты продолжаешь семейную традицию.              Если Натаниэль мог указать на брешь в броне Мориямы и уйти целым и невредимым, другого объяснения не было.              — Допустим, что служба защиты свидетелей не может сделать все. Особенно когда я не совсем сотрудничаю, — это, вероятно, было преуменьшением, судя по поведению Спецагента Таунса и Спецагента Браунинга. Эти ребята действительно не произвели впечатления протеже года. — Лучше иметь страховку.              Натаниэль все еще улыбался, все еще улыбался, но нож в его руке замер, и он наклонился к Эндрю, играя прямо на границе личного пространства.              — Может я и их сучка. Но никогда, никогда не думай, что я иду по стопам своего отца.              Они стояли на краю свободного падения, на грани сломанных костей, и единственное, о чем Эндрю мог думать, было прямо перед ним.              — Или что? — он спросил, потому что хотел это увидеть, он хотел увидеть, что произойдет. — Ты боишься, что это может сбыться, если я скажу это вслух?              Натаниэль рассмеялся, фальшивая уверенность окутала рассыпающуюся фигурку, и Эндрю наклонился к нему, пространство между ними исчезло.              Они и раньше были близки. Они целовались и раньше. Их руки обнаружили шрамы, ожоги и синяки на коже друг друга. Но близость была совершенно другим понятием теперь, когда между ними был нож, прижатый к Эндрю.              — Не играй со мной, — сказал Натаниэль. — Это долгий путь вниз.              Он сказал это тем же тоном, что и Себастьян, ровным и апатичным, но Эндрю не мог заставить себя поверить ему. Это было иррационально, нелепо; Эндрю был тем, кто пошел смотреть спектакль, он не имел права пропускать роли, когда актеры кланялись; когда опускались занавесы.              Натаниэль был сыном умершей матери и жестокого человека. Эндрю посмотрел на него и сделал еще один шаг вперед, нож прижался к его плоти. Натаниэль не дрогнул.              Эндрю посмотрел на него и увидел выдуманную личность хладнокровного убийцы, кого-то фальшивого, притворного, обманщика. Натаниэль был лжецом, марионеткой без жизни, последним слоем защиты. Кто-то, кто был с Абрамом так долго, что он верил, что именно он ждет на финишной прямой — Натаниэль, сын Мясника.              Грань между правдой и ложью где-то с годами стерлась, и Абрам стоял слишком близко к сопутствующему ущербу. Но он должен был быть истинным. Не Натаниэль.              — Шестьдесят метров, — сказал Эндрю, приняв решение. Это был действительно долгий путь вниз.              Он подтолкнул Натаниэля к краю крыши, схватив его за воротник толстовки за секунду до того, как он мог упасть вниз, вниз, на улицу под ними. Натаниэль не двинулся. Он улыбнулся, улыбка была острее любого ножа, который видел Эндрю, и он схватил Эндрю за руку, единственное, что поддерживало его жизнь. Одно неверное движение, и они могли бы упасть.              — Я же сказал тебе, что ты пойдешь со мной, — сказал он, не обращая внимания на пропасть между ним и твердой землей. Но он не отказался от поддержки, которую ему обеспечивали ноги, используя край в качестве второго рычага.              Они стояли там, Эндрю держал Натаниэля за край, солнце было их единственной компанией, их единственным свидетелем. По улице шли люди, не обращая никакого внимания на сцену, разыгравшуюся прямо у них над головами.              И этого было недостаточно, недостаточно, чтобы добраться до Абрама, глупая, бесполезная, отчаянная попытка. Натаниэль был главным героем своей настоящей трагедии — и третий акт быстро подходил к концу.              Но это не обязательно должен был быть конец.              Эндрю сунул свободную руку в карман. Он не собирался долго удерживать их обоих в вертикальном положении, это изначально не должно было занять так много времени. Высота. Высота всегда была его слабостью, и его мозг продолжал кричать, кричать, кричать ему, что он стоит слишком близко.              У него кружилась голова, а левая рука дрожала, когда он прикрепил дешевый бейджик Старбакса к толстовке Нила. Может быть, это было бы забавно. Может быть, если бы он мог остановить стук в ушах.              