All life next to you

Жёлтая вывеска кинотеатра подсвечивается белёсыми огоньками, ярко сверкающими среди потемневшей улицы вечернего городка. Надпись «Титаник» большими белыми буквами украшает её. Покрывало сумерек, пока ещё тёплое, мягкое и светлое, укутало улочки и небольшие домишки с плоскими коричневыми крышами. Редкое количество людских фигур, слоняющихся вдоль витрин магазинов, кафе и обычных дверей подъездов, заселяет тихую и спокойную улицу. Их медленная и краткая ходьба, беседы друг с другом, негромогласный смех и просто озарённые счастливыми улыбками лица отражаются от стен кирпичных и деревянных зданий, освещая мощённую камнем улицу блеском света теплоты и уютной оживлённости. Вечер буднего дня не столь людим и красочен, как выходного, но атмосфера спокойствия и греющей непоколебимой струи жизни, текущей сквозь каждый миллиметр этого райончика, делает его ещё лучше. Дверцы магазинчиков и кофеен то и дело раскрываются, колокольчики позвякивают, и человеческие фигуры вываливаются на мостовую. Смехом озаряют её и направляются по домам. Пара молодых парней показывается из-за деревянной двери кинотеатра. Голубоглазый низкорослый мужчина следует первым. Его лицо украшает улыбка и притаившиеся ямочки у уголков губ. Он прячет кисти в рукава своей коричневой вельветовой куртки с белоснежной шёрсткой на воротнике и опускает глаза, пока высокий, плечистый длинноволосый парень выбрасывает большой стаканчик из-под сырного попкорна (любимого Алекси). Рассказ о самом первом его просмотре фильма, который стал фаворитом, оказывается коротким. В детстве кинокартину показывали по телевизору. Она стала популярной очень быстро и была высоко оценена. А Хокка она зацепила просто потому, что море было его страстью. И любовь. Любовь нужна ему. И по сей день, он нуждался в том, чтобы чувствовать то же к кому-то, что чувствовали тогда и Джек с Розой друг к другу. «Чувствовать любовь и любить» — вот то, что вызывало в его голове столько мыслей, а в душе заставляло моря омывать берега сильных чувств. И потому голубоглазый юноша, его коллега по музыкальной группе уже на протяжении года и по совместительству парень, стал первым, кого русоволосый взял с собой на очередной показ создания Джеймса Кэмерона в кинотеатре. Как только мужчина встретил этого парнишку, чьи глаза были оттенка океана, а вечно растянутая на губах милая улыбка как будто освещала все тёмные и бездонные пропасти внутри Йоэля, он влюбился. Он уверен – шанса не было ни малейшего. Их встреча перевернула всё. Перевернула мир русоволосого. Ужасно типично, клишировано, признано всеми и вся уже по сотне миллионов раз, но для него только так Каунисвеси появился в его жизни. Сбив все, казалось бы, непробиваемые стены, возведённые лично голубоглазым, найдя в кромешной, непроглядной тьме свет и пробудив нечто, заставившее его неосознанно задержать дыхание при виде этого парня – вот так он пришёл в мир Йоэля. Не спрашивая разрешения, совета, он влюбил его в себя. И с того самого дня в непроглядно далёком две тысячи шестнадцатом Йоэль Хокка решил, что юноша однажды будет сидеть рядом с ним в зале кинотеатра, держать его за руку и наблюдать вместе с ним за картиной на огромном экране перед собой. Он более не будет наедине с самим собой. И придёт момент, когда вечера в проклятом и гнетущем одиночестве в кинозале, совершенно пустом, исчезнут из его жизни. Русоволосый тогда не имел понятия о настоящей фамилии Алекси, не знал, откуда он и что у него есть домашний питомец. Он даже не представлял, что их сотрудничество станет решающим в истории группы, после которого число участников перерастёт за пять спустя всего пару лет. Но