Can you feel my heart?

Love, I have wounds, (Любимая, на мне есть раны), Only you can mend, (Которые в силах излечить лишь ты), You can mend. (Лишь ты сможешь излечить). I guess that's love, (Кажется, это любовь), I can't pretend, (И я не могу ей противиться), I can't pretend. (Не в силах ей противиться)... Tom Odell «Can't pretend» Леви уже не понимал, жив он или нет. Он помнил взрыв, реку, отсутствие глаза, жуткую боль в правой кисти и прискакавших Йегеристов, наставивших на него ружья. Помнил, как испачкался в песке и запутался в камышах. А ещё помнил Ханджи, которая нашла его, подняла с земли и взяла на руки. Удивительно, но одна лишь мысль об этой женщине могла отвлечь Аккермана от происходящего ада, ведь Леви действительно был рад увидеть её тогда. И когда он успел стать столь сентиментальным? Неужели этой очкастой удалось так его смягчить? Впрочем, этой удивительной женщине под силу и не такое. Глядя на Ханджи своим оставшимся глазом, капитан подумал, что она действительно собралась его спасать и уже успела что-то придумать. И Леви в его теперешнем состоянии оставалось лишь довериться своему командору, ведь Ханджи Зое – единственный человек, которому он доверял так, как никому другому. Но кажется Аккерман подвёл ещё одного своего командира, ведь несмотря на все её усилия Ханджи, чьи прикосновения он до сих пор ощущал, Леви понимал, что жизнь постепенно оставляет его. Говорят, в такие моменты эта самая жизнь проносится перед глазами. Капитану не хотелось это видеть, потому что он не помнил ни единого счастливого момента за все годы своего бесцельного существования. Тем не менее Леви всё же увидел подземный город. Подсознание перенесло его в заброшенный дом, напоминавший коморку. На полу этой лачуги сидела высокая, женщина с длинными дымчато-чёрными волосами, которые почти полностью закрывали ей лицо. Она опёрлась спиной о стену и замученно дышала, тело тряслось от видимой физической боли. Полы длинного платья были испачканы кровью. Брюнетка издала слабый стон и откинула назад волосы. Её лицо почему-то казалось Леви знакомым. С широкого, бледного лба капал пот, а из закрытых глаз текли слёзы. В момент, когда женщина их открыла, Аккерман узнал её. Голубо-серые, суженные глаза такие же, как у самого капитана, не оставили сомнений. Это была его мать. Леви попытался понять, что именно причиняет ей столь жуткие страдания, и догадался лишь когда мать достала из под платья что-то маленькое и выпачканное в крови. Этот комок был таким грязным, склизким и сморщенным, что смотревший на него уже взрослый капитан подсознательно поморщился от отвращения, а после узнал в нём самого себя. Но мама глядела на это крошечное создание глазами полными нежности и любви. Кушель тихо ахнула, положила его к себе на грудь и стала гладить по голове дрожащими пальцами. По её щекам продолжали течь слёзы, но уже не от боли, а от радости. Пока взрослый Леви пытался понять, как можно с такой любовью прижимать к себе нечто столь уродливое и грязное, маленький Леви вдруг заёрзал у неё на животе, а после фыркнул и открыл глаза. — Дышит. — дрожащим голосом прошептала Кушель и засмеялась, продолжая плакать, после чего беспомощно сползла по стене от усталости. Аккерман видел, что мать измучена. Его поразило количество потерянной ею крови. Леви даже стало стыдно за то, что он причинил ей столько боли одним своим появлением на свет. Но мама казалась самым счастливым человеком на земле в момент, когда взяла его на руки и поняла, что он дышит. Кушель привстала и вытерла сына чистым краем своего платья, а после оторвала от него ещё кусок и завернула в него младенца. – Вот так, чтобы ты не замёрз и был чистым. Пусть мы живём в Подземном городе, я хочу, чтобы ты всегда оставался чистым, — женщина взяла его на руки и начала качать. — Мой маленький сынок. Не хочу, чтобы тебя преследовали из-за фамилии, как меня, поэтому назову тебя просто Леви. – прошептала Кушель и погладила сына по маленькой головке, на которой уже пробились дымчато-чёрные волосы. Аккерман с замиранием сердца глядел на свою мать и восхищался ей. Он долго не мог понять, как с такой любовью можно прижимать