Заложники вечности

1782 год. Пульс гулко стучал в ушах, сердце работало на предельно возможном ритме, разгоняя горячую кровь по телу с бешеной скоростью, пот нещадным градом скатывался по спине и лицу, и его приходилось часто вытирать рукавом изорванного платья, сбиваясь с бега, отвлекаясь, но иначе пот бы залил и глаза и рано или поздно она бы споткнулась и упала. А падать ей нельзя. Она ни за что не хотела испытывать судьбу, чтобы снова оказаться в ловушке. Она бежала, дышала уже с хрипами, ноги переставляла с трудом, ветки больно хлестали её по рукам и ногам, а некоторые даже попадали по лицу и шее, но бежала, не пыталась остановиться и переждать хоть пару секунд, дабы получить столь желанный отдых. Она хотела жить. Наверное, как никогда ранее её сознание пронзило мыслью, что жизнь, в конечном счёте, имеет свой глобальный конец. Конец, когда тебя уже не существует. Ты просто пыль, а точнее, прах под чьими-то ногами. А жить Гермиона только начала. И поэтому права падать не имела. Ноги гудели, заплетались, и держалась Гермиона лишь на понимании, что, если остановится, то её настигнет тот самый конец. И это ещё мягко сказано. Она сдохнет. Да, именно сдохнет. Скорбеть о ней никто не будет и умереть легко ей не дадут. Не то чтобы позволили бы ранее, но, если уж эти твари решились на нечто подобное, то умирать она будет ещё дольше и мучительней, чем должна была. В подобных убийствах не было никакой жалости. А все те монстры, называющие себя людьми, просто получали удовольствие при созерцании чужих страданий. Животный ужас всё больше пронизывал её тело и разум. Она старалась загнать его внутрь, усилием воли заставить себя мыслить ясно, но все попытки оказались тщетными. И страх лишь подгонял её, как плети подгоняют лошадь бежать скорей и быть послушней. Её страх словно кричал «Беги» и она бежала. Несмотря на то, что низ живота уже резало изнутри тупой болью. Бежала, не теряя надежды на спасение. Она ещё никогда в своей жизни не бегала так. Но, если подумать, то и никогда ещё за ней не бежала разъярённая толпа с вилами и факелами, яро жаждущая её крови. Гермиона начала петлять подобно зайцу, в надежде скрыться от изматывающего преследования. И через время, когда она уже готова была сдаться и повалиться плашмя на землю, люди начали отставать. Гермиона больше не видела движущихся огоньков и не слышала криков, но она всё равно стремилась вперёд, дабы забрести так далеко, где её больше не найдет ни единая душа. Она больше не могла выносить глупости и наивности этих людей. Не могла смотреть на то, как они, следуя своим необоснованным и жестоким взглядам, совершают ужасающие поступки и отнимают жизни у неповинных ни в чём людей. Всему этому не было никакого оправдания, но, кажется, никто больше не желал этого осознавать. Прокручивая в голове подобные мысли, Гермиона слишком поздно заметила обрыв впереди и, не успев полностью остановиться, с визгом свалилась с него, в последний момент пытаясь ухватиться за торчащие корни деревьев. У неё вышло зацепиться за один из таких, но он, оказавшись слишком сухим, с треском обломился под её весом. Гермиона в ужасе ожидала долгого падения с наверняка высокого обрыва, которое всё-таки отнимет сегодня её жизнь, но никак не ожидала столкнуться с землёй, которая, как оказалось, находилась всего в метре под ней. Столкновение вышло не таким, каким она его ожидала, но всё же выбило из её лёгких весь воздух. А ветки, впившиеся ей в спину, заставили поморщиться и пробудили ещё совсем свежие воспоминания. Получасом ранее... Доски неприятно упирались ей в лопатки и поясницу. Руки и ноги были перемотаны крепким, надёжным узлом, а его жёсткая верёвка почти до крови натирала кожу. Деревянный крест, к которому прикована Гермиона, вкопан в землю на пустыре. Он был подготовлен этими нелюдями специально для неё. Наверняка даже деревья выбрали особые, чистые, явно не такие как она, дабы точно избавить её, грешницу, от нечистой силы. Вокруг самого креста разложены брёвна, присыпанные соломой. А чуть поодаль виднелись целые штабеля брёвен, вязанки хвороста, цепи и верёвки. Гермиона подметила, что делают они всё загодя. Народу на казнь собралось много, предвиделось даже