Черно-Белое

      В темнеющем небе глухо грохотнуло и коротко сверкнуло. Матерый крысяк, к которому Бродяга, выслеживающий эту тварь три часа, подобрался уже на расстояние выстрела, взвизгнул, и подбрасывая откормленный зад, улепетнул в колючие заросли. С неба что-то, вернее, кто-то падал, с хрустом проламывая сухие ветви «сторожевого» дерева. Судя по прерывистости звука, этот кто-то застревал на мгновение в густой кроне, ломал хрупкие ветки, и, наверное, свои кости, и падал ниже.       «Муза? Ее отпустили, или удрала?», — подумал Бродяга уже на бегу, перепрыгивая через поваленные, затянутые мхом стволы деревьев, и уворачиваясь от плетей ядовитых лиан. Он даже не запыхался, подбегая к упавшему человеку, и остановился перед ним, держа оружие в опущенной руке.       Эта была не Муза, а тот дурак, браслетник, который притащил Изгоям свои долбанные Крылья. Бродяга опознал его даже лежащим мордой в землю, по тощей заднице и дурацким кудряшкам, собранным в короткий хвост. Сейчас на нём была одежда «медных»: коричневая кожаная куртка на синтетическом меху, синие штаны из плотной ткани и грубые ботинки. Одно изломанное Крыло острым углом уходило под тело, и белое бархатистое покрытие медленно розовело, напитываясь кровью, второе лежало в полуметре, с мясом вырванное из креплений.       — Где Муза, мразь? — Бродяга замахнулся, но что-то помешало ему ударить, и он носком ботинка только перевернул лежащего на спину. Лицо Икара оказалось залито кровью, только огромные, нелепые квадратные очки, чудом не свалившиеся и не разбившиеся, уберегли его глаза во время падения. Левая рука, откинутая в сторону под неестественным углом, на глазах опухала и синела. Браслета, ни платинового, ни медного на ней не было, на правой — тоже.       — Где Муза? — повторил свой вопрос Бродяга, несильно пиная его в бедро.       — У Тесея. Её оправдали.       Вот и всё, нужная информация была получена, браслетника можно было кончать, но Бродяга медлил. Он еще никогда не убивал людей и представлял себе это совсем по-другому. Например в бою, защищая свой дом, или спасая жизнь кому-то из своих Волков. Но не так, не лежащего на земле молодого парня с окровавленным лицом.       «Его же будут искать, и если найдут с пулей в черепе, жизни нам уже точно не будет» — Волки, конечно, готовились к войне с ненавистным Полисом, но прямо сейчас, когда Муза в руках врага, воевать были не готовы. — «Сам сдохнет. А куртка у него хорошая», — немного помедлив, Бродяга потянул за её рукав. Куртка «медных» была сильно велика щуплому Икару, поэтому даже со сломанной, распухшей руки снялась довольно легко.       Стоя над тяжело дышащим поверженным врагом и проверяя карманы снятой с него одежды, Бродяга чувствовал себя очень паршиво.       — Зачем ты к нам припёрся?       — Спросить, — едва слышно прошептал Икар.       — О чем? И почему ты думаешь, что я отвечу тебе?       — Зачем ты бросил бомбу?       — Я ненавижу вас всех. — Бродяга присел на корочки над Икаром: — Ваш мерзкий Полис, тупых, обнаглевших, жителей, считающих себя лучше нас. Вашего Правителя, говорящего такие правильные и добренькие слова, и кидающего нам, как собакам, подачки. Вы ведь все считаете себя лучше нас. Ты считаешь себя лучше меня! Да, говори?!       Бродяга склонился над лицом Икара, не замечая, что брызгает на того слюной. Сдернул с него очки, отбросил их прочь и всматривался в серые глаза противника.       — Да, — с трудом проговорил Икар, — я лучше тебя. Я не хочу убивать.       — Я тоже буду хорошим, — склоняясь еще ниже, проговорил Бродяга со спокойствием, которого вовсе не ощущал, и с удовольствием наблюдая, как Икар прикрывает глаза. — Я тоже не буду убивать, просто уйду. А утром заберу пустые, чисто вылизанные сапоги!       Ответа не последовало, и Бродяга, подождав немного, ушел.