то, что уже было решено для молодого парня тогда, – их общее будущее. Только их. Они вдвоём, и никого более. Хокка знал уже тогда, что не полюбит никого больше. Длинноволосый возлюбленный обходит младшего, пятясь назад, пока парнишка легко идёт вперёд, хихикая над слегка безрассудными действиями своего партнёра. Тот берёт его ладони в свои руки, сжимая, и заставляет Каунисвеси следовать за ним в неизвестном ему самому направлении. — Так что, тебе понравился этот шедевр? – интересуется Хокка, не отводя настойчивый созерцающий взгляд от светловолосого. — Ну-у-у-у… — протягивает блондин, бегая глазами по синеватому небосводу над головой. Мужчина вскидывает брови вверх в удивлённом жесте и щурится. — Что значит это твоё «ну-у-у-у»? — Значит, что такие фильмы не по мне, но я предвещаю ежемесячный пересмотр и не сказать, что я против, — отвечает парень, опуская свой невинный взгляд на вокалиста. — Не сказать, что у тебя есть выбор. — Я в любом случае всегда готов смотреть его с тобой снова и снова. Йоэль останавливается, заставляя младшего замереть следом. Он любуется им сверху вниз. Молча, сияющим взглядом опаляя черты его красивого юного лица. Алекси самый прекрасный из всех, кого он встречал. И лишь его влюблённый взгляд заставляет голубоглазого ощущать себя счастливым. Парнишка запросто отсеивает все его страхи в самых глубинах внутреннего мира. Тревоги, сомнения и всё самое тёмное в нём испаряется под пристальным присмотром этого юноши. Иногда ему даже не приходится предпринимать какие-либо действия, чтобы утихомирить бушующие моря, заполняющие нутро мужчины от стенки до стенки, словно сосуд, наполненный чёрной сизой массой. Ему порой достаточно просто взгляда в глаза, крепких и неразрывных объятий, которые юноша любит дарить, и мягкого, ласкового поцелуя, немного тягучего. Можно обойтись без слов успокоения, переубеждений и длинных разговоров, чтобы отвлечься от очередного приступа агрессии или неконтролируемой тревоги. И хватит просто Алекси рядом, когда ему будет нужен якорь спасения. Он тот, кто утихомирит любые его штормы. — У тебя ресничка, — наконец произносит мужчина, развевая нависшее молчание. – Угадай, какой глаз. Блондин дёргает прямым носиком, образуя складочки, и сводит брови, задумываясь. — Правый, — недолго сохраняя тишину, произносит он. Улыбка расплывается на устах Йоэля, утягивая уголки губ вверх. Пальцем он нежно касается румяной щеки юноши, убирая длинную ресничку, и показывает её парню, чей взгляд уже тянется в нужную сторону. — Загадывай желание. Светло-голубые глаза закрываются, и пышные тёмные ресницы подрагивают, щекоча кожу. Он приоткрывает рот, опаляя кожу длинноволосого своим горячим, дрожащим дыханием. Краткая улыбка пробегается по его губам, и затем он сдувает ресничку с пальца мужчины, отправляя её в плавный долгий полёт сначала вверх, а после спиралью в бездну. Хокка сжимает ладонями лицо младшего и оставляет быстрый ласковый поцелуй на верхушке его носика, головкой тянущегося вверх. Они сплетают их руки в замок сразу после и движутся вперёд по петляющей улице, навстречу мосту, подсвеченному светлыми огнями, и улыбкам людей. Мелодия гитары поёт, переливаясь, вдоль края улицы, завлекая пары ближе к себе. Звучный и сильный голос молодого высокого парня, перебирающего струны гитары, стоя у микрофонной стойки у одного из домов, протекает по каменной дорожке меж двух рядов домов. Мостовая играет более яркими красками, когда пение юноши дополняют разноцветные огни кафе, баров и магазинчиков, их посетители, медленно выплывающие из зданий с радостью и спокойствием на лицах, и толпа, собирающаяся рядом с уличным артистом. Люди