Одного человека достаточно

      В четыре часа ночи один из цветочков Се Ляня сообщил, о небожителе, обходящем кругом город Шаньмо. Предпринимать какие-либо действия, пока неопознанный субъект не проявит агрессии не имело смысла, однако поступившая в мозг информация вынудила бывшего принца очнуться ото сна.       На случай срочного перемещения он принял человеческий облик, перевернулся на спину и уставился в потолок чуть светящимися от заклятия ночного зрения глазами. То ли это было мягкое свечение, то ли движение воздуха, однако что-то заставило проснуться и Хуа Чэна.       «А может он и не спал. Хоть сильные демоны и похожи на людей, но сон для них так же бесполезен как и для низших. В конце концов, будь это не так, это было бы слабостью вроде инстинкта, а им подвержены только те, кто не достиг высокого ранга...»       Хотя это были лишь мысли, Се Лянь, привыкший, что его истинное лицо скрыто от стороннего наблюдателя, беззвучно шевелил губами.       — Гэгэ хочет что-то сказать? — спросило Небо, заставив Се Ляня вздрогнуть от неожиданности.       Голос Хуа Чэна был низким и мягким. Любой, кто не знал, что перед ним демон решил бы, что это со сна, однако небожитель не мог обмануться.       — У Сань Лана очень хорошо выходит быть человеком, — с мягкой улыбкой сказал Се Лянь и мечтательно прикрыл глаза.       Его голос был тих, но звучал чётко и завораживающе. Слуга Хуа Чэна потратил сотню лет, чтобы научиться выглядеть человеком среди людей и призраком среди демонов, и теперь он с гордостью вспоминал об этом.       — Я стараюсь, — полушёпотом ответил Хуа Чэн. — Однако и гэгэ сейчас больше похож на призрака, чем я в истинном обличии.       — Я питаю слабость к смешению света и тьмы. Демон с божественным ликом, божество с демонической силой – это ли не искусство, — демоническое божество прошептало это с такой уверенностью, что Хуа Чэн невольно почувствовал неясный собственный образ, стоящий за причудливым суждением.       — ... У гэгэ необычная точка зрения в искусстве, — с трудом нашёлся с ответом бог. — От чего же ты не стал творцом?       — У меня нет талантов, я недостаточно усерден, стыжусь ошибок, бесконечно пложу странные теории, не способен нарисовать живые глаза, мои идеи неизменно обращаются окровавленным мечом, а слова становятся ядом, что отравляет меня самого и тех, кто им верит, — беззаботно улыбаясь поведал бывший принц, глаза его были чуть расфокусированы, словно он смотрел в свои мысли. — Однажды, по воле судьбы, я встретил прекрасное в своей дуальности Искусство – плод причудливого переплетения жизни и смерти.       — Ваше... гэгэ, тебе не следует так говорить, — встревоженно приподнявшись заметил Хуа Чэн.       — Излишне фанатично? — опустив глаза к полу уточнил живой демон, словно очнувшись. — Прости.       — Нет. Излишне самокритично, — покачал головой Хуа Чэн. — Я не верю в то, что существует люди, а тем более боги или демоны без талантов. Ты явно преувеличиваешь.       — «Самокритичность – путь к самопознанию». Я в самом деле обладаю чёрным языком. Если хочешь, я докажу, что нет ничего страшнее моих слов. Я сейчас кое-что попробую, — Хуан Се резко подорвался и принялся мерить размашистыми шагами крошечное пространство монастыря Водных Каштанов.       В его руках вспыхивали и гасли серебряные цветы. Се Лянь хмурился, прикрывал глаза, замедлял и ускорял шаг. Наконец он замер посреди помещения с крупным серебряным маком на ладони, с сомнением разглядывая призрачный цветок.       Чуть поразмыслив, он кивнул собственным мыслям и подошёл ко вставшему к тому времени Хуа Чэну. Се Лянь без особых усилий отмёл все сомнения и протянул своему божеству цветущий осколок воспоминаний.       — Просто прикоснитесь к нему, как к человеку или демону, открывшему вам своё сознание, — со сверкающими нетерпением глазами пояснил принц. — Это осколок души с воспоминанием.       — Никогда не использовал их так, — заметил Сань Лан, намеренно или нет пропустив мимо ушей излишне почтительное обращение.       