столпотворение. Люди, держащие факелы, скалились, точно хищники в ожидании плоти, и смотрели, как девушка, юная ещё совсем, пыталась снять с себя оковы и выбраться из смертельной ловушки. Языки пламени вызывали страх даже на таком расстоянии. — Такие мерзкие и грязные создания не заслуживают благословения Божьего! — раздался голос священника, стоящего во главе всей этой толпы. — Ты и подобные тебе должны сгинуть в Ад и страдать там в вечных муках, как страдаем от чудовищных ваших деяний мы! — со всех сторон послышался одобрительный гул. — Мы должны предать её адскому пламени, дабы пожрал он кости её да изъел плоть. — подала голос теперь уже попадья Долорес, клевета которой и привела ко всей происходящей несуразице. — Мы должны впитать каждый её крик, дабы увидел Бог наши усердия и принял нас к себе в обитель! За Отца нашего всевидящего! За мир без этой грязи и порока! Крики людей становились громче и увереннее. Они изливали свой яд на «ведьму», на Богом оставленную. Проклинали, смерти её жаждали. Лица нелюдей смотрели на неё безо всякого сострадания, но в глазах их читался страх. Эти монстры боялись её и её, якобы нечеловеческой силы, а потому и желали увидеть как её настигнет смерть и лишит всего. Как огонь будет её пожирать, вызывая агонию, и приведёт к мучительной смерти. — Сегодня свершится суд Божий, — вновь начал говорить священник. — И сегодня мы станем ещё на шаг ближе к Отцу нашему! Так не будем же медлить и предадим ведьму очищающему огню да сожжём её во имя вездесущего! — Сжечь! Сжечь! Сжечь! — начала хором вопить толпа, постукивая вилами о землю. — Смерть ведьмам! Смерть нечистым! Смерть грязным монстрам! На лицах священника и его попадьи, упивающихся зрелищем, злостью и буйством толпы, расползлись плотоядные улыбки. Долорес, прикрыв глаза, развела руки в стороны, дабы вдоволь насладиться ругательствами и агрессией толпы, верящими во всё им сказанное. Люди верили в потусторонние силы, способные отобрать у них все блага жизни. Они объясняли свою бедность, неурожай, личные несчастья да даже буйства природы вмешательством тёмных сил, сглазом и порчей. Ведьм теперь обвиняли во всех бедах, а подобные священнослужители и вовсе прозвали их пособниками дьявола и приравняли колдовство к смертному греху. И народ считал, что чем больше таких грешниц будет уничтожено, тем счастливее они заживут. Поэтому теперь эти наивные люди молились Божьим силам и совершали ужасающие деяния, прикрываясь Всевышним. И священник со своей попадьей знали, что именно они стали теми, кто имеют над всеми власть. Они чувствовали себя властелинами и упивались столь грешной мыслью, дурманящей их сознание, но принимали эту дьявольскую мечту за божий дар. И они совсем не понимали, что цена величия — это ответственность за каждую свою мысль и сказанное слово. — Сжечь! Сжечь! Сжечь! Вновь разразившиеся вопли толпы вырвали священнослужителей из пленительного наваждения. Священник оглянулся на палача, призывая того начать, а сам же, взяв в руку висящий на шее крест, раскрыл перед собой толстую книгу. Палач, прихватив факел, направился к ожидающему кресту, но Долорес, переградившая ему путь, вырвала из рук факел и, поднимая его высоко вверх, повернулась к Гермионе. — Тебя следовало умертвить ещё тогда. Зажарить вместе с твоей грязной мамашей. — презрительно прошептала она, чтобы услышала только Гермиона. И с глумливой улыбкой, без сожаления, первой, поднесла огонь к брёвнам. Дерево мгновенно загорелось, а за ним вспыхнула и солома. Люди, не желающие и дальше оставаться в стороне, тоже поднесли свои факелы. Бушующее пламя стремительно приближалось к невинной девушке, отражаясь в её глазах пляшущими огоньками. Она ощущала пугающий жар на своей коже, заставляющий её в панике дёргаться и искать спасение. Неужели вот так она и умрёт? В голову полезли бессвязные мысли. Гермиона никогда раньше не думала о смерти. Это старики думают о смерти, люди с недугами, ну, может быть, бездомные, но она — никогда. Ей даже в голову не приходило, что она может умереть, притом так рано. Она умрёт, но ничего не изменится, всё будет как и прежде, только её не будет. С этими мыслями Гермиона отчаянно начала дёргаться, но ничего не