Не гнётся

– В какую рыбу, – донеслось из-за двери, – в какую птицу?! – О, да в любую, – отозвался Тень тоже из-за двери и по тому, как он вздохнул, стало понятно, как давно они все спорят, – что, обязательно последний вечер портить? – Вы посмотрите, у него уже последний! – Давай войдём, – предложил Элрос, – Тень же и наш немножко тоже. А за дверью спорили дальше, в семь голосов: Тень, его братья, Элуред и Элурин: – Почему по твоему плану за нас за всех страдаешь один ты? – Да потому, балда, что камень и я – всё равно одно и то же! Я так или иначе должен буду туда отправиться, если мы все согласны, ну, а вы-то ещё можете… – Что можем? Подождать? – Только за помощью тебя и отправлять! – Ну посыльным, если хотите, – сказал Тень, как будто бы скучнее темы быть не могло. – Не о чем спорить, как вы не поймёте. Вам-то всем там делать что? – А тебе что? Нам хоть чертоги не грозят. – Нет, – сказал Тень, – это непостижимо. Я уже мёртв много лет как, а ты всё думаешь, можно ли меня отпускать куда-то одного. Видимо, это у них была такая шутка, потому что Маэдрос хмыкнул: – Ну конечно. Куда тебе без Тьелко и без Морьо? И без Хуана. И вот тут Элронд всё-таки постучался. Потому что подслушивать стыднее, чем влезать. А было так: мама сказала, что уплывёт вслед за отцом, и зал тоже поплыл. Как когда сам плывёшь на лодке: мимо тянулись стены и стол, ставший бесконечным, и силуэты, высокие и пониже, и опять стол, и камень на столе. Камень качался. – Ты что! – а это закричал, конечно, Элрос, хотя Элронд его не видел толком из-за всего этого круговорота и сияния. – Ты что! Куда ты собралась от нас деваться? – Ваша мать пошутила, – сказал Тень самым скучным своим голосом, – точнее, нет, она ошиблась. Да, ошиблась. В страну на западе может уплывать только один родитель, это всем известно. Да наверняка он врал. Наверняка… вот папины-то родители уплыли оба. И всё равно, когда он так говорил, зал качался медленнее. – Да, ошиблась, – сказал Маэдрос Феанарион очень серьёзно и впервые почему-то стал похож на такого, какого Тень описывал. Просто голос так звучал. – И вовсе незачем никуда падать. – Конечно же ошиблась, – подтвердил второй певучий, – она там не была, а мы-то знаем. – Сестра, – сказал Элурин, и Элронд его опознал только потому, что Элуред-то вышел ещё раньше, – у тебя сын там на пол оседает. – Один не отпускает, другой падает… – мама как будто бы смеялась, но голос у неё опять дрожал. А Элронда всё-таки подхватили – но не мама, резче. Шепнули прямо в ухо: «Тихо, тихо». Пальцы горячие – даже сквозь рубашку чувствуешь. – А что ещё? – сказала мама, и голос у неё звенел. – Ну как ещё-то? Если муж мой не найдёт пути, что мы все здесь… – А дети? – спросил Маэдрос. – А что дети, ну, что дети, Маэдрос Высокий? Если помощь не явится – в какой же песне, в каком краю я их оставлю? С чем я их оставлю? И вы ещё с вашей клятвой, будто сговорились… – Мы не сговаривались, – Элронд и не глядя мог представить, как медленно Маэдрос сейчас качает головой, – а вот ты говоришь что-то не то. От слёз сильмарилл казался игольчатым, от слёз – и от глаз сощуренных. – Да не слушай ты их, – сказал тот, кто его держал. Точно – тот певучий. Кано? – Никуда мама от вас не уедет, она просто перенервничала. – Это имело бы смысл, – сказал Тень задумчиво, – если бы тебе было уже нечего терять. Ну, скажем, если б к детям не было возврата. Или с ними что-то случилось, не дай Эру. Или если бы ты каким-то образом оказалась бы в пути раньше, чем смогла бы осознать. Но видишь ли, из всех тех, кто здесь присутствует, терять-то нечего скорее мне. О, что тут началось. Сначала младшие гости: – Ты к чему это сказал? Потом мама. Мама