пританцовывают, подпевают, просто наблюдают, наслаждаясь тёплым летним воздухом в ночи и всем происходящим вокруг. Всё вокруг поёт, живёт и миротворит. Возлюбленные парни ближе жмутся друг к другу. Голова юноши укладывается на плечо старшего, и его чёлка опадает на лицо, прикрывая глаза. Сквозь пространство меж светлых прядей волос вдали он замечает что-то очень знакомое и родное глазу. В голове секундой проносятся тёплые, близкие воспоминания не таких старых, но кажущихся таковыми времён. — Погоди, давай зайдём туда, — радостно восклицает Каунисвеси, когда приподнимает голову, и радостные и милые моменты молниеносно врезаются в память при виде бело-синей вывески небольшого магазинчика. Обгоняя людей перед ними, он несётся в его сторону, протаскивая недоумевающего, но произносящего его имя со смехом на устах мужчину за собой. Мелодичный тонкий звон колокольчика оповещает о новых посетителях. В магазине сладостей и выпечки по-домашнему пахнет грушевым повидлом, спелыми яблоками, свежими, только что приготовленными булочками, нотками ягодного смузи и… древесиной, которой обделаны стены заведения. Они завешаны картинами с изображёнными на них пейзажами Финляндии в такой же светлой деревянной раме. Толстое сплетение нитей придерживает картины, что тянутся рядами друг за другом. На витрине стеллажи из дерева заставлены разного рода выпечкой. Окна покрыты наклеенными буквами, которые складываются в слова. Если постараться, можно прочесть предлагаемый товар: свежевыжатый сок, смузи, кофе и чай, булочки, пирожки и пироги, пицца. Алекси опускает веки и вдыхает запах, который сильно напоминает ему об Амстердаме и немного — о его доме, где мама всегда любила выпекать что-нибудь. И они собирались всей семьёй вечером после ужина в гостиной за просмотром любимых всеми телешоу, поедая горячую пиццу, приготовленную по личному рецепту хозяйки дома. Парень крепче сжимает руку русоволосого, утопая в согревающих воспоминаниях, таящихся слишком глубоко внутри, но притом являющихся самыми сильными и дивными. Они оказываются очень далёкими и отстранёнными, а потому и столь близкими живой коробочке слева в груди. Вновь озаряя пекарню своим ясным взглядом, юноша летает глазами по полкам выпечки, надёжно спрятанными за стеклом. — Добрый вечер, — подаёт голос продавец, с тёплой и радушной улыбкой встречающий потенциальных покупателей, стоя у кассы. Его тело облегает коричневый фартук, а седые редкие волосы закутаны в точно такого же цвета колпак. Густые усы придают его физиономии ещё более добрый и приветливый вид, напоминая паре старичка, живущего в своём маленькой домишке и собственном мире, полном светлых и красочных огней. — Здравствуйте, — откликается блондин, отвечая той же улыбкой. Хокка доброжелательно кивает, поднимая уголок губ. Юноша движением руки убирает чёлку с лица, продолжая исследовать полки с выпечкой. Он задумчиво мычит, а Йоэль не может отвести от него взгляд своих глаз. — Можно, пожалуйста… — младший смотрит на своего возлюбленного пару секунд, закусив губу, как бы оценивая сколько в него влезет, а затем вновь обращает взор на продавца, — …десять, десять вот этих палочек. Седовласый мужчина кивает и тянется за пакетиком, куда после складывает длинные толстые палочки, покрытые то ли шоколадом, то ли карамелью, Йоэль не понимает. Алекси незаметно ловко и быстро выпускает руку голубоглазого из хватки, и пальцами рыщет по карманам джинсов и куртки. Замечая мешканье юноши, слыша его чертыханья себе под нос, Хокка, не задумываясь, достаёт свою карточку и оплачивает товары ей. Пиликанье побуждает блондина тут же вскинуть голову вверх и заметить, как касса с характерным звуком уже