произошло, верёвки даже не сдвинулись, а лишь глубже впились в кожу, так крепко и умело она была привязана. Люди, затаив дыхание, завороженно смотрели на неё, наблюдали за её попытками выбраться. На чьих-то лицах виднелись блаженные улыбки, кто-то показывал на неё пальцем, кто-то радостно смеялся, а некоторые увлечённо следили за процессом, получая от этого ненормальное наслаждение. — Вот, что бывает с такими как ты, ведьма! Подобных тебе нужно истреблять, дабы не оскверняли мир наш светлый, не загрязняли таким отрепьем нашу чистую землю! Созданиям дьвольским не дано права жить! — вновь начал свою напыщенную речь священник. Но Гермиона его больше не слушала. Всё её внимание было сосредоточено на подобравшемся непозволительно близко огне. Она уже ощущала, как неприкрытые тканью платья ноги начинало жечь, а кожа медленно загораться. Чтобы не закричать и не доставить толпе ещё большего удовольствия, Гермиона вонзилась ногтями в ладони и до крови закусила губу. Но всё же не выдержала и закричала, когда пламя перешло на её платье и уже полностью обжигало ноги. Гермиона ещё яростнее задёргалась и, откинув голову, ударилась о крест позади. Ей начало казаться, что адский огонь теперь не только снаружи, но и внутри. Бушевал глубоко в ней, стремясь вырваться наружу. Он начал стремительно расти, посылая тепло по всему телу и отдавая покалыванием в кончиках пальцев. Щёки её стали мокрыми от слёз, ручьём лившихся из глаз. Но вместо того, чтобы хоть немного охладить кожу, они лишь сильнее её обжигали. Покалывание стало яростнее, пронизывая каждый нерв, боль вспыхнула с новой силой, а пламя, рокочущее где-то внутри, подозрительно остановилось, как и то, что снаружи. Но уже через секунду утробный жар вырвался из Гермионы невидимым, но ощутимым потоком, и удвоил объявший её огонь, который голодным зверем двинулся к своим создателям. Он пополз так стремительно, словно собирался поглотить всё на своём пути. Прогоревшие верёвки спали, освободив Гермиону, которая сразу же обессиленно повалилась на почерневшие от огня брёвна. Начало твориться невесть что. Языки пламени, прежде поглощающие её, теперь же метнулись к толпе, дабы отведать плоть и души своих породителей. Попадья Долорес же, узрев мощный огонь, отскочила за спину священника, крестясь и приговаривая что-то о пробудившемся дьяволе. — Это всё силы тёмные! Истинное отродье самого дьявола! — священник выставил перед собой руку с крестом в надежде защититься и снова уткнулся в книгу. — Обращаюсь к тебе я, Всемогущий наш Господ. Услышь молитву мою и обратись ко мне... Но закончить молитву ему не дала вдруг вспыхнувшая на нём ряса. Священник с криками кинулся стягивать её с себя, но та не поддавалась, будто приросла к его телу. Тогда он в отчаянье бросился к попадье, но та лишь ещё дальше отскочила, укрываясь за чужими спинами. Но, к счастью, для священника всё же нашлось несколько самоотверженцев из толпы, пришедших ему на помощь, о чём они сразу же пожалели, переняв пламя и на себя. Люди, видя и слыша мучения других, в панике разбежались, боясь стать следующими жертвами дьявольского гнева. Они старались оттаскивать друг друга, но тех, кому не посчастливилось упасть, просто затаптывали. А пламя тем временем стремительно надвигалось на них, будто им, в самом деле, управляло что-то потустороннее. Гермиона же всё пыталась вернуть себе ясное сознание. Она сплюнула кровь, предположив, что прокусила язык, совершенного того не заметив. Подняв рассеянный взгляд, она вмиг пришла в себя. Кругом творился самый настоящий хаос: обезумевшие люди носились по пустырю, подгоняемые ненасытным огнём; кругом виднелись тела тех, кто не успел убежать и был затоптан толпой; а всё то же голодное пламя перешло уже на заготовленные брёвна и вязанки, постепенно подбираясь и к деревянным зданиям. И Гермиона, смотря на всё это, пыталась верить, что не она причастна ко всему происходящему, что не на её совести десятки бессмысленных и нелепых смертей глупых людей, доверившихся не тем и позволивших ошибочным мыслям заполнить их умы. Подол её платья почернел, но, к удивлению, ноги были совершенно чисты. Помимо обгоревшего платья, не было ни намёка на то, что совсем недавно