Встретить тебя вновь

      Была рутина, были среди неё и чудеса.       Джафару уже долгое время снились крайне странные сны. Каждый из них будто являлся продолжением предыдущего, и все они должны бы были сложиться в одну целостную историю, если бы не путались между собой на утро. Он ужасно устал от них, устал просыпаться взъерошенным и разозлённым, постоянно вымотанным и разбитым. А таковым ему быть абсолютно противопоказано, не то положение, чтобы приходить на работу помятым и едва различать буквы в документах. Он и представить не мог, по какой причине воображение решило подкинуть ему такие тяжелые картины, всегда имевшие один конец. Он видел их все от своего лица — и каждый раз находил себя образом, который беспокоился лишь о других, падал в ноги любимому до боли божеству, обожаемому человеку и единственному королю, который оставил его после всего, через что они прошли вместе. У Джафара в голове не укладывалось, как можно быть таким всепрощающим, и какой запас терпения нужно иметь, чтобы просто вынести такого короля, не говоря уже о том, чтобы его любить.       Было во снах и светлое, и хорошее, мягкое, будто одеяло в колыбели — нежные поцелуи, украдкой оставленные где-нибудь за углом, ребячливые побеги и море, отливающее синевой неба так, будто они и вовсе не имеют краёв, заливаясь друг в друга. Золотые блики на смуглой коже, яркие всполохи горячего солнца — даже через пространство сна чувствовалась эта сквозящая, ноющая любовь. Он всегда любил его, несмотря ни на что. И Джафар этого совершенно не понимал.       Монотонно тикали часы, тусклые лучи солнца мягко сочились сквозь шторы, и он опять просыпался в таком состоянии, будто бы всю ночь по нему прыгал табун слонов. Не описать словами, как выматывали Джафара эти перманентные видения, и он был бы рад, даже если бы они и вовсе пропали, потому что спал он до их появления крайне крепко и спокойно. Однако что-то в них всё же тревожило его, практически задевало за живое, ножом по костям царапало, забираясь под кожу, вскрывая всё потаённое и забытое.       Джафар тонул в кошмарах, не помня себя. Он помнил только руки с шершавыми мозолями на ладонях, помнил их силу и множество золотых колец, мерцающих самоцветами, как само звёздное небо. Он чувствовал этого человека, его бесконечно тянуло к нему, а потом не отпускало, он добровольно шёл за ним едва ли не в адскую пропасть, оттягивал его за шиворот от края бездны и всегда давал подзатыльник, пока были силы. Силы были, пока был он. Пока Джафар знал, что ему есть за кем идти, есть, кого отчитывать и за кого беспокоиться, кого совершенно до одури любить с самого детства. Все его последние сны обрывались смертью. Это всегда было и долго, и страшно, но что было страшнее — солнце не переставало светить. Не переставали кричать чайки, мир не замирал, ошарашенный утратой короля с глубоким, безумным в своём сиянии золотом в глазах и сверкающей улыбкой, которая появлялась в последнее время нечасто. Джафар помнил — хотя он упорно и твердил себе, что помнил это не он, и были это не воспоминания, а разбушевавшееся перед отпуском воображение, которому не терпелось скорее увидеть и море, и услышать чаек. И увидеть солнце, яркое-яркое, жёлтое и круглое, как в детской книжке с картинками. Последние рабочие недели он выносил с трудом, совершенно выбившись из сил, и всё, чего ему хотелось по возвращению домой — происходило это, естественно, не раньше позднего вечера — это лечь и уснуть прямо в костюме, не поужинав и не переодевшись.       Этим утром Джафар просыпается не менее помятый, чем обычно. Однако позволить себе выглядеть плохо он не может, и хоть и с большим трудом, но он добирается до ванной, плещет холодной водой себе на лицо и вытирает его светло-голубым полотенцем. Он никогда не просыпает — встаёт рано, готовит завтрак, и сразу после того, как съест его, влезает в идеально отглаженный костюм, сейчас, впрочем, ограничиваясь лишь рубашкой и галстуком на верхней части тела — в Японии уже тепло, и Джафар делает себе маленькое послабление. К толпам по утрам Джафар привыкший абсолютно, хотя и знает, что даже если он и задержится где-то, точно не опоздает, что бы ни случилось. Долгие годы жизни по режиму дом-работа-сон научили его успевать всё и делать это практически механически, ведь если бы он не прилагал должных усилий, неизвестно, где бы он был сейчас. Половине своего успеха он обязан своей работоспособности и выносливости, которые к его двадцати семи годам подняли его на значительные высоты. Джафар годами вкалывал как проклятый, чтобы иметь то, что есть у него на данный момент, и редко что могло бы пошатнуть его спокойствие и собранность.       Всё было тихо, пока он не увидел этот цвет в толпе. Он не ожидал увидеть эти винные переливы, сверкающий фиолетовый оттенок, который разрезал толпу подобно серферу, покоряющему морские волны. Хотя, ему бы скорее подошло что-то более старомодное и романтичное, большой корабль, например, — непременно со штурвалом и кучей людей, во внимании которых всегда купался...этот человек. Джафар закончил свою мысль, почувствовав, что его будто ледяной водой окатило. Он не знал его, не знал и человека из своих снов, но всё встало на свои места, вытолкнув всё прочее, разбив устойчивую картину мира на осколки, как хлипкий от старости деревянный домик, когда он столкнулся взглядом с этим парнем. У Джафара задрожало что-то внутри, вечное и непоколебимое, то, что всегда оставалось спокойным, что бы ни случилось. Но он человек. Просто человек, который не может сдерживать то, что рвётся изнутри наружу постоянно. И он едва ли не падает, глядя в это неомраченное золото, чей обладатель сейчас бесстыдно юн, судя по внешнему виду. Джафар затыкает себе рот и не смеет подумать хоть что-нибудь, что могло бы выйти за рамки его обычной жизни. Хоть о чём-нибудь, что касалось бы этих фиолетовых волос или золотистых глаз, потому что всё это было полнейшим бредом. Он никогда не поверит в то, что такое могло бы произойти, и пока он силится сделать вдох, проглотив слова, комом застрявшие в горле, парень исчезает, смытый потоком людей. И Джафар думает, что это даже к лучшему. Думает, что стоит всё это забыть, как дурной сон, пока есть возможность.