Натаниэль наблюдал за ним с любопытством в глазах. Любопытство, а не страх. Он был глуп.              Эндрю потянул его обратно на крышу с силой, о которой он и не подозревал, и они оба упали на землю, твердую, безопасную. Его дыхание было тяжелым. Его трясло. Чувство опасности не покидало его, запечатленное в его мозгу раскаленным железом.              Он собрал всю оставшуюся энергию и повернулся к Натаниэлю как раз вовремя, чтобы увидеть, как треснула его маска.              Бейджик был обычной, скучной вещицей. Черно-белый кусок мусора, политика Старбакса, чтобы казаться более дружелюбным. Натаниэль сжал его в руке, и Эндрю понял, что он там увидел. Всего несколько букв, написанных белым маркером, просто имя.              Просто обычный бейджик, на котором написано «Нил».              Предложение. Приглашение.              Натаниэль смотрел на это широко раскрытыми глазами, на его лице было написано удивление, и Эндрю увидел, как его маска треснула, его игра развалилась. Поступок, о котором он, возможно, не мог даже предположить. Его глаза потеряли остроту, его резкая улыбка исчезла, и там был Абрам, потрясенный, настоящий. Лишенный обоих слоев, тех, которые он принял добровольно; тех, которые были ему навязаны.              Первое имя, которое у него было, возможно, было Натаниэль. Однажды. Но это никогда не было его личностью, не в том смысле, в каком он об этом думал.              — Эндрю, — сказал Нил, и это мог быть вопрос без вопросительного знака в конце, заявление, пожелание или приказ. Это не имело значения. Это не имело значения, потому что это был Нил, кто-то, состоящий из шрамов и недостатков, кто-то осязаемый.              Это был Нил, потому что для Абрама могло быть уже слишком поздно. Он должен был быть тайной, может быть, ребенком, к которому никогда не прикасался его отец. Слишком уязвим, чтобы выжить в одиночку — для этого ему нужен был Натаниэль. И ему не нравилось то, кем он стал.              Маска за маской были сняты с его лица, и Абрам решил надеть последнюю, закрепил ее на месте и надеялся, что она останется там. Стать Нилом было сознательным выбором. Новое начало.              Это не имело никакого значения; Нил был ничем сам по себе, и ничто не могло возникнуть из ничего. Но, может быть, со временем... Сцене без актеров нечего было сказать, не так ли? А Старбакс был идеальной сценой, заброшенным театром. Большую часть времени он был цирком.              — Останься, — сказал Эндрю, и его голос не дрогнул. Он встал. Его ноги казались неустойчивыми. Нил смотрел на него, и они оба знали, когда должна была состояться следующая смена.              Эндрю уже принял решение, теперь настала очередь Нила. Варианты были простыми, как и обычно. Он мог убежать за горизонт, далеко-далеко от всего, что произошло на крыше кофейни, позволить воспоминаниям осесть на дне пластикового стаканчика.              Или он мог бы остаться. Остаться или уйти, да или нет, оба ответа были правильными. В обязанности Эндрю не входило поддерживать жизнь Нила.              Но он все равно пытался склонить чашу весов. Это была плохая идея, все, что касалось Нила, было плохой идеей: разговаривать с ним, целовать его, распутывать его ложь за стаканом ужасного кофе. Обмениваться правдами посреди ночи. Сказать ему остаться, когда вероятность была смехотворно мала — было мало что предложить. Фартук, посредственная оплата и грубые клиенты по утрам.              Эндрю оставил Нила на крыше и спустился вниз, вниз, вниз, к безопасности. Ему показалось, что он падает. Летит? В его сознании была неуверенность, которой раньше не было.              Сможет ли он перевесить новое начало в новом городе?              Он отказывался думать об этом. В небе было солнце, и оно должно было быть там послезавтра и после послезавтра. Древняя истина, окончательная и неоспоримая. На самом деле ничего не изменилось.              Он просто принял решение. Остальное зависело от Нила.