С любопытством и скрытым благоговением он аккуратно принял хрупкий на вид цветок из рук принца. Стоило полупрозрачным искристым лепесткам оторваться от пальцев Се Ляня, как сознание Хуа Чэна затянуло в мир, где царствуют тени прошлого.       Се Лянь в монашеских одеяниях бесцельно идёт по улице, укрываясь стареньким красным зонтом от сильного ливня. Его губы на грани слышимости выдыхают: «и почему цена дождя в Юнани и в Сянлэ столь ужасающе разнится?»       Внезапно его внимание привлекла скрывающаяся в переулке кумирня. Справа и слева от входа её стены украшали строки-дуэляни «тело прибывает в страдании» и «душа прибудет в блаженстве». Сейчас эти слова уже не вызывали столь сильного отклика в душе принца.       Решив укрыться от дождя под ветхими сводами народного храма, божество ступило на порог кумирни. За последние три года он успел повидать бесчисленное множество своих статуй и образов на бумаге, так что ничуть не удивился отсутствию хоть отдалённого сходства с собой в глиняной фигуре. Он вовсе не собирался разглядывать свой образ, но одна деталь всё же привлекла его внимание: на ладони статуи был живой белый мак – «сны и приятные воспоминания, скорбь в разлуке». Большинство его статуй изображались с мечом в одной руке и цветком в другой и, разумеется, оба дополнительных предмета были сделаны из того же материала, что и сам образ бога Войны. К тому же удивлял выбор цветка: обыкновенно скульпторы изображали нарцисс, пион, сливу или камелию, считая что иной цветок попросту не достоин принца.       Но сам Се Лянь несомненно солгал бы, если бы сказал, что это ему льстит. Сейчас его едва ли не тошнило от безупречного образа, созданного людьми, которому, как оказалось, он вовсе не соответствовал.       Неожиданно Наследный Принц Сянлэ услышал тихие влажные шаги у входа в кумирню и поспешил скрыть своё присутствие.       Хуа Чэн с затаённой жадностью впитывал каждый шаг Се Ляня, ранее скрытый от его глаз. Он действительно хотел узнать почему его бог тогда ему ответил: он спустился ради него или это лишь удача. Что ж, теперь он знал наверняка, но не то чтобы это знание его разочаровало, он тогда ни на что не надеялся, а теперь мог назвать это Судьбой.       Его Высочество тем временем зашёл за постамент и устремил полный смутного удивления взор на вход. Там сейчас стоял промокший мальчишка, почти юноша, явно скрывающий что-то в ладонях от непогоды. Половина его лица была скрыта бинтами.       Внезапно воспоминание пошло рябью и Хуа Чэн увидел совершенно иную сцену: Его Высочество в простых для человека его происхождения, но не менее качественных бело-жёлтых одеждах вёз на тележке мальчика с перебинтованным лицом. На лице этого Се Ляня сияла мягкая беззаботная улыбка.       — Знаешь, а я ведь, по факту, совершаю побег, — доверительно сообщил он мальчику и легко рассмеялся.       Мальчик неотрывно смотрел на принца, но оставался безмолвным.       Картина солнечного дня и кленового леса поплыла и Хуа Чэн вновь увидел стены кумирни.       Се Лянь так и стоял за спиной статуи, а мальчик подошёл к убогому изваянию и заменил цветок на более свежий, живой и влажный. Се Лянь казался до глубины души поражённым этой сценой. Он застыл словно ещё одна статуя, а взгляд его прикипел к цветку.       Тем временем мальчишка, пристроив цветок, встал перед глиняной статуей и сложил ладошки вместе, чтобы молча помолиться. При этом он не стал поступать, как остальные невежды — падать на колени. Мальчик в самом деле прислушался к первому велению Се Ляня.       Се Ляню приходили помолиться сановники и родовитая знать, выдающиеся личности нынешнего поколения и поразительные таланты. Однако теперь истинно «добросовестным» среди всех его последователей принцу казался лишь этот ребёнок двенадцати-тринадцати лет.       Теперь Принцу стало очевидно: его главный храм, где люди и думать забыли о его волеизъявлении, что значило для них не больше щепотки пепла от палочки благовоний, не стоил и одного такого последователя.       