печатает чек оплаченной покупки. — Йоэль! – громко вздыхает он, обращая свой хнычущий взгляд на старшего, только широко, с хитринкой в глазах улыбающегося. – Я мог сам оплатить. Зачем? — Я захотел. Дай мне возможность порадовать тебя. — Но… Закатив глаза, мужчина не позволяет возлюбленному закончить, вместо того оставляя долгий, завлекающий поцелуй на его губах, от которого тот буквально тает в его руках и сдаётся. Он берёт пакет со сладостями, разрывает слияние их губ и тянет парнишку к выходу из пекарни. — До свидания, — протяжно произносит длинноволосый прощание милому старичку. — Спасибо большое, до свидания, — добавляет Каунисвеси, оглядываясь и мягко, с нотками счастья, улыбаясь. — Чудесного вам вечера, молодые люди! Они сбегают по лестнице, ведущей в магазинчик, и Алекси забирает пакет у мужчины, доставая оттуда две палочки, после чего даёт одну голубоглазому. — И что это такое? Ты сорвался и полетел со скоростью света ради этих штучек? – говорит старший. — Это вафельные палочки в солёной карамели, — отвечает младший, откусывая кусочек и прикрывая глаза от удовольствия. С губ срывается мычание наслаждения от приятного родного вкуса, ставшего ещё давно самым любимым. – Когда я учился в Амстердаме, мы с друзьями очень часто ходили в эту пекарню недалеко от колледжа. Там всегда была самая вкусная выпечка. А эти палочки – мои фавориты. Я съел их штук пятьсот, наверное, представляешь? — он усмехается, осознавая, насколько зависим от каких-то простых (не простых, ни разу не простых, думает Алекси) вафельных трубочек. Йоэль взирает на него, парнишку, чей мечтающий и отстранённый взгляд направлен вдаль, на застланную пеленой тьмы улицу, освещённую слабоватым светом. Люди на мостовой группами стоят рядом с молодым парнишкой, что всё ещё напевает знакомые мелодии. Каунисвеси растворяется в своих воспоминаниях, что дарят ему робкую крохотную улыбку на губах. Хокка хочет слышать его рассказы сызнова, просто потому что выражение лица юноши и его возбуждённый, живой темп речи, когда он окунается в его прошлое и позволяет ему спускаться с его уст по волнам историй, нравится ему чертовски сильно. — Расскажи что-нибудь ещё, — всё-таки просит он. Блондин смотрит на него, ища в глазах что-то, что даст ему ответы на свои личные вопросы. Он отводит взгляд и пробегает взором по улице, – видимо, вспоминая. — В Амстердаме больше всего парков, — начинает он. – Каждый день после пар мы ходили по разным местам, часто новым, и устраивали уличные выступления. Музыка вечно преследовала нас, и мы были заняты ей постоянно. И мы хотели играть везде и всегда. У нас даже были постоянные зрители, кстати! Они приходили почти на все наши выступления. Их было… трое или пятеро, по-моему. Не помню уже точно. Они веселились, заводили толпу. Так что… это было весело. Нечто… — его взгляд всё ещё бродит по мостовой, но, в конце концов, останавливается на юном музыканте, и он, скорее всего, узнает в нём себя из прошлого. – А после мы все вместе купались в фонтанах! Потом как облезлые крысы возвращались в общежитие, правда… Улыбка озаряет лицо Йоэля, и он заливается громким смехом, заставляя парня тоже поднять уголки губ. Когда тот смеялся над его шутками, Алекси чувствовал крушение всех возможных стен злости, разочарования, грусти и самоуничтожения внутри него. Он знал, что любые забавные фразы, которые он выбрасывал, не были достаточно смешными. Его навыки в этом хромали, словно инвалиды на костылях, и часто это было очередным поводом для потока мыслей о том, какой он отвратительный, неприятный, ужасный и неидеальный. Как с горки, он скатывался в глубокую-глубокую яму, равняясь со своей самооценкой