к себе того, кто только что причинял тебе невыносимую боль, но вдруг осознал, что это та самая безграничная, безусловная и настоящая любовь. Леви ошибся, когда подумал, что никогда не испытывал в этой жизни счастья. Он вспомнил, что рядом с мамой всегда улыбался, смеялся и был счастлив. И после её смерти он перестал смеяться навсегда. Взрослому капитану пришлось смотреть на то, как его маленькая копия ползает на худых коленях возле маминой постели и со слезами на глазах умоляет её проснуться. В тот момент, когда он понял, что на все его просьбы, мама уже не ответит, Леви разучился не только смеяться, но и плакать. Тогда он впервые столкнулся со смертью и с осознанием того, что она мгновенна и окончательна. Потом внезапно в его жизни появился Кенни и после также внезапно исчез. Но Аккерман вдруг осознал, что благодарен дяде за это. Своим уходом Кенни предоставил сопляку выбор: стать таким же наёмником, как он, сгнить в подземных трущобах или же найти собственный путь. Так Леви встретил Эрвина и оказался в разведкорпусе. Там грязь и духота подземного города сменились вонью крови и трупов. Капитан чувствовал, что за все годы стал неотделим от запаха смерти и понимал, что никогда и ничем не смоет кровь на своих руках. И всё же несмотря на то что почти каждая вылазка уносила десятки, а порой сотни жизней, в разведке Леви впервые почувствовал свободу, ведь за стенами воздух был куда свежее, чем внутри, а по сравнению с вонью под землёй казался просто райским. И, летая по чистому воздуху под открытым, бесконечным небом, согреваемый лучами солнца Аккерман ощущал себя свободным, и ничто другое не доставляло ему большего удовольствия. А ещё в Раведкорпусе он встретил Ханджи. По началу Леви конечно не обращал на женщину особого внимания, поскольку был слишком озабочен убийством Эрвина. Впрочем, очкастая поразила его даже при их первом знакомстве, когда ни с того ни с сего подошла и начала его расхваливать. Аккерман всегда удивлялся тому, как легко она сходится с людьми. Однако капитан долго не желал отвечать взаимностью на её попытки подружиться особенно после гибели Фарлана и Изабель. Но в один момент всё изменилось. Ханджи тогда как раз загорелась идеей поймать титана живьём и прожужжала уши всем: от Эрвина до поварят в столовой разведкорпуса. Леви на её предложения отвечал сухим отказом, ведь безрассудства очкастой его злили. Поэтому Аккерман чуть не придушил эту женщину, когда из-за её самовольности его людей чуть не сожрали. Однако после Леви показалось, что он переборщил, особенно когда отшвырнул её в присутствии всех. По этой причине он на следующий день отправил Оруо извиняться перед очкастой, а после сообщил ей, что Эрвин дал добро на поимку титана. — Неужели мы и правда идём ловить титана? — спросила Ханджи, пританцовывая от радости по пути к штабу. — Да, мы с тобой идём ловить титана. — флегматично повторил капитан. — Удивлена, что ты согласился, — вдруг серьёзно произнесла Зое. — Мне казалось, ты считал эту затею дурацкой, — женщина перевела на него взгляд, пытаясь посмотреть в глаза. Аккерману это не понравилось, и он отвёл взгляд. Но, заметив, что Оруо и Петра ушли вперёд, Леви решил, что они с очкастой могут поговорить. — Я так не считал, — признался мужчина. — Чтобы победить врага, превосходящего тебя в силе, нужно найти его слабое место, а это возможно лишь путём изучения. Я признаю, что в твоих действиях есть смысл, просто я... — Леви остановился, подумав, что чересчур разоткровенничался. Как эта очкастая за минуту сделала его таким болтливым? — Знаю, ты не терпеть не можешь рисковать жизнями своих подчинённых. — закончила за него Ханджи. — Кончай копаться у меня в голове, — отрезал капитан. Кажется эта очкастая читает его, как открытую книгу, и в этом нет ничего хорошего. — Лучше скажи, что наплела Эрвину, раз он всё-таки разрешил. — Показала ему дневник Ильзе. А ещё дала слово, что во время этой операции не погибнет ни один солдат. — после этих слов Аккерман уже сам перевёл взгляд на женщину, ведь сказанное ею поразило капитана. — И как же ты решилась на такое обещание? — серьёзно спросил он. — Я разработала специальную