Ember

      Слушания начались с Нила, сидящего напротив веб-камеры, отвечающего на вопросы. Перед началом судебного разбирательства, они переехали в маленькую двухкомнатную квартиру в Мэриленде, в нескольких городах от Балтимора. Переезд удивительно совпал с днем рождения Нила, который они отпраздновали вкусным ужином, который приготовила Деб, и ничем более. Нил заранее попросил их ничего не делать и был рад, что они согласились.       Квартира была тесной. Нил чувствовал, будто не мог дышать: куда бы он не повернулся, перед ним стоял какой-то человек или мебель. Это напомнило ему жизнь с матерью в бегах, несмотря на то, что они никогда не останавливались в квартирах. Строгие правила — не выходить на улицу и даже не открывать окна — были тем, что напоминало ему о тех временах. Это одновременно утешало и тревожило.       Спустя неделю после переезда, Деб вручила Нилу новый Айфон 5. Она заявила, что это не имело ничего общего с его днем рождения, а просто была мера безопасности. Но все же, он не мог не думать, что это было больше, чем просто совпадение. Ему все еще не позволяли покидать дом самому, не то чтобы он особо хотел, учитывая всех людей, которые желали его смерти. В прошлом, если бы он знал, что кто-то опасный был поблизости, он и его мать сбежали бы как можно дальше. Сидеть смирно и готовиться отвечать на вопросы обо всех ужасных вещах, которые он видел, вместо того, чтобы бежать, казалось, невозможным. Каждый раз, когда он думал, что не сможет вынести ни секунды больше, он смотрел на Афину, зная, что не сможет ее взять с собой в бега, а он не сможет просто отпустить ее, и это помогало ему.       Он отвлекал себя от переезда, судебных процессов и еще более ограниченной свободы, снимая видео с Афиной. Она начала постоянно лепетать, болтая с ним, пока он объяснял ей свою домашнюю работу. Иногда ему казалось, что он слышал отдельные слова, хотя он знал, что это невозможно. Ну не мог шестимесячный ребёнок произносить полные слова.              — По мере того, как предложение растет, цена покупки падает, — зачитал Нил из своего учебника. — И по мере того, как цена снижается, спрос растет? Верно?              Афина залепетала со своих качелей. Было трудно сказать, соглашалась она с ним или нет.        — Если цена ниже, люди будут покупать больше. Думаю, в этом есть смысл.       Нил сосредоточился на ответе на вопрос в своей рабочей тетради, и он испугался, когда Афина начала истерически смеяться. — Что смешного, Медвежонок?       Её смех был заразительным, и на мгновение Нил забыл, где он и почему он был там и мог просто наслаждаться этим. Когда они оба успокоились, он снова начал отвечать на вопрос, и опять произошло то же самое, когда его механический карандаш проскрипел о бумагу. — Тебе это нравится? — спросил он ее.              Нил достал лишний лист бумаги и начал царапать на нем, убеждаясь, что он продолжает издавать звук. Ее смех снова наполнил воздух, и он вытащил свой телефон, чтобы снять это. Они забирали его телефон в здании суда, но он получал его обратно во время обеденных перерывов и любил пересматривать видео Афины.                            Пока Нил давал показания, в здании суда была особая собака, с которой он мог провести день. Условия судебного разбирательства означали, что он должен был находиться в суде, несмотря на тот факт, что они проводили видеодопрос. Сидеть перед камерой было неудобно, и душная комната и неловкий помощник юриста ему тоже не нравились. Ему пришлось оставить Афину с Деб дома в течение дня, пока он был под охраной Кена и суда.       