там. Но когда Йоэль Хокка смеялся над его шутками, он ощущал прилив горячи глубоко внутри, и фейерверки радости взрывались внутри него. Этот голубоглазый, неусидчивый, до невыносимости загадочный и скрытный, как бы ни хотел отрицать это Каунисвеси, тип заставлял чувствовать Алекси себя особенным. Он влюбился чересчур быстро, безостановочно ощущая тонны любви в своём сердце, которая давила на лёгкие, спирая воздух, подгоняла кровь в венах и долбила по голове, вызывая приятные головокружения. Всё это было, словно столкновение, – такое же неожиданное, резкое и безвозвратное. Отрицать то, что Йоэль Хокка стал лучшим в его жизни, смысла не имело. Это было слишком очевидно. — Вы общаетесь до сих пор? – произносит мужчина, когда они оба успокаиваются. — Нет. Все разбросаны по миру. Мы даже не списываемся. — Сильно скучаешь по Амстердаму? Тем годам? – видя грустный взгляд юноши, спрашивает русоволосый. Он молчит какое-то время, сгущая молчание меж ними, но не доставляя дискомфорт ни одному из них. Вместе они могут проводить часы в безмолвной тишине и продолжать чувствовать себя окрылёнными от нахождения друг с другом. Алекси, наконец, говорит: — Конечно, я скучаю. Амстердам был чем-то новым для меня. Жесть, каким непривычным, но увлекательным. И я хорошо провёл там время: научился многому, познакомился с такими людьми, открыл для себя новую культуру, народ да и просто страну. Амстердам был чудесным приключением, но если бы меня спросили, хотел бы я вернуться в те времена, я бы точно ответил отказом. — Почему это? – удивлённо задаёт вопрос Йоэль. — Просто сейчас, здесь, в это время я чувствую себя лучше всего. Я бы не смог уже без вас, ребят, без нашей совместной работы, увлекательных вечеров в студии и барах, записи нашей музыки. Я бы не смог без этого. Без тебя я бы не смог, Йоэль. Мужчина внимательно внимает каждое слово, сказанное молодым парнем, а в ответ лишь крепче сжимает его руку в своей и дарит ему поцелуй куда-то в макушку, средь белой копны пушистых волос. Пара достигает толпы, подпевающей песни, что доносится из уст уличного исполнителя, и останавливается. За полночь, однако это не волнует никого, потому что красивое пение, которое завлекло в это скопление людей каждого, зачаровывает и сковывает в своих цепких лапах. Хокка распускает их руки и встаёт позади юноши, теперь следящим за ним обеспокоенным взглядом. Он обхватывает его талию, обнимая, и близко прижимает к себе. Его подбородок покоится на макушке младшего, и возлюбленные слегка покачиваются в такт медленной, знакомой музыке. Алекси чувствует тепло, которое ему дарит голубоглазый, и в этих объятиях он бездумно проигрывает, обмякает в сильных руках своего партнёра. Каунисвеси слышит, как он начинает тихо напевать текст песни: — Малыш, я танцую в темноте с тобой в моих объятиях. Мы стоим на траве босиком, слушаем нашу любимую песню. Когда ты сказал, что выглядишь безобразно, я прошептал себе под нос, Но ты услышал это: дорогой, ты выглядишь прекрасно этим вечером.* Пение звучит прямо над ухом младшего, и он моментально заливается краской, расплываясь в широченной улыбке. Йоэль делает это бесподобно, как всегда, и он поёт только для него, а не всей этой смакующей полночью толпе. Только ему он дарит этот волшебный момент, звуча так прекрасно совсем рядом. Блондин поворачивает голову, поднимает взор на голубоглазого и дарит ему свою реакцию. Хокка прячет в карман куртки пакет с вафельными трубочками и полностью разворачивает парня лицом к себе. Он располагает одну свою руку на талии возлюбленного, а другой сплетает их пальцы. Вторая рука Каунисвеси находит своё место на массивном плече мужчины. Пара топчется