Снаружи раздалось шлёпанье чьих-то ног по лужам, и возле кумирни пронеслась весёлая стайка детей с зонтиками в руках. Се Лянь вначале решил, что они только пробегали мимо. Но как только ребятишки промчались мимо входа, почти сразу же вернулись назад, словно увидели что-то невероятное. Они захлопали в ладоши, и самый старший из них воскликнул: «У-у-у! Уродца снова выгнали!»       Те ребята и маленький верующий были примерно одного возраста, но каждый превосходил его по росту — по всей видимости, они-то уж не имели недостатка в родительской заботе. Возможно, приближался какой-то праздник — все дети надели новые одёжки и обувь. Они принялись прыгать по лужам у входа в кумирню и шуметь, живо и наивно улыбаясь, без капли злобы, будто бы слово «уродец» вовсе не казалось им ругательством. Также они не считали, что их речи могут кого-то обидеть — для них выкрикнуть подобное виделось простой забавой. Мальчик же крепко сжал кулаки, только его ручки, совсем маленькие, не могли никого напугать. А снаружи снова донеслось: «Уродец сегодня снова будет ночевать в кумирне! Берегись, если вернёшься домой, родная мать забьёт тебя до смерти!»       Се Лянь нахмурился. Глаз мальчика, который выглядывал из-под повязок, заполнился кровавыми прожилками. Он вскинул кулак и гневно взревел: «У меня нет дома!!! У меня нет матери! Она мне не мать! Проваливайте! Все проваливайте! Крикнете ещё раз, и я сам забью вас до смерти!!!»       Дети же совершенно его не боялись, чувствуя, что сила на их стороне. Они дразнились и показали языки.       — И ты посмеешь нас побить? Берегись, а не то ещё и отцу твоему всё расскажем, чтобы он тебя наказал, — выкрикнул всё тот же мальчишка.       Остальные немедленно его поддержали: «Ага, у тебя нет матери, потому что твоя мать тебя бросила! И дома у тебя нет, потому что домашние тебя презирают. Потому тебе приходится в этой глупой кумирне…»       Здесь мальчик вдруг громко вскрикнул и бросился на них. Несмотря на маленький рост, силы в нём оказалось неожиданно много, и когда он с рёвом вылетел из кумирни, дети так перепугались, что кинулись бежать.        — Хэй! Чего вы испугались? Нас же больше! — воскликнул мальчик, оттаскивающий взбесившегося оборванца от упавшего в грязь товарища       Остальные тут же вернулись и все вместе принялись поколачивать и тягать мальчишку из стороны в сторону. Се Лянь больше не мог на это смотреть. Взмах рукой — и какая-то таинственная сила, взявшаяся из воздуха, растащила дерущихся детей. Затем с земли взлетели брызги воды, невероятно мощным потоком отбросив в сторону группу ребят, так что те покатились кубарем.       Когда детей ни с того ни с сего вдруг опрокинуло на землю, они наглотались грязной воды из луж, промочили новую одежду и сделались ещё более безобразными, чем объект их насмешек, — громкий ребяческий хохот тут же превратился в надрывный плач. Поднявшись с земли и обливаясь слезами, мальчики похватали зонтики и бросились бежать, только их и видели. Бог войны, так и не сдвинувшись с места, лишь покачал головой и обратил внимание на мальчика в бинтах.       Во время потасовки бинты с лица мальчика наполовину сползли, обнажив лиловые синяки, которые он явно получил не в этой драке. Се Лянь удивился, но не успел разглядеть повреждения получше, как мальчик, не проронив ни звука, намотал бинты обратно и уселся возле ног глиняной статуи, обняв коленки.       Принц отправил послание подчинённым, как собирался изначально, а после обошёл изваяние и уселся рядом на корточки, пристально вглядываясь в мальчика. Спустя совсем немного времени живот парнишки издал бурчание. На блюдах для подношений лежали фрукты и сладости, и хотя с виду они казались подсохшими и не очень-то аппетитными, всё же это было лучше, чем ничего. Се Лянь выбрал один из фруктов и аккуратно сбросил его на мальчика.       Тот шарахнулся от падающего персика как запуганный зверёк, но после, поняв что опасности нет, отряхнул фрукт и вернул его на алтарь. Затем мальчик подошёл к выходу из храма и поглядел на ливень снаружи, будто подумывая выйти на поиски съестного. Но, видя, как сильно разошёлся дождь, и не желая промокнуть, ребёнок вернулся к ногам глиняной статуи, свернулся калачиком и мгновенно уснул.       