Собаку, которую ему предоставили, звали Иззи, и она была обучена тому, чтобы поддерживать его, пока его допрашивали, поскольку ему не разрешали сидеть с другими людьми. Она лежала на его ногах, пока он был расслаблен, и вставала, чтобы положить голову ему на колени, когда он был напряжен. Она приходила с ним на каждое досудебное заседание, и давала ему что-то, на чем он мог сосредоточиться. Пока она была рядом, Нил был более сосредоточен на моменте, редко теряясь в собственных воспоминаниях. Кен сказал, что они должны подумать о том, чтобы завести собаку после того, как все уладится, так как Иззи, кажется, помогала Нилу больше, чем что-либо другое, кроме Афины.С конца января и до начала апреля, они жили в небольшой квартире. Тем не менее, они могли возвращаться в Коннектикут на время перерывов между слушаниями или по выходным, если они хотели, что обычно и делал Нил, но поездка почти никогда не стоила того. Нил продолжал отвлекать себя, сосредотачиваясь на развитии Афины. Сначала она научилась переворачиваться, потом сидеть одна, и даже начала ползать к тому времени, как они окончательно вернулись в Коннектикут. Деб помогала ему записывать все маленькие достижения в специальной книге. Находясь рядом с ней каждый день в течение первых пяти месяцев ее жизни, ему было сложно поехать на первую встречу. Нил не только поехал туда, куда не хотел, но ему пришлось оставить свою малышку. Деб заботилась о ней, он знал это логически, но он не мог справиться с болью в груди, которая появлялась каждое утро, когда он уходил, и оставалась до того момента, пока он снова не обнимет Афину. Казалось, что он упускает большую часть ее жизни, покидая дом с 9 утра до 5 вечера.              Впервые Нил почувствовал себя настоящим родителем, идущим на настоящую работу, даже если его работа была просто разговаривать с камерой, чтобы помочь посадить убийц в тюрьму. Нил не понимал, как нормальные родители делают это каждый день, он ненавидел каждую минуту вдали от Афины и не мог представить, как бы он это делал дальше. Казалось, что ему не хватает частички его души. Единственной приятной новостью во всем этом было то, что он мог возвращаться к ней каждый день.       Когда они, наконец, вернулись в Коннектикут, Афина переехала в детскую. Она уже давно перестала просыпаться, чтобы поесть посреди ночи, и у нее не было причин больше находиться в комнате Нила. Он знал, что это случится, ей было уже девять месяцев, но это был трудный переход. Нил был расстроен, Афина была его единственным утешением, когда он просыпался от кошмаров. Он привык к возможности следить за ней, не вставая с кровати, и быть за стенкой от нее было ужасающе. У него была радио-няня на прикроватной тумбочке, которая передавала каждый звук, но это нельзя было сравнить с возможностью видеть, как она мирно спит. По мере приближения её первого дня рождения, он все больше успокаивался. Возвращение домой помогало, как и разговоры о каждом беспокойстве и кошмаре с Деб. Поначалу ему это не особо нравилось, он и так уже говорил с психотерапевтом в течение двух часов каждую неделю, почему он должен был говорить и с ней? Его терапевт сказала, что система поддержки была необходима, особенно потому, что у него были проблемы со сном по ночам, и поездка в город далась ему трудно. Возвращение в ситуацию, когда у него не было много свободы, напомнило ему об ужасах жизни в бегах, в то время как ответы на вопросы адвоката вернули все подавленные воспоминания о его детстве.       Нил знал, что регрессия — это нормально, у него были проблемы в декабре, но его нервы стали в сто раз хуже. От постоянных болей в желудке и случайных приступов паники до бессонных ночей и страха разлуки. Все, кто мог причинить вред Нилу, были либо в тюрьме, либо мертвы, но он все еще чувствовал, что борется за свою жизнь.       Их дом был спокойным и уютным, не было ни сюрпризов, ни опасностей. Где-либо еще был хаос. Нил чувствовал, что за ним следят, каждая тень заставляет его напрягаться.       