на месте в такт музыки, и Алекси видит пред собой самую светлую и нежную улыбку, которую ему только дарили. В его морях смешиваются пенистые гребни волн, подводные скалы и хребты, порывы ветров, снятые будто бы с картины, пеленой ложащиеся на глазное яблоко, и усыпанное осколками звёзд небо. И сквозь волнующийся пейзаж меж его длинных ресниц он видит острова любви. Умиротворённые, но притом бурлящие. Он посвящает их ему, только ему, и внутри молодого парнишки взрываются миры на крошечные кусочки. Йоэлю всегда приходили осознания, что любовь – людское бремя, несущее хаос, боль и неразбериху. Что чувство это создано, только чтобы разрушать и сеять кровавые раны полосами на сердце и душу. Но он полюбил голубоглазого перкуссиониста с копной непослушных блондинистых волос, вечным румянцем на щеках и самой прекрасной улыбкой. И любовь эта собрала воедино всё разрушенное в Йоэле когда-то. Взгляды десятков людей направлены на них. Блондин укладывает голову на плечо старшего и прикрывает глаза, растворяясь сейчас в этом вечере и чувствах. Он вдыхает аромат немного крепковатого, но с еле ощутимыми нотками чего-то сладкого и цветочного одеколона, которым пропитана кожанка мужчины. Юноша утыкается курносым носом в шею длинноволосого и чуть трётся им, нежно щекоча. Кожа покрывается роем мурашек. Лёгкая ухмылка посещает лицо Хокка, и в следующий момент он медленно, по-прежнему следуя музыке, отстраняет от себя возлюбленного. Теперь их разделяет расстояние вытянутой руки, и они распускают объятия пальцев одной пары. Вокалист приподнимает другую пару рук над их головами и заставляет младшего прокружиться на месте вокруг себя. После он снова прижимает его к себе, отчего Каунисвеси приходится упереть руки тому в грудь. Сердцебиение того очень частое, он чувствует. И когда Алекси заглядывает ему в глаза – то убыстряется. Младший смущённо утыкается лицом в его куртку, желая запищать прямо здесь и сейчас, но кругом слишком много людей, и потому он довольствуется лишь крепче сжимающими воротник куртки руками. Йоэль Хокка делает его таким, и он проклинает его, в глубинах души на самом деле ликуя. Оранжевый свет ночных фонарей опадает на асфальт, полукругом накрывая его. Мошки и бабочки с белыми крыльями кружат под куполами фонарей, греясь. Ночная тишь гладью лежит на маленьком районе с парой многоэтажек и садом вдоль обочины дороги. Окна квартир застилает тьма. Только пара чужаков меняет идеальную картину, подсвеченная желтоватыми искусственными лучами. На улице ни души. Город, погруженный во мрак, одновременно запугивает уголки сердца и разума и убаюкивает сладкой колыбелью. Прохлада. Они жмутся друг к другу, проходя под темной завесой, нависающей над улицами городка. Их пальцы сплетены в замок, словно их слили в единое целое. Короткие пальчики обхватывают совершенно противоположные им длинные и чертовски тонкие. Большой палец руки старшего ласково и успокаивающе поглаживает участок кожи между большим и указательным пальцами, побуждая Алекси расплыться в лёгкой улыбке и более не снимать её с собственных тонких губ. Пешеходная дорожка заканчивается, и две пары ног, удивительно разные по длине, ступают на пустую проезжую часть. Парни переходят дорогу и заворачивают к подъезду. Они встают друг напротив друга под капюшончиком, прячущим их от любопытных взоров и любых иных невзгод, и сцепляют их руки меж собой. Алекси, чуть склонившись телом ближе к вокалисту, следит за любыми изменениями мимики того, выглядывая кристаллами из-под ресниц, смотря снизу вверх. Расстояние между ними незначительное, младший практически опирается о грудь старшего, и этой холодной ночью им обоим тепло. Даже