В тот же миг перед принцем появились Фэн Синь и Му Цин. Вот только... Их лица оказались скрыты, а слова казались приглушёнными и неясными. Один из них явственно отшатнулся от ребёнка, на что Се Лянь с упрёком напомнил о том, что кумирня вполне может быть домом для, вероятно, одного из немногих настоящих последователей.       Затем принц в непреклонном желании помочь мальчику подошёл ко входу в кумирню и оставил на пороге красный зонт – он всё равно принадлежал миру живых. Крупные жемчужины капель тут же забарабанили по его поверхности.       Нестихающий мерный стук показался чутко спящему мальчику странным, и он открыл свой чёрный глаз, чтобы посмотреть в чём дело. Вид оставленного зонта не на шутку его удивил. Мальчик тяжело поднялся и поспешно подошёл к выходу. Зонт, что он теперь держал не мог принадлежать никому из детей и взрослых. Все местные сходились во мнении, что уродец не достоин и капли сочувствия.       — Ваше Высочество, на этом достаточно. Слишком очевидные поступки заставят его что-то заметить, тем самым ситуация усложнится, — пробубнила тень голосом Му Цина.       Кто же мог представить, что Се Лянь даже не успеет ничего ответить – мальчишка снова подбежал к статуе и закричал, стоя прямо за их спинами: «Ваше Высочество наследный принц!»       Троица одновременно содрогнулась от испуга и обернулась. Их взглядам предстал мальчишка с покрасневшим глазом, который ужасно волновался и выглядел донельзя нелепо, обнимая зонт и встревоженно вглядываясь в лицо глиняной статуи.       — Ваше Высочество наследный принц! Это вы?! — громко выкрикнул мальчик, словно боясь, что бездушное изваяние его не услышит.       Обе смутные тени дружно с подозрением посмотрели сперва на мальчика, а потом на Се Ляня.       — Если вы здесь, прошу, ответьте мне на один вопрос! — с некоторым отчаяньем выкрикнул мальчик, не видящий своих слушателей.       И было в этом надрывном крике что-то такое, что заставило принца слушать. Одна из теней вновь начала что-то бубнить, но крик мальчика прервал её на полуслове.       — Я очень страдаю! Каждый день я мечтаю лишь о том, чтобы умереть, ведь так будет лучше. Каждый день я хочу убить всех людей на этом свете, а потом и себя самого! Мне так мучительно жить! — кричал двенадцатилетний ребёнок.       — Что это с ним? Убить всех людей на этом свете... Разве дети могут говорить подобное? — спросила левая тень голосом Фэн Синя       — Он просто слишком мал. Когда подрастёт немного, узнает, что его сегодняшние переживания ничего не значат, — возразила правая. — На свете слишком много людей, которые страдают. Возьми хотя бы засуху в Юнани, который из жителей Юнани страдает меньше, чем он? Ваше Высочество, не стоит придавать его словам значения. Делай то, что должно.       — Страдание одного человека в глазах другого, наверное, всегда кажется ничтожной раздражающей мелочью, — тихо произнёс принц и подошёл поближе.       — Так ради чего я всё ещё живу на свете? Какой, в конце концов, смысл в моей жизни? — кричал мальчик, едва сдерживая слёзы боли и ярости.       После долгого безмолвия никто так и не ответил ему. Мальчишка, словно давно догадался, что таким и будет результат, медленно опустил голову. Однако всего через пару секунд ему пришлось её вскинуть вновь: тишину кумирни прорезал голос наследного принца.       — Если не знаешь, ради чего жить, живи хотя бы ради меня.       Фэн Синь и Му Цин рядом с Се Лянем даже не предполагали, что принц на самом деле ответит, да к тому же скажет что-то подобное.       — …Ваше Высочество?! – в неверии пробулькали тени.       Мальчик рывком вскинул голову. Только никого не увидел, лишь услышал мягкий размеренный голос, который раздавался от изваяния: «Я и сам не знаю, как следует ответить на вопрос, что ты задал. Однако, если не можешь найти смысла в жизни, тогда пока что сделай смыслом своей жизни меня».       Тени в четыре руки бросились закрывать Се Ляню рот, но тот уже нарушил правило и одна фраза ничего не могла изменить.       — Спасибо тебе за цветок! Очень красиво! Он мне очень понравился!