После отказа покинуть дом в течение первого месяца по их возвращению, Нил был вынужден отправиться в поход в конце мая. Кен вернулся домой из магазина с новой сумкой-кенгуру и тремя пачками солнцезащитного крема, не принимая отказ.       Они отправились рано утром в субботу, чтобы совершить почти 8 километровый поход через лес рядом с рекой. Нил не понимал, что такого особенного в этом районе, что им пришлось ехать туда час, но они не оставляли ему выбора. У Кена был значок ФБР с собой, и Кен и Деб оба были вооружены, из-за чего Нил чувствовал себя в большей безопасности, чем если бы их не было. Да, они могли защититься от обычного уличного грабителя, но любой, кто знал, что они делают, мог убрать двух обученных агентов и подростка без каких-либо проблем. Нил пытался не думать об этом, пока они шли по тропе, но он не мог выкинуть это из головы.Они спланировали все так, чтобы добраться туда как раз вовремя, чтобы пообедать и позволить Афине поспать в детской переноске, и снова отправиться в путь. Вес Афины был тяжёлым и заземляющим, напоминая ему о безопасности пуленепробиваемых жилетов в ужасные ночи. Нил держал руку на её спине, чтобы чувствовать её дыхание во сне. Нести лишние 9 килограмм, привязанные к его груди, было не так трудно, как он думал. Он никогда не носил ее так долго и ожидал, что он устанет, но этого не произошло. Часы, которые он проводил на беговой дорожке, когда не мог уснуть, в сочетании с часами в мастерской, казалось, помогали его выдержке.              — Посмотри на этот вид, — сказала Деб, когда они достигли небольшого пика с видом на реку. — Он прекрасен.       Нил посмотрел на спокойную воду. Было красиво, но не настолько необычно, чтобы оправдать поездку. Когда он посмотрел туда, куда указала Деб, он услышал, как Кен сделал пару снимков. Свет блестел на воде, выглядевшей прохладной и освежающей. Мягкий ветер дул в лицо, помогая справиться с жарой, пока он взъерошивал волосы Нила. — Прекрасная жена, красивый вид, счастливые дети, — сказал Кен, когда нежно похлопывал Нила по спине. — Чего еще может желать мужчина?       На ум пришел язвительный комментарий, но Нил решил оставить его при себе. Он должен был признать, что это было не плохое времяпрепровождение, просто не то, что он предпочел бы делать. Когда они возвращались к машине, ему было почти грустно менять лес на душную машину, хотя он был счастлив быть настолько ближе к дому.              В начале июля у Нила появилось чувство неминуемой гибели, которого он никогда не испытывал, даже когда он был в бегах со своей матерью. С каждым днем он становился более дерганным, не мог уснуть больше, чем на несколько часов, по мере того как кошмары становились все более интенсивными. За день до первого дня рождения Афины, во время особенно трудного сеанса с терапевтом, они пришли к выводу, что Нил никогда должным образом не оплакивал свою мать. Она умерла, он знал это, даже смирился с этим, но он задумывался об этом. Что это значило для него? А для Афины? — Мы бы все еще бежали, — сказал Нил в телефон. Он сидел в гигантском кресле для чтения в офисе, с закрытой дверью для полной конфиденциальности. — Если бы она была жива, мы бы все еще бежали, даже если бы мой отец был мертв.       Телефон защёлкал:       — Откуда ты знаешь? — Она сказала мне. Никогда не останавливайся, Абрам, несмотря ни на что.       Быть счастливым было трудно, когда он знал, что его мать никогда бы не одобрила его образ жизни и выбор. Афина была в безопасности и счастлива, росла на глазах, и узнавала что-то новое каждый день. Это было все, что имело для него значение. Мысль о том, что его мать предпочла бы не дать им жить безопасной, счастливой жизнью, преследовала его. Нил провел рукой по грубой текстуре стула. Сосредоточившись на чувствах, он не терялся в мыслях. — Но я думаю... может быть... она ошибалась.       