не сжатые в объятиях друг друга, возлюбленные ощущают эту горечь близости. Немного погодя, Йоэль несдержанно целует юношу, накрывая его розоватые тонкие губы своими. Мягкая кожа врезается в зубы, и язык медленно очерчивает место столкновения. Хокка готов поклясться, что вкус их поцелуя слаще карамели и топлёной сгущёнки. Там переплетаются ягоды, мята и искорки ванили. Мужчина не любитель сладкого и даже лёгкой горячи мелиссы, но он бы целовался с Алекси сутки напролёт и всё равно не сумел бы оторваться от его губ. Он готов звучать, как самый глупый ребёнок, воображающий себе сказочные грёзы о любви, поцелуях и долгих объятиях, когда произносит в своей голове фразу: «Его губы я люблю больше всего», и будь он проклят, если соврёт, что ему не нравится прокручивать вновь и вновь эти слова в своей голове. Оторвавшись от губ друг друга, дабы ещё раз посмотреть в бездны напротив и заново влюбиться, они заводят разговор: — Помнишь наш первый поцелуй? – бросает Йоэль. Блондин откидывает голову назад, открывая рот в беззвучном смехе, прикрывает глаза и краснеет от воспоминаний, мелькающих в урагане мыслей в голове. Двое парней сидят на большом, ужасно длинном кожаном диване посреди комнаты в полной темноте. За дверью помещения, где будто бы застыло время, как песчинки в песочных часах меж пустых частей сосуда — верха и низа, слышится музыка, чья громкость поставлена на максимум, отчего стены трясутся в немом крике, и смех, звонкий мужской смех. В этой похожей на глубокий непроходимый лес комнате они сидят друг напротив друга, боком, держась на определённой дистанции, которую не смеет перешагнуть ни один из них. Это день релиза их первого общего трека «Timebomb», что уже начал взрывать финские чарты. Их первая совместная работа. Первая настоящая влюблённость Алекси, пришедшая неожиданно, в какой-то утерянный миг, нелепая и абсолютно неудачная точно. Неудачная потому, что влюбиться в коллегу, рок-музыканта с лохматой шевелюрой на голове, словно гнездо из сухого и ломкого сена, глубокими мешками под глазами и сумасшедшим, бредовым хаосом в его главе – худшее, что судьба могла придумать для него в этой жизни. Он был вокалистом группы, с которой совсем молодой Каунисвеси пообещал себе отработать лишь однажды. Но он влюбился в лидера этой самой группы и теперь был запутан в собственных бесконечных раздумьях о том, что ему делать со всем этим. Глаза в глаза сквозь непроглядный мрак, стоящий в комнате. Молчание, затянувшееся уже на десятки минут. Одновременно комфорт и терзающие разум черти, не дающие лёгким выпускать спокойно воздух из них, а сердцу биться в привычном ритме. Алекси был влюблён до мурашек по коже и приносящих удовольствие головокружений. Несносно, слишком сильно и без возможности сойти с этой дорожки. С каждым днём всё больше он ловил себя на долгом взгляде, расположенном на вокалисте, на том, как участились их незначительные случайные прикосновения друг к другу и сколько уже времени они успели провести наедине. Сейчас, когда взгляд музыканта затуманен от великой дозы спиртного в его крови, бровь чуть нахмурены оттого, что он внимательно блуждает глазами по лицу младшего, а губы немного приоткрыты, юноша хочет прижаться ещё ближе к нему и затянуть в поцелуй. Или хотя бы долгие пьяные объятия... Только лишь безмолвие, висящее меж ними, царит в этих четырёх стенах. Ничего более глаз против и сбитого дыхания не существует для них в этот момент. Йоэль, всё же забывшись, бесцеремонно затягивает парня в растекающийся долгий поцелуй, полный самоуничтожения (понимает Хокка), слившегося с грубоватой нежностью. Рука вцепляется в стройную худую талию диджея, притягивая