она пылала огнём. Но у Гермионы не было времени разбираться в этих мистических явлениях, поэтому она с трудом поднялась на дрожащие ноги и оглянулась, столкнувшись взглядом со всё той же Долорес. Глаза её горели ненавистью и обещали скорую расправу. От этого взгляда дрожь прошла по телу Гермионы, и она, не желая больше оставаться в этом месте, побежала. Побежала подальше от креста, к которому совсем недавно была прикована, от догорающего тела священника, от всего полыхающего ада, породительницей которого, возможно, была именно она. И Гермиона, подгоняемая всем этим, бежала. Она спотыкалась, оступалась, но не смела останавливаться. Особенно, когда услышала, как совсем недалеко люди, решившие, что месть важнее спасения собственной жизни, рванули за ней. Гермиону это нисколько не утешало. А если они всё же настигнут её, то она не спасётся. Не сможет ответить им злом. Она не желала отвечать им злом. Ведь Гермионе всегда были свойственны доброта и человечность. Даже сейчас, когда за ней гнались те, кто совсем недавно издевались, унижали и почти убили. А теперь бежали за ней, собираясь, по всей видимости, завершить начатое. И всё новые огни факелов, виднеющиеся даже сквозь густые ветки деревьев, были тому подтверждением.

***

И вот сейчас Гермиона лежала где-то в лесу под обрывом и совершенно не знала, как ей быть дальше. Но пересохшее горло стало ей подсказкой и она решила в качестве отправной точки использовать поиски какого-нибудь ручья, а если повезёт, то даже речки. Она брела в неизвестном направлении, просто шла прямо, навострив уши, в надежде услышать журчание воды. Но никакого журчания не было, как и звуков. Не было ни шороха, ни звуков животных, даже ветер больше не шелестел листьями. Была полная тишина. Гермиона заметила, что даже сам лес начал меняться. Теперь он приобрёл более тёмные оттенки зелёного, а деревья стали извилистые. Уже начало смеркаться и было сложно что-либо рассмотреть, но Гермиона чувствовала мягкий влажный мох, приятно холодящий ступни. В детстве мама часто рассказывала ей истории о жизни ведьм. И потому Гермиона знала немало легенд и сказок, которые всегда вызывали у неё интерес. Вот только в сказках ничего не говорилось о мире, где людей убивали лишь из-за того, что они отличались чем-то от других, имели индивидуальность. Имели дар, полученный ещё при рождении, так почему же не считался он даром божьим? И почему за него нужно убивать? Но говорилось в этих сказках о необычном лесе, что в нём живут другие ведьмы. Что никто сторонний к ним не осмеливается сунуться, и они не боятся и не скрывают своего происхождения. И в детстве Гермиона мечтала, что однажды и она попадёт в этот загадочный лес и познакомится с его обитателями. Узнает и научится у них много чему новому. И сейчас, пробираясь через мрачные деревья, ей вспоминалась давняя мечта, но теперь она просто хотела, чтобы ей помогли. И, преодолевая крутой холм, покрытый скользким мхом, к ней наконец-то обернулась удача. Она выбежала прямо к дому, который находился среди деревьев. Их густая листва скрывала небо, от чего казалась уже глубокая ночь. И это лишь придавало жуткости дому и самому лесу. И Гермиона это чувствовала, а потому старалась действовать очень аккуратно, не имея никакого желания вновь наткнуться на неприятности. Настороженно осмотревшись, Гермиона решила, что для полноты картины не хватало лишь воронов, но карканье, донёсшееся откуда-то сверху, доказало, что картина всё же полная. От преследователей не осталось и следа, и это радовало. Гермиона задумалась, что, возможно, они заплутали или наткнулись на какого-нибудь дикого зверя, но она быстро развеяла эти злые мысли. Ей нельзя становиться похожей на них, нельзя отвечать злом на зло, иначе мир рискует погрязнуть в нескончаемой тьме. Поэтому она решила, что люди просто бросили бесполезные поиски какой-то девчонки, которая и рядом не стояла с настоящей ведьмой. Она всего лишь собирала травы и помогала тем, кто действительно в этом нуждался. А ведьма с неё никакая. Вновь раздавшееся в тишине карканье ворона вырвало вздрогнувшую Гермиону из пучины мыслей. И она, ещё раз быстро оглядевшись и собравшись с духом, направилась к заветному дому.