просто расхохоталась. – Мой муж, – сказала, и волосы у неё, наверное, растрепались от смеха, и она вытирала слёзы, – мой муж, честнейший, безупречнейший, не смог добраться, а ты вдруг сможешь? Может, если мы вдвоём с ним… – Может, – сказал Тень, – вот только вряд ли вы потом оттуда возвратитесь, а ты не одна. – Ну, положим, отправиться-то может и не только Курво, – проговорил Кано, так его, Элронда, и придерживая, и укачивая, – мы-то ведь не пытались вернуться назад вовсе не потому, что это невозможно. – Да? А почему же тогда? – Да потому что не хотели, – отрезал кто-то из их младших. – Что неясного? – Никто не говорит, что нам нужно вновь там селиться и идти на суд… – А думаешь, нас встретят с песнями, да? – Ага, «в тот раз как-то поспешно вы уплыли, хорошо, что вернулись!» – Мы поедем просить не за себя, – сказал Маэдрос Высокий. – Ты хотела отдать нам камень, Эльвинг. А отправить его с нами? – Если мы вообще сможем отплыть… – ...и если доплывём! – Да хватит уже, – сказал Тень, – поплыву… полечу один. Целое море есть существ, которые могут везти камень. И корабля не надо. О чём вы тут все… – Никуда ты один не полетишь, – сказал Маэдрос и отодвинул стул так, что тот заскрипел впервые в жизни, – и не поплывёшь. Что это делали мы все, а вина тебе одному? – Даже к отцу вместе ходили, – хмыкнул Кано. – Давно, раньше. Нет, мы, четверо против одного, тебя не отпускаем. – Как ты резво за всех решил. – А что, ошибся? – То есть меня никто спросить не собирается, – сказала мама. Голос не дрожал уже. Может, можно на неё посмотреть. Может, не исчезнет. – Нет, – отрезал Тень, – в такие пути отправляются, когда дети вырастают. Опять он что-то не то говорил про отца, но мама не останется одна в море, мама не поплывёт одна на этом корабле, мама не сгинет как отец, хотя и тот не сгинул, и поэтому – пусть Тень говорит что хочет. Делает-то он другое. – Прости, – шепнул Кано и аккуратно подхватил Элронда на руки. Понёс куда-то без тряски почти, пару шагов всего. Опустил к маме. Мама, мама, мама. А потом Элурин сказал: – А нас никто не хочет спросить в этом горячем споре «кому ехать»? Раз уж все так и так хотят от нас избавиться. – Никто не хочет от вас… – Хватит, – сказала мама и обняла Элронда так, что больно стало, и не открыть глаза не получилось. Ничего, правда, он не увидел, только складки платья. – Хватит, да хватит же, решайте сами, кто из вас плывёт, берите камень, только оставьте уже нас в покое. И все гости вышли молча. Камень остался на столе. И вот теперь Элронд и Элрос слушали кусочек спора, и Элронд всё-таки постучал, потому что внутри был Тень, и он устал. – Да? – у Кано голос был сейчас совсем не ласковый. – Кто ещё… – Мы, – сказал Элрос, – мы к Тени пришли! – А, – сказал Тень, – вот видите, за мной пришли. Ну, я пошёл. – Сидеть, – сказал самый старший брат. – Стоять. Висеть. Да снова ты всех путаешь. Входите, дети. Первый раз они их встретят без мамы. Мама просила не надоедать гостям. Мама никуда не уехала, а кто-то из них уедет, хотя и не хочет. – В стране на западе же очень хорошо, – сказал Элрос, входя и обращаясь только к Тени, – там всё искрящееся, там только нужное навсегда, ты сам рассказывал! Двое младших – на подоконнике. Еле втиснулись, но сидят всё равно на одном и том же. Болтают ногами. Руки всё ещё замотаны. Старший, наверное, ходил по комнате – во всяком случае, был на ногах, когда они вошли. Кано в кресле, как будто и не слушает. Элуред с Элурином на полу – один лежит, закинув руки за голову, другой сидит, обняв подушку. И вот теперь тут ещё и они двое… – Нужное навсегда? – переспросил Кано. – Отстань, – сказал Тень, – я поэтизировал. Бывает, знаешь ли, очень