Нил и раньше признавал, что его мать могла ошибаться, но с чем-то таким большим это казалось богохульством. Говорить, что она ошибалась насчет того, что будет вечно убегать, было все равно, что говорить, что небо не голубое. За исключением того, что она действительно ошибалась. Он был в абсолютной безопасности, как только перестал бежать. Подъезд к больничной парковке изменил все, перенеся его от ежедневной опасности и боли к полной защите.       После того, как звонок закончился, Нил провел остаток дня, работая над кукольным домиком в сарае с Кеном. Было легко отключить мозг и сосредоточиться на задании. Измерить это, срезать это, схватить пистолет для гвоздей и дрель. Бессмысленные задания, которые удерживали его на плаву. Тем не менее, в своей комнате, один, без света и с бушующими мыслями, Нил не мог уснуть. Он сделал все, что должен был сделать: глубокий вдох, заземление, расслабление мышц. Ничего не помогало. Медленными, осторожными шагами он вошел в комнату Афины, расположившись в кресле-качалке напротив ее кроватки. Наблюдать за тем, как она спит, было идеальным способом успокоить подступающую паническую атаку. Кресло не было самым удобным местом для сна, но это было лучше, чем вообще не спать.       Его дыхание становилось легче, когда он пытался сопоставить его с дыханием Афины, каждый вдох напоминал ему, что они в безопасности. Прохладный лунный свет проливался над ней, осветив ее лицо настолько, что он увидел ее маленькую улыбку. Засыпать было проще, чем это было в течение нескольких месяцев, с теплым чувством в его груди и легкой улыбкой на его лице, подражая Афине. Через несколько часов Нил проснулся от мягкой болтовни Афины, зовущей его. Она стояла в своей кроватке и тянулась к нему, с оранжевым лисенком, свисающим с соски во рту. Он поднял ее и крепко обнял, прижимая легкий поцелуй к ее темным волосам. — С днем рождения, медвежонок, — сказал он, чувствуя себя лучше, чем когда-либо.       Афина положила голову ему на плечо и хлопала его по руке несколько минут, качаясь и медленно просыпаясь. Когда они покачивались, Нил чуть снова не уснул от теплоты Афины. Он начал напевать старую колыбельную на немецком, которую он когда-то давно выучил.       Им нужно было собраться и начать день в конце концов, но Афина начала извиваться раньше, чем хотелось бы Нилу. Он положил ее на пол, наблюдая за тем, как она пытается встать, чтобы пойти, держась за кресло-качалку. Она еще не могла ходить самостоятельно. Пока Нил брал подгузник и готовил одежду, она отпустила стул и сделала шаг, только чтобы схватить его снова со следующим шагом.              Нил был уверен, что она прекрасно может ходить, но она была слишком напугана, чтобы отпустить мебель и попробовать в одиночку. Он понимал ее страх. После месяцев ползания по полу ей было нелегко стоять на двух ногах, просто научиться балансировать в одиночку казалось уже сложным.              Нил сел на пол в трех шагах от нее и протянул руку: — Иди сюда, Афина.       Она сделала шаг навстречу ему, потянувшись к его руке, но он убрал ее назад в последнюю секунду. Ее брови нахмурились, и ее глаза расширились.              — Давай, детка, ты сможешь.              Она сделала еще один маленький шаг, все еще тянясь к его руке. На этот раз, когда он убрал ее назад, она наклонилась вперед, чтобы поймать его, теряя равновесие в процессе. Нил легко поймал её и поцеловал её волосы.              — Ты сделала это! — хвалил он, слегка подкидывая ее на руках. — Ты сделала два шага!              После того, как он быстро собрал Афину, они направились в комнату Нила, чтобы он тоже мог одеться. Афина бродила по его комнате, пока он увлажнял свои шрамы и менял одежду. Он пристально наблюдал за ней, отмечая каждый раз, когда она отпускала мебель и делала шаг. По его подсчетам, около трети ее шагов были без помощи, но она никогда не делала два за раз, она всегда хваталась за край кровати или что-то еще прежде чем сделать другой шаг.              