и прокрадываясь под тонкую футболку к распалённой коже. И только когда блондин заметил, что его губы начинают неметь, он резко, но нежеланно отпрянул от вокалиста. Тяжко дыша, оба всё ещё касаются друг друга, до тех пор, пока Каунисвеси быстрым движением не убирает свои руки прочь от груди старшего. Лишь он открывает рот после того, как несколько минут потратил на то, чтобы привести дыхание в порядок, Хокка бросает своим ломаным хриплым голосом, грубо и совершенно безразлично (на самом деле отчаянно): «Забей. Это всего лишь дурацкая выходка на пьяную голову». Светловолосый опускает веки и отворачивается в другую сторону, спиной к юноше. Осознав произошедшее, он вскакивает с идиотского дивана, теряя момент, когда сердце стучит в грудной клетке намного быстрее обычного, и вылетает из комнаты, оставляя за собой лишь приятный аромат шампуня, который Йоэль готов был постоянно чувствовать в волосах младшего, и виски, смешанный с кофе. Хокка ненавидел себя и бесконечные потоки мыслей о голубоглазом парнишке с его сладким привкусом на губах, а Алекси плакал в незнакомом ему туалете у кого-то на квартире во время вечеринки той ночью. — Ты сделал мне больно тогда. Ты просто отвернулся и сказал, что это ничего не значит! – перкуссионист слегка толкает мужчину в плечо, смеясь. — Прости. Я был пиздецки глупым придурком. И скотиной. И идиотом. И козлом. Ну и мудилой. А ещё… — Нет, всё, замолчи. Мы оба были хороши, — перебивает его Алекси, улыбаясь теперь той ситуации в лицо, потому что они пережили это вместе. И блондин просто целует его, не давая продолжить. Время уже далеко за полночь. Двое музыкантов всё ещё не могут оторваться друг от друга, сливаясь в медленном нежном поцелуе, крепче сжимая пальцы в замки. — Я люблю тебя, — шепчет вокалист прямо в губы, слегка отпрянув. — А я люблю тебя, — растягивая последний слог в каждом слове, отвечает юноша, после нехотя отрываясь от русоволосого. – И нам пора по домам. — Н-е-е-е-ет. Снова расставаться, я ведь умру, — жалобно произносит мужчина. — Не умрёшь. — Мы должны съехаться, не иначе. Поначалу Алекси лишь застывает, слыша это из уст старшего, а затем он часто кивает, не смея сдержать широкую улыбку, рвущуюся наружу. Парень закусывает губу, и они расцепляют хватку рук. Каунисвеси отворачивается и подходит к двери подъезда. Дрожь, вызванная избытком счастья, покрывает его тело, и ему уже не хватает прикосновений светловолосого, а младший вновь хочет видеть его перед собой, желает ещё один последний раз коснуться его губ. Потому он бросает попытку открыть дверь. — Йоэль, — скулит он, оборачиваясь и видя в паре метров от себя музыканта, который в то же мгновение встаёт на месте. Срываясь с мёртвой точки, Алекси бежит к повернувшемуся мужчине и, взяв его лицо в свои ладони, он притягивает его к себе, целуя напористее и глубже, чем ранее. Руки голубоглазого придерживают младшего, что изнемогает от несколько секундного отсутствия близости, и ему остаётся только полностью сдаться пред юношей, потому что его личные усилия тут ровным счётом совершенно бесполезны. Он сам не отрывался бы от него никогда. Разрывая длительный и крепкий поцелуй, парнишка открывает глаза, видя перед собой тяжело дышащего вокалиста, по-прежнему закрывающего свои глаза, как бы не желая покидать этот момент. Он наклоняется к его уху и еле слышно произносит: — Моим желанием стала вся жизнь рядом с тобой. А затем он уходит, оставляя за собой всё тот же аромат его любимого шампуня, который сейчас дополняют нотки карамели и сигарет, что получасом ранее выкурил его возлюбленный. Только теперь они оба чувствуют себя счастливее всех в этом мире. Рядом друг с другом.