стратегию. Сейчас расскажу. *** — Четырёхглазая, это гениально. — произнёс Леви после того, как выслушал план, придуманный Ханджи. Тогда он впервые сам поднял на неё взгляд. — Хаха, ты преувеличиваешь. — усмехнулась Зое, почесав затылок. — Не думай, что я подлизываюсь. Я всегда говорю то, что думаю. — процедил Аккерман. — Хах, ну тогда спасибо, — сказала командир и улыбнулась. — И прости меня за то, что произошло на прошлой миссии. — добавила она серьёзно. Леви вновь поднял на женщину взгляд. В её глазах он увидел самую настоящую искренность, и Аккерману вдруг стало неловко, ведь сам он не умел быть таким откровенным. — Забудь, — коротко бросил он в надежде прогнать повисшую в воздухе неловкость. — Топай быстрее. Нам ещё титанов завтра ловить. </i> В тот момент Леви взглянул на Ханджи иначе. Аккерман осознал, что она не просто помешанная на титанах чудачка, а выдающаяся личность с гениальным умом и чистым сердцем, готовая на всё ради спасения человечества, но в то же время заботящаяся о своих товарищах. В итоге во время их миссии по поимке титана не погибло и даже не пострадало ни одного солдата. И после этой вылазки капитан действительно начал уважать Зое. Однако Леви ещё долго не позволял себе сближаться с женщиной. Он держался до той самой экспедиции в лесу, на которой повредил свою дурацкую лодыжку. Во время их разговора, когда Ханджи пришла узнать, всё ли с ним в порядке, Аккерман вдруг осознал, что эта женщина - единственная, кто по-настоящему понимает его. И тогда Леви уже не мог противиться той близости, которая возникла между ними в тот момент. Он открылся ей, заговорил о своих чувствах, разрешил себе проявить слабость. В конце концов даже сильнейшему воину человечества порой нужно простое, человеческое понимание. Капитан позволил Ханджи позаботиться о нём, позволил прикоснуться к себе и пожалуй впервые пустил её в свои мысли. Так Зое научила его извиняться, научила принимать помощь и поддержку, дала понять, что он тоже человек, способный ошибаться. Поэтому она была единственной, у кого Аккерман без стыда мог попросить прощения и чью помощь мог принять. Рядом с Ханджи Леви не боялся быть настоящим. В присутствии очкастой Аккерману не нужно было оставаться сильным, хладнокровным, вечно готовым к борьбе. Она не сходила с ума от его способностей и не ждала великих свершений как от лучшего бойца человечества. Для неё он был просто Леви, которого можно было дразнить, которому можно было прожужжать все уши об экспериментах над титанами и которого можно было упросить поймать ей парочку новых. С ней сильнейший воин разведкорпуса становился обычным человеком, становился самим собой. И это помогало Аккерману немного расслабиться, отвлечься от вечно печальных мыслей. Никто не верил, что разговорчивость в его характере, не догадываясь, что разговорчивым до жути угрюмый капитан был только с одним человеком. И после той связи, что зародилась между ними, Леви уже не смог выкинуть её из головы. Даже его Аккермановских сил не хватало. Более того — со временем мужчина стал замечать, что присутствие очкастой ему необходимо. А стоило ей пострадать или попасть в беду, Леви казалось, что он перестаёт дышать, ведь эта женщина одним своим существованием вдыхала в него жизнь. Аккерман был рад, что именно Ханджи нашла его. Ведь она единственная, в чьём присутствии капитан мог проявить слабость и кому мог доверить свою жизнь. Поэтому Леви и позволил себе так беспомощно свалиться ей на руки, зная наперёд, что женщина его удержит. Последним, что Аккерман помнил было её лицо, напуганное и взволнованное. Он разглядел широко распахнутый от удивления карий глаз и дрожащие губы. Но Леви также успел увидеть её решительный взгляд и мог почувствовать, как Зое сильнее прижала его к себе и явно не собиралась отпускать, а уж тем более отдавать на растерзание Йегеристам. И Аккерман осознал, что не может умереть. Он снова подвёл Эрвина, но он не смеет подвести ещё и Ханджи. Ведь Леви пообещал ей не умирать. Нет, он не имеет права так просто бросить очкастую, ведь Аккерман знал, что нужен ей. Впрочем, в теперешнем состоянии от него будет немного пользы. Однако