обидное навсегда. Ну, что пришли? – Да, – сказал Маэдрос. – Вот такое «навсегда», на которое можно потерять брата, например. – Честное слово, – сказал Тень, тоже принявшись ходить туда-сюда и чуть было не миновав Маэдроса прямо так, сквозь, – честное слово, дети вон и то понятливее! В тысячный раз твержу: вам не пробиться с кораблём, хоть как раскайтесь! Знаете что, – он оказался около них с Элросом и встал на колени – вровень, и подмигнул. – Знаете что? В стране на западе прекрасно, когда сердцем чист. Тогда тебе не скучно. Мы не очень-то чисты. Но если вымарать всё это, что тут с нами произошло… – Скалу? – спросил Элрос. Да далась ему она… Тень покосился на Маэдроса, но тот молчал, и тогда Тень продолжил: – Ну да, и скалу. Каждую битву. Каждую потерю. Если всё это отринуть, мы станем уже не мы. А такие, как есть, мы там пока не вместимся. Со всей гордостью. Со всей историей. Поэтому моим братьям туда ещё рано, у них ещё… – он говорил быстро, и глаза у него блестели, и даже волосы как будто растрепались, – у них ещё не кончилась игра, они ещё здесь могут… – А ты? – спросил Кано из кресла. – А я должен вернуться рано или поздно. Я же не просто камень повезу. Я восстанавливаю естественный порядок вещей. И сразу стало как-то очень тихо. – Обними меня, – сказал Элрос, торопясь попросить первым, – обними, ну и что, что ты не можешь. Тень раньше их старался не касаться, но тут подошёл. Опять сел так, чтоб вровень. В лица заглянул. – Берегите свою мать, – сказал, – и сами осторожнее. И ведите себя хорошо. – А ты вернёшься? – Да, – сказал Маэдрос Высокий, – мы бы тоже хотели это знать. – Ну конечно, я вернусь, – сказал Тень, и камень как будто был при нём, так он сиял. – Конечно. И когда вернусь, наконец-то смогу вас всех обнять. – Чур только нас с Элрондом первых, – сказал Элрос, – а то нечестно. *** – Ну как ещё-то, – Курво говорил вполголоса, потому что дети Эльвинг уснули здесь же. Половины не поняли во взрослом разговоре, позадавали странные вопросы и уснули. – Как ещё. Куда мне ещё. Что ещё-то делать. Тот сын Эльвинг, который для сна избрал колени Кано, пошевелился, и Курво продолжил шёпотом: – Куда мне ещё? Рано или поздно я всё равно там окажусь, разве не так? Я хочу сам прийти. Мне надоело бегать. Заодно доставлю камень, чтобы вас хотя бы клятва... Если удастся рассказать, что тут без помощи не одни мы страдаем такие проклятые и бесчестные – и вовсе замечательно. – А потом? – Ну, выходят же оттуда. – Угу, – поддержал Питьо, – особенно мы. Лет через пятьсот. Зачем ты тогда вообще остался? – Ну, например, – Курво как будто знал что-то, чего они все не знали, смотрел на огонь, какого они все не видели, – чтоб вы вчера тут всех не перерезали. Сыновья Диора, опять же. Элуред с Элурином сказали, что присмотрят за сестрой, и испарились тихо, как они умели, поэтому на упоминание никто не фыркнул. – Безумие какое-то, – проговорил Кано тоже ужасно тихо, – самому сходить… – Сперва полететь птицей, – подхватил и Майтимо, – с нашим камнем, потом поплыть какой-то рыбой с нашим камнем, и всё за тем, чтоб оказаться в темноте. – А ты уверен ли, что рыбы знают, в какой Аман стороне? – Я не хочу об этом сейчас, – сказал Курво, – я хочу с вами петь, как будто не было ничего. Я им три вечера рассказывал, как ты поёшь, Кано. – Кому? – изумился Кано на сей раз слишком громко, и дети Эльвинг открыли глаза. – Вы как раз вовремя, – сказал Курво, – Кано сейчас будет петь. И мы все тоже. – А мы тогда, – сказал один из детей Эльвинг и икнул, потому что до этого расплакался, когда понял, что Курво точно уезжает, – мы тогда потом тоже вам споём. И они пели и рассказывали, и снова пели, пока ночь не прошла.