На кухне Деб уже накрыла стол для завтрака. Нил пришел, неся своего ребенка, и обнаружил, что вся его работа уже была сделана. — Доброе утро, именинница, — сказала Деб, когда поцеловала Афину в щеку и провела рукой по волосам Нила, приглаживая их. — Афина — лгунья, — сказал Нил с улыбкой. — Она может ходить сама. — Может быть, мы должны проверить это сегодня, — сказал Кен со своего кресла. Он читал газету, как будто это был 1962, а не 2013. — Посмотрим, понравится ли ей кукольный домик, который мы построили.       Деб поставила тарелку перед Нилом и подвинула детский стул для Афины: — Кеннет, ты должен закончить с острыми углами и шкафчиками по дому сегодня, если ты уверен, что она начнет ходить.       Нил сел и посадил Афину на стул, наблюдая за ней, пока она ела. Он всегда последним заканчивал есть, потому что половину времени он ел, а половину — фокусировался на Афине       Когда они закончили есть, они все направились в гостиную. Деб и Нил сидели на расстоянии нескольких метров друг от друга с детскими игрушками на своих коленях, поощряя Афину ходить между ними. Она держала Нила за руку, пока не дотягивалась до руки Деб и шла дальше. К третьему заходу Нил был уверен, что это бесполезное усилие, и пройдет еще несколько дней, прежде чем она наберется смелости идти самостоятельно.       Кен уронил отвертку, и Деб немного подпрыгнула, убирая руку из досягаемости Афины, когда Нил пытался её передать. Афина сделала два шага сама, а затем потянула руку Деб, как только смогла дотронуться до нее.       Нил засмеялся: — Ты сделала это, Афина! Я говорил тебе, что ты можешь это сделать.       Афина тоже смеялась, когда Деб повернулась и подвела ее к протянутой руке Нила. Нил держал ее вне досягаемости Афины, когда она сделала ещё три шага к нему, схватив её, и уткнувшись ему в грудь. — Молодец, Афина, — Деб и Нил похвалили ее одновременно.       Они играли вместе ещё час, пока Афина не уснула. Нил надеялся, что скоро она будет спать днем только один раз в день, чтобы он мог проводить с ней больше времени по утрам перед тем, как пойти на уроки. Благодаря её дню рождения в июле, у Нила не было никакой работы в данный момент, но учеба начиналась снова в конце августа, и Нил хотел, чтобы она привыкла к одному обеденному сну к тому времени.       Пока она спала, Нил работал на кухне. Он искал рецепт яблочного пирога, и он хотел сделать его вместо торта на день рождения. Деб осталась на кухне, чтобы помочь, если ему понадобиться, но он хотел сделать все сам. После 11 месяцев помощи Деб с готовкой, Нил чувствовал себя комфортно на кухне, но они особо не увлекались выпечкой. Оказалось, что выпечка и обычная готовка были совершенно разными процессами.       К тому времени, как Афина проснулась, пирог уже был в духовке, и Деб была ответственна за его вытаскивание. Нил был слегка рад, что пирог был не в его руках, и он мог сосредоточиться на заботе о ребенке, что было его привычной средой.       Они вышли на улицу и прогулялись по полям. Нил сосредоточился на горячем воздухе и лёгком ветре, когда рассказал Афине немного об их матери по-немецки. Он понял, что легче говорить о ней с Афиной на другом языке. Июльская жара загнала их обратно внутрь раньше, чем хотел бы Нил, но он никогда не рискнул бы, чтобы Афина получила солнечный ожог или обезвоживание.       Когда они вернулись, пирог был готов, и он стоял на столе, как будто из журнала. Кен увидел их первым и сказал Нилу сесть, чтобы они, наконец, съели пирог, прежде чем он пошел и умял его сам. Нил засмеялся и почувствовал, как меланхолия от прогулки исчезает. Афина была одной из них сейчас. С одной стороны, Нил был расстроен, что его мать никогда этого не увидит, а с другой, он гордился тем, что ему удалось сделать в её отсутствие.