капитан просто не мог смириться с тем, что больше никогда её не увидит, не заговорит с ней, не услышит её смеха. И тогда он нашёл в себе силы открыть свой теперь уже единственный глаз. Аккерману с трудом верилось в это, но он снова дышал. Леви плохо понимал, что вообще происходит, но, открыв оставшийся глаз, он вдруг увидел над собой бескрайнее, звёздное небо, которое показалось ему таким же прекрасным, как на первой вылазке за стеной. – Какие красивые звёзды. Да, Леви? – произнёс вдруг голос из темноты, который капитан без труда узнал. Рядом с ним лежала Ханджи. Краем здорового глаза Аккерман заметил, что женщина улыбалась. Они оба валялись в грязи на берегу реки, и капитан чувствовал, как она нащупывает его руку дрожащими пальцами. В момент, когда их ладони соприкоснулись, Леви окончательно убедился, что он всё-таки жив. Ханджи тоже поняла это и, нащупав его пульс, засмеялась ещё сильнее, на этот раз от радости. Капитану даже показалось, что на её щеке блестела слеза. Несмотря на боль, сковавшую всю правую половину его лица, на онемевшую кисть без двух пальцев, на чёртовы травинки и обломки телеги разодравшие его рану до мяса, на прилипшую к волосам и одежде грязь и на жуткий холод во всём теле после плаванья в реке Аккерман вдруг почувствовал себя невероятно счастливым оттого, что снова оказался рядом с Ханджи. Зое не могла видеть его, поскольку лежала к нему стороной с отсутствующим глазом. Но эта часть её лица, которую Аккерман едва мог разглядеть, показалась ему самой красивой на свете. Оказавшись, под бескрайним небом с женщиной, которая стала ему дороже всех в этом мире, Леви вдруг вновь почувствовал себя свободным. Как тогда, когда впервые увидел небесный свод и когда впервые пустил Ханджи в своё сердце. – Думаю, пока в мире есть такая красота, мы способны на всё. Только не пугай меня больше так, ладно? – проговорила Зое. Капитан уже собирался ей ответить, но вместо этого снова закашлялся. Аккерману показалось, что после такой прекрасной картины, он, по иронии судьбы, просто захлебнётся в собственной блевотине. Но Ханджи тут же подняла его с земли, посадила и наклонила вперёд. Капитан почувствовал, как у него изо рта вытекла вода и ещё много всего, но Леви предпочёл не думать о том, сколько рыб насрало ему в рот. Когда приступ кашля его отпустил, Аккерман просто начал падать от бессилия, но тут же ощутил, как Ханджи в очередной раз успела его подхватить. Зое схватила его и притянула к себе с такой силой, что вполне могла сломать капитану рёбра сильнее любого взрыва громового копья. Но прикосновения женщины не показались ему раздражающими, как раньше. Леви чувствовал, как Ханджи осторожно расправляет его слипшиеся волосы и поглаживает по спине трясущимися руками, слышал её тяжёлое, надрывное дыхание и учащённое от волнения сердцебиение. Они оба лежали на влажной траве, мокрые и грязные, но Леви не заметил этого, ведь в объятиях Ханджи Аккерману было тепло и спокойно. Даже боль стала не такой невыносимой в тот момент, когда Зое прижала его к себе. Капитан подумал, что впервые находится так близко к кому-либо. И Леви не хотел, чтобы Ханджи его отпускала. Он вдруг понял, что мечтает провести рядом с этой женщиной всю оставшуюся жизнь. Ведь он любит её. Да – чёртова четырехглазая действительно его в себя влюбила. И как он, сильнейший воин человечества, позволил с собой такое сотворить? Это не поддавалось объяснению, но, раз Леви и правда оказался способен на любовь, все его чувства к Ханджи объяснялись только этим словом. – Хах, я всегда знала, Леви, что мне удастся обнять тебя только в случае твоего полнейшего беспамятства. Впрочем, если мы доживём до конца, я заобнимаю тебя до смерти, наплевав на все твои возражения. – сверху вновь донёсся знакомый смех, а после Аккерман почувствовал, как тёплая ладонь убрала с его лба слипшуюся от крови чёлку, которая так неприятно царапала рану на голове. И Леви вдруг понял, что готов позволить Ханджи "заобнимать" себя и он даже сам обнимет её в ответ, когда сможет хотя бы шевелить руками. Только бы они оба дожили до конца. С этой мыслью капитан провалился в тревожный, болезненный сон.